Gardenia. Gladiolus

Майкрофт встал с неудобной кушетки, подобрал упавший в пылу гнева Джона зонт, поправил немного помятый костюм и вышел к ожидающей его Антее. — На завтра отмените все встречи и можете быть свободны. Мистер Харви тоже свободен. Если мне что-то понадобится, я сообщу. Девушка лишь кивнула, записывая что-то в телефон, села в машину и уехала. За что Майкрофт ценил Антею, так это за расторопность и немногословность. Вернувшись в приёмный покой, Холмс-старший устроился на неудобной кушетке и приготовился ждать, благо это он умел едва ли не в совершенстве. Мысли вращались вокруг слов Джона. …Потому что у него цветочный рак! Он пришёл в сознание и звал тебя!.. Он…звал…тебя… Майкрофт, ты слепой идиот. Сейчас ты ничего не можешь сказать против этого, верно? Шерлок был прав. Из-за тебя сейчас умирает человек. Потому что любит тебя. Ох, Грегори…почему я?..Ты мог выбрать кого угодно в этом мире и быть счастлив, но выбрал меня… Я стал палачом. Не в первый раз, но видит Бог, если он есть, что я не хотел такого исхода. Не хотел тебе такого окончания жизни. Почему я, Грегори? Почему?.. Минуты текли медленно, складываясь в часы ожидания. Ожидание убивает, неизвестность убивает. Майкрофт не понял, когда забылся тяжким быстрым сном. Разбудил его уже знакомый врач. — Сэр? Сон как рукой сняло, и Майкрофт пошевелился, разминая затёкшую спину и шею. — Грегори Лестрейд переведён в палату 415. Но к нему пока нельзя. Мы следим за его состоянием. Поезжайте домой, отдохните. Поверьте, он никуда не денется, а Вам нужен нормальный сон. — Позвольте мне самому это решать, — несколько устало ответил Майкрофт. Врач промолчал и собирался уйти, но Холмс его окликнул, практически вскочив со своего места. — Скажите, доктор… — Остин. — Доктор Остин, насколько тяжёлое состояние у инспектора Лестрейда? — Он проживёт ещё неделю. Может, полторы. Если на аппарате ИВЛ, то возможно и дольше. — Я бы хотел оплатить операцию по удалению цветов из лёгких инспектора. Доктор Остин удивлённо округлил серо-зелёные глаза. — Вы уверены, мистер… — Ох, извините за мою бестактность. Майкрофт Холмс, — политик даже как-то подтянулся, представляясь. — И да, я уверен. Деньги будут переведены в ближайшее время. Как скоро Вы сможете сделать операцию? — Зависит от состояния мистера Лестрейда. Но если до утра все показатели будут стабильны, то, возможно, уже завтра. — Прекрасно. Спасибо, доктор. Майкрофт подхватил с кушетки зонт и вышел из больницы, набирая номер Антеи.

***

Сознание возвращалось медленно, словно сквозь вату. Сначала пришли ощущения от тела и кожи: он лежит на чём-то в меру мягком, по грудь закрыт чем-то тёплым (возможно, одеялом). В груди немного саднило, но было терпимо. Дышалось легче, но, скорее всего, дело было в трубках, выходивших из носа и ведущих к аппарату вентиляции лёгких. Губы были сухими, очень хотелось пить. Затем стали возвращаться обоняние и слух. В нос постепенно просочился запах лекарств и хлорки, а где-то сбоку тихо жужжали какие-то приборы. Немного полежав и прислушавшись, он уловил ещё один звук: чьё-то тихое дыхание. Собрав мысли и ощущения по кусочкам, Грег понял, что он в больнице. Но как он тут оказался, нужно было ещё вспомнить. Постепенно воспоминания тоже возвращались: бессонная ночь на работе за бумагами, диалог с Салли, желание выпить кофе и прогнать усталость. А дальше — испуганное лицо Донован и темнота. Выходит, обморок. Но сколько же прошло времени? И кто находится в его палате? Грегори попытался открыть глаза, и ему постепенно это удалось. Свет был приглушен и почти не вызывал раздражение. За окном было темно и непонятно, какое время суток: то ли уже ночь, то ли ещё ночь. Оглядевшись, инспектор был готов застонать не то от досады, не то от радости: на стуле, возле его кровати, спал Майкрофт. Поза была неудобной, и наверняка, когда он проснётся, то почувствует все мышцы, о существовании которых не знал. Сердце забилось чуть чаще при осознании, что он здесь ради Грега. Но Лестрейд заставил себя отогнать эту мысль. Быть не может, чтобы Майкрофт Холмс сам приехал в больницу, сидел возле меня и даже уснул. Видимо, он здесь довольно давно. Но почему? Если бы мои чувства были взаимны, то не было бы цветов. А раз они появились, значит, любовь невзаимна. Грег с затаённой радостью смотрел на спящего перед ним политика. Тени усталости залегли под глазами, всегда уложенные волосы местами топорщились, костюм был слегка помят. Да, кажется, обычно-всегда-идеального Майкрофта Холмса ещё никто не видел таким…потрёпанным. А Грегори было нечего терять: он всё равно покойник. Так хоть полюбуется перед смертью на человека, с которым у него никогда ничего не будет. Словно почувствовав взгляд, Майкрофт проснулся, и почти счастливые карие глаза встретились с тревожными серыми. Грег не мог сказать, была ли хоть когда-то тревога в этих стальных омутах. Сколько инспектор видел и знал Холмса-старшего, ничего подобного не припоминал. — Здравствуйте,…мистер… Холмс. Чёртов аппарат не даёт нормально говорить. — Майкрофт. Просто Майкрофт. И можно на «ты», Грегори. Как ты себя чувствуешь? Лестрейд немного опешил. — Спасибо… Майкрофт…всё…в порядке. — Это отлично, — улыбнулся собеседник. — Доктор Остин сказал, что через пару недель тебя выпишут. Ты оказался крепким орешком. — Разве? А как же… — Грег не решился говорить о цветах. О каких двух неделях идёт речь, если ему осталось от силы несколько дней? — Насчёт цветов не беспокойся, — Майкрофт потёр шею в попытке размять и сидя выпрямился. — Их уже удалили, и ты успешно идёшь на поправку. Тебя с нетерпением ждут на работе. Майкрофт посмотрел в противоположную от себя сторону, и Грегори повернул голову: на окне стояла ваза с букетом цветов и прикрепленной к ней открыткой. Насколько можно судить по почерку, писала Донован. Ну конечно! Он здесь, потому что я — единственный сотрудник Ярда, который практически нормально работает с Шерлоком. Без меня его братец заскучает и снова вернётся к наркотикам, и даже Джон будет бессилен. Грегори тяжело вздохнул сам и поморщился от боли. Да, заживление ран от вскрытия лёгких — дело не самое приятное. Инспектор повернул голову обратно. — А который…час? Майкрофт достал из кармана часы на цепочке. — Без четверти десять. Ты здесь уже порядка тридцати часов. Больше суток без сознания. Теперь ясно, почему ему мерещится тревога и забота в этих серых глазах. Повисла пауза. Майкрофт не знал, что сказать (едва ли не впервые на его памяти!), Грегори гадал, почему Холмс не уходит, раз он ждал (очевидно) его возвращения в сознание. Что-то в этой картине происходящего не укладывалось в голове инспектора. Тишину нарушил Майкрофт: — Грегори, — вздох. — Прости меня, если сможешь. Лестрейд смотрел на него и не верил своим ушам. Майкрофт Холмс просит прощения? Кому расскажешь — не поверят. Грег непонимающе посмотрел на визави. — Я знаю, что цветы появились из-за меня, — Холмс отвёл взгляд. — Я поставил твою жизнь под угрозу. Но теперь этого не повторится. Цветы удалили, ты скоро будешь здоров, и я больше не появлюсь в твоей жизни. Майкрофт поднялся, чтобы уйти, поправил пиджак, но Грегори откинул одеяло с руки и потянулся к мужчине. — Стой. Не уходи, Майкрофт. Не смей. Слова давались с трудом и болью, но Грег хотел донести серьёзность своей мысли. Пришлось дышать самому. Холмс встретился взглядом с лежащим перед ним мужчиной и не смог устоять. Он подвинул стул ближе, снова сел и взял инспектора за руку. — Как скажешь. Твоё желание теперь закон. Лестрейд смотрел в полные слёз глаза и понимал, что дышать стало гораздо легче. — Майкрофт, а какие были цветы? — Под стать тебе, — улыбнулся тот. — Гладиолусы. — Ненавижу их, — улыбнулся Грегори в ответ.