Tenebras aeterna

Он медленно шел вдоль стены храма — мимо каменных колонн, растущих, казалось, прямо из снежных сугробов, мимо снующих туда-сюда мелких дьяволов, мимо печальных безлицых призраков; ледяной ветер хлестал по лицу, забирался под кожу, сковывал мышцы и кости: он попробовал засунуть руки в рукава своей рясы, но изорванная, покрытая так и не засохшей кровью ткань не держала тепло. Рядом, чуть впереди, вприпрыжку бежал Скривенер — крошечное существо, не то собака, не то ящерица; тот приблудился к нему однажды, да так и остался. Скривенер не умел ни говорить, ни лаять, ни шипеть, но при этом отлично понимал все, что ему сказано и умел общаться мыслеобразами — для него, уже почти позабывшего звук человеческой речи, этот маленький демон-знает-кто был лучшим собеседником. Скривенер бежал, размахивая коротким чешуйчатым хвостом, и из-под его лап выбрасывались целые хлопья снега. Иногда тот оглядывался, поворачивая свою острую умную морду, и на секунду останавливался, давая ему догнать себя — после чего снова начинал споро перебирать лапами. Скривенер определенно куда-то его вел. Они обогнули дом Жнеца (в одном из маленьких окон он успел увидеть темный тонкий силуэт и отвернулся, вздрогнув), поднялись на обледеневший пригорок, поросший, несмотря на вечную зиму, бледно-зеленой травой велокса, и тут Скривенер остановился. Перед ними возвышалась ледяная стена, такая гладкая, что он видел в ней, как в зеркале, отражение собственного белого лица с темными провалами глаз; он невольно отступил и отвернулся, испытав приступ отвращения. — Зачем нам сюда, Скривенер? — бесстрастно спросил он, и тотчас же в его голове возник образ. Костер, бросающий алые искры на стены пещеры, и тонкая бледная рука, сквозь которую, как через полупрозрачное стекло, видны языки пламени. Обрывок алой ткани. Снова рука — на этот раз выцарапывающая что-то на стене. Корявые дрожащие буквы, складывающиеся в имя. Он опустил голову, сразу же все поняв, и поднял с земли острый обломок камня. *** Доминик чувствовала, что ее сейчас стошнит. Треклятую карету трясло и качало; на поворотах Доминик то билась о стену, то падала на Лину, которая лишь ворчала что-то во сне и крепче прижимала к груди сумку со своим драгоценным потиром. Лину вообще хотелось выпихнуть к Темпусу из салона, потому что все крошечное пространство пропахло ее розовыми духами до такой степени, что было нечем дышать; тогда, в Невервинтере, это казалось благом, потому что лучше уж розы, чем вонь от дыма погребальных костров — но теперь Доминик чувствовала, что еще немного, и эти духи ее доконают. Она высунула голову в окно, отдернув в сторону грязноватую шторку, и жадно глотнула свежего, прохладного, невероятно вкусного воздуха Порта Лласт. Так, во всяком случае, гласил вывешенный на воротах города деревянный знак, который Доминик с затаенной радостью прочла… возможно, несколько минут назад. А может, несколько часов. Тошнота, против ожидания, не прошла. Наоборот, липкий комок подкатывал к горлу — Доминик задержала дыхание, а потом задышала мелко и часто, чтобы унять мерзкое ощущение; на каком-то неправильном камне карета чуть запнулась, из-за чего Доминик подпрыгнула, а потом стукнулась о жесткое, обитое парчой сиденье. Внутренности скрутило тугим узлом; казалось, весь ее организм сейчас протолкнется вверх по глотке и выйдет через рот, и тогда лорду Нашеру некем будет помыкать и бросать грудью на шипы, как ту ненормальную птицу в терновниках. У Доминик с птицей было фатальное различие — в теории птица могла никуда не бросаться и спокойно вить себе гнездо, Доминик же такой возможности лишили уже давно. — Эй, — проснувшаяся Лину тронула ее за плечо, — ты как там, живая? — Не особо, — прошептала Доминик. — Меня сейчас наизнанку вывернет… Карета резко остановилась. — Барышни, вылазьте, — послышался скрипучий голос кучера. — Приехали. С тихим стоном Доминик выпала наружу; позади нее, судя по приглушенному вскрику и стуку, споткнулась о подножку Лину. Приехали, значит. Перед ними стоял небольшой, крайне аккуратный, выкрашенный белой краской особняк за изящной чугунной решеткой; к нему вела аллея, с обеих сторон обсаженная цветущими яблонями. Романтический вид особняка навевал мысли о трепетных юных леди, с романами в руках прогуливающихся у озера и скромно внимающих пылким поклонникам; Доминик даже усмехнулась — вдоль тротуара прогуливались две вполне аутентичные особы: одна в розовом платье, другая в голубом. Особы оживленно переговаривались; Доминик успела услышать обрывок разговора, пока те неспешно проплывали мимо них с Лину. -…подумать только! Неужели и впрямь предательница? Розовое Платье хлопала длинными ресницами, в то время как ее подруга кивала, размахивая кружевным зонтиком. — Казнили ее. Сам лорд Нашер приказ отдал… А ведь, вроде бы, такая преданная была. Паладин! А она взяла и лекарство украла… — Ничего она не крала, — громко и внятно сказала Доминик, у которой внезапно пропала тошнота; обе девицы вылупились на нее, как на сумасшедшую. — Не крала. И нечего сплетни разносить, вас там, дьявол побери, не было! Лину успокаивающе положила руку ей на предплечье. — Ник, не надо. Что с них взять… — Ничего не взять. А! — Доминик поморщилась. — Чего я… Будто бы что-то изменится. Девицы, перешептываясь, исчезли за углом; Доминик разобрала еле слышное «вот ненормальная какая-то», но ей уже было все равно. Вспышка гнева исчезла так же быстро, как и появилась. В самом деле, кому она сможет заткнуть рот? Леди Арибет де Тильмаранд — предательница, сговорщица, союзница Дестера Инделайна. Так думают люди. Леди Арибет — жертва собственного идеализма, брошенная на заклание во имя репутации Нашера. Так было на самом деле. Она даже на эшафоте, в рубище, с тяжелым конопляным воротником на шее была красивой и величественной — и гордой, такой гордой, будто командовала парадом, а не шла на собственную казнь. Когда жгли на костре привязанного к столбу Дестера, люди кричали и неистовствовали; когда выбивали чурбак из-под ног Арибет, люди молчали. Кто-то даже плакал — и никто, никто, ни один человек не выкрикнул оскорбления и не засмеялся ликующе. Люди, кажется, не могли в это поверить. Доминик слышала, как какая-то крестьянка шептала другой: «Заставили, поди… иль зачаровали?». Больше всего на свете она боялась случайно посмотреть на стоявшего по левую руку Фентика. Она уже посмотрела — в самом начале казни, и то, что отражалось в его светлых глазах, было во много раз хуже десятка погребальных костров в Гнезде Нищего, которые Доминик приходилось разжигать собственным факелом. Доминик д`Аргент, лучшая ученица магистра Джару, наивная девочка, поверявшая нехитрые сердечные тайны подруге Чандре и мечтавшая увидеть вживую леди Арибет — куда она пропала? Теперь Чандра давно мертва, мертв и Тень, ради которого Доминик собиралась впервые надеть на выпускной красивое платье; и сама Доминик тоже мертва. Той Доминик больше не существует. Ну почему именно ей удалось выжить? Ведь были куда более достойные, чем она. «Лучше бы казнили меня, — сказал потом Фентик, и горящие свечи в храме Тира делали его лицо еще более строгим и исхудалым. — Она была сильной, а я слаб. Она была достойна жизни, а я нет». Доминик тогда промолчала. В такие моменты молчание — лучший ответ, потому что любое сказанное слово станет неуместной глупостью. Если честно, Доминик всегда казалось, что при Фентике она вечно несет глупости: такой он вечно был неземной и далекий, будто бы Тир одарил его частью своей мудрости и навсегда отделил этим от простых смертных. Ото всех, кроме Арибет. Но Арибет и не была простой смертной — в отличие от Доминик д`Аргент, юной неказистой заучки, оказавшейся в ненужное время в ненужном месте. Доминик встряхнула головой. — Как ты думаешь, — Лину взялась за чугунные прутья, — это точно тот штаб? Или нас завезли Асмодей знает куда? Что-то тут больно красиво как-то… Из глубины сада вдруг донеслось пение; звонкий женский голос разливался трелями — распевалась то ли гамма, то ли вокализ, Доминик слабо разбиралась во всех этих музыкальных терминах. Так непринужденно прыгать по октавам мог только один человек. Лину прислушалась и начала помахивать ладонью в такт. Когда пение оборвалось, послышались хлопки, и низкий мужской голос отчетливо произнес: «Браво!». — Тот, тот, — сквозь зубы сказала Доминик. — Даже не сомневайся. — Нет, ну ты послушай, как выставляется, — в голосе Лину звучало искреннее восхищение. Доминик страдальчески свела брови. Из глубины сада выходила Шарвин — в роскошном колете из светлой кожи, бархатных брюках и высоких сапогах; ее густые и вьющиеся медные волосы были стянуты в высокий, ниспадающий на спину хвост. На лице менестрельши играла ослепительная улыбка, адресованная ее спутнику — высокому мужчине с кожей цвета темного шоколада; Шарвин явно заточила свои стрелы очарования и готовилась всадить их по одной прямо в сердце мужчины. В принципе, Доминик могла ту понять. Она зубами стащила с руки перепачканную в саже перчатку и вяло помахала пальцами в знак приветствия. Шарвин, видимо, решила, что настало подходящее время заметить их с Лину и изящным жестом послала им воздушный поцелуй. — Кто приехал! — пропела она. — Господин Генд, вот и наша Доминик. Именно об этой девушке я пишу ту книгу, о которой я вам говорила… Доминик, это господин Аарин Генд, он расследует дело о культе.  — Очень… приятно… Проклятая розовая вода настигла ее и здесь — хоть аромат был более тонким и с нотами бергамота, хоть Шарвин не обливалась духами с головы до ног, как Лину, но Доминик вдруг ощутила, что Мирар перейден и сила ее воли кончилась. Она еле успела отвернуться и зарыться головой в густые заросли сирени. Отличное знакомство вышло. *** — Великий Тир, Искалеченный Бог, утешитель угнетенных и несущий порядок, услышь своего смиренного слугу… Мраморный пол храма в Порт-Лласте был жестким, холодным и чуть потрескавшимся; будь воля Фентика, он бы утыкал этот пол гвоздями, прежде чем преклонить на нем колени, ибо не существовало наказания, которого достоин слепой и наивный глупец. Арибет, которая пожертвовала собой и ринулась в портал прежде, чем это сделал Фентик, теперь была мертва, как камни на мостовой. Дестер, которого он считал другом, оказался предателем и безумцем, и теперь его кости лежали в безымянной могиле за воротами Невервинтера. У Фентика Мосса не осталось ровным счетом ничего. Совсем ничего. Будь оно все проклято. Все его мольбы, все попытки рассказать правду разбивались о каменное непреклонное молчание Нашера; предатели должны быть наказаны, лишь сказал он тогда, и отвернулся. Он был правителем и судьей. На третью ночь после казни Фентику приснился сон. Во сне он видел Арибет: схватив его за руку, она куда-то бежала, и ее медово-русые волосы развевались, били Фентика по лицу, словно плети; они бежали вверх по какой-то тропе, и Арибет, перекрикивая ветер, просила Фентика, чтобы он не останавливался, потому что если он устанет и упадет, его ждет что-то во много раз хуже смерти. Мышцы ног разрывало от боли, а легкие, казалось, скоро лопнут от притока крови; этот бег казался бесконечным, но там, на вершине, куда вела тропа, возвышалась освещенная солнцем однорукая фигура с повязкой на глазах, и Фентик, превозмогая усталость, несся вперед. В какой-то момент он, не выдержав, на миг отпустил руку Арибет; в ту же секунду она исчезла, небо потемнело, и за его левым плечом кто-то шепотом попросил обернуться. А потом он проснулся. И уже не смог забыть этот сон. -…даруй сил и спаси от зла… Он замолчал, и звенящая тишина наполнила собой своды, туманом проникла в уши; сердце обвили тяжелые цепи тоски. Храм был пуст и мертв. Тир его не слышал. Обрати взор свой, священник… — Господин Мосс… Он обернулся. У стены, наполовину скрытая тенью, стояла Доминик д`Аргент — та самая, единственная выжившая в тот день студентка Академии, которая вместе с другими наемниками искала пропавшие компоненты лекарства. Она нервно комкала в руках свою длинную темную косу, переброшенную через левое плечо, и на ее лице крупными буквами было написано смущение. Насколько долго, интересно, она здесь стояла и что успела услышать? — Что вы хотели, Доминик? — тихо спросил он. Она оставила в покое косу и сцепила пальцы. — Меня господин Генд послал вас искать. Просил сказать, что вечером будет совет… ну…, а вечер вот. Уже настал. Вас только ждут. Только сейчас Фентик заметил, что преломляющиеся через цветные витражи лучи солнца заметно потускнели: по всему выходило, что он провел в храме весь день с самого раннего утра. Наверняка Аарин, деловитый, строгий к себе и окружающим Аарин раздражен до предела — Фентик представил себе, как тот меряет шагами зал, словно большой черный дикий кот, и сжал губы. Он должен взять себя в руки. — Идемте, Доминик, — сказал он и двинулся к выходу. Доминик последовала за ним, приноравливаясь к его шагу. — Знаете, мне говорили, что до того, как поступить в Академию, вы собирались стать жрицей. Так ли это? — Да, — глухо ответила она. — Я хотела пойти по пути Илматера. — Что же вас остановило? — Вера… Не знаю. Слабость, может быть? — Доминик напряженно сдвинула брови. — Я помню, как к нам в храм привели ребенка… мальчика. Ему было лет десять. А может, девять. У него была болезнь… он угасал и угасал, и наши жрецы ничего не могли сделать, только уменьшить его боль. Он говорил, что хочет вырасти и стать волшебником. Я читала ему «Ветер у очага»… А потом его не стало, и… и я поняла, что не смогу быть жрицей. Потому что в то утро в какой-то мере не стало и меня. Я была такая наивная… теперь-то я знаю, что боль и страдания гонятся за нами всю жизнь, и ни в какой Академии от них не спрячешься. Но тогда… тогда я этого понять не смогла. Доминик замолчала. Они шли по широкой брусчатой дороге, и вечер отчаянно пах сиренью, которой были обсажены все тротуары; Фентик вспомнил, как впервые увидел Арибет, с азартным видом жующую цветок, и спросил, зачем она это делает. «На счастье, это пятилистник», — улыбнулась она, и эта улыбка была похожа на вышедшее из-за туч солнце, на кубок воды в жаркий день, на порыв прохладного морского ветра. Если бы можно было вернуть тот полдень, Фентик не пожалел бы жизни. Если бы можно было вернуть Арибет. — Опытные жрецы умеют воскрешать, — задумчиво произнес он. — Если богам угодно… — Именно, — перебила Доминик. — Если угодно богам! Угодно ли богам воскресить всех тех, для кого мы жгли костры? А моих друзей из Академии? А тех, кто ползал по Гнезду Нищего? Разве все они заслужили такой смерти? Она помолчала. — Вот поэтому я и не стала жрицей. Слишком много вопросов, которыми я вообще не должна задаваться. Лучше уж магия. Есть формула, есть Плетение — и все. Плечи Доминик ссутулились. — Иногда я вам даже завидую, — шепотом сказала она. — Ваша вера такая сильная. Даже после… — она осеклась. — После всего этого. Я бы так не смогла. Фентик ничего не ответил. «Посмотри на меня. Посмотри… посмотри… посмотри на меня». Прогремел раскат грома, и потемневшее небо треснуло молнией. Начиналась гроза.