Потом ведь будет болеть голова, Хосок-и-хён
Чон медленно приходил в себя и осмысливал, что ему делать дальше: вернуться на работу хореографа, да и самими танцами заняться долгое время не получится — реабилитация займёт не один месяц, а отношения с… точнее их отсутствие. Друзья старались не упоминать Юнги, но он и не спрашивал — им овладела увереность, что его бросили. Джей не знал откуда, но переубеждаться не спешил. Хосок не мог сказать, что происходило с ним в коме, в голове крутились мутные образы белых коридоров, маленький мальчик, чьи слова были белым шумом, и Тэхён. Он не мог объяснить почему, но каждая попытка вспомнить отзывалась скрежетом внутри черепной коробки. В итоге, врачи строго-настрого запретили возвращаться к этим мыслям, но когда Чон в последний раз кого-то слушал? Окунаясь в дрёму, он всегда возвращался к прогулкам вдоль длинных коридоров. С каждым разом он находил новые детали — брошенные на полу таблички с повторяющимися цифрами, старый компьютер со списком в шесть человек или стул, на котором сидел его лучший друг, так сильно выбивающийся из чистых иллюзий своими потёртыми джинсами, старыми кроссовками и ярким принтом на футболке. Когда же Ким не находился в палате, то на деревянном стуле всегда оставалась повешенная им куртка, давая знать, что он рядом. Чон не пытался объяснить свой порыв, каждый раз набрасывая эту куртку на плечи. Словно так и нужно. К Тэхёну во сне необъяснимо тянуло. Если выпадал шанс остаться с ним в палате, младший никогда не отвечал на вопросы или просьбы — он даже не смотрел на него. Все отчаяные попытки прикоснуться были тщётными — руки Хосока проходили сквозь. Чона всегда трясло от этого, он падал на колени и выл от переполняющих слёз. Он не существовал для Ви, но тогда почему тот каждый раз приходил к нему? Парень часто просыпался в слезах от страха, того страха что будил в нём невероятно близкий, но невероятно далёкий человек. В эти ночи, он предпочёл бы лежать и сверлить потолок, стараясь успокоить сердцебиение, но, в реальности, его уже ждал другой — реальный Ким, наверняка, проснувшийся лишь мгновением раньше или вовсе не спавшим из-за конспектов, которые ему предстояло одолеть за ночь. Тонсэн обнимал его со всей нежностью, давая уткнуться сопливым носом в шею и насладиться родными руками на талии и в волосах. Он не раз замечал в зеркале своё отражение и принял почти с достоинством тот факт, что выглядит, как анорексик на смертном одре. Он сбросил едва не половину своей массы, напоминая сейчас хрусталь. Его волосы стали ломкими и безжизненными, будто потеряли цвет и блеск — от огненных прядей не осталось и следа; парень не знает как с ними быть. Стоит ли красить снова, когда окончательно пойдет на поправку? Под глазами залегли тёмные тени, засыпать и задерживаться во сне больше нескольких часов стало невозможным не только из-за кошмаров. Организм бурно реагировал, не желая снова отключиться. Врачи не решались пробовать даже лёгкое снотворное. Кожа потеряла свою эластичность и стала практически сухой. К тому же, она жутко чесалась! Почему врачи говорят, что если человек находится в коме больше месяца, то можно ставить нал ним крест? Не потому что они не хотят держать у себя таких пациентов или (будто) больница тратят много электричества на подключённые аппараты. Чем дольше пациент находится в коме, тем сильнее у него будут проявляться проблемы со здоровьем на пути к восстановлению. И Хосок во всей красе пожинал плоды трёх месяцев. Не беря в расчёт потерю веса, проблему с кожей и сном, у парня были большие проблемы с координацией и ориентировкой в пространстве — бедняга не мог, не то что самостоятельно сесть, но в первые недели даже ложку взять. Проходя бесчисленные проверки, его тошнило и перед глазами двоилось. Хотя проблемы с желудком и почками были меньшими из зол — его беспокоило зрение, обоняние и голос. От малейшего неприятного запаха он готов был вывернуть наружу недавний обед, а от запаха спирта в голове всё раслывалось. Глаза ещё толком не привыкшие к свету, сильно болели и время от времени слезились — ночь стала единственным спасением — а из-за того, что Хосок долгое время не использовал голосовые связки, те словно стали ему мстить: горло неописуемо болело, говорить удавалось хрипло, с трудом и часто путая местами буквы. Психолог навещал по расписанию. Он пытался раскрыть тайны чужого подсознания и попутно убедить, что жизнь прекрасна, а Хосок большой молодец, раз у него такая сильная воля к жизни. Чон не особо понимал зачем ему повторяют это изо дня в день, но вскоре смирился — пусть делают, что считают нужным. Намного сильнее на нём отразились визиты близких. Родители с друзьями старались не пропустить ни единого часа свободного посищения, но, увы, «квесты» по кабинетам у Хосока отнимало почти все силы и время. Время посещений было строго в ограниченных рамках, и для Чона было истинной загадкой как они не коснулись одного человека. Чон не мог понять как Киму удалось уговорить медперсонал поселиться рядом. Тэхён не покидал практически ни на мгновение, следуя на все процедуры и с особым старанием запоминая как и что делать. Некоторые упражнения нужно повторять и после выписки. Он был самой сильной и мощной поддержкой, на которую Чон когда-либо мог надеяться. Хоть это и было немного смущающе и стыдно — он часто чувствовал себя беспомощно и глупо, но Ким не давал парню много времени на раздумия, начиная что-то увлечённо рассказывать или шутить на нейтральные темы. Когда Хосок проснулся, после операции, Тэхён был рядом, держал за руку и тяжело дышал, смотря на настольные часы. Растрепанный, с грязными волосами, красными глазами и холодной кожей. Против воли, сердце забилось чаще, а пальцы дрогнули в чужой хватке. Он помнит как сейчас реакцию друга. Дрожь по телу, шок, слёзы и счастье. — Хён! Ты дурак, никогда больше меня так не пугай, слышишь? Как ты мог так долго спать, придурок? Медсестры тогда немедленно среагировали и позвали врача — тогда и начались «весёлые будни». — Точно не стоит? Он совсем не отвечает… — с волнением переспрашивает знакомый голос. Хосока, словно вырывают сквозь толщу воды, и приходит в себя. — Чонгук, успокойся ради всего святого, — устало потёр переносицу Намджун. — Но хён! — Я в прорядке, — прохрипел старший Чон, неловко улыбаясь. — з-з-задумался. — Друг, может тебе отдохнуть? — Прошу прощения, — в комнату зашла медсестра, широко открывая двери. — господину Чону нужно ехать на процедуры. — А, да конечно! — всполошились ребята. — Хён, я завтра вряд ли смогу прийти, мне нужно решить некоторые вопросы с ВУЗом, но послезавтра я останусь подольше, хочешь возьму старые фотоальбомы? — взял свой старый потрёпанный рюкзак Чонгук. — Давненько мы не просматривали их, да? — Ой, я тоже завтра не смогу, у меня это… — неуклюже схватился за сумку Чимин. — дела, надо встретится кое-с-кем, но зато завтра придут ребята из нашей танцевальной студии, они давно хотели тебя проведать. — Прости друг, я уже на следующей неделе, — смущённо улыбнулся Ким. — сам понимаешь, работа.***
Для многих подростков было бы удивительно узнать, что клубы, в которых они отрываются и просаживают деньги, открыты не только вечером. Правда вид у них менее привлекательный под покровом дня. Утром такие заведения только убирают последствия очередной вечеринки и открывают все окна, чтобы в помещении не стоял такой сильный запах пота и табачного дыма. Хотя это их всё равно не спасало, отметил про себя Чимин. Парень не ходит по таким заведениям и обычно старается обходить десятой дорогой. В новостной ленте смартфона, всё чаще мелькают заголовки о том как в центре города в каком-нибудь второсортном клубе происходят пьяные потасовки, избиения и кражи. Каждый раз, читая подобное, мурашки пробегают по коже. Если бы не обстоятельства, Чимин ни за что не согласился переступить порог «6 и 9 ночей». — Может уже определишься с заказом, красавчик? Полчаса уже тут торчишь. Перед ним стояла бармен: чёрный фартук с эмблемой клуба на бёдрах, кислый лимонный топ, мятная жвачка во рту, массивные браслеты на тонких запястьях и короткие ярко- розовые волосы. Ничего особенного, во всех подобных заведениях встречаются такие работники, только Чимина это таки немного стесняло. Вряд ли растёртая губная помада и отпечаток зубов на ключице часть униформы. — У вас есть зелёный чай? Девушка насмешливо осмотрела его с ног до головы и чпокнула жвачкой. — Организуем. Пока она справлялась с напитком, Пак продолжал неловко осматриваться. Он должен был встретиться с этим «кое-с-кем» ровно в 11:00, но видимо пунктуальность не самая сильная сторона его компаньона. На часах 11:23, а в баре до сих пор сидит он один. — Извини, опоздал, — возле него на барную стойку бросили серый рюкзак, а стул рядом занял тот, кто совсем не раскаивался на счёт опоздания. Шуга поправил рукава толстовки и подмигнул девушке за прилавком. — Двойное эспрессо. — Будет сделано! — Я думал ты не прийдешь. — признался честно блондин, принимая вторую чашку чая. — Я особенно и не хотел. — Тогда зачем…? — растерянно начал Пак, но собеседник беззастенчиво его прервал. — О чём хочешь поговорить? — Поговорить? — Ну ты же позвал меня для разговора, я правильно понимаю? — А, да, — неловко потёр шею парень. — Спасибо, Шу-Шу, ты очаровашка, — взял свою чашку с кофе Мин. — За счёт заведения, — очаровательно улыбнулась бармен, после стреляя глазами и подмигивая в сторону младшего. — тебе тоже. — Спасибо, — только сильнее смутился студент. — Так что? — напомнил о своём скромном существовании Юнги. — Я хотел поговорить о Хосоке… — Так и знал. Нет, я на это не подписывался! Даже не думай начинать. — Но хён! — Нет, мы с ним расстались, не знаю как на счёт него, но я с ним не в отношениях. Нет-нет, к чёрту это всё. — Шуга… — Я хочу забыть о нём, прекращай донимать меня с этим! Тебе совсем скучно жить, что ты всё не устаёшь лезть в чужие дела? — Хосок очнулся! — не сдержался Чимин, заставив своего собеседника магическим образом замолкнуть. — Когда? — Около двух недель назад, я пытался с тобой связаться, но ты не отвечал и игнорировал звонки. — Я сменил номер. — Поэтому, я достал у Снэйка новый. Юнги хмыкнул чему-то своему, одним глотком допивая горький кофе. Чимин с волнением смотрел на старшего, аккуратно уточняя: — Ты ведь поговоришь с ним? — Нет — Нет? Почему? — возмутился блондин. — Хосок ведь очнулся, поговори с ним, расстаньтесь окончательно. Он не спрашивает о тебе, но видно, что ему больно! За две недели его ни разу не навестил любимый человек — ты не навестил. Я не могу смотреть как мой друг страдает из-за того, что ты не можешь собраться с силами и сказать всё прямо в лицо. Имей хоть немного мужества! Неужели тебя не гложет совесть? — Ха! — усмехнулся Юнги, хватая Пака за руку и притягивает к себе, так что их лица были на одном уровне, а в глазах напротив читался испуг. — Это ты мне говоришь о морали? Да что ты сам о ней знаешь? Тебе больно смотреть как твой друг грустит? А изменять с его парнем за спиной тебе не больно? — Это было большой ошибкой, мы напились, так бывает! — глаза Чимина застрелили пелена слёз. — К тому же, я ему рассказал об этом, моя совесть чиста. — Конечно, за это твоя совесть чиста. А как же тот раз когда он уже лежал в коме? Это ты Хосоку рассказал? Или продолжаешь улыбаться перед ним, как декоративная собачка? Всё хорошо, хён, я такой хороший, хён. — начал дразнить его старший. — Да ты в сто крат хуже меня! Я ещё тот подонок, но хотя бы не лицемер. — Я ему всё расскажу! — вырвал свою руку из чужой хватки студент, потирая запястье. — Когда? Может тогда, когда он полностью выздоровеет? Ты хоть представляешь сколько лет на это понадобится? — Сегодня же расскажу! Чимин еле-сдерживал слёзы. Давление со стороны ужасно пугало и невольно заставляло сердце уйти в пятки. — Хочешь его обратно в кому загнать? — хмыкнул рэпер. — Что бы у него сердце не выдержало? — Я мягко всё объясню… — И как? Привет, Хосок, помнишь ты был четыре месяца в коме… — Три, — скрыв глаза за чёлкой, поправил его парень. — Не важно, — закатил глаза Мин, продолжая передразнивать. — Три месяца в коме и пока ты там лежал без чувств мы с твоим парнем тра… — Замолчи! В пустом баре раздался звук смачной пощёчины, а после него звон разбитой посуды. Шу-Шу сдержала в горле испуганный вскрик ценой разбитой чашки. На щеке Мина горел след от чужой ладони, голова была повёрнута в сторону, а Чимина буквально трясло от ярости. — Никогда больше не смей приближаться к Хосоку, а ко мне — тем более. Знать тебя не хочу! — Чимин взял со стола свой смартфон и гордо ушёл, напоследок бросив. — Я всё сказал, что хотел передать. И только на автобусной остановке он будет стирать слёзы длинными рукавами толстовки, попутно печатая на знакомый номер:«Да, ты прав, плохая была идея. Я уже еду на триста седьмом»