Чудные дни

Мы были так малы. В тот день играли во что-то. Бегали друг за другом, прятались за широкими стволами деревьев, запинаясь и падая, хохотали, катались по мягкой, мокрой траве. Яркое солнце ослепляло, приходилось постоянно щуриться. Вдруг сначала толкнув, а после взобравшись на меня, Люцифер ловко вырвал из моих волос золотую лоснящуюся ленту. Кудри рассыпались, а я взвизгнул. Брат самодовольно улыбался, держа высоко надо мной блестящий шелк, к которому я так рьяно тянулся загорелыми, тоненькими пальчиками. Накрутив ленту на руку и крепко опершись на нее о землю, он стал настаивать на выкупе. Я смеялся, он хохотал вместе со мной, но вот, все же успокоившись, я проговорил:  — Ну ладно, хорошо, чего ты хочешь за нее? Люцифер медленно приблизился к моему лицу, несколько секунд глядел достаточно строго, серьезно, так, как не глядел на меня раньше ни разу, кажется, а потом, низко склонившись надо мной, неожиданно потребовал поцелуя. Улыбаясь и показывая ему язык, я долго отпирался. Но брат был настойчив как никогда. Он называл меня приятными, ласковыми и очень нежными словами, водил своим указательным пальчиком по моим губам и подбородку, с любовью перебирал волосы. Наконец, краснея и смущенно прикрываясь, я согласился. Мы взяли друг с друга слово, что об этом никто не узнает. Люцифер, повелев закрыть глаза, прильнул ближе к лицу и дотронулся своими устами до моих мокрых, приоткрытых губ. Я обомлел и запылал еще сильнее, а потом взбудоражено схватил брата за уши, притягивая к себе его лицо еще ближе.  — Он совсем ничего не понимает. Считает, что ты вредишь мне. — тихонечко шептал я, глядя на Люцифера снизу вверх, пока он аккуратно вплетал в мои волосы золотую ленту, а вместе с ней и полевые, мокрые цветы красных и желтых оттенков, — Так глупо…

***

— Когда ты прекратишь надо мной издеваться?.. — пробивая острыми ножницами грудину брата, кричал я. Алая кровь окрашивала собою плиты холодного, белого кафеля, мои дрожащие руки, джинсы, тусклую футболку и мертвенно-бледную шею Люцифера. — Ты хоть осознаешь, сколько боли причинил мне? — Отчасти. Холодный металл выскользнул из липких пальцев; я вцепился ногтями в его впалые, безжизненные щеки, оставляя на них кровавые, неровные полосы и прорыдал: — Когда ты уже исчезнешь из моей жизни? Когда перестанешь все портить? — я уже не видел ничего от застилающих глаза слез, но все еще не успокаивался: — неужели так много прошу?.. Просто оставь меня в покое, просто не трогай. Ты такая сука, я ненавижу тебя. Ненавижу… — Не-е-ет, — натянуто улыбаясь, шептал брат, — Ты любишь меня. Все хорошо, Габриэль. Все хорошо, — до боли сдавив пальцами поясницу, он склонил мой корпус к себе и ласково принялся обнимать, поглаживая, целовать шершавыми губами в лоб, вытирать ледяными окровавленными пальцами слезы и тихонечко убеждать: — Тебе кажется, что ты чувствуешь это, но, на самом деле, всего этого нет, понимаешь? Ты устал, запутался. Я все понимаю, брат. Правда понимаю. Сейчас в тебе говорят эмоции, но скоро все пройдет. И тогда ты поймешь, что на самом деле у нас с тобой все хорошо. Обязательно поймешь, слышишь? Только не плачь. Не нужно расстраивать меня и пугать мальчиков. — Это ты их напугал, когда выломал дверь! — Да брось ты. Я уверен: они были рады меня увидеть.