Гастроли любви в Северном сердце

      Им очень повезло — пляж был пустынным, только пара чаек, нарушающих тихую гармонию прибоя, деловито расхаживали вдоль каменистого берега, изредка перекрикаваясь. Саша был счастлив — сегодня не придётся прятаться и притворяться. Они одни на этом кусочке суши, затерянном во вселенной.       Он смотрит на Олега Евгеньевича улыбается и вкладывает ладонь в его тёплую руку. Меньшиков сжимает холодные пальцы, согревая, легонько поглаживает по коже, так что у Саши ёкает в груди и мурашки бродят по предплечью.       — Холодно? — полуутвердительно спрашивает Меньшиков, заботливо заглядывая в небесно-голубые глаза.       — Нет, — быстро отвечает Саша, невольно поёживаясь от ветра в ни капли не греющей кожанке.       Он не станет жаловаться на погоду — сейчас она далеко не самое главное, к тому же, на страже его здоровья всегда стоит закаливание, на которое актёра много лет назад подсадил друг.       — Саш, не геройствуй, — укоризненно говорит Меньшиков, снимая свой красный шарф, — тебе ещё два спектакля отыграть, а ты заболеть собираешься.       На самом деле, Олег Евгеньевич гораздо больше переживал за его состояние, нежели за угрозу срыва спектаклей. Безусловно, отмена постановки в разгар гастролей не входила в планы худрука, но это ещё можно пережить. А вот свалившегося с температурой Сашу, лежащего в окружении градусника, таблеток и носовых платков видеть тяжело, жалко. Оставлять его одного в номере, чтобы разобраться с неотложными делами, с каждой минутой всё больше раздражаясь на бестолковых агентов, труппу и всех, кто не даёт вернуться в гостиницу — задерживает дурацкими разговорами. Всё это он уже проходил, поэтому Олег Евгеньевич уверенно оборачивает шарф вокруг изящной, словно произведение античного искусства, шеи, не слушая отговорок Петрова. Который, к слову сказать, не очень-то и пререкается, сопротивляясь только для вида, в силу упрямого характера.       Волосы Саши треплет ветер, они похожи на колосья пшеницы в поле. Такие беззащитные и мягкие — по ним хочется провести рукой, зарыться пальцами в льняные пряди. Меньшиков прикасается к ним каждый день, снова и снова наслаждаясь самым дорогим шёлком в мире. И стоя на берегу залива, одного из самых прекрасных на планете, пускай и холодного, он любуется волосами Саши, из последних сил сдерживаясь, чтобы не погладить его.       Нельзя забывать — они всегда находятся в центре внимания и даже если кажется, что они одни, в любую секунду рядом может появиться человек с камерой. Неважно, кто это будет: журналист, преданный поклонник или просто любопытный зевака, их снимок — самое опасное оружие для публичной личности. Сколько разрушенных судеб на совести бездушных камер? Устройств, созданных, для того, чтобы хранить счастливые воспоминания и обращённых в самое жестокое оружие, беспощадно бьющее по хрупкому мирку чувств и личной жизни людей.       — ОлегЕвгенич, а здесь лисы есть? — спрашивает Петров, отвлекаясь от созерцания волн, мирно накатывающих на мокрый песок.       — Какие лисы, Саш? Та доска, у которой ты три часа стоял — замануха, специально для туристов, — конечно, он преувеличил насчёт времени, проведённого у информационного щита.       — А я кажется видел одну, когда мы по парку шли, — не обращая внимания на слова мужчины, настаивает на своём Саша.       Меньшиков вздыхает, мысленно разводя руками: ну что с ним поделать?       — Ты моя лиса, Сашка, — говорит он, улыбаясь.       — Ну блин, ОлегЕвгенич, — Петрову уже надоело слышать о своём сходстве с лисом, которое началось с одного фанатского коллажа, найденного Меньшиковым на просторах интернета.       Мужчина разражается радостным смехом и в его глазах блестят озорные искорки, как угольки, вспыхнувшие от притока воздуха. Петров с трудом удерживает обиженное выражение лица, отворачиваясь к водной глади.       Солнце постепенно просачивается сквозь плёнку облаков, рваных, похожих на причудливых рыб с изогнутыми плавниками. Саша довольно щурится, подходя к самому краю, где прозрачная вода раз за разом поглощает блестящие гладкие камни. Он зачерпывает прохладную влагу, разворачивается и стряхивает капли в сторону ничего не подозревавшего худрука. Меньшиков отступает на шаг, но до его руки всё же долетают прохладные брызги. Он хмурится и покачивает головой: мальчишка, просто хулиган. В мыслях невольно всплывают строки из одноимённого стихотворения Есенина.       — Сашка, хватит, — Олег Евгеньевич пытается быть строгим, но выходит плохо.       Не только потому, что рядом с Сашей не хочется притворяться, наверное, ему самому хочется подбежать к воде и окропить несносного мальчишку в ответ. Меньшиков говорит себе, что всё это — ребячество, глупости, а молодая душа берёт своё, требует весёлого безрассудства. Спустя несколько минут, они бегают по берегу, то и дело забрызгивая друг друга студёной солоноватой водой и смеются, искренне, живо. Кипучая энергия жизни струится в них, над ней не властны прожитые годы, неудачи и обстоятельства. В ней заключается их сходство, именно она дарит им силы, заставляет идти вперёд, играючи преодолевая все испытания. Её не отнять, она всегда будет связывать их, молодильным отваром циркулируя по венам.