***
Из года в год многие в Доме Ее наступление высчитывали с учетом фаз Луны. И ошибались. Или предсказывали на бисере и куриных косточках. И тоже ошибались. А такие, как Рыжий, Тень, Крыса, Шакал ничего не высчитывали и не предсказывали. Они чувствовали Ее приближение, но всякий раз мечтали ошибиться. Её называли — Самая Длинная Ночь. Она не зависела ни от каких фаз луны и прочих премудростей. Она приходила не снаружи, не окутывала Дом темной дремотой, она вырастала откуда-то из глубин Дома, из его нездешней сущности. Стрелки часов в Доме замирали, остановленные чьей-то прихотью. Самая Длинная растекалась в густом ленивом времени, заполняя собой все коридоры, спальни, воспитательские кабинеты, столовую и библиотеку — все уголки Дома от подвала до чердака. Ее прозрачные пальцы легко касались душ детей Серого Дома, вытаскивая то, что прячется. Самая Длинная дразнилась, обещая вседозволенность, и пугала ею же. Границы между мирами истончались. Ты и сам можешь не заметить, как Перепрыгнешь и останешься Там одиноким беспамятным Прыгунчиком. Не сумеешь вернуться. Не будешь знать, что можно вернуться. Что тебе есть куда возвращаться. После Самой Длинной в прошлом году Та Сторона стала угрюмее и злее, так, что даже опытные Ходоки старались без особой надобности туда не лезть.***
— Ножи, — изображая небрежность бросает Лавр. Его раздувает от гордости за оказанную честь — не каждый день решаешь, как будут убивать друг друга вожаки. — Нет. Сфинксу это не подходит, — трясет лохматой головой Горбач. Горбач боится приближающейся ночи, он готов броситься отсюда со всех ног, залезть к себе на верхотуру, зарыться с головой в одеяло, не оставляя ни малейшей щелочки, в которую могло бы проникнуть то страшное, что приходит в Самую Длинную, и молиться, молиться, прося Неведомого отвести опасность, но Сфинкс велел идти сюда. Велел таким тоном, что было ясно — в случае возражений Самая Длинная для Горбача началась бы в Могильнике. Вот Горбач и сидит здесь — в кабинете биологии, обсуждая с другими членами судейской коллегии условия предстоящих поединков. — Это нас не волнует, — напыщенно заявляет Лавр. — Противники могут биться только одинаковым оружием, — лениво сообщает Рыжий. Он сидит на учительском месте, закинув длинные ноги на стол и покачивая носками кислотно-зеленых кед в такт слышимой только ему одному музыке. Самая Длинная касается ледяными пальцами затылка, и Рыжий, незаметно для других, прикрывает глаза за стеклами очков. Сегодня ему придется быть Смертью. — Ножи — для первого боя, — не сдается Лавр, — а Сфинкса Помпей и так уделает. Рыжий хмыкает, Горбач укоризненно глядит на обоих Псов. — Это был бесплатный сеанс ясновидения от Лавра! — паясничает Рыжий. Лавр понимает оплошность, краснеет и спешно поправляет сам себя: — Второй бой — без оружия… — Годится, — соглашается Горбач. Рыжий кивает. — Еще вопрос — кто будет присутствовать? — Все, кроме неразумных, — буркает, не вынимая трубки изо рта, Горбач. — И девушек, — быстро вставляет Рыжий. На него смотрят удивленно, но не возражают. — А что с Ральфом будем делать? — спохватывается Горбач, вспоминая наставления Сфинкса, — у него дурная привычка гулять ночами по коридорам. — Есть идейка, думаю, сработает, — мурлычет Рыжий, не подозревая, что его Вожак как раз надеется на прогулку воспитателя сегодня. Лавр и Горбач переглядываются, но с расспросами не лезут. Рыжий гибким движением поднимается и идет к выходу. — Эй, ты куда? — окликает Горбач. — Идейку воплощать, — отзывается Рыжий уже из коридора.***
Паркет скрипел под ногами Черного, Черный не боялся лично сообщить Ральфу о поединке. Черный не боялся прослыть стукачом. Но кабинет Ральфа заперт, а услужливые Логи сообщили, что воспитатель сидит у директора… Черный маршировал от кабинета Ральфа к кабинету директора и обратно. Десятки любопытных глаз коридорных гуляк изучали Черного. Иногда, приоткрывались двери спален и кто-нибудь долго, вязко смотрел на Большого Пса. Взгляды своих и чужих практически неотличимы — любопытство, иногда — с примесью страха. «Народ хочет зрелищ!» — снисходительно сказал Волк. Черный чуть не подскочил на месте и совершенно несолидно принялся озираться по сторонам. Разумеется, Волка нигде не было. «Показалось… Поспать бы» — устало подумал Черный и только сейчас ощутил, как вымотала его бессонница последних двух дней. Мышцы ныли, скулы выворачивало от сдерживаемой зевоты, глаза — будто засыпаны песком. Он никогда не пользовался любовью у состайников — только уважением. В Доме никогда не было человека, которого Черный мог бы назвать другом, да и в дружбу он не верил. Сейчас он был один. Весь Дом кишел вокруг него, таращась на него, обсуждая его и ни один не хотел подойти к нему и… помочь? Приободрить? Поддержать? Кому Черный мог довериться, рассказать, что не хочет идти в спортзал и убивать человека из-за какого — то вожачества в Доме, когда через полгода все это будет совершенно неважно… — Эй, лопоухий, — Черный окликнул малолетку из Волков, — как тебя? Брюх? Белобрюх, до этого ковырявший в носу, вытащил палец и кивнул чужому вожаку. — Белобрюх. — Он вразвалочку подошел к Черному и уставился на него с любопытством, но не с таким же, как пялился весь Дом, а с ясным, полудетским «Вот интересно, что Большому Псу от меня понадобилось?» — У тебя есть ручка и бумага? — Неа… — Белобрюх задумался. — Есть фломастер и почти пустая пачка сигарет. — Давай, — Черный протянул лапу. Белобрюх вытащил красный фломастер и отдал Черному, затем — вытряс остатки сигарет и протянул пачку. Черный разорвал пачку и уверенно написал про полночь и спортзал. Не меняя почерка. Записку он подсунул под дверь кабинета Ральфа.***
В комнате Сиамцев — полумрак, пахнет сырой землей, полынью и душно-дурманящими цветами, которые вопреки сезону, буйно цвели на подоконнике. Как только Рыжий показался на пороге, так все, кроме Тени, повинуясь еле заметному жесту Стервятника, вывалились вон. Рыжий мысленно присвистнул — если Большая Птица предъявит свои права на вожачество, Сфинкса надолго не хватит. Тут обойдется без вызовов и поединков. — Дрессура на высшем уровне, — с нескрываемым восхищением сказал Рыжий и получил две одинаковые острозубые улыбки Сиамцев. — Пес в Волчьей норе — редкость. Что ты хочешь нам предложить? Рыжий удивлен. Вот так — неприкрытый намек на какую-то сделку? Сиамцы среди прочего славились тем, что никогда не ввязывались в интриги, не вступали ни в какие межстайные группировки и не заключали сделок с Псами. Они представляли весьма значимую силу на Домовской шахматной доске, при этом открыто к власти не рвались и претензий на вожачество не высказывали. Однако, именно их, не разделяя, воспринимая как одно целое, пророчила Домовская молва на место Волка. — Предложить? Да просто поболтать по-дружески, по-соседски, так сказать… — Рыжий осекся, наткнувшись на жутковатый взгляд желтых глаз. Ну ясно, Сиамцам что-то по зарез надо от него, Рыжего. Слушать его треп они не намерены. «Говори, что надо тебе и мы назовем свою цену». — Р Первый, — выдохнул Рыжий, — надо обеспечить крепкий сон нашему дорогому воспитателю. — подумав, добавил, — на сегодняшнюю ночь. Сиамцы переглянулись. — Это возможно, — ответил Тень. — За небольшую услугу, — добавил Стервятник. — Когда говорят «небольшая услуга» как правило требуют невозможного. — Ну что ты, Рыжий… — Всего лишь то же самое… — Что ты сделал для Волка. От этих перебросов фраз от одного близнеца другому, от влажной духоты спальни, от приближения Самой Длинной, Рыжему казалось, что сознание мутится и он не сразу понял, что именно просят Сиамцы. — Для Волка? — тупо переспросил Рыжий. — Да-да. Ты же предупредил его. Рыжий опешил. — Да вы что?! Я вам куковать должен сколько осталось? Смешок Сиамцев. — Можешь и прокуковать. — На твое усмотрение. Рыжий снится тем, кому осталось недолго. Сам Рыжий эти сны помнит не всегда. Те, кому он приснился — тоже. Сны — слишком зыбки, неустойчивы, маревны… Когда ты говоришь о жизни и смерти, разве можно полагаться на сны? И кто будет настолько отчаянным, чтобы не прислушаться к ним? Рыжий смотрит на братьев. Их невозможно представить по отдельности. Будет ли смерть одного означать смерть другого? Или не смерть, а хуже смерти — вынужденное доживание с искромсанной, увечной душой? — По рукам, — Рыжий растянул красные губы в фальшивой улыбке. Сиамцы синхронно кивнули, наверное, у них это рукопожатие. Рыжий с облегчением вывалился в коридор, как эти двое обеспечат невмешательство воспитателя в сегодняшние поединки, он знать не хотел.***
Тень тяжело опустился на кровать — Самая Длинная давила на него, тревожила, пугала. Хотелось уйти на Ту Сторону, но было Нельзя. Именно так. Запрет с большой буквы. — Он сейчас у Акулы, — слова брата вывели Тень из задумчивости, — трепятся про Волка. Ральфу не до нас. — Его можно усыпить, — легко сказал Тень, — Акула скоро поедет домой. Здесь он никогда не ночует. — Откроем кабинет и заменим кофейные зерна на те, снотворные. — Думаешь, он не заметит? — Тень всегда был осторожнее брата. Стервятник делает небрежный жест рукой — снотворное, о котором говорили братья, их совместное творение — по сути — таблетки, позаимствованные из Могильника, которые растворялись в настое из сонных трав, выращиваемых Тенью не только Здесь. При необходимости, это смешивалось с кофе и под видом кофейных зерен уходило к тем, чей крепкий сон был нужен Сиамцам. — После напряженного дня, вряд ли, — вкус, форма, запах — практически неотличимы. — А если он Перепрыгнет? — по интонации вопроса не разобрать, беспокоит ли Тень успех самой затеи или состояние Ральфа. Стервятник улыбается. Остро и уверенно. Так, что Тень теряется. И уж совершенно неожиданно звучат слова Птицы, питающейся падалью: — Я этого и хочу. — Зачем? — Тень изумленно смотрит на брата. Стервятник присаживается рядом с Максом, закуривает пахучую самокрутку. — Воспитатель у девушек — Крестная. Знаешь, кто это? Тень отрицательно мотает головой. Стервятник наклоняется к его уху и долго шепчет. К концу рассказа губы Тени трясутся. Стервятник излишне спокоен, говорит так, будто дело не касается его лично. — Брат, нам может понадобиться помощь взрослого, который Знает Дом и знает Наружность. «Удивительная выдержка» — с завистью думает Макс, идет к своему ящику и любовно перебирает его содержимое — всё, практически все, в нем связано с Той стороной Дома. «Подействует ли что-то на живущего в Наружности? Как обычный человек прореагирует, например, на Лунную Дорогу?» Макс думает отвлеченно, стараясь отстраниться от того, что ему рассказал брат про… про бабушку. Тень тяжело сглатывает. — Вот, — он протягивает Стервятнику стеклянную банку с кофейными зернами, — пойдем, пока он не вернулся. Стервятник берет ключ от кабинета Ральфа — ах, как давно сделан, и ни разу не воспользовались, связку отмычек — на всякий случай — и выходит в коридор вслед за Тенью. В кабинете воспитателя возле порога белеет какая-то бумажка. Стервятник, с трудом наклонившись, поднимает ее. Сиамцы знают почти все почерки в Доме. Авторство записки сомнений не вызывает. Содержание записки заставляет братьев изумленно переглянуться. Рекс, ни слова не говоря сует обрывок сигаретной пачки с доносом Черного в карман.***
У входа в спортзал — затор: каждый из входящих подвергается осмотру — Горбач, Рыжий и Лавр вытряхивают из домовцев всё, что может резать, колоть, душить: ножи, кастеты, заточки, цепы, бритвы, ухорезки, самодельные кистени, куски шлангов. Вытряхивают в старую спортивную сумку с потертыми ручками, которая стоит тут же на полу, у ног Горбача. По мере наполнения сумки судейская коллегия мрачнеет — Псы, как один, наплевали на правила поединков и тащатся с оружием, да и у многих из Волков тоже приходится отбирать то нож, то кистень… Расталкивая тех, кто сам не успел или не захотел благоразумно посторониться, в спортзал зашел Помпей. Кивнув тройке судей, он дал себя досмотреть на наличие оружия — при нем ничего не было, а нож для поединка ему вручат потом, и заоглядывался, замотал головой в поисках своего противника. Черного в зале еще не было. Помпей встал возле окна, прислонившись спиной к металлической сетке, тянувшейся от потолка до подоконника. Сетка погромыхивала, иногда гулко раздавались голоса, вырывающиеся из общего чуть слышного шепота — это на входе кто-то не желал расставаться со своим ножом. Если прикрыть глаза, то можно вообразить, что ты на уроке физкультуры и сейчас Мастодонт заорет, чтобы все строились. «Скорее бы закончилось» — подумал Помпей и постарался сделать вид, что не чувствует расфокусированный и поэтому еще более высокомерный, чем обычно, взгляд Сфинкса, стоявшего прямо, в середине зала и, казалось, прислушивающегося к чему-то нездешнему.***
Топь, как живая, хваталась за серый волчий мех. Зверь пытался вытащить лапы, но проваливался еще глубже в трясину. Мягко сдавило ребра — удушливый болотный воздух с трудом заползал в легкие. Казалось, что сердце сорвалось со своего привычного места и колотится где-то в глотке. Волк сделал отчаянную попытку освободиться от хватки болота. Болото жадно чавкнуло и сжало волчье горло. Лес с интересом наблюдал за гибелью волка. Глупый зверек! Ведь мог быть любимцем Леса и тогда — никакие болота, никакая боль были бы не страшны. Но он отказывается признать силу Леса и исполнять Его волю. Он посмел провести в Лес чужаков и был наказан. Но Лес великодушен, он простил звереныша, принял его, спрятал от смерти. И что в итоге? Звереныш просто захотел вернуться в непонятное место, которое остатки его человеческой души считали домом. Он пренебрег Лесом, но Лес был мудр и не хотел терять такого забавного волчонка. Волчонку подарят возможность выбора. Без особой надежды судорожно дернув лапой, волк почувствовал, что расползающаяся мерзость сменилась твердым дном.***
Помпей не видел Черного после утреннего разговора, а сейчас Черный до сих пор не появился в спортзале. Казалось, будто кто — то намеренно растаскивал двух псов, чтобы злее стравить их в назначенный срок. — Черный заставляет себя ждать, — процедил сквозь зубы Помпей подошедшему к нему Лавру. Со своего поста на пороге спортзала Лавр ушел — проверять больше было некого — все, кроме Вожака псов были в зале. — Если он не появится ему засчитают техническое поражение, и вы со Сфинксом сможете начать поединок, — угодливо пояснил Лавр. Помпей кивнул. — Начнем. В спортзале — круг из людей. Ходячие и колясники. Волки и Псы. Если смотреть со стороны — играют в какую — то игру. Может быть, водят хоровод на именинах. А именинник — Помпей. Вылез в центр круга и собрался вещать о том, что Черный своим присутствием их не почтил и поэтому он — Помпей — теперь Вожак Псов и готов ответить на вызов брошенный ему уважаемым Вожаком Волков — Сфинксом. Помпей не успел закончить свою цветистую речь, от дверей властно и тяжело брякнуло: — Притормози-ка. Народ зашушукался, но рук не разжали, только Горбач сделал пару шагов навстречу пришедшему — проверить, нет ли при нем оружия. Оружия не было. Горбач пожал плечами и вернулся на свое место. Помпей снисходительно улыбался. — Бей первым, Вожак. И пусть этот удар будет сегодня последним, — шепнул Леопард. …мелькнули серьезные глаза и разбойничья ухмылка Волка, Черный так и не смог разобрать — кого держит за руки Серый… Боковым зрением Черный заметил Посоха — парнишку из его стаи вскрывшегося пару лет назад… Эта Ночь действительно стирала Все границы — и жизнь, и смерть становились неотличимы. Черный вошел в круг, и круг сомкнулся.