Пути, которые мы выбираем

Всё было в полном порядке. Почти всё. Драко был бы доволен тем, как идут домашние дела, если бы не этот маленький листочек желтоватой бумаги с описанием расходов на содержание квартиры. «Что это за квартира? Откуда она взялась? Кто, когда и зачем её приобрёл?» Отправляясь в кабинет к документам, Малфой думал занять свои время и руки почти расслабляющей непыльной рутиной, но теперь был одновременно сбит с толку, взволнован и разочарован. Ещё пару дней назад всё шло своим чередом. Он жил той жизнью, которую мог бы себе предсказать, даже если бы не изучал прорицания: вкусно ел, сладко спал, выполнял школьные домашние задания и отдавал необходимые распоряжения по дому, практиковался во французском и иногда в квиддиче, чтобы не потерять форму. Но за эти чёртовы два дня его размеренная беспечальная жизнь превратилась в подобие минного поля, на котором он то и дело подрывался, всё больше теряя уверенность в устойчивости своего разума, и где-то на его границе начиная опасаться того, что Драко Малфой может стираться из ткани времени сам по себе как таковой. Пробежавшись глазами по счёту в очередной раз, он чуть внимательнее всмотрелся в два столь различных почерка, что уживались на этом клочке пергамента, который, судя по жирным пятнам, когда-то жил на кухне. Один из них более расслабленный, витиеватый и теперь уже знакомый Драко по сметам, принадлежал Бирджу. Второй же был по-детски простым. Будто собранные из щепок буквы неровно пересекали линовку бумаги, почти крича Малфою о том, что их здесь оставил кто-то из домашних эльфов. Грамоту из них знали только несколько, и Ирви безусловно находилась в их числе. Любимейшая его домовиха была одной из старших не только по возрасту, но и по статусу среди прислуги, и Драко готов был поспорить, что она знала про эту квартиру всё, что только могла знать в своём положении. Оставалось придумать предлог. — Ирви! — взбудораженный намечающимся приключением, тайной, к разгадке которой он мог приблизиться, и уже почти успокоивший свою злобу от самого факта существования этой мистерии как таковой, Драко позвал громким, чуть пульсирующим голосом домовиху и, чтобы хоть немного умерить волнение, откашлялся. «Хлопок, стук в дверь, скрип и «Вы звали, хозяин?», пока всё как обычно», — отмечал он, слушая отзвук сердцебиения в своей голове. Малфой сделал вид, что крайне занят бумагами, и небрежно произнёс вслух: — Ирви, забери бержер* из гостевой спальни, что рядом с моей, а затем перенеси его и меня сюда, — не имея возможности дать точного определения куда именно, Драко потряс таинственным листком возле уха. — Одну минуту, хозяин! Эльф растворилась в воздухе. Дыхание Малфоя застряло где-то под кадыком. Ирви была в курсе. Это не ошибка, ему точно это всё не приснилось. На мгновение Драко ослеп от страха, ощущая как внутри умирает последняя надежда на то, что всё по-прежнему в порядке. Но у него было не так много времени, чтобы пережить это чувство, поскольку через несколько секунд юноша снова отметил: «Хлопок, стук в дверь, скрип». Скуля, Ирви пыталась затянуть кресло внутрь кабинета, но столкнулась с тем, что оно оказалось несколько шире проёма, тогда, недолго думая, она щёлкнула пальцами и через секунду вместе с креслом оказалась рядом с хозяином. Замявшись на мгновение и спросив взглядом разрешения, она взяла руку Малфоя. Ещё секунда и вот он стоит посреди просторной парадной. — Куда его прикажете поставить, хозяин? — Подожди минуту, — бросил Драко, проходя внутрь квартиры. Гостиная была вполне в его стиле — без вычурности деталей, которую так любила мать, и излишней строгости прямых линей близкой отцу. Это определённо была его квартира. От этого осознания по позвоночнику Малфоя пробежали мурашки, и он постарался как можно более незаметно сглотнуть слюну. Единственное, что выбивалось из общей картины, это яркие обложки гримуаров на столике между диванами, но Драко не был уверен, что эти книги лежали здесь до того, как Бирдж усеял печатными изданиями весь мэнор, поэтому решил не тратить на них время, по крайней мере пока, и прошёл вглубь квартиры. По обе стороны от него находились спальни: слева — изумрудная, справа — бирюзовая. Замешкавшись лишь на полмига, он прошёл в левую. Драко был почти уверен, что это была его комната. Тест был прост — он открыл прикроватный ящик и убедился, что в нём лежат хорошо знакомые ему принадлежности для заметок. Да, это точно его спальня. — Ирви! Поставь бержер здесь, у окна, и можешь возвращаться в мэнор. — Да, хозяин! — откликнулась эльфийка тоненьким голоском, уже таща свою ношу в сторону юного лорда. Что будет с креслом дальше, Драко было абсолютно всё равно. Он неспешным шагом, стараясь совладать со своими чувствами, пересёк гостиную, наблюдая, как в нём всё больше возрастает волнение, которое уже дрожью добралось и до его рук. Заметив это, Малфой постарался как можно небрежнее засунуть их в карманы брюк. Перед порогом второй спальни он на мгновение остановился, оглядывая таинственную комнату. Бирюзовый... Что бы он мог значить? Его спальня была в цветах Слизерина, хотя изумрудный и серебряный были для Малфоя всего лишь простыми символами его родного факультета, что вместе с тем не мешало Драко защищать честь этого биколора любыми средствами. Но раз именно эти цвета правили в его спальне, значит ему действительно было необходимо эту честь защищать. Тогда зачем ему настолько приближать к себе человека, с которым пришлось бы сражаться, пусть даже только выраженными в дизайне комнат заявлениями? От кого он выстраивал эту защиту и почему? И значил ли бирюзовый цвет в соседней комнате то же самое, что и в его? Если да, то тогда это... Шармбатон?… Драко миновал порог спальни. Он уже почти начал составлять в голове список его знакомых, принадлежащих французской академии, но вмиг забыл об этом и, перепугавшись, отскочил назад. «Наверное, показалось». Он сделал снова шаг внутрь комнаты и уверился: «Нет, не показалось». Комната менялась. Прямо на его глазах бирюзовый цвет стал растворяться, стремясь уступить место чему-то другому. Драко протёр глаза, пытаясь понять, чудится это ему или всё-таки нет. Могло ли это быть побочным эффектом от зелья или… от его проблем с мозгом… Паника стремительно охватывала Малфоя, и чтобы хоть как-то её купировать, он громко позвал: — Ирви! В соседней спальне кресло с незаботливо громким звуком упало на пол. — Да, хозяин! Ирви здесь, хозяин! — Ирви, скажи, что ты видишь? Эльф впала в смятение. Она помнила, что комната по приходу хозяина должна была становиться изумрудной. Ирви была абсолютно уверена, что верхний слой краски на стенах покорился магии, потому что до этого хозяин был всем доволен, но сейчас она пребывала в ужасе: — Аааа! — от испуга и без того тоненький голосок эльфийки стал практически неразличим.— Такого не должно быть, хозяин! Простите, хозяин! Ирви должна была следить! Ирви всё исправит! Простите! Простите, хозяин! — Слава Мерлину, — с облегчением выдохнул Малфой. Он так испугался, что его разум мог перестать ограничивать себя игрой с воспоминаниями и начать обманывать своего владельца, что даже не заметил, как выказал свои сомнения этим выдохом. Впрочем, Ирви — добропорядочный эльф, ничего лишнего на службе она себе не позволяет, к тому же домовиха сейчас была слишком поглощена самобичеванием, чтобы что-либо заметить. Поэтому их разговор не покинул бы пределов квартиры, даже если бы Драко проявил свои тревоги более явно, — объяснишь мне что это? — Ирви не знает. Ирви помнит, что вы приказали зачаровать комнаты, чтобы в вашем присутствии стены становились изумрудными. Ирви всё сделала! Хозяин видел! Это всё эти проклятые испанцы! Ух! — она погрозила кулаком куда-то в воздух. — Это их краска! Она смешалась с нашей! Ирви покажет им! — и как будто вспомнив что она не одна, снова умоляющим взглядом посмотрела на Малфоя. — Мы всё исправим, хозяин! Простите! Простите! Ирви не уследила! Ирви плохой эльф! Ирви исправится! Лёгким взмахом руки Драко дал понять домовику неважность всего этого, хотя на его лице отражалась столь недовольная гримаса, что перепуганная эльфийка закрыла рот ладошками, боясь расстроить своего лорда ещё больше. Мысли юноши в это время были о другом. Комнату однозначно перекрашивали. Она должна по всей видимости менять цвет при его появлении на изумрудный, и это было очень даже в стиле его древнейшего рода. Окружающие могут поклоняться любым идеалам, но в присутствии Малфоев идеалом может служить только то, что они выбрали сами. Стало быть, это действительно борьба. И если борьба, то кого с кем? Если б это был Шармбатон, то Драко бы позаботился, чтобы именно этот цвет изначально украшал стены, а значит и не было бы нужды в перекраске. Или хозяин этой комнаты как раз хотел постоянства и поэтому покрыл стены сверху не магическим материалом? Вопросов становилось всё больше. Можно было попробовать узнать у Ирви про исходный цвет комнаты, но как это сделать так, чтобы она не поняла, что он сам его не помнит? — Как ты думаешь, можно ли вернуть стенам их первоначальный тон? — Хозяин хочет перекрасить комнату? — Возможно. Оставь мне на столе в моём кабинете палитру с цветами. В той же гамме, что раньше. Это всё. Можешь идти. — Да, хозяин! — пропищала домовик и вернулась к опрокинутому креслу. Драко же вошёл в глубь комнаты. Стараясь не обращать внимания на непостоянный цвет стен, он сделал несколько шагов к шкафу и распахнул его — летние платья. Здесь была женщина. Нет, слишком лёгкие и простые ткани — девушка. Он жил с девушкой? У него была девушка? У него была девушка, о которой он не помнит и для встреч с которой, он обзавёлся квартирой? Звучало невероятно и вместе с тем совершенно логично, но… Ему вдруг страшно захотелось пить. Драко подошёл к столику и налил себе стакан воды из хрустального графина. Мысли снова бродили по кругу и пугали своего владельца настолько, что он даже не пытался в них вдумываться. Он только краем уха услышал хлопок того, как квартиру покинула Ирви, и молниеносно трансгрессирвал сам. Следующие десять минут Малфой не находя себе места мерил шагами спальню. По его представлениям десяти минут должно было хватить Ирви, чтобы принести в кабинет палитры. Это была его единственная зацепка. Гнев тупой стороной молотка почти незаметно колотился у него в груди, и Драко понимал, что если бы не зелье, то он, скорее всего, как минимум бы сломал стол, на котором всё ещё стоял заигрывающий своими переливами бутылёк. И вот время пришло. Драко сглотнул и открыл дверь своего кабинета, боясь увидеть то, что оставила ему Ирви. Он сделал несколько шагов вперёд. Ему не было необходимости разворачивать эти две брошюры, обращённые сейчас к нему вверх ногами. Даже так Малфой был способен прочитать их названия и снова ощутить, как тело каменеет, будто ему в спину прилетел Петрификус. «Алые» и «Золотые».

***

Его пальцы не переставали нервно стучать по столешнице. Зимние праздники закончились. Несколько дней назад Драко Малфой вернулся в Хогвартс и, соответственно, к своим обязанностям старосты, а теперь получил и новое распоряжение из министерства, касающееся планов на только начавшийся год. В нём говорилось, что, во-первых, к концу недели Листер ждёт от Драко предложения по нескольким текущим проектам департамента, во-вторых, в ближайший месяц ему придётся пару раз оставить школу в угоду делам министерства, что уже согласовано с Макгонагалл, и, наконец, в-третьих, что вскоре в Хогвартс прибудет делегация из Шармбатона, в которую входят мэтры академии и некоторые представители французского Минобра, включая пару молодых сотрудников, среди которых будет и Алекс Ле'Марко, с которым Драко, как было сказано в записке, «уже достаточно близко знаком». Обязанности же Малфоя в первую очередь будут заключаться в сопровождении и обеспечении гостей всем, что только может им понадобиться. В любой другой момент Малфоя бы взбесило то, что его, единственного наследника, ах да, теперь уже главу древнего рода, собираются использовать как мальчика на побегушках, но, увлечённый другой строчкой письма, он даже не заметил этого: «Что за Алекс Ле'Марко?!» Малфой силился вспомнить, но выходило ровным счётом ничего. Очевидно, если министерские в курсе его знакомства с этим французом, то он контактировал с Ле'Марко у них на глазах. Скорее всего, во время поездки в Париж. «Но...» Пляска теней его собственного прошлого, которое не оставило никаких следов внутри и на которые Драко натыкался снова и снова, выводила из равновесия. И хотя Малфой обычно не замечал, но с каждым разом это выводило всё меньше и меньше. В это же раз, обратив внимание, он испугался. Что будет дальше? Через пару лет он возможно публично признает свой недуг, и тогда его имя войдёт в историю как название нового медицинского или психического синдрома. Уж точно не о таком месте для фамилии «Малфой» мечтал его отец. А может, Драко будет усердно отрицать существование проблемы и превратится в развлечение для всех своих знакомых, подтверждая даже самый безумный рассказ о прошлом, словно китайский болванчик. «Это смешно. Я всего лишь стал немного забывчив. Я не схожу с ума. Тем более, что я никому не обязан отчитываться о своём прошлом. Достаточно будет выполнять обещания. А если я не могу довериться себе, то бумага вполне надёжна». Бумага! Его озарило. Он ринулся к прикроватной тумбочке. Там, в верхнем ящике, лежало то, что, безусловно, поможет ему всё вспомнить — дневник. Но только дёрнув ручку, Драко понял две вещи: первая — тот дневник с каллиграфически выведенными на форзаце цифрами «1999», что лежал сейчас перед ним, был практически новым, вторая — что его прошлогодний дневник находится в зимней спальне мэнора, рядом со своими собратьями. Полный радостного предвкушения, Драко бегло накидал несколько слов на листке, понимая, что Патронус, скорее всего, не сможет сохранить свою телесную форму даже на половину пути от Хогвартса до Уилтшира. Почти на ходу натягивая мантию, он сломя голову бросился в совятню. Если повезёт, дневник пребудет в школу уже с завтрашней утренней почтой. Так и вышло. Со сладким вкусом во рту он летел из главного зала к себе в комнату, чтобы в гулком уединении погрузиться в самую интересную историю в мире — в свою собственную жизнь. Но какое же разочарование ждало Малфоя, когда он увидел, что листы с момента последнего его дня рождения и практически до начала декабря были безжалостно вырезаны прямо из сердцевины и заменены пустым пергаментом. «Кто это сделал? И самое главное зачем?» Яркая молния пронзила сознание Драко. «Это кто-то сделал». Первые секунды он стоял как вкопанный. Малфой считал, что он болен; он стыдился своей несостоятельности и подумывал начать искать в семейных древах проклятия, которые могли бы выливаться в потерю памяти. Он готовился к жизни безумца, когда причина была вовсе не в нём. Оцепенение сменил гнев. Ему хотелось кричать, рвать и метать одновременно. Скрежеща зубами, Драко несколькими мощными движениями выдрал из сердцевины дневника подшивку пустых листов и, доставая из внутреннего кармана палочку, подбросил их в воздух: — Бомбарда! — проорал он так громко, что в соседней комнате вздрогнула Гермиона. Этого было определённо мало. Пытаясь отдышаться, Драко стоял в центре комнаты, одной рукой направляя палочку в стену, а другой нервно отбрасывая падающие на него обрывки пергамента. Мышцы на лице Малфоя непрерывно сжимались, перемежая гримасы отвращения, растерянности и гнева. Круговорот мыслей в его голове набирал обороты. И если бы Драко совладал со своими чувствами, то смог бы выразить его одной фразой: «Что делать?» Он бесконечно мог злиться и крушить всё вокруг, но прекрасно понимал, что это не умерит его пыл, просто потому, что тот не достигнет своего настоящего адресата. Но кто это? Может ли Драко его найти? Мог ли до этого момента? Малфою стало не по себе. Слишком долго он боялся смотреть происходящему в глаза, слишком много сил потратил на то, чтобы избежать неудобных вопросов, чтобы признав, что не всё в порядке, и даже разозлившись от этого, в следующий момент сделать вид, что это его вовсе не беспокоит. Впервые он оказался «голым» перед самим собой. Он мог подумать о дневнике раньше, он мог рыться в своей голове, в своих вещах, в этой непонятной квартире, делать хоть что-то, чтобы найти правду хотя бы на неделю раньше. Единственное, что позволяло ему сейчас удержаться от падения в чувство стыда, было то, что никто другой не видел его слабоволия. Сила не выплеснутой злобы теперь толкала его, заставляя идти вглубь, в первую очередь вернувшись к вопросу «алого» и «золотого». Прежде чем вернуться в школу, повинуясь желанию успеть как можно больше, накрывающее, наверное, каждого человека перед отъездом, Малфой всё-таки посетил квартиру ещё раз, чтобы осмотреть её, но сделать это достаточно внимательно он не смог. Каждые несколько минут он с раздражением обнаруживал себя сосредоточенным на утомивших его ещё дома мыслях. Сейчас Драко понимал, что делал это специально. Неосознанно, на автомате, но специально. Он видел как сам обманул себя, претворившись, что если ходить по кругу уже имеющихся фактов, то ещё есть шанс остаться внутри понятного и привычного уклада. И всё же было горько. Драко зажал пальцами переносицу, сделал вдох и выдохнул. Сожаление жгло глотку и сердце, утекая по позвоночнику куда-то в прошлое, где он сотню раз делал так же, отказываясь думать над тем, что просил его делать Волан-де-Морт, почему он злится на Поттера, за что его уважают однокурсники. Но это всё позже. То было в прошлом, а сейчас… Что у него на руках сейчас? Грейнджер, которая имела право распоряжаться в мэноре, какая-то гриффиндорка в качестве пассии летом, которую в своих мыслях некоторое время назад он стал называть Лисой, и неизвестный француз. А ещё теперь он знает точно, что его память не исчезла на пустом месте, её кто-то подправил. Это вроде бы всё. Про француза Малфой не знал практически ничего, а значит любая попытка вписать его в эту историю была бы скорее пустой фантазией, но вот первые два факта до тошноты складно сочетались между собой. Драко видел два варианта. Первый — Грейнджер и была его Лисой. Он вспомнил, как предвкушал то её появление в гостиной на Рождество, с каким трепетом вёл её в Большой зал, но также быстро вспомнил и то, какой заносчивой особой являлась вторая староста. И тут же подумал, что если бы он захотел спать с чем-то сухим, полным совершенно невыносимого языка и нотаций, то выбрал бы антикварный Псалтирь, который хотя бы можно без каких-либо объяснений засунуть под подушку и забыть о его существовании без стирания памяти. Вторым же вариантом было то, что Грейнджер была знакома с Лисой достаточно близко, чтобы исполнять роль шаперона. Но что же это могла быть за гриффиндорка, с Грейнджер в качестве почтовой совы? Стоп. Его внезапно озарило: красный и золотой — цвета преобладающие в магловской королевской семье. Это могла быть вовсе и не гриффиндорка, а знатная особа из Виндзорского дворца. Тогда Малфою точно понадобился бы кто угодно, кто имел бы связь с тем миром. В кругу его друзей, конечно, таковых не было. Грязнокровки не любили его, пожалуй, гораздо горячее, чем сейчас он не любил их. Слишком другими вещами теперь был занят Драко, и на чью-то родню ему было откровенно плевать. Но почему Грейнджер? Конечно, из неё наверняка бы вышел прекрасный сопровождающий тайной связи между молодым магическим лордом и магловской принцессой, но вряд ли бы Драко сам пошёл к ней за этим. Он, скорее всего, попросил бы Ирви найти ему какого-нибудь полукровку, выросшего по ту сторону от «Дырявого котла»… Может быть она близка с этой принцессой? Хотя «Грейнджер» и «близка с принцессой» — даже звучит смешно. Пробелов в этой теории было много, но примерив на себя костюм из столь скандальных и в то же время придающих ему некоторый лоск отношений, Малфой ощутил прилив адреналина где-то под рёбрами, а в его глазах заиграли озорные огоньки. Если бы это всё было правдой, даже изменение цвета стен становилось не только заявлением превосходства, но и развлечением для любимой, нежной, одновременно более высокого и более низкого ранга леди. Загоревшись этой идеей, Драко потратил около получаса на поиски в своём огромном сундуке фолианта с древами королевских семей Европы и убедился, что все ныне здравствующие члены британской королевской семьи женского пола были либо слишком молоды, либо слишком стары как для него, так и для тех платьев, что он видел в шкафу квартиры. Значит всё же гриффиндорка. «Как же его могло угораздить?» «Что теперь с этим делать?» Чувствуя горечь от того, что столь волнительной фантазии было не дано сбыться, как и мечтам о самом простом способе оправдать своё существование перед всеми членами семьи, сделав их родственниками с королевской, Драко устало опустил крышку сундука и сел сверху. «И при чём здесь Грейнджер?» На его колени приземлилось что-то увесистое. Малфой догадывался даже что это. Он наклонил голову и расплылся в улыбке, запустив пальцы в белый снег меха своего кота, и погрузился в раздумья. Если отложить новость о Ле’Марко в сторону, все нити вели к Грейнджер. Даже его головная боль в госпитале тогда будто бы ликовала и подталкивала Драко к гриффиндорке, которая была столь далека от леди, что даже ударила его на третьем курсе, но и видимо владела ответом на вопрос о той таинственной даме, что жила в лондонской квартире. То, что добровольно за помощью к Грейнджер он не пойдёт, Драко решил сразу. Даже если бы он не просто потерял кусок памяти, а медленно умирал с каждым днём. Всё же это не ужасная смерть в адском пламени, так что — нет, ни за что. Самый приемлемый из его разговоров с ней, который он помнил, была переписка из двух писем примерно с неделю назад, в первом Грейнджер спрашивала куда можно отправлять сов для Забини, а во втором Драко ответил ей адресом Блейза для корреспонденции. Но даже если пойти к Грейнджер, что он у неё спросит? «Расскажи мне, что я забыл?» или «Что ты делала в моей комнате в начале зимы?» Слишком прямо, никакого изящества и очень велик шанс получить отказ. Последний раз, когда член его семьи действовал настолько прямо, Люциуса Малфоя упекли в Азкабан, хотя он всего лишь был шахматной фигурой, разыгранной Волан-де-Мортом, и выполнял его приказ. Такие стратегии явно не были коньком Малфоев, и сейчас Драко искренне жалел, что не смог обучиться у отца большему, пока тот был рядом. Драко прекрасно понимал, что у Грейнджер не было даже самой захудалой причины рассказывать ему правду. Даже если бы она и была в курсе, и не мучилась сейчас потерянными воспоминаниями так же, как и он — скорее всего, Грейнджер причастна или как минимум молчаливо согласна с таким положением дел. Хотя версия того, что напарница сама подправила ему память в силу каких-то обстоятельств, выглядела закономерной, Драко был уверен, что в любом прямом разговоре Грейнджер отправит его в больничное крыло проверить трезвость рассудка. У него на руках не было фактов, чтобы хоть кто-то поверил ему, а не героине войны. Да, он мог предать вопрос широкой огласке и наверняка получить те ответы, которых так жаждал, но вместе с тем их тогда получит не только он, но и вся магическая Британия, а этого Малфой точно не хотел. «Бес тебя задери!» Драко уже некоторое время массировал лоб пальцами, а теперь и вовсе вдавил их в кожу, ощущая твёрдость черепа где-то внутри. Надо действовать осторожно. Любой неверный шаг может стать последним в игре, в которой он даже не знал участников. Сейчас самое простое и безопасное — наблюдать. Следя за Грейнджер издалека, он избежит каких-либо рисков и вместе с этим получит великолепную возможность подметить что-то, что могло бы пролить свет на тьму в его прошлом. Единственное хорошо бы обзавестись прикрытием хотя бы в виде Гойла, он наверняка согласится. Спрыгнув с сундука, Малфой быстрым шагом направился к двери. Он помнил, что примерно через час начинается работа в цепочке, после обеда назначена тренировка, а вечером ему ещё предстоит патрулирование на пару с кем-то с инициалами К.М. — то ли с Майклом Корнером, то ли с Кормаком Маклаггеном, поэтому Драко отправился на поиски Грега с надеждой найти и убедить оного за полчаса.

***

В соседней комнате Драко проорал «Бомбарда». Крик не был столь громким, чтобы напугать, но Гермиона, весь день пытавшаяся найти в себе силы на разговор с Малфоем, содрогнулась. «Наверное, лучше в другой раз…» Сегодня ночью гриффиндорка проснулась от осознания, что она натворила. Резко сев на кровати в непроглядной тьме Гермиона тряхнула головой, прогоняя образ того, как пару недель назад, в канун Рождества, она уверила Джорджа, что Малфою можно доверять, и ощутила, как от резкого движения ужас того, что она предала доверие друга, начал утихать. Она не могла, не должна, не имела права такого обещать, ведь теперь Гермиона уже не знала, что творится в голове у Драко. Ведь тогда летом он... Он любил её? Ну хотя бы был нежно привязан, он оберегал Гермиону от огорчений. В своём особенном ключе, но всё же делал это. А сейчас? Гермиона не знала. После крика Малфоя Гермиона решила, что сегодня разговора не будет, и теперь убеждала себя, что в этом нет беды. Ведь Джордж уже подписал бумаги, и один день вряд ли что-либо изменит. Да и сам её разговор с Малфоем тоже… Но она может хотя бы попытаться узнать, остался ли Драко столь же радушен к Джорджу, как и летом, и, если нет, попробовать переубедить его. И всё же, несмотря на её решение отложить разговор до завтра, совесть не давала Гермионе покоя. Как она могла поступить так глупо? Как она могла забыть, что Малфой это Малфой, что вместе с её местом в жизни слизеринца, изменится место и всех тех, кто с ней связан. Она чувствовала, что не имела права давать Джорджу столь зыбкую опору, тем более говорить о ней, будто о гранитной скале. И то, что с тех пор, как они вернулись в Хогвартс после каникул, Драко иногда как-то особо пристально на неё смотрит, делало задачу «успокоиться» только сложнее. Мог ли он что-то вспомнить? Или может… может, её предсказание правдиво и… Гермиона остановила себя. Она прекрасно знала этот поворот, на котором ход её мыслей превращался в спираль. Когда-то где-то она прочитала, что страх это то, что заставляет страдать только от ожидания страдания. Сейчас она видела, что это, безусловно, так. Надежда на возвращение Драко в её жизнь была столь крепка и так зыбка одновременно. Крепка сильным желанием и зыбка действительностью. А завтра ей предстоит искать встречи с ним. Как же она теперь понимала Гарри, который говорил, что с драконами сражаться легче, чем подойти к девушке, которая нравится. Сделала глубокий вдох. Выдохнула. Налила стакан воды. Выпила. Легче. Гермиона поднялась с кровати и начала собираться. Единственное, что она открыла для себя за последние дни, было то, что остановить скоростной экспресс её мыслей могли только две вещи: учёба и классическая литература. Собственно, какое бы из двух лекарств для души она бы сейчас не выбрала, её путь лежал в одном направлении — в библиотеку. И по дороге она всё пыталась отвлечь себя единственным, что могло сравниться по важности для неё с местом Малфоя в её жизни и сердце — своими друзьями: «Раз уже не сегодня, то завтра я точно подойду и спрошу: «Какие у вас с Эгву планы на магазин «Всевозможных вредилок?» Просто спрошу. Я смогу». В остальном же дни в Хогвартсе текли привычной чередой, и каждый раз проходя по стылым коридорам, Гермиона вспоминала, что зима была для неё самым отвратительным временем года. И вовсе не потому, что было холодно — с холодом можно справиться согревающими чарами, а вот с жижей, образующейся в носу уже через пару минут, ничего поделать было нельзя, только носить постоянно с собой носовые платки и стараться поменьше оказываться вне обогретых комнат. Не то чтобы она не пыталась. Но зайдя в больничное крыло к мадам Помфри, вместо бодроперцового зелья Гермиона получила укоризненный взгляд и наставление о всевозможных побочных эффектах, если применять его по всяким пустякам. — Может быть хотя бы чайную ложечку? — Даже если бы вы просили ложечку для соли, мисс Грейнджер, я бы сказала «Нет». И, пожалуйста, пообещайте мне, что не будете даже пытаться получить это зелье как-либо ещё. Пришлось пообещать. Гермиона зашла в библиотеку и, встав недалеко от входа, чтобы прочистить нос, стала прикидывать, какие из книг и в каком порядке ей нужны. Хотя, по правде говоря, мысли о другом деле, куда более быстром, чем домашнее задание, но и куда более волнительном, не покидали её головы. Смятение продолжало терзать. С одной стороны, она уже приняла решение, а с другой — не могла оставить мысль, что уже сегодня может найти Драко и поговорить с ним или ещё что-нибудь сделать, а вместо этого сбегает от проблемы в библиотеку. И выбирая из двух вариантов, Гермиона снова вернулась к своему решению: всё завтра. Она должна следовать ему. И через пару минут, когда мысленный план работ на сегодня был составлен, а нос прочищен от излишней влаги, она двинулась к стеллажам с книгами по нумерологии. Гермиона помнила, какой именно учебник рекомендовала профессор Вектор в качестве базового, и в первую очередь постаралась найти его. Но его на положенном месте не оказалось. Грейнджер устало вздохнула. Есть ещё шанс, что студент, взявший книгу, уже закончил с нумерологией, и она сможет попросить её для себя. Гермиона подняла палочку и прикоснулась ею там, где должен был стоять увесистый том. — Инвениес — сказала она шёпотом, чтобы случайно не потревожить кого-нибудь из погружённых в чтение студентов. С кончика палочки сорвалась маленькая изумрудная искра. Огонёк упал вниз и, двигаясь на уровне метра от пола, стал уплывать вглубь библиотеки. Грейнджер пошла за ним, размышляя кто же как и она двигается по расширенному курсу последнего года обучения. Через несколько секунд искра на мгновение зависла в воздухе, мерцая, а затем изменила траекторию и с еле слышным звоном врезалась в толщину страниц бумаги цвета слоновой кости. Мелькнувшее заклинание не укрылось от глаз молодого человека, изучавшего в этот момент сто семьдесят шестую страницу, и он оторвал взгляд от столь увлёкших его строк: — Эммм... Привет! — Прости, я не хотела тебе помешать. Приду в другой раз. Кормак полностью поднял голову и, развернув плечи, посмотрел на Гермиону с тем спокойным вниманием, которое она до этого видела только у Малфоя, и с явным и почти противоречащим его взгляду волнением в голосе выпалил: — Нет-нет, пожалуйста. Тебе нужна эта книга? Пожалуйста, на, возьми её. — Эмм... Да нет, ну что ты. Она и тебе нужна тоже. Я просто приду позже. Без проблем, — Гермиона поправила съезжающую с плеча сумку и развернулась, чтобы уйти. — Грейнджер, подожди! — вскочил он со своего места. — Да, Маклагген. Ты что-то хотел? — спросила устало Гермиона. Она всё ещё помнила, как ей было противно находиться рядом с ним на шестом курсе и как приходилось прятаться за занавесками, избегая встречи. — Прости меня, пожалуйста. — Ммм... Что? — «Я, кажется, что-то пропустила». — За что ты просишь прощения? — Два года назад я вёл себя... Я был полным кретином. И вероятно немало досадил тебе. Прости, пожалуйста. И если это хоть как-нибудь может хоть в чём-то загладить мою вину, я прошу тебя, — Маклагген резким движением закрыл книгу и протянул её Гермионе, — пожалуйста, возьми её. Из ежедневной сводки сплетен девушка знала, что два года назад Кормак почему-то завалил свой выпускной экзамен, как и в целом последние полгода обучения, и остался в Хогвартсе ещё на год. А с тем, как сложилась учёба во времена министерства Волан-де-Морта, так получилось, что и на третий. Поэтому теперь он изучал ту же углублённую программу по всем предметам, что и она, просто чтобы не скучать. Том был тяжёлый, а он держал его левой рукой, будто не замечая веса, и это невольно производило впечатление. Она смотрела на широкоплечего юношу, статного, высокого, у которого на руках всю жизнь были все козыри и который сейчас просил её принять свой жест. Внутри неё ещё оставалось недоверие, но всё же Грейнджер решила согласиться: — Спасибо, — сказала Гермиона и уже двумя руками взяла протянутый Маклаггеном тяжёлый том по нумерологии. Она обошла стол и села с противоположного конца, но с той же стороны стола, так чтобы не сталкиваться с юношей ни взглядом, ни случайными жестами. Кормак улыбался. Он искренне был рад, что Грейнджер приняла из его рук эту книгу, и он хоть на какую-то толику, но всё же смог залатать те прорехи, что сам оставил в их общении два года назад. Улыбался и собирал свои записи. Один за другим Маклагген укладывал пергаменты в сумку и перед тем как уйти поднял руку в прощающемся жесте: — Пока! — А, ты уже уходишь? Пока. — Сказала Гермиона и опустила глаза обратно в книгу, но через секунду подняла и: — Подожди. Ты уходишь?! — Эмм... Да. Я закончил со всем кроме нумерологии, но до неё ещё три дня, так что я всё успею. Можешь не беспокоиться, — он улыбнулся ещё шире, показывая ряд белоснежных зубов. — А какой раздел тебе нужен? — Я остановился на Китайской теореме об остатках. — Я могу начать пока с главы о взаимной простоте, и мы тогда сможем читать её одновременно. Какая-то эмоция мелькнула на лице Маклаггена, но Гермиона не успела понять какая именно. — Да, конечно, было бы здорово. Гермиона пересела на соседний стул, так чтобы справа от неё оказалось свободное место. И пока Кормак раскладывал обратно свои писчие принадлежности, она нашла тот раздел, который был ему нужен, и подняла страницы так, чтобы по левую сторону были нужные ей, а по правую ему, тем самым разделив книгу на две части. Кормак же взял свою палочку в левую руку, рассёк ей воздух и взмахнул, заставляя пергамент застыть тонкой стеной между ними. Так они просидели около получаса, поглощённые чтением, до тех пор, пока тишину не нарушил заворожённый и практически восторженный быстрый шёпот Кормака: — Ух ты! — Ммм? — заинтересованно промычала Гермиона, перегибаясь через бумажную перегородку. — Ты уже дочитала до сравнений? — Пока нет, а что? — Ну хорошо, а помнишь принцип Дирихле? — Да. — Так вот, смотри. Здесь есть нечто очень похожее. Видишь этот индексированный набор? Гермиона на секунду перегнулась чуть дальше через забор промежуточных страниц и прочитала абзац, на который указывал Кормак. — И правда похоже. Он криво улыбнулся. Кормак действительно наслаждался своей находкой, хоть и слегка смущался, и Гермиона почувствовала, что радуется вместе с ним. Нумерология была сложным предметом, и мало кто выбирал её, а тем более мало кто мог получить от неё удовольствие, но ещё меньше тех, кто при этом был с ней на одном уровне. У Кормака же имелись в распоряжении все эти свойства, да к тому же его глаза прямо сейчас светились тем самым озорным научным огоньком, который так нравился Гермионе. Они просидели над этой книгой ещё около часа, пока мадам Пинс не известила их, что уже наступило время обеда. Собравшись за пару минут, они вышли из библиотеки и неспешно двинулись в сторону Большого зала. Оба чувствовали себя неуютно. Гермиона хорошо помнила, каким был Маклагген раньше, он не забывал об этом тоже, поэтому не решался проронить и слова, чтобы случайно не ляпнуть чего-нибудь. У Гермионы всё же был один вопрос, который она решила, что сейчас самое время его задать: — А как так вышло, что ты всё ещё в Хогрватсе? Ты же был на год старше и всегда всё делал лучше всех. Если я правильно помню, ты даже пытался учить загонщиков пользоваться битами прямо во время матча. — Эм... Да, было такое... — Кормак смущённо взлохматил свои волосы и с ехидством добавил. — Умеешь ты попасть в точку, — и после небольшой паузы с глубокой искренностью продолжил, — честно говоря, я не хочу обсуждать это... «О, Боги! Он действительно стесняется! Кормак Маклагген смущается! Если бы можно было кому-то ещё год назад рассказать об этом, никто бы не поверил». — Прости. Да, конечно, ты можешь не отвечать... — Могу, но знаешь... — он усмехнулся и провёл пальцем под нижней губой, — я хочу. — В его голосе сквозило лёгкое удивление по отношению к самому себе. — Это прозвучит... Не принимай это, пожалуйста, на свой счёт, но это из-за тебя. Фраза получилась настолько очевидно парадоксальной, что Гермиона рассмеялась. Кормак насупился, но в следующую секунду, кажется, понял, что именно так её развеселило, впрочем, как понял и то, что дальше будет только сложнее, но всё же сбивчиво продолжил: — Да, звучит глупо, я понимаю. Я не хотел сказать, что... Но не потому... Я не виню тебя ни в чём... О, Годрик! Как же сложно! Но... — на мгновение он замолчал, чтобы сосредоточиться, и уже более складно продолжил, — тогда, впервые в жизни, когда ты стала от меня убегать, когда мы проиграли Пуффендую... Я впервые в жизни остался по-настоящему один, со своими поражениями. Это было... Это было тяжело. Я долго выкарабкивался, и так получилось, что не успел подготовиться к выпускным экзаменам. Вот так и вышло, что я всё ещё здесь. Но знаешь, в этом году как-то полегче, чем в прошлом. Гермиона усмехнулась: — Это ожидаемо. Но Кормак, находясь на волне отчаянного мужества, почти не заметил этого: — Я… Я правда был придурком. Думал, что знаю всё лучше всех, что мне всё можно. Прости меня, пожалуйста. — Не бери в голову. Мы все вытворяли что-то. Я, например, когда-то воровала у Снейпа. — Серьёзно? — брови Кормака устремились куда-то под волосы. — Да, было дело. Только обещай никому не рассказывать, — Гермиона поднесла палец к губам. — Тшшш! — Я нем, как рыба.