Burning For Your Touch

Когда Эвен просыпается, за окном раздаётся приятное пение птиц. Он ещё не открыл глаза, но знает, что когда он всё-таки решится сделать это, его будет ждать свет. Свет, спрятанный лишь за его веками, которые уже не кажутся такими тяжёлыми, как в последние несколько месяцев. Сегодня хороший день. Очень хороший день. Он чувствует это всем своим существом там, где ноют кости, зудят шрамы, бьётся пульс. Теперь не так больно дышать. Теперь не так больно быть. Покой. Ещё одну минуту, думает он про себя, оттягивая сегодняшний день и его бесчисленные возможности, сильнее закутываясь в одеяло и выдыхая через нос. Ещё всего лишь минуту. Когда он всматривается в своё отражение в зеркале в ванной, которая раньше была родительской, он замечает, что его глаза всё еще голубые. А волосы — всё еще светлые. Конечности всё такие же длинные. Кожа — бледная. Он не изменился внешне. Но он чувствует себя иначе. Он проводит руками по голым бокам и методично поглаживает грудь, словно подсчитывая рёбра, прижимая пальцы к костям, а затем позволяя им задержаться на более мягких участках кожи. Он останавливается, когда большой палец касается левого запястья, его слабого места, в котором он наиболее уязвим, наблюдает за тем, как палец проводит там, где неоспоримо чувствуется пульс, глубоко вдыхает через нос, и повторяет всё снова. Теперь это стало ритуалом: чувствовать свою кожу подушечками пальцев. Это немного заземляет, напоминает о том, что это принадлежит ему, что это его тело, и он должен относиться к нему с заботой. Он знает, как этого хотела бы его мама. Ты не разрушаешь вещи, которые видишь. Ты не разрушаешь всё, к чему прикасаешься. Ты должен больше смотреть на своё тело, чтобы полюбить его, Эвен. Он вполне доволен результатами ухода за собой, своими уроками плавания. Его плечи теперь выступают вперёд и кажутся крупнее и рельефнее. Руки тоже выглядят многообещающе. Он почти набрал весь тот вес, который потерял за месяцы полной беспомощности, и сейчас он не мог бы гордиться собой ещё больше. Он улыбается своему отражению в зеркале и произносит те самые слова. — Ты отлично справляешься, Эвен. Он смеётся про себя, опираясь обеими руками на раковину, и позволяет себе слегка опустить голову, пока сладкое чувство радости наполняет его грудь. Эти слова всегда кажутся глупыми, когда он говорит их вслух. Но немного глупости ещё никому не повредило. Поэтому он позволяет гордости побродить по своей грудной клетке ещё несколько минут, прежде чем надеть свою рубашку с длинным рукавом. Его мать встречает его поцелуем в щёку, чашкой чая и тарелкой омлета с толикой сметаны сверху — всё как он любит. Неплохо было бы сейчас ещё и выпить кофе, но Эвен не хочет давать ей никаких причин для беспокойства. Он не пил кофе или какие-либо другие кофеиносодержащие напитки уже несколько месяцев. Пожалуй, он и дальше останется верным своему чаю без кофеина. Он наблюдает за своей милой матерью и её светлой копной волос, беспокойно бегающей по кухне в голубом платье и бежевых мокасинах, которые он подарил ей на Рождество. Он знает, что она не пойдёт на работу сегодня, но она не знает, что он знает, поэтому и оделась для вида. Эту информацию Эвен получил благодаря её коллеге, старому доброму Ларсу, которому хватило ума позвонить к ним домой прошлой ночью, чтобы узнать, не хочет ли она, чтобы он отметил её на собрании, дабы не пришлось его отменять. Старый добрый Ларс не мог знать о том, что она не сказала Эвену, что собирается взять отгул. И хотя Эвен не считал себя великим умником, было не сложно вычислить, что она остаётся дома на случай, если вдруг что-нибудь приключится, и ей придётся забирать его из школы. — Как яйца, съедобно? — спрашивает она, возвращая в его реальность. — Ты имеешь в виду восхитительно?! — театрально восклицает он, широко ей улыбаясь. Она подходит к нему и снова целует в щёку, и Эвен позволяет ей, упиваясь нежностью всего этого. Он даже не представляет, что делал бы без её ласковых прикосновений, без её безусловной любви. Он просто представить себе не может. Она расхаживает взад-вперёд по комнате, которая раньше принадлежала Эвену, и его сердце сжимается внутри. Она пожертвовала своей комнатой, чтобы у него было больше дневного света. По крайней мере, это было официальной версией, ведь терапевт порекомендовал больше естественного освещения. Но Эвен-то знает, что его мать просто не хотела, чтобы его старая комната напоминала ему о том, что случилось. В груди снова просыпается это щемящее чувство. Она знает почти все его секреты, кроме того единственного, за который ему стыдно больше всего: каждую ночь он мечтает родиться заново. Хотя, если бы ему дали такую возможность, он скорее всего отказался бы, боясь до потери пульса, что его мамой могла бы оказаться другая женщина. Она нежно улыбается ему, пока он переваривает эту мысль у себя в голове, но Эвен чувствует лишь тупой укол в сердце. Она беспокоится за него и изо всех сил старается не показывать этого. И именно в такие моменты Эвен больше всего чувствует себя виноватым и недостойным, когда он ощущает всю ту боль, которую причиняет другим, но при этом не может позволить себе роскошь попросить за это прощения. Я должен вынести это. Их глаза встречаются, и он отпускает шутку, которую отрепетировал в ванной перед тем, как присоединиться к ней на кухне. — Какое слово дня? — спрашивает она, и сейчас, когда она стоит на их кухне, залитая солнечным светом, морщинки вокруг уголков её глаз проявляются более отчетливо. — Сближение*, — произносит Эвен гордо, вспоминая слово, которое чуть раньше выдало ему приложение на телефоне. — У него французское происхождение, и оно означает установление или возобновление гармоничных дружественных взаимоотношений. Она снова улыбается и делает глоток своего двойного чая без кофеина, который — Эвен знает — она ненавидит. — Возобновление дружеских отношений — протягивает она. — Звучит, как хорошее предзнаменование. Уверена, сегодня будет отличный день. — Конечно будет, — ухмыляется Эвен и позволяет матери взъерошить себе волосы. Сегодняшний день просто обязан быть отличным. — Не забудь использовать его в предложении до конца дня. И даже не пытайся сочинить что-нибудь, ты знаешь, я всегда могу почувствовать разницу. Эвен кивает, и они завтракают под звуки радио. . Эвен нервничает, когда подходит к школе. Прошлой ночью Мутта** любезно предложил ему встретиться за несколько кварталов от неё и зайти вместе с ним, но Эвен отказался. Он хотел сам сделать это для себя. Так что он продолжает идти вперёд. У него немного трясутся ноги, но он прилагает все усилия для того, чтобы ритм его шагов совпал с песней Бруно Марса, играющей в наушниках. Он крепче сжимает ремни своего рюкзака, когда приближается к воротам школы. И вдруг чувствует, как вдохи становятся судорожнее и короче, а по всему телу распространяется жар. Этот жар почти парализует. Эвен тут же останавливается. Дыши. Всё будет хорошо***. Чья-то рука неожиданно обвивает его плечо, что заставляет подпрыгнуть на месте, одновременно странным образом успокаивая, ведь этим резким вмешательством хотя бы можно оправдать его участившийся пульс. — Чёрт возьми! — вздрагивает он, как только узнает смех и его добродушного владельца. — Мутта! У меня из-за тебя чуть сердечный приступ не случился! — Эвен! С возвращением, дружище! Мутта, сильный и надёжный Мутта, в своей коричневой толстовке, чёрных джинсах, с вьющимися тёмными кудрями. Мутта, который, если бы людей можно было классифицировать по четырём главным элементам, был бы Землёй. Сильный, уравновешенный, заросший, смуглый. Мутта был домом для каждого из них. Мутта обнимает его, и Эвен делает глубокий вдох, а запах чужого тела наполняет ноздри, и это кажется таким странным, даже ошеломительным. Он месяцами не обнимался ни с кем, кроме собственной матери, и такая обыденная форма контакта сейчас способна довести его почти до слёз. — Посмотрите-ка на эти бицепсы! — забавляется Мутта, отстранившись и обхватив обеими руками его предплечья. — Кто-то, похоже, тренировался? — Плавал, — пожимает плечами Эвен, пока нелепое, но правильное чувство, напоминающее нежность, наполняет его сердце: огромный городской бассейн по соседству стал для него вторым домом. — Ты просто отлично выглядишь, — говорит Мутта, внимательно оглядывая его с ног до головы. — Кстати, я заценил твою новую причёску. — Подумал, что могу забить на средства для ухода за волосами. Дать вам, парни, хотя бы какое-то преимущество перед девушками, — поддразнивает Эвен. — Ага, ещё чего. — Чёрт побери. Как же всё-таки хорошо вернуться, — произносит Эвен и улыбается так широко, что почти сводит скулы, потому что до этого момента он всё ещё не был так уверен. Но теперь он действительно верит в то, что говорит. — А я очень рад, что ты снова с нами, — отвечает друг с такой искренностью, что Эвен обнимает его снова. Он не признался бы в этом ни одному живому существу, но именно в этот момент, где-то в глубине своей гнилой души, он надеется, что все будут также добры к нему сегодня, как сейчас Мутта. Ну, возможно не прям все, уж Арвид-то вряд ли даст ему поблажку. — Что я пропустил? — Элиас всё еще пытается позвать ту девчонку со второго курса на свидание, — начинает ржать парень, и Эвен присоединяется к нему. — Сколько меня не было, типа несколько месяцев или что? И он всё ещё пытается? Три месяца, две недели, и три дня. Эвен отлично знает, сколько времени его не было. Но эту часть он тоже отрепетировал. Преуменьшить или вообще не придавать значение тому, что случилось. Он знает, что парни рано или поздно поднимут эту тему, но пока ему хотелось бы притвориться, что всё это время он просто путешествовал. — И слава, блять, богу, что ты вернулся. Надеюсь, что хоть ты сможешь привести его в чувство, — говорит Мутта, и кладёт руку ему на плечи. — Пойдём. Мы же не хотим опоздать. . Эвен ночами думал о том, как сложится сегодняшний день, проигрывая все возможные варианты у себя в голове. И он спланировал даже малейшие детали того, что может произойти. Он отрепетировал каждую шутку, которой будет забавлять остальных; каждую историю, которую расскажет; каждую улыбку, которую подарит; и каждое прикосновение, инициатором которого будет именно он, а не наоборот. Эвен знал, что пока он придерживается плана, который так скрупулёзно расписал на весь день, всё пройдёт хорошо. Сам по себе план был не особо сложным. Ему просто надо было смеяться, улыбаться, держаться Мутты, Элиаса и Адама, высоко держать голову и постараться смотреть прямо в глаза как можно большему количеству людей, которые попадутся ему за первые несколько дней в школе. В конце концов, в Бакке все и так уже знали о его возвращении, так что он был готов к их реакции и отказывался давать им ещё больше поводов для сплетен, особенно в свой первый день после долгого отсутствия. Единственное слабое место в его безукоризненном плане, однако, материализовалось перед ним ровно в тот момент, когда они с Муттой ступили на школьный двор. Микаэль. Если Мутта был Землёй, тогда Микаэль — Воздухом, потому что он был везде, обволакивал Эвена со всех сторон, невидимый для обычного глаза, но жизненно необходимый и совершенно незаменимый, когда наполняет твои лёгкие. И если Эвен вдыхал слишком сильно, он давился и задыхался. Если он вдыхал недостаточно, он начинал терять сознание. Да, Микаэль был Воздухом. И Эвену предстояло заново научиться дышать. Микаэль — единственная переменная в его плане, и он же — причина, по которой Эвен сочинял в своей голове столько разных вариантов сегодняшнего дня. Что делать, если воздух, которым ты дышишь, отравляет лёгкие? — Микаэль, — улыбается Эвен, и от волнения у него перехватывает дыхание. Он не видел его с того самого инцидента, после которого Микаэль его оттолкнул. — Как ты, дружище? — он осторожно приобнимает его с одной стороны, до того, как успевает подумать о том, что будет дальше. В его плане есть только одна версия происходящего, при которой он обнимает Микаэля ещё до того, как тот успеет вставить хоть слово. Но Эвен решает, что сейчас всё должно сработать. И его сердце судорожно колотится, отдаваясь болью в груди, пока Микаэль наконец-таки тоже не опускает руку ему на спину, и на доли секунды всё кажется таким правильным в этом мире. Они обнимаются, и такого не было ни в одном из возможных исходов его плана. Микаэль обнимает его так, будто прощает его, принимает его, обещает присматривать за ним и не рассказывать никому о том, что произошло между ними. И сейчас они оба настолько переполнены эмоциями, что не могут сразу отпустить друг друга. — Как ты? — шепчет Микаэль ему в шею, и его слова едва различимы. — Я в порядке. Спасибо, — говорит Эвен, и он действительно искренне благодарен сейчас. — Большое спасибо тебе. В итоге их всё-таки разъединяют, потому что Элиас и Адам присоединяются к их небольшому кругу. И впервые за последнее время, Эвен по-настоящему верит, что всё будет хорошо. . — Что, чёрт возьми, у тебя на голове? — шутит Адам сразу после их первого урока. — Он сказал, это всё для того, чтобы дать нам преимущество перед девчонками, — отвечает Мутта, посмеиваясь. — Так и есть, — кивает Эвен, запуская руку в свои непослушные волосы и лениво проводя по ним пальцами. Сейчас они несколько длиннее, чем когда-либо раньше, и он до конца не понял свои ощущения по этому поводу, но пока что ему всё нравится.  — Без обид, но мне кажется, что девчонки западают на его голубые глаза, — начинает рассуждать Элиас. — Бро, ещё слишком рано, чтобы обвинять норвежских девушек в расизме, — недовольно бормочет Адам. — Подожди хотя бы до обеда. — Никогда не рано называть кого-то расистом, — смеётся Мутта. — Но твои расчёты, должно быть, ошибочны, так как у меня не голубые глаза, но при этом девчонки меня обожают. — Что-то мне не нравится эта дерзкая версия Мутты, — качает головой Адам, пока пальцы его руки теребят кудри на голове Микаэля. — Типа, от слова совсем. Ты нравился мне больше, когда был стеснительным мальчиком и в любое обсуждение вставлял от силы два слова. — Ну уж извини, что закончил среднюю школу, — говорит Мутта, после чего они оба разражаются диким хохотом и переключается на тему Элиаса и его второкурсницы. Эвен смеётся до коликов в животе и почти не замечает людей, которые таращатся на него в коридорах. Ему всё равно. Пока он отвечает на каждую фейковую улыбку, он будет в порядке. Пока он вливается в основную массу, не слишком погружаясь в себя или, наоборот, не привлекая к себе слишком много внимания, он будет в порядке. Раньше он ценил свою индивидуальность. Теперь не ценит. Если для того, чтобы тебя оставили в покое, нужно быть очередным бараном в стаде, он им будет. Не для себя, так для своей мамы и своих друзей, которые сейчас шутят и похлопывают его по спине так, будто это не он только что выбрался из полнейшего безумия, из настоящего ада, который сам же и создал. Эвен всё ещё чувствует, как языки пламени щекочут кожу. — Эвен, приём? Может спустишься с небес на землю? — произносит вдруг из ниоткуда голос Мутты, и, похоже, парень повторяет эту фразу уже какое-то время. На землю. Забавно. Потому что Мутта — Земля и поддержка для Эвена, но он никогда ему об этом не говорил. — Прости, отключился. Все начинают хихикать, а Эвен всё никак не может перестать смотреть на Микаэля, который буквально приклеился к Адаму, время от времени поглядывая на Эвена. Очевидно, что Микаэль ни с кем не обсуждал, что случилось и почему всё покатилось к чертям, и он благодарен ему за это. А еще Эвен благодарен ему за ту заботу, которая читается в его глазах, и за то, как он негласно беспокоится за Эвена, давая ему возможность сфокусировать внимание на своём тёплом взгляде, сосредоточиться на нём, если вдруг станет совсем тяжело или нужно будет поговорить с кем-то, не произнося ни слова. Из всех своих друзей Эвен влюбился именно в Микаэля по очень многим причинам. И этот момент — очередное тому напоминание. — Но да, я думаю, что всё это — полная хрень, — говорит Адам, продолжая общий разговор. — Это не хрень. Кто бы стал врать о таком? — закатывает глаза Мутта. — Не знаю! Кто-нибудь, кому не нравится, когда его трогают? Кто-нибудь больной на всю голову? Эвен вздрагивает, и Элиас даёт Адаму подзатыльник. — Чёрт, я не это имел в виду, — бормочет Адам. — Прости, бро. — Всё в порядке, — улыбается Эвен, но что-то вдруг резко отдаётся болью в груди. Снова, и снова, и снова. Парни продолжают и дальше обсуждать какого-то нового ученика с редким заболеванием кожи, он же просто кивает. В голове снова и снова прокручивается фраза «больной на всю голову», «больной на всю голову», «больной на всю голову». Интересно, а другая группа друзей сейчас тоже ведёт аналогичную беседу про парня, которому нравится играть с огнём и который «больной на всю голову»? . Эвен посещает школьного психолога после обеда и они обсуждают, как проходит его первый день. Он улыбается, использует всё своё обаяние, и говорит особенно сильным и уверенным голосом. Он сидит в расслабленной позе и сохраняет зрительный контакт. И когда становится немного тяжело, он впивается ногтями в свои бёдра. Эту часть он тоже отрепетировал. Он уже успел набраться опыта, консультируясь со своим нынешнем терапевтом, хотя она и впрямь видит его насквозь. — Ты пока не слишком перегружен из-за своего расписания? — спрашивает девушка с короткой стрижкой. — Нисколько, — улыбается Эвен. — Я успел наверстать всё дома благодаря конспектам своих друзей и маминой помощи. Так что со мной всё будет отлично. Когда он уже собирается уходить, она говорит ему, что она и вся школа очень гордятся им и его решением вернуться и окончить третий курс обучения в Бакке. И он благодарит её перед тем, как закрыть за собой дверь. — Ты отлично справляешься, Эвен, — говорит он сам себе. С ухмылкой глядя себе под ноги, Эвен сначала не замечает человека, с которым вот-вот столкнётся. Подняв голову, он замечает парня, который довольно-таки агрессивно направляется прямо в его сторону, и судя по всему, куда-то сильно опаздывает. Эвен решает, что ничего уже не сможет с этим поделать, поэтому, за доли секунды до их неминуемого столкновения, он пытается придумать, как сделать его наиболее безболезненным. Он мог бы приобнять его за спину, а сам наклониться в сторону. Он видел этот приём в фильмах бесчисленное количество раз. Это могло бы сработать. Или они могли бы оба упасть на пол, а Эвен, очевидно, навис бы над ним. Или они могли бы оба столкнуться лбами. Или он мог бы остаться на месте, расставив ноги и крепко стоя на деревянном полу, и просто позволить парнишке врезаться в него. Пожалуй, на этом и остановимся. Однако, одним стремительным движением парень — который оказывается значительно проворней, чем можно было бы подумать — сворачивает с его пути, полностью уворачиваясь от соприкосновения с его телом, и оставляет Эвена застывшим на месте, с распахнутыми от удивления глазами. На секунду он даже чувствует себя глупо. Он наверняка выглядит очень странно, стоя вот так. Но мальчишке, похоже, всё равно, потому что он даже не оборачивается на Эвена перед тем, как залететь в кабинет психолога. Эвена, который на мгновение задумывается о том, что, наверное, видит жизнь в замедленной съёмке, потому что такие маленькие вещи значат для него гораздо больше, чем для большинства людей. Его сердце начинает судорожно колотиться, так сильно, что приходится прислониться к стене. А кожу обдаёт жаром, будто он только что потрогал батарею или слишком близко подошёл к костру. Пульс начинает биться быстрее, а кровь шумит в ушах. Он чувствует странный прилив энергии, как те герои мультфильмов, когда их ударяет током. А ещё у него горят щёки, и он чувствует лёгкое опьянение. Это что, какая-то особая форма эйфорической панической атаки? В конце концов Эвен успокаивается и решает, что, скорее всего, он просто слишком долго находился в изоляции и не получал достаточно физического контакта, и теперь от любого даже полукасания у него начинает кружиться голова. Ему просто нужны объятия и обнимашки, и в большом количестве. . Эвен видит его чуть позже в тот же день — пока Адам радостно обнимает его за плечи после того, как он поделился с парнями своей теорией о сенсорном голодании — и от этой картины у него сжимается сердце. Парень выглядит очень юным, должно быть, первокурсник. На нём почти столько же слоёв одежды, сколько на Эвене (чёрная водолазка и огромная зимняя парка с капюшоном самые примечательные), а голову он наклоняет так низко, что почти не видно лица. Поверх светлых кудрей надет снепбек с натянутым на глаза козырьком. Наверное помогает избегать зрительного контакта. Капюшон от куртки накинут поверх головного убора, а оставшаяся часть лица, которую ещё хоть как-то можно разглядеть, укрыта огромным зелёным шарфом. Эвен вдруг осознаёт, что единственная часть кожи, которую парень оставляет открытой, это его нос, потому что даже на руках у мальчика — плотные перчатки. У него милый носик,, думает про себя Эвен, перед тем как прогнать эту мысль из головы. — На кого это ты так уставился? — Элиас вопросительно вскидывает одну бровь. — Столкнулся с этим парнем чуть раньше, — пожимает плечами Эвен, стараясь погасить огонь, снова разразившейся в его груди. Что за… Парни обмениваются подозрительными взглядами, и он почти сразу же присоединяется к ним. — Что? — Ты не сталкивался с этим парнем, — говорит Элиас. — Эм, вообще-то сталкивался, — хмурится Эвен, — прямо напротив кабинета психолога. — Подождите. Подождите! — вдруг вскрикивает Адам, как будто он резко осознал что-то очень важное. — Ни хрена себе. Получается, новенький всем наврал?! — Что? — Подожди. Спокойно, — Мутта протягивает руку, чтобы закрыть Адаму рот, а сам разворачивается к Эвену. — Ты дотронулся до него? — Какого чёрта? — снова морщится Эвен. — Не в этом смысле, — смеётся Мутта. — Я имел в виду, реально ли вы столкнулись друг с другом? Было ли там физическое воздействие? И были ли на нём все эти слои из одежды? — А, ну да. То есть, мы не совсем столкнулись, потому что он успел увернуться. А к чему ты клонишь вообще? — Этот парень. Он утверждает, что у него какое-то особое заболевание кожи, — объясняет Адам. — Заболевание кожи? Вы, парни, обсуждали это чуть раньше, да? — вспоминает Эвен. — Ага. А ты как обычно не слушал. Ну конечно же. — Что ещё за заболевание? — Он заявляет, будто его кожа обжигает других людей, — говорит Элиас. — И это полная чушь, — возмущается Адам. — Я уверен, что чувак — социофоб или просто боится чужих прикосновений. Вот и сочинил всю эту историю, чтобы к нему никто не подходил. — Да замолчи ты, — снова вздыхает Мутта. — Да что? Что это, чёрт возьми, вообще такое? Я искал в Интернете. Такой болезни не существует. Типа, аллергия на воду? На солнечный свет? Они существуют. Но аллергия на прикосновения? Ни фига. Это даже не аллергия. Потому что аллергия вредит телу своего носителя. А это вроде как воздействие на окружающих. Это как если бы он заявил, что у него есть суперспособности. Как в Людях Икс. Но мы бы знали, если бы он был одним из Людей Икс. Его бы заперли в специальном учреждении и проводили бы на нём опыты и всё такое. — Может правительство Норвегии защищает его, потому что он ещё несовершеннолетний? — размышляет Элиас. — Что ещё за чепуху вы несёте? — вздыхает Адам. — Нет никакой разницы между совершеннолетними и несовершеннолетними, когда речь идёт о боевом оружии. Если бы у парня в коже была хрень, которая сжигает других людей, бьюсь об заклад, его давно бы уже упекли в какую-нибудь лабораторию, где изучали бы его ДНК. — Тебе надо перестать смотреть так много фильмов про супергероев, бро, — качает головой Мутта. — Как его зовут? — спрашивает Эвен. — А, что? — Имя мальчишки. Какое оно? Или что же, все просто называют его «парнем со странным заболеванием кожи»? — возмущается Эвен, и в этих словах кроется жестокая правда. Также, как все называют меня парнем, который свихнулся. — Эм, я не знаю... — теряется Адам, и это звучит как извинение. — Исак, — произносит Мутта. — Его зовут Исак, и он, судя по всему, гений или просто одарённый малый. — Гений? — Да, он на третьем курсе, как и мы, хотя ему всего семнадцать. Он перескочил два класса. . Позже, Эвен узнаёт, что парень не делал никаких заявлений, что большинство из них были сделаны за него или перекочевали вместе с ним из его предыдущей школы, Ниссен. Он понимает, что единственная причина, по которой люди не просверлили его спину глазами в его первый день по возвращении в школу, заключалась в том, что они были слишком заняты, буравя взглядом нового паренька с заболеванием кожи на его шестой день учёбы. . — Как поживает мой любимый сыночек после первого дня своего возвращения? — мама встречает его сытным ужином в виде стейка, овощей и прочих закусок, которые они потом смогут доедать ещё неделю. — Всё прошло просто отлично, — отвечает Эвен, улыбаясь. — Ты использовал своё слово дня? — Как раз сейчас собираюсь сделать это. — Да? — Да. Эвен и его друзья снова начали сближаться, — ухмыляется он. — Разве это слово не употребляется в основном в политической сфере? — Но ты не говорила, что слова должны использоваться в их общепринятом значении! — возмущается Эвен. Они вместе едят запечённые овощи, Эвен моет посуду, а потом они включают Netflix, удобно расположившись на диване. Когда она засыпает, Эвен относит свою крошечную мать в спальню, накрывает одеялом, а потом извиняется за то, что разрушил её жизнь и стал причиной того, что отец их бросил. Он всегда делает это, когда она наконец засыпает. . В этот раз перед школой Эвен идёт в бассейн. Он натягивает силиконовую шапочку для плавания, плавки и запрыгает в воду вниз головой. Он делает пять кругов брассом, три фристайлом и ещё два баттерфляем. Последнее — самое сложное, так как ему приходится прорабатывать верхнюю часть тела, но именно эти упражнения и оказываются в итоге наиболее эффективными. К окончанию тренировки, он чувствует себя истощённым, но абсолютно счастливым. Он даёт себе возможность отдохнуть на спине, покачиваясь на поверхности воды, и наслаждается тем, что пока ещё не пришли другие люди и не заполнили бассейн своими конечностями, распластанными в форме морских звёзд. Несколько минут он просто лежит на воде с закрытыми глазами, и дышит через нос, стараясь игнорировать запах хлорки и химикатов. Он ныряет, доставая до самого дна, а потом снова возвращается на поверхность. Он плещется в бассейне как ребёнок, давая воде возможность излечить его, так, как способна только она. Вода обволакивает его со всех сторон. Когда он в воде, он больше не окружён воздухом. Он свободен от воздуха, свободен от него, свободен от всего на свете. Только в воде он чувствует себя по-настоящему свободным. Или в огне, мелькает в голове мысль, но он старается как можно быстрее избавиться от неё. Единственная причина по которой он изначально начал плавать заключалась в том, что его терапевт порекомендовал ему хотя бы попробовать установить — не говоря уже о том, чтобы наладить — контакт с водой, как с чем-то, противоположенным огню. И хотя поначалу он относился к этой идее скептически, в конце концов он просто влюбился в неё. В воду. Она помогала ему не думать о воздухе и об огне. Огонь. Исак. Эвен не понимает, почему из головы всё никак не выходит этот новый парень и его странное заболевание, но он просто не может перестать думать о нём. . У них почти нет общих уроков, несмотря на то, что они оба третьекурсники. Эвен ходит на изобразительное искусство, а Исак — как он выясняет позже — изучает науки. Он замечает его бегущим из одной аудитории в другую в бесчисленных слоях одежды, в которые он себя закутывает. Он видит, как тот мчится из школьной библиотеки к психологу. Он наблюдает за тем, как парень вылетает из кабинета и спешит прямиком к школьному выходу. Эвен замечает его бегающим повсюду, становясь вдруг гиперчувствительным к каждому его движению. Его тело словно прошибает током каждый раз, когда Исак проходит мимо него в школьных коридорах — хотя парень ни разу не удостоил его даже взглядом. И он чувствует себя почти жалким от того, насколько хочет, чтобы мальчишка наконец посмотрел на него. Эвен не уверен почему, но он чувствует какую-то необъяснимую связь с этим новым парнишкой с необычным заболеванием кожи. В конце концов, когда-то и он был тем самым парнем со странным психическим расстройством и нервным срывом. Он был тем, кому доставались все эти «А что, если он всё это выдумал? Биполярное расстройство, да что это вообще значит? А почему его ещё не заперли где-нибудь?» и прочие подобные издевательства от Арвида и группки его приспешников. Он замечает, что у Исака совсем нет друзей, что он ни с кем не разговаривает и никто не заговаривает с ним. Когда у него нет уроков, он почти всё время проводит в библиотеке с книгой или где-то ещё, где Эвен его не видит. — Чего ты так зациклился на этом парне? — спрашивает Адам, когда они курят во дворе, и Эвен чуть не сворачивает себе шею, пытаясь мельком увидеть Исака, который совершает свой ежедневный забег от ворот к зданию. — Я на нём не зациклился, — фыркает Эвен, опуская на глаза свои чёрные рэйбэновские очки, чтобы все наконец перестали следить за тем, на кого он смотрит. — Чувак, без обид. Я знаю, тебя всегда тянет ко всяким несправедливо обиженным лузерам и всё такое, но поверь мне, этот парень — далеко не аутсайдер. — Что ты имеешь в виду? — Я слышал, что он, вообще-то, весьма грубый и злобный. Эвен закатывает глаза. Адам вообще видел этого паренька? Он выглядит абсолютно безобидным и очаровательным в этой своей громадной куртке и в тысячах слоях одежды. Он сегодня даже шапку в школу надел, так что Эвену почти удалось разглядеть его глаза. Он не может поверить, что всё ещё не знает цвета его глаз. Но это неважно, потому что он хотя бы смог заметить этот румянец на его щеках. Интересно, они всё время такие красные? — Реально, он та ещё сучка. Лучше даже не подходи к нему. Я серьёзно. Он — как те мелкие миленькие собачонки, которые цапнут тебя сразу же, как только приблизишься к ним, — говорит Адам. — Он тебе ещё такую трёпку задаст. — Хм, было бы неплохо, — смеётся Эвен. — О господи! Заткнись! . Исак не злой и не грубый. Он настолько же безобидный, насколько Эвен и представляет. Он прокручивал этот сценарий у себя в голове всю прошлую ночь. Он сможет сделать так, чтобы всё сработало. Если мальчишка не хочет просто посмотреть на него, Эвен даст ему повод. Поэтому в среду днём Эвен ждёт пока стрелка часов коснётся 13:58, стоя за дверью библиотеки. Он знает, что Исак посещает психолога в 14:00, потому что сеанс парня идёт сразу же после его собственного. Только вот в этот раз, Эвен притворился, что ему срочно нужно в туалет, чтобы выйти оттуда пораньше и подкараулить Исака у библиотеки. Теперь Исак может выйти в любую секунду. В итоге, всё идёт по плану. Ну, почти. Распахивается дверь и Исак вместе с двадцатью одним слоем одежды чуть не врезается в него, чуть. Как будто тело Исака уже приспособилось к тому, чтобы моментально чувствовать любое присутствие постороннего поблизости и своевременно останавливаться или менять направление. Он — как те машины с автопилотом, которые точно знают, когда нажать на тормоза. Исак, тем не менее, кажется потрясённым их неожиданной близостью, и его глаза — зелёные, такие зелёные, что отлично контрастирует с красным румянцем на его щеках, таким красным — распахнутые и напуганные. Он с трудом переводит дыхание, и на секунду Эвен чувствует себя виноватым. Он чувствует себя просто ужасно. Что если Исак и правда сочинил всю эту историю от того, что не может выносить прикосновения. Возможно, Эвен заставляет его чувствовать себя некомфортно, лишая его личного пространства и провоцируя на такое столкновение. — Ты что, ненормальный?! Эвен провёл целые дни, представляя какими будут первые слова Исака, когда тот обратится к нему. Но к такому он точно не был готов. — Вообще-то да, немного. Да, — улыбается Эвен. — Прости, если я… — Больше так не делай. Ты новенький, что ли? Ко мне нельзя приближаться. И за короткое мгновение, которое они таращатся друг на друга, Эвен успевает заметить страх в его глазах. Но это не страх прикосновения. Исак даже на половину не выглядит таким замкнутым, каким Эвен его себе представлял. Если уж на то пошло, то он всем своим видом просто излучает уверенность — уверенность в себе и в том, что делает. Он излучает её и при этом, готов её усмирить. Потому что его сдерживает всепоглощающий страх: страх причинить кому-то боль, а вовсе не испытать её самому. После этого Исак уходит, а Эвен всё ещё чувствует жар и тепло, распространяющиеся по всему телу. Он улыбается сам себе, как будто ему только что вкололи сыворотку счастья, такую же, в которую верят люди, не страдающие от депрессии. Находиться рядом с этим парнем — словно стоять рядом с камином на Рождество с горячей чашкой какао в руках, и пальцы Эвена начинают зудеть от желания прикоснуться, испытать эту боль, даже если будет горячо. Моё тело — мой храм, и я не причиню ему боль. Эвен качает головой и направляется к выходу. . Обычно Эвен ходит плавать после школы, когда в бассейне не остаётся народу. Но по понедельникам его местный бассейн закрыт, а телу срочно необходимо снова погрузиться в воду, чтобы не думать о воздухе, чтобы не думать об огне. Поэтому он надевает шапочку, плавки и на цыпочках крадётся к школьному бассейну поменьше. Он останавливается, как только замечает его, Исака, болтающегося на воде в одиночестве. Но, должно быть, он вёл себя недостаточно осторожно, потому что Исак каким-то образом уже услышал или почувствовал его, тут же ныряя обратно в воду и оставляя на поверхности лишь своё лицо. — Кто это? — спрашивает он холодным и подозрительным голосом, но уж точно не напуганным. Вопрос сам по себе очень странный. Кто захочет, тот и может пользоваться школьным бассейном, так как он сегодня открыт. А Исак говорит так, будто этот бассейн принадлежит только ему. — Всего лишь я, — отвечает Эвен, стоя на месте и чувствуя себя немного глупо. Исак даже имени его не знает. — Я скоро ухожу. Дашь мне минутку, пожалуйста? — говорит Исак, разворачиваясь теперь к Эвену спиной и уплывая к бортику, словно он не хочет, чтобы Эвен мог хоть как-то различить очертания его тела. Даже если бы у Исака была там третья нога, Эвен не узнал бы об этом. — Без проблем. Я пойду обратно в раздевалку. — Спасибо. Эвен потрясён такой вежливостью, такой уязвимостью. У него чувство, словно он случайно подглядывал за хрупкой принцессой из семнадцатого столетия, кожа которой слишком нежна и драгоценна, и потому не может быть омрачена взглядом простолюдина. У него чувство, как будто он как-то задел парня тем, что увидел его почти без одежды. Эвена переполняет сейчас много чувств, и он пока ещё не решил, что с ними делать. Исак возвращается в раздевалку, от шеи до пят укутанный в длиннющее полотенце. Эвен даже не знал, что такие длинные полотенца существуют. Исак заливается краской, и если бы Эвен не знал ничего лучше, он бы решил, что это из-за него. — Весь в твоём распоряжении, — бросает Исак, проходя мимо него. — Я не хотел прогонять тебя оттуда. — Я всё равно уже собирался уходить. — Ясно. Эвен выходит к бассейну и опускает туда ступню, чтобы проверить температуру. Он уже успел принять холодный душ, так что вода кажется вполне терпимой. И выглядит она чистой. Он надеется, что никакому глупому ребёнку не взбрело в голову пошалить. И тут к нему приходит осознание. Исак был в бассейне, плавая в химически обработанной воде. Всё ли с ним в порядке? Часто ли он это делает? Разве его кожа не болит от такого? Он лишь обжигает других людей, или сам тоже испытывает боль, когда прикасается к ним? Может быть, вода как-то помогает ему? Он выглядел умиротворенным, пока Эвен не потревожил его. Ему приятно находиться в воде? Также приятно, как и самому Эвену? Эвен возвращается в раздевалку. Он не уверен зачем именно, но он просто делает это. — Во сколько ты обычно обедаешь? — спрашивает он перед тем, как закусить себе язык. — Э, что? — выпаливает Исак. — Обедаешь. Во сколько ты обедаешь? Я не видел тебя в школьной столовой. — Я, эм... А зачем ты спрашиваешь? — Был бы рад пересечься с тобой там. Исак краснеет ещё сильнее, и Эвена убивает тот факт, что он не может понять, из-за него ли это или у него всегда так горят щёки. Это вдруг становится самой непереносимой вещью на свете. — Я посмотрю, что смогу сделать по этому поводу, — отвечает Исак, и на его красивом лице мелькает застенчивая улыбка. Как хоть кто-то может считать тебя ужасным человеком? — Круто, — улыбается в ответ Эвен. — Круто. Эвен возвращается к бассейну и ныряет вниз головой. Он испытывает опьяняющую бодрость и головокружение лишь от того, что находится с ним в одном закрытом пространстве. И он всё ещё взбудоражен, даже когда возвращается домой и обнимает свою мать. — Хороший день? — Целительный день! — ухмыляется Эвен. — Слово дня. Оно означает полезный, благоприятный и благотворный. — Я не уверена, что эти два слова можно использовать вместе, — смеётся она и, приблизившись, нежно целует его в висок. — Дай мне пожить спокойно! . Урок физики проходит просто ужасно, и Эвен искренне не понимает, почему его заставляют изучать это. Впервые после своего возвращения в школу, он начинает переживать, что не успеет наверстать программу перед финальными экзаменами. — Я тебе помогу. Не переживай, — старается подбодрить его Адам, закидывая руку ему на плечо, в то время как Арвид и его друзья идут по коридору вместе с ними. — Без обид, Адам, но у тебя худшие оценки в классе, — шутит Арвид, а обычно пухлые губы Эвена сжимаются вдруг в одну тонкую линию. Эвену не слишком нравится Арвид. Честно говоря, он ему вообще не нравится. Он был первым, кто начал тыкать в него пальцем после того, как ему диагностировали биполярное расстройство. Он был первым, кто стал распространять о нём слухи и превращать его в предмет обсуждения на каждой вечеринке. Арвид представлял собой классический пример задиры, который любит издеваться над остальными, и Эвену была невыносима сама мысль о том, чтобы даже посмотреть на него до того, как всё пошло к чертям. Эвену не слишком нравится расхаживать по школьным коридорам вместе с Арвидом, но сейчас ему необходимо держаться в тени и сильно не высовываться. Ему необходимо смешаться с толпой, быть как все и не привлекать к себе много внимания. Всё, что ему удалось построить, ещё слишком хрупкое, и он пока не готов нарушить этот баланс. Не сейчас, когда он ещё слишком слаб, а его раны — едва затянулись тонкой кожицей. До тех пор, пока чей-нибудь гадкий и злобный комментарий способен снова затянуть его в ту чёрную дыру, из которой он не мог выбраться долгие месяцы. Пока маленькой помехи или царапины будет достаточно, чтобы растереть его в порошок. Просто придерживайся плана. Вместе с Адамом, Арвидом и его друзьями они заходят в столовую, и только через какое-то время до него доходит тот факт, что люди не перешёптываются между собой о том, что он вошёл сюда в компании того самого парня, которого очень долгое время презирал. Дело не в нём. Снова. Исак обедает в столовой сегодня. И всеобщее внимание приковано к нему. Эвен улыбается, когда видит его. Сегодня он снова в шапочке. И эти его розовые щёки, с идеальным румянцем на острых скулах, выглядят очень обнадеживающе. Губы у него такие же красные, и по тому, как он жуёт свой обед, видно, что он нервничает. Его перчатки тоже на нём, и Эвен думает о том, каково это — сидеть посреди довольно тёплой комнаты полностью одетым, в куртке, и держать сэндвич с кожаными перчатками на руках. Он уже собирается подойти к нему и начать разговор, как вдруг Арвид хлопает в ладоши, словно только что получил подарок, и опережает его. — Слава тебе господи! — восклицает он громко, чтобы его точно все услышали. — А то мне сегодня было так холодно. Тебе тоже, Адам? У Адама округляются глаза, и Эвен вдруг понимает, почему Исак обедает в укромных местах, почему он постоянно всех избегает, почему он ни с кем не разговаривает. Арвид наверняка добрался до него ещё в самом начале учёбы, за неделю перед тем, как Эвен вернулся. Арвид наверняка выбрал его в качестве своей новой мишени. И лишь по этой причине он ещё не превратил жизнь Эвена в сущий ад. Ну конечно! А Эвен только что зашёл вместе с обидчиком Исака. Просто отлично. Арвид медленно подходит к месту, где сидит Исак, который даже не удосужился поднять лица от тарелки и не проявил ни единой эмоции или малейшего опасения. Он продолжает как ни в чём не бывало жевать свой сэндвич, хотя и немного спокойней, чем раньше, как будто резкое вторжение Арвида каким-то образом изменило ход его мыслей и даже помогло ему собраться и перестать нервничать. Исак продолжает жевать с видом полной незаинтересованности, тем временем как Арвид пробирается к нему. Эвен думает о том, что может предпринять и сможет ли он остановить всё это. Арвид известен своим колким языком, но не применением силы. Он не особенно крепкого телосложения, зато его слова и ухищрения — беспощадны. И Эвена словно парализует. Так всегда происходит, когда всё идёт не по плану, не так, как первоначально задумывалось в сценарии. Он не знает как действовать, потому что у него нет на это шаблона. Арвид садится позади Исака, поднимает обе руки над его головой и начинает делать ими странные движения. Только потом до Эвена доходит, что тот изображает, как греется, как если бы он стоял у костра или камина. — Так тепло, — шутливо произносит Арвид, потирая обе руки над головой Исака. — Я знал, что не просто так забыл перчатки сегодня. Эвен видит, как Исак стискивает челюсть, и это единственный признак его нынешнего раздражения. Небольшой сбой. И Эвен испытывает хоть какое-то облегчение от того факта, что Исак не более чем раздражён, и уж точно совсем не напуган. И всё же, он боится за него. Он слишком хорошо знает, на что способен ядовитый язык Арвида. — Я скучал без тебя в столовой, — говорит Арвид. — Интересно, что заставило тебя прийти сегодня, — усмехается он. Исак снова сжимает челюсти, и Эвен надеется, что он не заметил, что он зашёл вместе с Арвидом. Он надеется, что он не думает, что Эвен специально всё это устроил. Эвен надеется… Эвен понятия не имел, что можно убить взглядом, до того момента как Исак не повернулся и не встретился с ним глазами. Блять. Да уж, глупо было надеяться. — Эвен, разве не ты всегда мёрзнешь? — спрашивает Арвид. — Всё время носишь рубашки с длинным рукавом, даже когда пиздец как жарко. Иди сюда. Погрейся немного его гипотетическим теплом. Он не умрёт, если пара людей ненадолго захватят его драгоценное личное пространство. Не волнуйся. Просто… — Ты закончил? — голос Исака обрывает речь Арвида, словно разрезая её ножом. — Что? — Арвид презрительно фыркает. — Ты закончил вести себя как двенадцатилетний подросток или тебе нужно ещё немного времени? — Исак закатывает глаза и разворачивает свой стул, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. — Думаю, у меня есть ещё минут девять перед тем, как надо будет бежать на следующий урок. Арвид разражается смехом, хлопает в ладоши и делает из этого целое шоу, как всякий задира, которому вдруг оказали сопротивление. — Ты что, совсем рехнулся? Какие-то проблемы под всеми этими кудряшками? — Да, — говорит Исак, поднимаясь настолько медленно и спокойно, насколько это вообще возможно. Друзья Арвида принимают свою типичную стойку, которая бывает, когда человек чувствует себя напуганным, но вынужден продемонстрировать силу. И Исак откровенно забавляется, глядя на это. — Знаешь, какое моё любимое слова, Арвид? — медленно протягивает Исак, откидывая стул назад и выставляя подбородок вперёд, таким образом приближаясь к Арвиду. Исак не боится людей, вторгающихся в его личное пространство. Как раз наоборот, и зрелище того, как Арвид и его шайка начинают пятиться назад, отшатываясь, вызывает катарсис. — Ангст, — произносит Исак. — Моё любимое слово — ангст. А знаешь, что оно означает? — Какого хера… — Оно означает страх и беспокойство, и его употребление зависит от языка, страны и учения, — объясняет Исак. — Ты знал, что слово «ангст» появилось в английском языке из норвежского, датского, голландского и немецкого языков? Можно сказать, мы придумали этот термин. Мне кажется это таким значительным и, знаешь, даже заставляет меня испытывать гордость. Потому что «ангст» — это настолько важная эмоция и тема в экзистенциальной философии****. Сартр, Ницше, Хайдеггер, — все они очень любили рассуждать об этом. И не то чтобы я был особым приверженцем экзистенциализма. Видишь ли, я смотрю на это несколько шире. — Да что с тобой не т… Исак поднимает вверх правую руку и медленно снимает перчатку, в то время как вся столовая, не отрываясь, наблюдает за ним. — Но мы отклонились от темы, — продолжает Исак. — Мне нравится слово ангст, но я не хочу углубляться во все эти тонкости: ангст или гнетущая тоска или экзистенциальная тревога или что-то ещё. Я бы просто использовал термин «страх», который объединяет в себе все эти состояния. Понимаешь? А что ты знаешь о страхе, Арвид? Ты ведь многое о нём знаешь, не правда ли? — Исак направляет свой указательный палец в сторону груди Арвида, но до конца не дотрагивается, а лишь рисует круги в миллиметре от неё, не спуская с него глаз. — Уверен, ты многое о нём знаешь, Арвид. Уверен, это и твоя любимая эмоция, тоже. Ты любишь управлять им, так? Тебе нравится чувство, которое приходит с этим. Власть. Подъём. Знаешь, многие философы утверждали, что страх — замечательная эмоция, потому что она позволяет обществу функционировать. Ты боишься, что тебя посадят в тюрьму, и поэтому не совершаешь преступления. Общественный договор, Руссо*****. Но я снова отхожу от темы. Страх — это отличная линза, через которую можно наблюдать за многими явлениями в современном обществе. Такими как издевательства, например. Вся суть издевательств заключается в управлении страхом, из-за того, что во всех остальных аспектах жизни агрессор не имеет достаточно власти и контроля. Человек начинает измываться над другими, потому что хочет чтобы его боялись, а хочет чтобы его боялись он потому, что чувствует что не может быть любимым, но при этом не хочет страдать из-за этого или быть брошенным, или же, человек сам чувствует угрозу, исходящую от какого-то нового лица, скажем, от меня, и это не соотносится с его или её общественным договором. Задирами обычно являются те, кто чувствует, что их невозможно полюбить, поэтому наилучшая альтернатива — сделать так, чтобы их боялись. Конечно, это не всегда так. Иногда обидчик — просто злой и апатичный, и он или она наживается на страданиях других людей. Но это особый вид обидчиков. А ты, мой дорогой Арвид, вообще не особенный. Ты в точности такой же, как и все хулиганы, которых показывают по телеку в дешёвых слащавых фильмах, над которыми зрители лишь смеются, говоря, что «таких задир сейчас уже даже не существует», и во всех аналогичных книжках и блогах. Ты в точности такой же, как и все остальные хулиганы, ходившие когда-то по земле. И ты такой, какой ты есть, потому что тебя практически запрограммировали вести себя таким образом. Смотрел сериал «Мир Дикого Запада»? Даже роботы оттуда смогли бы больше сказать о своей индивидуальности, чем ты. У тебя почти нет свободы воли. Всё в твоей жизни способствовало тому, чтобы ты стал таким, как сейчас: пустым задирой. Ты не самобытный и не особенный, и твои приспешники либо просто боятся, что их исключат из коллектива и начнут травить, либо у них яиц и мозгов не хватает на то, чтобы думать за себя. И что-то мне подсказывает, что последнее верно в любом случае. Но да, вернёмся к страху. Страх — совершенен, страх — великолепен. Ты знал, что страх был первой эмоцией, упомянутой в Библии? Да, первым что испытал Адам, когда понял, что накосячил, был именно страх. Конечно же. И страх — великое чувство. Но вместе с тем, он же больше всего закрепощает человека, лишает его внутренней свободы. Тот факт, что нам запрещают перевозить жидкости в самолёте, а в некоторых странах даже заставляют снимать ботинки в аэропортах. Я не то чтобы сильно против снять ботинки или дать себя обыскать, но мне не всё равно на то, что я могу провозить жидкости лишь в ограниченном объёме. Я ненавижу покупать шампунь где-то ещё или использовать чужой. Ты знал, что они ввели это правило после того, как раскрыли спланированную террористическую атаку в районе 2007 года в Лондоне? В итоге её не случилось. Слава богу. Но страх того, что это может случиться снова, и что снова может использоваться тот же метод, обрёк всех нас на ограниченный провоз жидкостей в ручной клади до конца наших дней. И этот страх, хоть и оправданный, лишает меня свободы брать с собой свою любимую гигантскую банку геля для душа на борт самолёта, и это меня расстраивает. Вот видишь? Страх, который ты внушаешь людям, даже неоправдан, так что думаю ты поймешь, если всё моё недовольство по поводу геля для душа сейчас отразится на тебе, Арвид. — Ты, блять, да ты просто долбанный псих, — бормочет Арвид невнятно.  — Как мило, — смеётся Исак, и Эвен не может решить, заведён ли он сейчас или смертельно напуган. В приступе паники Арвид сжимает кулак и выглядит так, словно собирается нанести удар. Тело Эвена трогается с места само по себе, но Исак опережает его. Он поднимает руку и накрывает ей лицо Арвида. — Блять! Что за херня! — Арвид вопит от боли, как будто ему обожгли кожу, и в ту же долю секунды Исак убирает руку. — Если ты вдруг не понял, вот тебе краткое изложение: я здесь угроза. Угроза — это я. Ты боишься меня. Я тебя не боюсь. Я терпел твои выходки несколько недель, потому что меня странным образом завораживают задиры. Но так как я не пустой задира с банальной сопливой историей, я тебя не трону, я не причиню тебе вреда, я даже близко к тебе не подойду. Это, конечно, при условии, что ты будешь держаться от меня подальше. Наш собственный вариант общественного договора. Видишь? Я даже использую твою любимую стратегию запугивания. Понимаешь, насколько мне не всё равно? — Надеюсь, ты в курсе, что ты конченый, Вальтерсен. — Надеюсь, ты в курсе, что я тот, кто может обеспечить тебе ожог второй степени, — отвечает Исак очень спокойно, и в этот миг, он — Огонь. Языки его пламени полыхают. Он источает сияние, источает власть, и величие, и они кажутся неиссякаемыми. — Если не веришь мне, расспроси остальных почему я больше не учусь в Ниссен. Кажется, это твой любимый род деятельности. — Затем Исак разворачивается, чтобы взять сумку. — Итак, мои девять минут истекли. Всем спасибо. Надеюсь, вам понравилось шоу. И с этим он удаляется. — Говорил же тебе, он ужасный, — шепчет Адам. Это защитный механизм, говорит Эвен сам себе. И он слишком хорошо знает, как это работает. Это знание прожигает его изнутри. Он видел это. Он знает это. Всю свою жизнь Эвен пытался понять, почему его так притягивает огонь, а последние несколько месяцев он провёл, думая о том, почему эта одержимость повела его по нисходящей спирали в самую пропасть. Эвен всегда задавался вопросом, почему из всех четырёх главных элементов — Земли, олицетворяющей собой дружбу и стабильность; Воды, в которой он находил спокойствие и умиротворение; Воздуха, заключающего в себе любовь и всё, к чему он стремился; и Огня, слова, обозначающего собой тот хаос, в котором он однажды обнаружил себя, и ту теплоту, которой он так страстно желал каждой клеточкой своего тела — именно Огонь был тем, чему он никогда не мог противиться, он всегда поглощал его целиком, увлекал за собой. Эвен всегда знал, что его притягивает огонь. Но лишь сейчас, в этот вторник во время обеденного перерыва Эвен понял, почему. Я потушу огонь в тебе, а ты разожжёшь его во мне. . — А чего боишься ты? — Эвен спрашивает у Исака после того, как снова наталкивается на него в школьном бассейне. К тому времени, как Эвен приходит, Исак уже полностью одет, и Эвен догадывается, что тот хотел избежать встречи с ним. Он почти ожидает, что Исак уйдёт, даже не обратив на него внимания, но Исак останавливается, чтобы пристально взглянуть на него. — Что я стану таким же, как ты. Эвен таращится на него с распахнутыми глазами, не понимая и понимая одновременно. — Что я буду тусоваться с такими слабовольными людьми, лишь для того, чтобы не стать объектом насмешек. Эвен кивает и проходит к своему шкафчику. Ясно. — Даже не заговаривай со мной снова, понял? — добавляет Исак, и Эвен замечает, что в этот раз на его лице нет и тени румянца. — Понял. Эвен заговаривает с ним снова.