Пути, которые мы выбираем

Переполненный решимостью, Драко распахнул дверь своей комнаты. Но не успел он и переступить порог, как возмущённый писк заставил Малфоя обернуться. Маленький Стеллалюкс, хоть и был ростом немногим больше фиала для воспоминаний, горделиво возвышался белым айсбергом посреди тёмной комнаты и смотрел на своего хозяина со смесью укора и уверенности, что Драко просто не посмеет оставить своего любимого и единственного питомца здесь. Целыми днями Люк сидел в этой спальне, и, хотя уже и имел счастье познакомиться с Живоглотом, сам спускаться по крутым ступеням башни ещё не мог: каждый перепад казался ему пропастью. Пару раз Драко брал своего котёнка вниз, в гостиную, но пределов башни Стеллалюкс не покидал и, безусловно, хотел наружу. Драко это понимал, и то тепло, которое он испытывал к этому маленькому комку шерсти, заставило его наклониться и сказать: — Иди сюда. Малфой протянул руки к малышу. С аристократичной неспешностью и детским азартом Стеллалюкс забрался на ладони хозяина, а после и на одно из его самых любимых мест во вселенной — плечо Драко. Оно было для Люка особым, он любил на нём спать, прогуливаться и иногда бегать за своим хвостом, совершенно не обращая внимание на то, что в это время хозяин этого плеча мог спать. В этот же раз от возни своего питомца Драко несомненно получал удовольствие. Он увлечённо наблюдал, как мурчащий Люки перебирал лапками, устраиваясь поудобнее, как по пути в подземелья Слизерина старался уловить каждый шорох и словно губка вбирал в себя все чудеса Хогвартса, которые, конечно, были ему в новинку. И только войдя в гостиную факультета, Малфой понял, насколько опрометчивым был его шаг взять с собой Стеллалюкса. Первые звуки восторга издала Дафна. Потом, кажется, Лиза Мэджой, третий уже было невозможно определить. Драко не потребовалось много времени, чтобы осознать, что Слизерин мог выдержать красоту одного аристократичного блондина, но перед двумя, один из которых маленький котёнок, был бессилен. Не прошло и минуты, как молоденькие барышни окружили их, засыпая вопросами: — Как его зовут? — Откуда у тебя это чудо? — А можно его погладить? — Какой хорошенький! Положение было безвыходное, Драко оказался окружён толпой студенток с сияющими глазами. И, пожалуй, он был бы рад такому вниманию, если бы именно сейчас не спешил. Пережив первые мгновения оглушения и сумятицы, Драко повернул голову к своему питомцу и одним пальцем почесал под подбородком у Стелаллалюкса, который, впрочем, и без того млел в лучах девичьего восторга, а затем, как-будто между делом, бросил: — Даф, хочешь я дам его тебе подержать? Слизеринка оторопело ответила: — Да! Малфой снял со своего плеча несколько растерянного Люка и передал его в трепетные руки однокурсницы. — Тогда возьми. И учти, за Стеллалюкса отвечаешь палочкой, — и скривив рот чуть ехидно добавил обращение, — малышка Дафни. Малфой легонько похлопал Гринграсс по макушке, за что получил в ответ гневный взгляд. Это было пару лет назад. По прискорбному стечению обстоятельств и генетике Дафна на целых полгода стала самой низкой на четвёртом курсе. Она была даже ниже большинства третьекурсников, которым (Гринграсс была в этом уверена) слуги мэноров в хлеб подмешивали костерост. В тот год все, даже те, с кем она не была знакома, называли её «малышка Гринграсс­», чем невероятно бесили уже тогда. И хотя в тот год Малфой не злоупотреблял этим прозвищем, оно было самым простым способом получить от Дафны острую подколку в ответ. Но только в любой другой день, потому что сейчас маленький тёплый комочек на руках девушки быстро отвлёк её от любых мыслей о мести, и Драко смог без каких-либо трудностей пробраться к Тео, который любовался фантасмагорией, стоя чуть поодаль, у камина. — Я даже боюсь представить, для чего тебе потребовалась эта диверсия. Ты либо хотел подмазать старшую Гринграсс, либо незаметно поговорить с младшей. Драко прислонился спиной к порталу камина и обвёл взглядом всю гостиную. Астория, несмотря на общий ажиотаж, старалась вникнуть в содержимое страниц Ведьмополитена и сделать вид, будто её совершенно не волнует происходящее возле диванов, к которым перебрались умилённые слизеринки. Выдавали её напряжённые крылышки носа. И, заметив это, Драко на мгновение вспомнил почти забытое удовольствие: знать о таких мелких деталях, особенно про людей, находящихся рядом. На секунду Малфой подумал, что несмотря на всё, он ещё считает Асторию своим человеком, хотя сейчас та и сидела с видом, будто бы это не сестру, а её саму Драко назвал малышкой Гринграсс. «Значит, всё ещё обижается. Что ж, её право». — На самом деле и не то, и не другое. Ты видел Грега? — Нашего Грегори Гойла? Нет, он в последнее время здесь редкий гость. На твоём месте я бы сейчас скорее переживал за целостность своего любимца. Малфой усмехнулся: — Скорее этот прохвост порвёт их. Есть идеи где он может быть? — Грегори? — Тео пожал плечами. — Не знаю, посмотри на кухне. — Спасибо, что озвучиваешь очевидное, друг, — бросил пустую благодарность Малфой и, уже оттолкнувшись от камина, добавил, — если я не вернусь до начала занятий, пожалуйста, придержи мою цепь, чтобы не расходились. Нотт кивнул в знак согласия. На кухне Гойла не оказалось. И где он мог быть — было для Драко загадкой. Долгие годы Грегори был довольно предсказуем и почти всегда находился неподалёку от Малфоя, как, впрочем, и Винс. Им втроём всегда было весело, несмотря на то, что Драко был куда более хрупкого телосложения и тонкого воспитания, чем Крэбб и Гойл, и такое самозабвенное поглощение еды ему было не свойственно, они почти всегда понимали друг друга с полуслова. Особенно это было полезно, когда столь невезучие увальни попадали снова и снова в какую-нибудь дурацкую историю и от волнения перед холодным взглядом Снейпа не могли и двух слов связать. В эти минуты только Драко мог объяснить ему, что всё случившееся — чистое недоразумение, хотя, конечно, лояльность декана всегда и без того работала в их пользу. Так или иначе, проверив поля для квиддича и исключив возможность найти Грегори в учебных классах, у Драко осталось единственное место, где он видел его хотя бы трижды — Выручай-комната, коридор восьмого этажа, где Крэбб и Гойл караулили приватность починки исчезательного шкафа Малфоем два года назад. От безысходности Драко двинулся туда, уже не ожидая найти друга, но по счастливой случайности встретил его на пути в Выручай-комнату. Даже в будние дни в этой части замка встретить кого-либо было удивительным, а в выходной обнаружить разыскиваемого человека, сидящего на лестнице между шестым и седьмым этажом, Драко посчитал редким везением. Малфой стоял на нижней площадке и смотрел на своего друга, которого не видел, казалось, целую вечность. Это был всё тот же увалень, с такими же само собой складывающимися в фамильную причёску Гойлов волосами и ладонями шириной с две Малфоевских, но Драко казалось, что его друга подменили. Слизеринец сидел на ступеньках, не замечая ничего кроме бабочки-огневицы, которая небрежно перелетала с пальца на палец. Этот маленький кусочек пламени, словно посмеиваясь, колыхался между пухлых фаланг, играя в какую-то игру со своим создателем. Драко кашлянул. Но Грегори не поднял головы, а, наоборот, опустил ниже и шумно выдохнул. Устало он посмотрел на источник шума, и то, что это был Драко, принесло Грегори некоторое облегчение. Чувства, которые он переживал все эти месяцы были тягостны, но даже показывать их, не то что делиться с чужим человеком, он был не намерен. Рад ли был Грегори появлению Драко? Скорее нет. Он намеренно избегал встреч с ним с приезда в Хогвартс и тихо радовался, что Малфою было не до него. То, что сгибало его душу, казалось почти невыразимым. Это было и отчаянье, и страх, и растерянность. Впрочем, раз Драко всё равно уже был здесь, можно было попробовать выразить это, хотя Грегори и не знал что конкретно. Гойл устало сжал призванное им насекомое в своих руках, подвинулся чуть ближе к стене, освобождая место на ступеньке. — Привет! — Драко сел рядом с другом, стараясь не смотреть на Грегори. Такова была форма мужского уважения — не видеть соратника уязвимым, но быть плечом к плечу. — Привет! В воздухе повисло молчание. Гойл, не смотря на одновременно помеху и подспорье, усевшееся рядом с ним, всё ещё был погружён в свои мысли, Малфой же напротив, хоть и не хотел выглядеть любопытной девочкой-сплетницей, испытывал страстное желание разрушить тишину, подгоняемое нехваткой времени. Скрепя сердце, Драко всё же решился и произнёс: — Давно мы с тобой не разговаривали. — Давно, — выдохнул Грегори, вернув подбородок на опору коленок. — Как твои дела? — ощущая тепло в сердце, в эту минуту Малфой еле удержался от того, чтобы не назвать Грегори братом. Они были знакомы очень давно. Самое раннее воспоминание Драко было о пудинге на дне рождении Грегори и Винценте, который сидя рядом с Малфоем за детским столиком страстно его уплетал. И хоть никому и никогда Драко не признавался в этом, он всегда хотел, чтобы у него был брат. — Не так хорошо, как твои, — буркнул Грегори куда-то внутрь себя. — Это довольно очевидно. Ты сидишь в пустынной части замка, один, а я опаздываю на разбор очередного домашнего задания с Блонди Мэри. Эта шестикурсница была блондинкой во всех смыслах: и по цвету волос, и по разуму, и по состоянию души. Но с Грегом у них сложились особенные отношения, они всегда находили общий язык, и если и был кто-то более близкий Гойлу в стенах школы, то это только Малфой. — Уже пора идти, да? — Грегори с неохотой поднял голову, будто не заметив упоминание Мэри, и со страданием в глазах посмотрел на друга. Взглянув в глаза собеседника, Драко будто споткнулся душой. За лежащим на поверхности нежеланием идти в подземелья факультета и разбирать тонкости трансфигурации, стояла какая-то столь сильная боль, что даже её отзвук, прокатившийся по нутру Драко, был невыносим. — Расскажи, Грег, — не выдержал Драко. Под тяжестью мыслей в своей голове парень отвёл взгляд. Гойл жил с этой болью чуть больше чем полгода, но казалось, что с тех пор минул век. Он устал. И сейчас, впервые за это столь несоизмеримое с ощущениями время, он почувствовал, что кто-то подошёл к нему достаточно близко, чтобы услышать. И Грег решился. — Ты помнишь как это — убивать? — Нет, — Драко опустил голову и чуть шаркнул ногой, делая вид, что именно это неудобство опоры заставило его отвести взгляд, но тихо добавил, — я так и не смог убить. — И я не смог. А у Винса пару раз почти получилось. Он не запустил аваду, но смог сделать что-то вместо этого. Ну, что бы человек умирал — один раз обрушил огромный шкаф, а другой раз свалил заклятием воздушного кулака полоумного старика со стены. «И поджог комнату…», — пронеслось в голове Драко, но он не стал об этом упоминать вслух. Грегори же продолжал: — А теперь Винса нет. Я не могу с этим смириться. Не с тем, что он умер, а с тем, что он… умер. Понимаешь? И это был тот редкий случай, когда даже Драко не мог понять, что Грег имеет ввиду. — Пока нет, — ответил Малфой, но Грегори его будто и не слышал. Его лоб вспотел, глаза, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, а сам Гойл, потряхиваемый мелкой дрожью, начал раскачиваться взад-вперёд. — Я не идиот. Я понимаю, что рано или поздно все умрут. Но… Мы же почти управляли ею. Я помню отца, как он легко бросал аваду, как решал жить кому-то или нет. Он сам был смертью и жизнью. Понимаешь? Он владел смертью. Мы владели смертью, питались ею, но она съела Винса. — В глазах Грегори был ужас. — Она съела Винса! Драко начинал понимать. Он помнил, как сам перестал бояться умереть после того, как в первый раз увидел собственными глазами, как убивает отец. Люциус, который тогда уже больше напоминал воскресшего мертвеца, на мгновение преобразился. Палочка матери почти не слушалась его, но этому заклинанию она покорилась своей сердцевиной и, озарив комнату зелёным светом, будто бы влила отнятую заключением в Азкабане жизнь в вены лорда Малфоя. Его отец действительно был Пожирателем смерти, её повелителем. И Драко, и Винс, и Грегори — все они были свободны от смерти, потому что были среди тех, кто управлял ей. Но Винсент умер. И лорд Малфой умер. И лорд Волан-де-Морт умер. И они с Грегори не сегодня, но совершенно точно тоже умрут. Но тогда, идя в Выручай-комнату, они не верили в это. Они втроём всегда были единым. Умереть мог кто угодно, но только не они. Драко вспомнил это искреннее сожаление, которое ещё год назад испытывал, глядя на магов, идущих на бой. Он всегда знал, что жить ему самому предстоит долго. Ему казалось, что смерть — это удел дураков, судьба кого-то другого. Что эти простаки потому и идут смело в бой, что они просто не знают, что уже не увидят следующей перемены луны и уготованной им мучительной гибели. В эту минуту Драко вспомнил, как под обжигающим жаром пламени пожара его кровь застывала в венах от одной мысли того, что сами они не бессмертны. Именно в этом чувстве и застыл Грегори Гойл. Он боялся признать, что жизнь хрупка, а точнее, что он сам — смертен. И Драко терялся, где и какие найти ему слова, чтобы убедить Грегори, который уже сам знает, что рано или поздно все умирают, в том, что это действительно правда. — Съела, но не проглотила, Грег! Мы же о нём помним. Эй! Грег! — Малфой потряс друга за плечо. Гойл заплакал. Похожие слова он уже слышал от разных людей и много раз. Слышал и повторял себе их сам, надеясь найти спасение. Но сейчас в словах Драко было что-то такое, что наконец-то оживило уже выученные наизусть истины, словно вода вновь даровала жизнь растению в засушливой почве. Впервые за эти месяцы Грегори ощутил тепло. Затуманенный чувствами, он почти не услышал слов Драко, но в воздухе пронеслось что-то другое. Какая-то истина, которая была не в словах, а между ними. Ему полегчало, но не оттого, что Драко нашёл правильные слова. Оттого, что Грегори услышал их от правильного человека. Никого не было у него на свете роднее, чем Драко. Некому было подойти к его сердцу так близко, что бы он смог услышать всю суть. Как пульс в голове Гойла стучали даже не слова, понимание: «Мы живы. И мы будем живы». «Да, пусть пока о нас знают и помнят. Да, пусть пока будет кому рассказать о нас. Но мы живы». Драко с горестью смотрел на сжавшегося в один трясущийся клубок друга и не знал что делать, чувствуя муки совести оттого, что он сам не испытывает сейчас тех же самых чувств. Не было никаких сомнений, что Винсент был и его другом не в меньшей степени, но к своему стыду Драко не помнил, как он плакал по нему. Если на то пошло, Драко даже не помнил, как он плакал по своему отцу. Он слишком много чего забыл, а вспомнить хотел так страстно, что противное чувство быстро рассеялось. И сейчас рядом с ним сидел, пожалуй, единственный человек, которому он мог бы в этом довериться и попросить о помощи. Малфою, в общем-то, совсем было не важно, почему сегодня они ещё нужны смерти живыми. Главное, что ещё нужны.

***

Полный сил и благих предчувствий Драко возвращался в свою башню, аккуратно убаюкивая утомлённого ажиотажем котёнка, стараясь при этом не перепачкаться чернилами, в которые Стелл около часа назад умудрился залезть передней лапой и усами. Пытаясь вымыть любимца, Малфою пришлось выдержать тяжкую битву за чистоту их комнаты и немало огорчить котёнка, впрочем, отделался Драко лишь несколькими царапинами. После этого Малфой оставил белоснежно Стеллалюкса на кровати переживать это неслыханное унижение в одиночестве, а сам, в бодром расположении духа после утреннего разговора с Грегори, который хоть и был тяжёлым, но будто бы наполнил его чудодейственным тоником, спустился вниз, собираясь вернуться в подземелья и хорошо провести остаток вечера среди уже свободных от забот однокурсников. К своему удивлению, в гостиной его ждали. Только коснувшись каблуком паркета, Драко наткнулся на пристальный взгляд Грейнджер, сидящей в кресле у камина. Когда он поднимался, её тут не было, он был уверен. Гермиона же проводила спину Малфоя полным волнения взглядом, когда он поднимался к себе наверх. У неё было несколько минут, которых всё равно ей оказалось мало, чтобы окончательно собраться и быть готовой начать разговор. — Здравствуй, Малфой! — Здравствуй, Грейнджер! Ощущение, что ей было что-то нужно, витало в воздухе. Драко внутренне улыбнулся этому, понимая, что, видимо, сегодня утром он заработал какую-то особенную удачу, раз Грейнджер сама шла к нему в руки. А то, как она долго молчала, убедило его в этом окончательно. — Ты что-то хотела? — нарушил тишину Малфой. Гермиона выдохнула. — У меня к тебе просьба, — произнося это Гермиона встала. Ей было неудобно смотреть на Драко снизу вверх, особенно учитывая то, что она обращалась к нему с просьбой. Но ещё тяжелее было не убирать волосы за ухо и не прятать руки в поисках успокоения. — Ого! Это что-то интересное! — Драко же ощущал себя в точности наоборот. Расшатать Грейнджер, заставить проговориться, сделать всё, чтобы выбить её из колеи и заставить ответить на мучающие его вопросы. Поставить её в столь неудобное положение, чтобы она потеряла равновесие. И первое, что ему пришло в голову, было воплощено немедленно: издевательски расслабленно юный аристократ упал в кресло в присутствии дамы. В понимании Драко даже его отец, несмотря на происхождение Грейнджер, воздержался бы от подобных выходок, что делало движение Малфоя ещё более дерзким в его глазах. Гермиона же, воспитание которой в корне отличалось от воспитания Драко, хоть и почувствовала себя неуютно, но совсем по другому поводу. Она только что поднялась со своего кресла и пыталась решить садиться ли ей обратно или продолжать стоять? Помедлив полсекунды, девушка выбрала промежуточный вариант. Пройдя несколько шагов, она обогнула диван и облокотилась на его спинку неподалёку от Малфоя. — Я знаю, что ты достаточно близко знаком с Алистером Эгву. Некоторое время назад он с одним из Уизли заключил небольшое соглашение, и я хотела попросить тебя проследить, чтобы всё вышло честно. — Честно? Ты сомневаешься в Эгву? — Я не сомневаюсь в Эгву, я дорожу Джорджем. — Грейнджер, если твои кавалеры не в состоянии отвечать за себя сами и посылают тебя решать их проблемы, то обычно это делается по-другому. — Фу! Драко! — Гермиона поморщилась так, будто бы съела одновременно целиком тухлого лосося и лимон вместе со всеми косточками. — Фу! Что ты такое говоришь!? И Джордж мне просто друг! Фу! — Ого! Сколько экспрессии! Так что же твой друг сам не разбирается со своими вопросами, а подсылает тебя? — Он меня не подсылал, он не знает об этом разговоре. Я просто беспокоюсь о нём. — А при чём здесь я? Если тебе так нравится переживать, то это твои собственные проблемы. — При том, что ты можешь сделать мне легче. — И зачем же мне это, Грейнджер? Я тебе не друг, чтобы мучиться с твоими тяготами. И слава Мэрлину, что это так. Я бы и дня не прожил, если бы ты начала решать мои вопросы предварительно не спросив меня. — Не друг, поэтому я тебя прошу. Пожалуйста, помоги мне. Она была неприкрыто честна. Драко видел, как в её глазах, словно в конце коридора сомнений, сиял огонёк души, который верил, что он действительно ей поможет. Драко стало неуютно. Захотелось спрятаться от этого пламени, ведь даже на таком расстоянии он ощущал, как свет этого огонька просачивался сквозь кирпичи его собственных защитных стен и обжигал замороженную ужасом хрустального одиночества душу. Пытаясь сбежать от этого чувства, он опёрся на подлокотники и не спеша, собирая в себе силы, чтобы голос не дрогнул, встал с кресла и обогнул диван, чтобы оказаться с другой стороны, напротив Гермионы. — Так с чего же ты взяла, что я помогу тебе? — С того что я… что я знаю, что ты не такой, каким пытаешься сейчас казаться. Драко захохотал. Серьёзно? Грейнджер будет ему рассказывать какой он? Да они же вне школьных занятий и обедов суммарно и часа с ней вместе в одной комнате не провели. Через несколько секунд он взял себя в руки и, вытирая рисинки слёз, спросил: — И откуда же, позволь осведомиться, ты это знаешь? — Оттого, что ты помог нам в битве за Хогвартс и там, в поместье, не выдал Гарри. — Грейнджер, я спасал свою шкуру. Если б Лорд победил, я бы в любом случае погиб в первые же несколько недель, и хорошо если бы это была обычная смерть. — А твой факультет? Ты делаешь для него то, что никто никогда не делал. — Мой факультет — моя семья. Всё что я делаю для своей семьи — я делаю для себя, — он был внешне расслаблен, но внутри стрекотал, и Гермиона видела это. Или же ей только кажется? «Что она скажет? Что она знает?» — Нет, не правда. Тебе нравится быть выше, тебе нравится управлять, тебе нравится быть лучше остальных. — Как и любому. — Но не любой делает то, что делаешь ты. Не каждый смог бы пойти спасать свою семью убийством директора… — Я и не убил, — ответил Малфой, но Гермиона его будто не слышала. Она распалялась сильнее и сильнее. Тот её огонёк, что проник в его сердце, был будто криком для летучей мыши, давшим ей знать, что её Драко жив где-то там, внутри, и до него можно, нужно достучаться. Она жестикулировала всё яростней, эмоциональней,с каждым мигом наполняя свои жесты более огненными порывами. — …Или взяться переделать факультет. Ты же столько сил в это вкладываешь, а тренировки команды, то, как ты пишешь для них планы, ты даже уговорил меня привезти тебе Крама сюда. А как ты иногда маниакально хранишь вещи или расписываешь каждый свой день, а перед сном перебираешь что успел сделать, чтобы видеть как движешься к целям… — Откуда ты это знаешь? Голос Малфоя был столь холодным, что разгорячённая Гермиона невольно споткнулась. Она смотрела на него распахнуто-непонимающими глазами, что Драко яростно процедил сквозь зубы: — Откуда ты знаешь, что я делаю перед сном? Гермиона нервно сглотнула. Проговорилась. Выдерживать пытки оказывается куда легче, чем разговаривать в меру. Так долго избегать любых контактов и проколоться, когда сама завела разговор. — Откуда? Кто тебе рассказал? Паникующий мозг Грейнджер уловил последнюю ниточку надежды: Малфой уверен, что ей это кто-то рассказал, а значит, у неё ещё есть шанс остаться в тени. Поэтому максимально неверным (благо в такой момент это было не сложно) голосом, нарочито выпрямив спину, Гермиона пискнула: — Никто. — Врёшь Грейнджер. Плохо врёшь, Грейнджер. — Не вр… — Ещё как. И ты отсюда не уйдёшь, пока не расскажешь мне, откуда ты это знаешь, — Малфой перебирал в голове как её остановить, удерживать Грейнджер могло быть чревато. Уже несколько лет его аристократический нос иногда начинал ныть при резкой перемене погоды, но сильно хуже была бы огласка того, что от применил к Гермионе физическую силу или, не дай бог, палочку. — Без проблем уйду, — сказала Гермиона, уже обходя Малфоя и направляясь в свою комнату, но следующая фраза заставила её остановиться. — Тогда будь готова, что твой Уизли будет отвечать за это. Гермиона обернулась. В глазах Малфоя было отчаянье. Он был готов идти до конца. Даже когда он повалил их с Роном возле Норы, заставляя выслушать, он не был так заведён, как сейчас. Это не было обычным желанием Малфоя контролировать всё, это не было гневом, это было зарождающимся безумием. Внутри Гермионы что-то дрогнуло. Она почувствовала, что может потерять его. Не так, как она его уже потеряла, когда он забыл их совместное прошлое, а так, что Малфой забудет самого себя. Гермиона резко вспомнила кем была его тётка, и как в глазах Беллатрисы Лейстрейнж блистало безумие. Она хотела, она ждала, когда Драко заново зародит свои чувства к ней, но ждать того, когда он зародит заново самого себя… А уверена ли она, что если Малфой пойдёт по этому пути, что это вообще случится? Помня Беллу — это могло не произойти никогда... Нужно было дать ему что-то. Что-то, что поможет Драко удержать себя здесь, по эту сторону грани рассудка. На секунду Гермиона будто сжалась. Её мысли метались, сталкивались и переплетались, пытаясь придумать, что она может сделать, выжать из себя, чтобы выиграли все. Чтобы Малфой успокоился, чтобы остался в неведении, чтобы… — Жди здесь, — напряжённо выдохнула она и взметнулась по лестнице в свою комнату. «Где же оно? Где оно?» Сам не понимая почему, он не поднялся вместе с напарницей и оппонентом одновременно наверх, Малфой ждал её внизу, в гостиной. Он чувствовал, что выиграл. Он ещё не знал что именно, но выиграл. Это позволило ему в известной степени успокоиться. Теперь он нервно расхаживал поперёк гостиной, ожидая, когда Грейнджер спустится. После нескольких минут поиска Гермиона сильным движением загнула лист пергамента и достала палочку. Придётся действовать быстро. Еле успевая перебирать ногами в такт своему сердцу, она почти слетела вниз, в гостиную, и выпалила: — Ступефай. Не ожидавший такого поворота, Малфой на секунду застыл в неудобной позе и под воздействием земного притяжения сначала несколько раз качнулся и в итоге с грохотом упал бы на пол, если бы не сафьяновый диван за его спиной, принявший вес окаменевшего тела на себя. — Прости, что мне приходится это делать, — обходя за несколько метров замершего Малфоя, в глазах которого смешался гнев и непонимание, Гермиона не теряла зрительного контакта с ним, — но, боюсь, иначе ты меня не выслушаешь. Она была опечалена. Драко не сразу заметил её печаль, но она внезапно успокоила его, ей действительно было жаль и почему-то, несмотря на то, что ему всё ещё было ничего не понятно, по душе разлилось спокойствие. — Вингардиум Левиоса, — прозвучал грустный и будто бы потяжелевший голос девушки, и листок, который Гермиона сжимала в левой руке, осторожно поднялся вверх и, очертив в воздухе мягкую дугу, замер напротив глаз Малфоя. «P.S. Если я буду совершенно невыносим, скажи, что в твоей власти вернуть мне те полгода, которые я забыл, и заставь этим испечь тебе лимонный пирог. Надеюсь, я не отравлю тебя им». Его почерк. Это был его собственный почерк. Его почерк и тот самый лимонный пирог, который он думал испечь ещё с начала лета. Хотя Драко не мог пошевелить и мизинцем, он чувствовал, как в горле пересохло. Гермиона непрерывно смотрела ему в глаза, и ей не нужно было лучшего подтверждения, что Драко прочитал и осознал прочитанное. Она кивнула. — Я сейчас уйду, чтобы спрятать эту бумагу там, где ты её не найдёшь. А потом вернусь и сниму с тебя чары. Прости, но тебе придётся подождать. Сказав это, Гермиона шагом, переходящим в бег, пошла к дверному проёму, оставив Малфоя в одиночестве. Он слышал своё дыхание, слышал стук своего сердца. Громче же всего в его голове звучала мысль: «Чтобы я не делал и чтобы не хотел тогда, это звучит безумно. А значит дело стоящее».