Я регулярно диагностирую себя

Коннор сидел перед ним - настоящий, открытый, без человеческой кожи. Гэвин его целовал. Он приостановился всего на секунду, когда в глазах блеснуло отражение RK800, а затем поймал лицо Коннора в разгоряченные ладони и мазнул пальцами по белому, неаккуратно погладил по серебристым панелям на щеках, притянув к себе ближе, и сильно, с отчаянием вжался в прохладные гладкие губы. Коннор их приоткрыл. Может, от неожиданности, а может, он видел пару фильмов, где это случалось и кое-что понимал? Это было неопознанное, сложное переживание для обоих, потому что Гэвин, конечно, знал, что Коннор такой, но видеть консерву максимально честным и уязвимым перед собой, целовать его впервые, давясь воздухом, и понимать, что нет ничего отвратительного в том, чтобы сосаться с жестянкой и при этом чувствовать себя до щемящего прекрасно, - вот что пугало. А Коннор, черт бы его побрал, ведь никогда не целовался, не умел попросту. У него мелким фейерверком осыпались программы, и один раз мигнула кожа, появившись, а в голове шумело громче, чем бились снаружи волны о пристань. Подпрыгивали на темной волнующейся воде привязанные рыбацкие лодки, постукивали бортами друг о друга, плыло небо. Гэвин вдруг почувствовал себя неумелым школьником, который первый раз в жизни трется о кого-то губами, это было нелепо, стремновато, жалко... А потом Коннор ему ответил. То есть, сделал медленное и вдумчивое движение своим ртом навстречу. Гэвин подумал короткое "блять" и застонал. Он знал, что Коннор услышал его стон, он сам услышал свой стон, и он даже не почувствовал себя униженным, потому что уж очень давно хотел этого. Всего Коннора хотел, если быть точным, если до конца честным, но получить хотя бы часть, хоть немного было охуенно, было хорошо. Теперь рушащийся вокруг мир не имел никакого значения. Рид был твердо уверен, что не уйдет отсюда и будет целоваться с Коннором до тех пор, пока их не снесет волной, пока поднявшийся ветер не вырвет ближайшее к пляжу дерево, которое налетит на них, пока молния не ебанет по ним и пристань не разлетится в щепки. Короче, Гэвин настроился сдохнуть здесь, потому что оно того стоило, и толкнулся языком в рот Коннора. Вот сейчас, сейчас его должны были оттолкнуть. - Тебя это не пугает? - поинтересовался Коннор, ненадолго прервавшись, и внимательно заглянул Риду в глаза. Гэвин осмотрел его настоящее лицо очень близко, оно было без ресниц, безбровое, с тонкими стыками пластин на мягких изгибах, но в них узнавался Коннор, тот, видеть которого детектив привык каждый день в участке, тот, с кем он засиживался до поздней ночи, тот Коннор, что улыбался иронично или печально, всегда понимающе, порой растерянно, временами он был даже слишком серьезен, непреклонен по надобности и до чертиков справедлив, но это был его Коннор, вечно раздражающий абсолютно всем RK800, хороший напарник, отличный коп, неугомонный защитник драгоценных девиантов. Коннору хватило смелости показать себя настоящего. Разве можно было бросить его под пули теперь? - Я похож на того, кого легко испугать? - шепотом ответил Гэвин, усмехнувшись. - Это же ты, консервная банка, чего мне бо... Последнее слово потерялось в губах Коннора, который сам подался вперед. Вот что было охренительно до мурашек по затылку. Маленький шаг на пути к доверию. Когда Гэвин приоткрыл глаза через какое-то время, он встретился с прежним Коннором, с его обычным видом, с растрепанными ветром волосами и знакомым лицом, с его лбом с еле заметными искусственными вопросительными морщинками, с редкими точками веснушек. Губы теплели. Коннор с закрытыми глазами подсел ближе и попробовал коснуться языком губ Рида, боже, срань господня, он точно смотрел эти дурацкие фильмы! - Смотри, как целуются настоящие мужики, - довольно оскалившийся и раскрасневшийся Гэвин рванул Коннора за воротник на себя и с удовольствием показал. На их одежду летели брызги, а свешенные с пристани ноги тяжело промокли насквозь. Коннор оставался невыносимым даже сейчас, он был трогательным, сосредоточенным, местами терялся, не знал куда деть руки, так что Рид взял их и просто положил на свои плечи, где им и было самое место. Домой они возвращались с фонарем. Когда они ввалились в дом, стараясь говорить тихо, мокрые, по-новому близкие, в сырых ботинках, в прихожей сразу зажегся свет. Хэнк стоял, угрожающе скрестив ручищи на груди, и смерил их долгим, суровым взглядом. - И почему я не удивлен? - прокомментировал он развернувшуюся картину и поднял брови, и добавил с усмешкой: - Ну проходите, голубки.