Холодные капли осеннего дождя, перемешиваясь с тушью и слезами, стекают по бледным щекам, смывая последние лучи заходящего солнца. Вероника утёрла нос рукавом голубой мастерки и подобрала под себя ногу, невольно всматриваясь в татуировку на запястьи. Две маленькие рыбки, переплетённые взглядами и линиями от руки мастера, причудливо смотрелись на синеватых венах.
Девушка встала, закидывая на спину длинные мокрые волосы, окрашенные в темно-синий. Тонкая голубая блузка промокла, отчего Вероника поёжилась и обхватила себя руками. Слезы, горячие и чистые, оставляли на щеках тёмные дорожки туши. Вероника смахнула последнюю слезу и спокойно вздохнула. Этот вздох наполнил лёгкие запахом мокрого асфальта, бензина, машинного масла и липовых деревьев, которые также понуро опускали головы, когда Вероника проходила рядом.
Где-то в сумке разрывался от непрекращающихся звонков мобильный, а она все ещё сидела в парке, подложив под мокрую голову руку, и рисовала. Тонкий грифель выводил на промокшей бумаге мягкие и тёплые очертания человека. Острые скулы, лёгкая едкая ухмылка в уголках губ, соколиный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Таким он запомнился. Немного холодным и черствым, и в то же время довольно проницательным и иногда милым. Вероника вряд ли могла назвать его своей любовью, но некая симпатия все таки их связывала. Несколько совместных ночей, долгие посиделки у экрана телевизора, одно и то же время посещения городского бассейна: все, что останется у неё после его ухода. Но Вероника слишком драматизирует. Слезы в тот момент — обязанность, а не прихоть.
За ее спиной фиолетовый рюкзак. Кажется, нелегкий. Она идёт не раскачиваясь, ступая ровно в такт щелчков в своей голове. В уши забирается надоедливый звон, и вечер сдавливает голову до треска в висках. Спокойствие приходит с первой сигаретой. Вероника ухмыляется потрескавшимися губами и невольно оглядывается по сторонам. Мнимое одиночество даёт ей невероятный покой. Кажется, что даже ветер, гуляющий в волосах, пытается свистеть чуть потише.
Вероника приходит в прохладную квартиру, кидая на диван ключи и разрядившийся телефон. Она проходит в комнату, включая свет. Здесь пахнет его парфюмом. На светлом паркете следы его лёгкой походки. На кресле у стола его широкая спина. Каждый миллиметр комнаты шепчет оскорбления его сливовым голосом. Вероника слышит голос раньше, чем ощущает запах.
подожди, есть вопросы. позволь мне сказать
Прохожие за окном стирают уцелевшие мокрые тропы, яро его влекущие. Вероника надевает давно потертую белую футболку и садится на мокрый подоконник. Завядший букет незабудок в кружке напоминает о днях ныне минувших. Вероника непонятно чему улыбается и проводит продрогшими пальцами по лепесткам. Они такие же твёрдые и холодные, как он. Но в тот солнечный день неделю назад они пахли свежо, пахли ветром свободой и любовью. Также и с ним..
Она трёт запястье, которое пережала чёрная резинка. Она щурится и улыбается. Запах мокрого асфальта щекочет горло. Вероника пьёт пряный чай, иногда пряча нос в ворот старого папиного свитера. В левой руке простой карандаш. А на шершавой акварельной бумаге тонкие линии. Она выводит маленькие завитки светлых волос, которые так причудливо заворачивались у него при дожде. Тонкие уколы печали прошли через сердце насквозь, лишая сил вздохнуть полной грудью.
— Я отпускаю тебя. Будь счастлив. — Она произносит одними губами и первая капля дождя[слезинка] падает на бумагу.
***
Вероника запивает бессонную ночь крепким кофе без сливок. Вязкая жидкость приятно обволакивает рот. Вероника наконец включает мобильник и открывает первое сообщение. Делает все неторопливо и мягко.
вероника, ответь прошу. где ты? почему ещё не дома?
Она ухмыляется. Она дома, правда не у себя. Это старая квартира, которую они снимали с Маркусом. Он сказал, что она может пожить в ней до конца месяца.
я больше не люблю тебя, сладкая. нам надо расстаться.
Вероника медленно помешивает ложкой кофе.
я тоже не люблю тебя, Маркус извивается на языке причудливой змейкой. Вероника никогда никого не любила. Лютый холод вечно владел ее сердцем и разумом. Она — рассудительна и мудра. И любовь лишь может порушить данный треугольник.
Вероника смотрит на руку чуть пониже запястья. Две маленькие рыбки причудливо извиваются, сплетаясь хвостами. Веронике понравился именно этот рисунок, потому что напоминает Ее отношения с любыми парнями: холодная привязанность и плохая привычка. Ей на секунду кажется, что руку в это месте прожгло огнём, проходя мелкими язычками по местам, где прикасался мастер. Вероника вскочила с места, засовывая руку под холодную струю. Лучше не становится.
Боль вдруг становится вязкой и липкой, быстро охватывая руку и предплечье. Вероника судорожно тянется за телефоном, хватая ртом воздух. Уютная кухня вдруг начинает кружится перед глазами, все больше и больше утопая в чёрном. Вероника пытается ухватиться взглядом за серое небо за окнами, кафельный пол, ножку стула и вдруг, весь мир уходит из-под ног, утопая в боли, исходящей из маленьких рыбок на предплечье.
***
На столе гора разноцветных [
белых] таблеток и Вероника. Она трясётся вся, перебирая шелестящие упаковки. Она уговаривает сама себя. Так говорилось в одном журнале, в колонке психологических фокусов, вроде.
не наркотики. просто для сна. последнюю штучку.
Она спит с огромными промежутками, не выходя из дома днями. Это вряд ли можно назвать депрессией, скорее лёгкой апатией, которой присущи бессонница и вечная головная боль.
Она постоянно курит тонкие с ментолом. Они не заглушают боль, но так легче справляться. Вероника обрезала волосы кухонными ножницами по плечи. Так не нужно напрягаться, чтобы расчесывать их и заплетать.
Вероника превратилась в шарик ходячей боли. Теперь она распространилась на половину груди, шеи и коснулась кончиков пальцев. Боль похожа на покалывания миллионов иголок, которые враз вонзаются вместе, не пуская крови. Веронике очень страшно.
вид крови не страшен.
***
Вероника впервые за долгое время вышла на улицу. Телефон разрывается от звонков и сообщений, а она лишь изредка читает витиеватые буквы и плачет. Левую руку с рыбками вечно сводит в судорогах, которые похожи на испытания на электрическом стуле.
Она идёт в бар. Сейчас алкоголь начнёт дурманить голову, очищая тело от иголок. Она заходит в душное помещение, ощущая запах пива и копченой рыбы. Продвигаясь через толпу к барной стойке замечает Маркуса. Она знала, что он работает здесь. Но пришла не увидеться, а просто проверить кое-что. Вероника смотрит с ожиданием. Маркус ловит на себе ее взгляд и хмурится. Потирает пыльный стакан.
Вероника делает шаг вперёд, а потом идёт в противоположном стойке направлении. К милым диванчикам в углу. Маркус не сводит удивленного взгляда, а потом, мешкает, но все же идёт в ее сторону. Вероника смотрит куда угодно, только не на него.
причудливые лампы, стакан грязный, попса прикольная.
— Что ты тут делаешь? — пытается перекричать музыку. Вероника
наконец смотрит. Холодные голубые глаза в неоновом свете кажутся зелёными.
— Пришла выпить. — она жеманно закидывает ногу за ногу, пытаясь сосредоточить взгляд. Все плывёт
кролем(?!). — Присядешь? — слова вылетают медленно,
таблетки вроде несильные
— Я думаю, с тебя хватит. — Маркус смотрит на пустой стол, пытаясь поверить в происходящие. — Может домой пойдёшь?
Музыка глушит мысли [совсем не музыка]
Вероника дышит через раз, глотая дым. Ее тело — то в жар, то в холод. Вода в стакане кажется изумрудной, а кожа на диванчике льняной. Сейчас холодный октябрь, но лицо Маркуса и этот бар похожи на май.
они сидели на балконе, кушая вешневый пирог и пили мятный чай. он пел под гитару знакомые песни, и небо тогда влюблялось в них ежесекундно. прогулки под ночным ливнем, открытые крыши и голубые стены подъезда, они друзья неба. влажные растрепанные волосы, больное горло, улыбки тихие, до дрожи в ключицах.
Вероника резко выныривает из-под тяжёлой и вязкой
кисельной толщи воспоминаний и смотрит прямо Маркусу в лицо. Он недоволен.
— Я выведу тату. — Вероника, шатаясь, двигается к выходу. Маркус провожает ее удивлённо и безразлично.
Тонкая ткань белой футболки просвечивает маленькую татуировку девушки с длинными синими волосами на предплечье.
