Burning For Your Touch

Тайный. Прилагательное: скрытый от всех, главным образом потому, что может вызвать неодобрение. Эвен читает слово и его определение ещё раз пять, перекатывая каждый слог на языке, пробуя его на вкус, словно это поможет слиться с ним, стать одним целым. Тайный. Скрытый от всех. (Главным образом потому, что может вызвать неодобрение). Его телефон балансирует на краю раковины, пока он пробегает пальцами по волосам. Он думал о том, чтобы сделать сегодня укладку: спрятанные в шкафчик средства буквально вопят о том, чтобы их наконец использовали. Но его маме нравится, когда волосы спадают вниз, как сейчас, поэтому он оставляет всё, как есть. Было время, когда Эвен просто не мог выйти из дома без того, чтобы зачесать наверх чёлку. А ещё было время, когда их отец всё ещё жил с ними, время, когда он ещё мог позволить себе побыть угрюмым подростком, без необходимости постоянно выдавливать из себя улыбку. Эвен вздрагивает при мысли об этом. Ворошить в голове прошлые воспоминания — не лучший способ двигаться дальше, Эвен. Он проводит по экрану своего телефона, чтобы повысить яркость, и читает слово дня, снова. Тайный. Скрытый от всех. Он размышляет о том, в каких предложениях мог бы его использовать и прикидывает, как сделать его частью какой-нибудь шутки, чтобы убить двух зайцев сразу в своём ежедневном списке дел. Он всегда шутит во время завтраков с мамой, и он надеется, что она ещё не догадалась об этом. Он надеется, что его выступления не звучат слишком отрепетировано, словно они — часть кропотливо прописанного сценария, который он снова и снова проигрывает в своей голове. — Эвен, ты опоздаешь, — раздаётся голос мамы из-за двери. — Уже иду! .

 Пока завтрак проходит без особых происшествий. Она дважды посмеялась над его шутками и три раза поцеловала его в щёку. Он рад, что не стал укладывать волосы сегодня, потому что мама уже два раза потрепала его по голове. Она рассказывает ему про своего коллегу Ларса, а он делится с ней неожиданным приступом уверенности Мутты. — Ну, он очень красивый мальчик. Да и что плохого в том, чтобы быть уверенным в себе, особенно в вашем возрасте? — улыбается она, хрумкая кусочками фруктов. — Готов поспорить, он будет в восторге, узнав, что моя мама считает его красивым, — смеётся Эвен. — Что? Ты хочешь сказать, что это не так? — подначивает она. — Разве ты не считаешь его привлекательным? Смех неожиданно застревает комом в горле. Эвен не уверен, почему чувствует себя так неловко, но он ничего не может с этим поделать. Это совершенно простой вопрос. Она интересуется его мнением относительно привлекательности Мутты, что абсолютно субъективно и не должно нести в себе большого смысла. Они общаются легко и непринуждённо, и Эвен первый поднял эту тему. Он может легко отмахнуться от неё, перевести всё в шутку или просто сказать «да» и двинуться дальше. И тем не менее, это всё давит на него тяжёлым грузом и кажется ему неправильным. Как-будто мама задаёт ему совершенно другой вопрос. Тебя привлекает Мутта? Мутта, парень, с которым ты дружишь? Тебя привлекают парни? Тебя когда-нибудь привлекали парни? И Эвен внезапно не в состоянии справиться со всеми нахлынувшими на него эмоциями, потому что он не помнит, что говорил ей тогда. Он не помнит, что говорил ей в ту ночь, когда слова лились из него сплошным потоком, который он не мог остановить. Он не уверен, видела ли она его рисунки до того, как он избавился от них. Он не знает, обсуждала ли она что-либо с его терапевтом, и не заходил ли к ним Микаэль, чтобы рассказать ей о том, что сделал Эвен. Эвен внезапно не в состоянии справиться со всеми нахлынувшими на него эмоциями, потому что он не понимает, что именно она спрашивает. — Эвен? Всё в порядке? — мягко спрашивает она, обхватив его за плечо. Эвен не заметил, когда она успела настолько близко придвинуться к нему, но это не имеет значения. Он цепляется за её прикосновение, как за спасательный круг, который помогает ему выбраться на поверхность. — Да, конечно, — сдавленно смеётся он. — Просто... Мысль о том, что ты находишь Мутту привлекательным, немного пугает, мам. — Господи. Ну не в этом же смысле! Они смеются и доедают свой завтрак в неловком и тягостном молчании. Она не давит на него, но Эвен знает, что она заметила, как у него перехватило дыхание в тот момент, когда она спросила про Мутту. Про парней. Семья Эвена всегда была либеральной и прогрессивной. Его тётя счастлива в браке с другой женщиной, и именно он всегда был первым, кто открыто противостоял их дальним родственникам-гомофобам, если вдруг те вели себя особенно гадко по отношению к ней на общих рождественских ужинах. И всё же. Эвен никогда не делился этой частью себя ни со своей матерью, ни с кем-либо другим, раз уж на то пошло. Он никогда не чувствовал в этом необходимость. Он некоторое время встречался с Соней перед тем, как всё пошло к чертям, так что у него никогда не было даже возможности как-то продемонстрировать своё влечение к мальчикам. Ну, до той ночи с Микаэлем, по крайней мере. Эвен целует мать в щёку и отправляется в школу с чужеродным чувством в груди. Ему стыдно. Он вдруг осознает, что впервые в жизни безмерно стыдится того, кто он есть на самом деле. Тайный. Скрытый от всех. . — Ни хрена себе, посмотрите-ка, кто только что зашёл, — Адам перебивает Элиаса на середине предложения. Тот, как обычно, вещал про свою злосчастную второкурсницу, и уже готов зашвырнуть своим недоеденным яблоком прямо Адаму в лицо, как вдруг вся столовая ахает в унисон. Эвен следует за взглядом Юзефа, и его глаза останавливаются на Исаке, который несёт свой поднос к столику у окна. Сегодня он в чёрной куртке, с натянутым капюшоном поверх зелёного снепбека, и в серых перчатках. На голове у него наушники, и он проходит, даже не удостоив кого-либо взглядом. Он держится невозмутимо и уверенно одновременно. И Эвен почти завидует. — У этого парня стальные яйца, — смеётся Адам. — Его зовут Исак, — выпаливает Эвен, и это звучит несколько раздражённо. — Чё? — Ты продолжаешь говорить о нём, используя все эти словечки, но у него есть имя вообще-то. Его зовут Исак. — Да, Адам. Называй парня по имени, если собираешься рассуждать о том, какие у него яйца! — шутит Элиас, и Эвен неожиданно чувствует мурашки по всему телу. Он не хочет находиться здесь. Он любит своих друзей, но явно не сейчас. Эвен полностью перестаёт обращать на них внимание после того, как Элиас выдаёт свою следующую шуточку на тему того, что Адам латентный гей. Он скрипит зубами и изо всех сил старается сфокусироваться на еде в своей тарелке. Он подумывает о том, чтобы закатить истерику и прочитать им лекцию о том, насколько токсичные и опасные у них шутки, и может быть даже рассказать, что такое микроагрессия*. Но он не знает, как начать эту беседу без необходимости отвечать на другие вопросы, без необходимости делиться с ними причиной, по которой это так его беспокоит, и также без вероятности того, что Микаэль может почувствовать себя неловко. Микаэль, карие глаза которого направлены сейчас на него, как-будто он знает, насколько ему сейчас тяжело. — А что насчёт тебя, Эвен? — спрашивает Адам, возвращая его к их текущей беседе. — Что насчёт меня? — Думаешь, этот новый парень гей? Ой, погоди-ка, прости. Я имел в виду Исак. Думаешь, он гей? Выглядит он по-гейски. — Что это вообще значит «выглядит по-гейски»? — закатывает глаза Мутта. — Он одевается точно также, как и ты. Да и вообще, кому какая, на хрен, разница? Отвали ты уже от него! — Сам отвали! Я не имел в виду то, как он одевается, — скалит зубы Адам. — Один второкурсник кое-что слышал о том, как он проводил время в Ниссене. Да и вообще, он всё время краснеет и всё такое. Эвен резко отодвигает стул назад и встаёт. — Куда ты собрался? — спрашивает Адам, и Эвен не уверен, что сможет ответить на этот вопрос без того, чтобы не дать трещину и не разломиться на тысячи маленьких кусочков. — Не могу больше слушать это, — отвечает он, затем поднимает свой поднос и выходит из-за стола. Он не думает о том, что произойдёт дальше. Минуту назад он не знал, что сделает даже это, так что у него нет сейчас времени перебирать в голове все правдоподобные сценарии того, как всё это может закончиться. Он останавливается перед столом Исака с подносом в руках и ждёт. Он нервничает и даже не знает, чего именно он ждёт. Наверное, было бы неплохо, если бы его хотя бы заметили, даже если в итоге Исак попросит оставить его в покое. На мгновение Эвен задумывается, насколько осязаемо его присутствие в принципе, потому что Исак абсолютно никак не реагирует на него. Он спокойно продолжает жевать свой обед и покачивать головой в такт музыке, которая, вероятно, играет у него в наушниках. Эвен чувствует себя ущербно, стоя как идиот посреди глазеющей на него столовой. Он даже подумывает о том, чтобы легонько пихнуть его ногой, но вовремя вспоминает, что прикосновения к этому парню сродни самому суровому испытанию. Он даже не может подать ему знак руками, потому что они заняты долбаным подносом. И, поскольку другого выбора не остаётся, он просто ставит его на стол прямо напротив Исака. — Что-то не припоминаю, чтобы я приглашал тебя присоединиться, — голос Исака холодный и отстранённый, и Эвен вдруг понимает, насколько глупым решением с его стороны было взять и подойти к нему. — Просто предположил, что ты будешь не против, если я составлю тебе компанию, — Эвен пытается изобразить на лице лучшую из своих улыбок. — Интересно, а что послужило основой для такого предположения? Тот факт, что я напрямую попросил тебя не заговаривать со мной снова, когда мы встретились в бассейне несколько дней назад? Эвен таращится на него сверху вниз и, наконец, их взгляды встречаются. Его глаза такие зелёные, а щёки покрыты алым румянцем. Вот только в этот раз Эвен знает, что это не из-за него, и даже не из-за того, что Исак смущён или растерян — в этих глазах нет и на намёка на волнение. В какой-то мере Исак даже выглядит раздражённым, словно необходимость разбираться с Эвеном не входила в список его дел на сегодня. — Надеялся, что ты передумаешь, — отвечает Эвен. — Видишь ли. Предположения я ещё могу понять. Любое логическое рассуждение начинается с определённых допущений. Без них ни одно философское умозаключение было бы невозможным. Но надежда? Для меня это — тёмный лес. — Тебе обязательно всё время бросаться такими громкими словами? — Эвен всё-таки отрывает взгляд от Исака и пододвигает стул к себе, чтобы сесть. — Мне кажется, у нас с тобой разные представления о том, что такое «громкие слова». — Что слушал? — спрашивает Эвен, усаживаясь на стул и полностью игнорируя предыдущий выпад Исака. — Ничего я не слушал, — Исак безразлично пожимает плечами, всё ещё с наушниками на голове. И Эвен вдруг понимает, что он не нажимал на паузу перед тем, как обратиться к нему. Он делал вид, что слушает музыку, пока Эвен стоял там просто так. — То-есть, целых тридцать секунд ты намеренно меня игнорил, — говорит он. — Двадцать одну секунду, если быть точным, — подмечает Исак, даже не поднимая на него взгляда. — Почему? Эвен знает, почему Исак его игнорировал, но это — единственное, что ему удаётся произнести. Похоже, Исака такой очевидный вопрос тоже удивляет, потому что он наконец поднимает глаза и изучающе смотрит на него. Его взгляд холоден — не в пример покрасневшим щекам. Это почти что сводит Эвена с ума. Лицо Исака — одно сплошное противоречие. — Я предположил, что ты поймёшь намёк и оставишь меня в покое, — в конце концов отвечает Исак, и почему-то это кажется Эвену неубедительным. — Ты действительно любишь предположения. — Они — основа любого рассуждения. Я уже говорил тебе это буквально пять секунд назад. — Пятьдесят-четыре, — бросает Эвен наугад. И от этого Исак моргает снова, словно не ожидая, что Эвен сыграет с ним в его игру. Как-будто большинство людей, которых он подвергал ей, к этому моменту уже давно опускали руки. — Хочешь, чтобы я ушёл? — добавляет Эвен, будучи почти уверенным в том, что Исак не попросит его об этом. И один чёрт знает, почему он так в этом убеждён. — Можешь остаться, — пожимает плечами Исак. Они едят в тишине, практически не разговаривая. Эвен пытается скрыть это, но он доволен собой. Он уже собирается насадить на вилку морковь, как вдруг из наушников Исака начинает орать музыка. Он слушает что-то напоминающее тяжёлый рок, и это застаёт Эвена врасплох. Людям за соседними столиками всё отлично слышно, и каждая хоть сколько-нибудь уважающая себя клеточка его тела призывает его к тому, чтобы взять свой поднос и уйти. Но он остаётся. Он остаётся, потому что оставшиеся клетки настаивают на том, что Исак проверяет его. И они правы. Через пару минут Исак вырубает музыку. Он снимает наушники и кладёт их на стол. Чуть позже, он снимает капюшон, а потом и зелёный снепбек. Эвен пытается не смотреть, но не может отвести взгляд. Как завороженный, он следит за каждым торопливым и, в то же время, изящным движением Исака. Например, как тот проводит руками в серых перчатках по своим белокурым волосам, высвобождая их. Эвен думает о том, больно ли это, дотронуться до его волос. — Лучше? — спрашивает он, неожиданно почувствовав себя уверенней после того, как Исак высвободился от нескольких слоёв одежды прямо перед ним. И хотя он даёт ему возможность увидеть всего лишь верхнюю часть своей головы, это кажется привилегией и особым знаком доверия. — Жарко, как в аду, — дёргается он, так и не встречаясь глазами с Эвеном. — Ты чувствуешь его? Этот жар? Внезапно Исак таращится на него, буквально прожигая взглядом, и Эвен отступает. До этого этапа они ещё не дошли. Принято. — А чего ты только что слушал? — Эвен решает сменить тему, пытаясь отразить хоть каплю той невозмутимости, которую он читает в глазах Исака. — System of a Down. — Никогда о них не слышал, — говорит Эвен. — Не удивительно. Бьюсь об заклад, что ты слушаешь только отстойную попсовую музычку. Улыбаясь, Эвен смотрит на Исака, и, на секунду, их взгляды пересекаются. И тогда Эвен замечает. Как его дыхание совсем немного сбивается, как краска чуть ярче проступает на этих прелестных щеках. Их странное взаимодействие и его не оставило равнодушным. Исак может предугадывать, что Эвен скажет следующим, и сочинять остроумные реплики за миллисекунды, но, кажется, каждый раз когда Эвен улыбается, это застаёт Исака врасплох. — Что заставило тебя передумать? Насчёт того, чтобы дать мне пообедать с тобой? — спрашивает Эвен. — Все таращатся на нас. Меня это очень забавляет. Тебя нет? — Ты странный, —смеётся Эвен, замечая, как лицо Исака краснеет ещё больше. — Ты страннее. Эвен смеётся снова, а после, в комфортном молчании, наблюдает за тем, как Исак доедает свой обед. — Мы теперь типа друзья? — спрашивает он, когда Исак начинает напяливать обратно всё своё обмундирование. — У меня чувство, что я только что прошёл парочку тестов. — Зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие, — Исак пожимает плечами. — Потому что, не думаю, что мне было бы интересно быть одним из тех ребят, в компании которых ты обычно тусуешься. — А что не так с моими друзьями? — хмурится Эвен. — Всё так, — Исак поднимается и начинает собирать свои вещи. — Уверен, они замечательные. Просто, у меня такое чувство, словно когда ты с ними, ты теряешь себя, забывая, какой ты на самом деле. Эвен вздрагивает, и слабая улыбка касается уголков губ Исака. Туше́**. Он почти слышит, как Исак говорит это про себя. — А ты знаешь, какой я? — Эвен удерживает его взгляд. — Конечно, знаю, Эйвинд. Ты такой же, как я. — Меня зовут Эвен, — отвечает он, в надежде, что это прозвучало не слишком раздосадовано. — Точно, моя ошибка, — Исак одаривает его самодовольной ухмылкой. — Ну, я с удовольствием бы продолжил и дальше развлекать всю столовую, но мне надо бежать по делам. Какое-то время Эвен сидит в одиночестве, после чего к нему подходит Адам, занимая место Исака. — Ну что, задал он тебе трёпку? — Заткнись. .

 Эвен решает перестать замечать его, думать о нём, просто выбросить из головы сам факт его существования. Очевидно, что Исак не заинтересован в том, чтобы дружить с ним, и Эвен уже начинает беспокоиться, что его зацикленность может оказаться признаком кое-чего посерьёзней. Так что он решает хотя бы попытаться. Он валяется на своей постели ночью и занимает мысли тем, что наперёд продумывает малейшие детали плана на следующие дни. Он заполняет всё своё свободное время делами и решает снова начать читать. Но очень скоро Эвен обнаруживает, что не может исключить его из своей системы, что это уже становится физически ощутимым, будто он отпечатан на стенках его сознания. А в четверг утром он вдруг обнаруживает, что может почувствовать присутствие Исака ещё до того, как увидит или услышит его. И стоит укутанному комку колкостей пройти мимо его парты или даже аудитории, как по телу пробегают мурашки и начинает звенеть в ушах, будто он пьяный. Он старается убедить себя, что это всё у него в голове, свыкнуться с мыслью, что переживает сейчас период гипомании, и у него глюки. Но эта необъяснимая связь становится только сильнее, и теперь Эвен уже может сказать, находится ли Исак внутри здания, если он в пределах двух аудиторий от него. Он даже проверяет свою теорию пару раз, пробегая по коридору, чтобы убедиться. И он ещё ни разу не ошибся. Он всегда может точно определить, есть ли Исак где-то рядом. В воскресенье ночью Эвен задумывается о том, чувствуют ли другие люди тепло, исходящее от Исака, также, как и он. Но он не знает, как спросить об этом, и не показаться при этом помешанным. Так что он решает не говорить никому, оставляя свой секрет при себе. Тайный. Скрытый от всех. . Они на уроке физики, и Эвен изо всех сил пытается оставить без внимания, заглушить в себе это дикое желание поменяться местами с коротковолосой Оливией и придвинуться ближе к Исаку, который, к слову, совершенно его не замечает. Он закутан в несколько слоёв одежды и, в своём фирменном стиле, сидит прямо в дутой синей куртке, и, как обычно, кажется абсолютно незаинтересованным в том, что рассказывает учитель. Тем не менее, Эвен начинает замечать некоторые вещи, потому что по прошествии двадцати-пяти минут от урока, Исак вдруг резко начинает просто блестяще отвечать на вопросы — по крайней мере, если судить по лицу их преподавателя — и кажется всецело увлечённым происходящим в классе. Он сидит, выпрямив спину, кивает всему, что говорит мистер Эриксон, поднимает руку, чтобы тоже поучаствовать в занятии, и на протяжении всего этого постоянно улыбается. Эвен напрягается от такой резкой перемены в его поведении. Он кажется себе каким-то неадекватным из-за того, что именно он заметил её первым, потому что это означает, что он уделял слишком много внимания каждому действию Исака. Но, в то же время, он чувствует, что это самый интересный урок физики, который когда-либо у него был. Исак отвечает на вопрос, используя третий закон Ньютона*** — что-то про то, что любому действию всегда есть равное и противоположное противодействие — и Эвен невольно спрашивает себя: раз его так сильно притягивает к Исаку, значит ли это, что Исак тоже испытывает нечто, притягивающее его с такой же силой к нему? Он вдруг понимает, что такого рода метафоры, позволяют ему усвоить материл гораздо лучше, и даже делает пару заметок в своей тетради. Пять минут спустя, Исак просит отпустить его с занятий и при этом наигранно морщится. Он хватается за живот, и, хоть у Эвена и проблемы с физикой, он может с уверенностью сказать, что Исак притворяется. Но, кажется мистер Эриксон вовсе не против, и он с улыбкой разрешает ему уйти. С улыбкой! Эвену просто не верится. Эвен догадывается, что Исак уже делал так раньше: участвовал в их скучных занятиях по физике и оказывал мистеру Эриксону должное признание, которого тот так отчаянно хочет, после чего просто отпрашивался с уроков, изображая боль или недомогание. Парни были правы. Исак, точно, гений. . Эвен не пойдёт за ним. Он хочет, но не пойдёт. Кажется, он уже достаточно следил и наблюдал за ним сегодня. Круто же он пытается выкинуть его из своей системы. Он заходит в библиотеку вместе с Муттой, Микаэлем и Адамом, и видит Исака, сидящего в одиночестве за одним из столов с книгой в руках. В отличие от своих друзей он не вздрагивает и не охает от удивления, ведь он почувствовал, что Исак здесь, ещё до того, как вошёл. — А он что здесь делает? — шёпотом спрашивает Адам, больше для самого себя. — Ты о чём вообще? — Мутта неодобрительно смотрит на него. — Ему теперь библиотекой пользоваться нельзя? — Боже, заткнись, я не об этом, — закатывает глаза Адам. — Просто у нас урок по английскому сейчас. И он вообще-то должен быть в классе. — Оу, а ты почему тогда не в классе? — смеётся Микаэль. — Ну, я же не гений. Понимаешь? Не-гении иногда прогуливают уроки, — объясняет Адам. — Мне почему-то кажется, что как раз гении обычно и пропускают занятия, — рассуждает Мутта. — Они же гении. Зачем им вообще ходить на учёбу. Эвен улыбается про себя. Он не знает почему, но ничего не может с этим поделать. Исак наверняка уже давно знает всё, что пытаются вдолбить ему в голову эти несчастные учителя. И он настолько сходит с ума от скуки, что первую половину урока имитирует заинтересованность в том, что они рассказывают, чтобы потом отпроситься и пойти в библиотеку, где он реально может узнать что-то новое для себя. Исак и правда особенный. — Эй, Эвен? Спустись уже с небес на землю, —слова Мутты такие привычные, а всё равно каждый раз заставляют Эвена улыбаться. Однажды он всё-таки расскажет ему, почему они ему так нравятся. — Чувак, он ведь реально задал тебе трёпку перед всеми два дня назад. Или может ты мазохист? — произносит Адам очень серьёзным тоном. — Заткнись, — Эвен отпихивает его и проходит к секции с электронными медиа. Ему нужно найти старый компакт-диск для одного из учебных проектов. — Кто-то ещё использует CD-диски? У тебя вообще CD-плеер то есть? — возмущается Адам, стоя позади него. Эвен уже хочет похлопать себя по спине за то, что ему удалось проигнорировать Исака и не опозорить себя перед друзьями, как вдруг его взгляд приковывает название книги, которую тот читает. «Как умереть»****. Эвен не может отрицать то, что видит, и эти слова заставляют его замереть на месте. Он ни за что не станет игнорировать это, никогда. И ему плевать, что его друзья сейчас перешептываются между собой у него за спиной из-за того, что он остановился прямо напротив парты, за которой сидит Исак. Ему плевать на своё решение не обращать внимания на этого парня и его опьяняющую близость. Исак читает книгу под заглавием «Как умереть» в пустой библиотеке в одиннадцать утра. Тот самый Исак, который каждый день посещает школьного психолога, Исак, у которого вообще нет друзей, Исак, который постоянно укутан с ног до головы, несмотря на то, что ему очень жарко, Исак, который врубает жёсткий рок лишь для того, чтобы его оставили в покое, Исак, который сейчас, нахмурившись, внимательно изучает книгу, и выглядит таким одиноким, таким грустным, и таким… — Я не пытаюсь умереть, — произносит Исак, не поднимая головы от книги. Оставляя Эвена и парней в полной растерянности. — Расслабься. — А. — Это книга Сенеки. Римского философа-стоика. В смысле, знаешь: философия такая. Тебе стоит погуглить, — добавляет Исак, и Эвен вдруг чувствует себя самым эгоцентричным человеком на свете, зацикленным лишь на самом себе. — Наверное, крутая книга, — произносит он неуверенно. Исак даже не утруждает себя тем, чтобы ответить. Мутта, еле сдерживающий себя от смеха, провожает Эвена к выходу, пока Микаэль тащит туда же Адама, откровенно ржущего на всю библиотеку. — Заткнись ты уже! — стонет Эвен, как только они выходят за дверь. — Чувак, тебе надрали задницу уже в третий раз! — Адам снова разражается смехом. — Да что, блять, с тобой не так? — издевается Эвен, но, в конце концов, и сам начинает хохотать. Парни не дают ему забыть об этом. Наверное, крутая книга. Он продолжает проигрывать это в своей голове. Он даже записывает фразу в тетрадь. Он пробует написать на основе этих трёх слов сценарий для фильма во время урока математики, но проваливается с этим. Несколько минут он пытается слушать учителя, после чего снова теряет всякий интерес. Во время обеда он жуёт бутерброд с сыром и слушает, как парни рассказывают Элиасу и Юзефу о том, как его в третий раз отодрали. И когда он уже находится в самом разгаре самообороны, тёплое чувство неожиданно просыпается в глубине живота и начинает распространяться по всему телу, выворачивая наизнанку внутренности и простираясь до самых кончиков пальцев. Исак. Ему даже не нужно прислушиваться к перешёптываниям людей в столовой или следить за направлением их взглядов, чтобы понять, что Исак стоит сейчас прямо у него за спиной. — Вот, — произносит Исак позади него и кладёт на стол книгу. Как умереть. — Я с ней закончил. Ты вроде как очень хотел почитать. . Слухи — такая странная штука, решает Эвен. Хотя он даже не уверен в том, что это можно назвать слухом. Скорее, это посчитали бы всеобщим заблуждением, недопониманием или каким-то недоразумением. Вот только Эвен не знает, как разобраться и покончить со всем этим, потому что никто даже не говорит с ним об этом. И странно то, как Арвид цепляется за эти недопонимания, будто они наконец придают его жизни смысл, будто его великая миссия состоит в том, чтобы раздувать эту ложь ещё больше и не давать слухам угаснуть. Интересно, знал ли Исак о том, что его простое действие приведёт к такой сильной обратной реакции. — Это правда, что какой-то паренёк сказал тебе пойти сдохнуть? — спрашивает его Соня в среду днём, пока они валяются у неё дома. — Нет, — вздыхает Эвен и кладёт голову ей на живот, пока она играет пальцами с его волосами — также, как раньше, когда они ещё были вместе. — Он просто дал мне книгу, которую читал, под названием «Как умереть». — Звучит, как будто он сказал тебе пойти сдохнуть. — Нет, он не это имел в виду. Эвен знает, что Исак имел в виду не это, потому что когда он открыл книгу чуть позднее, во время урока истории, из неё выпала маленькая записка. «Эйвинд, встретимся в бассейне в среду после школы». Сегодня среда и Эвена распирает от предвкушения. . Исак уже в бассейне, когда Эвен добирается туда. Он в шапочке для плавания, но при этом — полностью одетый, что точно не соответствует правилам. Никому не разрешается плавать в бассейне в одежде. Эвен собирается спросить насчёт этого, но Исак опережает его. — Мне можно плавать в одежде из-за этой штуки с моей кожей, — говорит он, и его слова эхом отдаются в стенах бассейна. Вокруг ни души. — В прошлый раз ты не был в одежде, — вспоминает Эвен. — В прошлый раз я не ждал тебя. — Стесняешься? — поддразнивает Эвен и, что бы между ними не происходило, он надеется, что сможет вывести это на комфортный лад. — Нет, просто стараюсь быть осторожным. — Я не трону тебя. — Мы оба знаем, что не это меня беспокоит, — отвечает Исак хладнокровно. Эвен подумывает о том, чтобы начать записывать его ответы, потому что всё, что он говорит, настолько тонко, умно и прекрасно, что мозги Эвена каждый раз плавятся от зависти и восхищения. — Как тебе удаётся всегда выглядеть настолько уверенно? — спрашивает Эвен, прикинув, что наилучший способ добиться от Исака ответов — просто спросить его. — «Выглядеть». Это ключевое слово. Вся фишка в том, чтобы создавать образ уверенного в себе человека. Тебе даже не обязательно быть таким на самом деле. — Серьёзно, ты самый уверенный семнадцатилетний парень, которого я когда-либо встречал. — Шестнадцатилетний, — поправляет его Исак. — И я даже близко не такой уверенный, каким хотел бы быть. — И насколько же уверенным ты хотел бы быть? — Достаточно уверенным для того, чтобы сходить по-большому в общественном туалете. — отвечает Исак. — Не думаю, что могу сделать это. — Да что с тобой не так? — смеётся Эвен, присаживаясь на краю бассейна. — Ну, а что? — Исак смеётся вместе с ним. — Разве это не самая ужасающая вещь на свете? Типа, в большинстве случаев. Я никогда не волнуюсь сильнее, чем во время того, как сижу на туалете. Ты не согласен? — Эм, нет?! — в этот раз Эвен разражается просто диким хохотом. — О чём, чёрт побери, ты вообще говоришь? — Ну, вот, представь, что вдруг случится землетрясение, и ты умрёшь во время того, как пытался сходить по-большому. Разве эта мысль не приводит тебя в ужас? Что за смерть такая? — Почему ты такой странный?! — Эвен уже хватается за живот от смеха. — Или даже во время того, как ты принимаешь душ. Мне всегда было интересно, сколько людей умерло во время того, как они принимали душ или ходили в туалет, и их должны были найти голыми или со спущенными по щиколотки штанами. Наверняка же это случалось. Чисто статистически, ведь так? Эвен ждёт, что Исак заберёт свои слова обратно, но этого не происходит. — Я понятия не имею, что сказать. — Просто скажи, что я прав, — ухмыляется Исак. — У меня чувство, что ты специально говоришь всякую жесть для того, чтобы проверить меня или испугать или ещё что-то. — И как, работает? — Не уверен. Я знаю только, что с этого момента я больше не смогу принять душ или сходить по-большому, не подумав при этом о тебе. — Ещё ничьи слова настолько не лишали меня душевного спокойствия, — морщится Исак. — Уж кто бы говорил. Значит, мы квиты, — усмехается Эвен, перед тем как встать и потянуться. — Классные плавки, кстати, — хмыкает Исак, и Эвену почему-то становится немного неловко из-за того, что он всего лишь в купальных шортах. Хотя, с какой стати, вообще-то. Исак всё время ведёт какие-то свои игры, и Эвен знает, что единственный способ застать его врасплох, это встретить его нападки с распростёртыми объятиями. — Нравится, да? — отвечает Эвен, опуская обе руки на бёдра и, при этом, ухмыляясь. — Специально для тебя надел. Исак тотчас отводит взгляд и хмурится. — Не будь странным. — Ты первый начал. — Так и собираешься стоять там? У меня уже шея болит от того, что приходится задирать голову, — говорит Исак. — А ты меня током не ударишь, если я зайду в воду, или что-то вроде того? Исак яростно смотрит на него, и Эвен, сдаваясь, с улыбкой поднимает обе руки вверх. Какое-то время он пытается оценить все плюсы и минусы своего следующего действия. И затем, не оставляя себе времени на то, чтобы передумать, просто отходит на несколько шагов назад и со всей дури плюхается в воду, как ребёнок в жаркий летний день, которому наплевать на то, что мать потом отчитает его за это. Вода так приятно обволакивает каждую клеточку его тела. Как и всегда. Эвен бывает счастлив, только когда погружён в неё, в воду. Он чувствует себя свободным и может до конца быть самим собой, только когда не может дышать. Это и пугает, и будоражит одновременно. Когда он наконец всплывает на поверхность, он замечает, что глубокая складка поселилась между бровями Исака, который, очевидно, со стойкостью выдержал прыжок Эвена. Они держаться близко друг к другу, и всё же Исак сохраняет безопасную дистанцию. — Ты как ребёнок, — говорит он. — И что же в этом плохого? — улыбается Эвен. — Это предполагает тот факт, что ты можешь вести себя также импульсивно и ненадёжно. А это не совсем то, что мне сейчас нужно. — То, что тебе сейчас нужно, — повторяет Эвен, и, с каждым словом, улыбка на его лице увядает. — Ты думал, я вызвал тебя сюда для того, чтобы радости плавания в одежде и походов по большому в общественных туалетах сблизили нас друг с другом? — Так, во-первых, ты меня никуда не вызывал. — Вообще-то именно это я и сделал. — Ладно, — вздыхает Эвен, а затем подплывает ближе. — Во-вторых, что такого ты сказал школьной администрации, что они пустили тебя в бассейн в одежде? — Я сказал, что мой врач, Эдвард, рекомендует мне больше плавать, и что химикаты наносят вред моей коже. Так что, они могут либо предоставить мне бассейн с меньшим количеством химии, потратив, таким образом, больше денег, либо разрешить мне плавать в одежде. — То-есть, ты соврал, — заключает Эвен, а потом думает о том, насколько любопытно то, что его терапевта тоже зовут Эдвард. Но он не рассказывает ему об этом. Исаку ещё слишком рано знать о его биполярном расстройстве. — Зависит от того, что ты подразумеваешь под «соврал», — пожимает плечами Исак, отплывая чуть дальше. — Эм, не сказал правду? — Да что вообще такое правда? — Ох, ну вот опять, — смеётся Эвен. — Ну, а что? Я серьёзно. Ложь — одна из важнейших тем в философии. Кант до жути заводился каждый раз, когда говорил о ней. Он был убеждён, что ложь — худшее, что ты можешь сделать, что, как по мне, уж слишком драматично, особенно учитывая тот факт, что правда никогда не может быть абсолютной, — парирует Исак. — То-есть, химикаты, которые используют в бассейнах, действительно плохо влияют на нас в долгосрочной перспективе, и неважно, говорим мы обо мне или о тебе. В этом смысле, это не ложь. Это правда. Я предложил им два варианта, которые были никак не связаны с моей правдой, но я никогда и не говорил обратного. Они сами расценили это как причину и следствие. Это как если бы я сказал: у меня болит голова, поэтому либо купите мне машину, либо разрешите плавать в одежде. Я никогда не утверждал, что какое-то из этих решений поможет вылечить мою головную боль, они сделали это допущение самостоятельно. Так что я здесь ни при чём. Исак улыбается, и Эвен пользуется моментом для того, чтобы переварить всю эту несуразицу у себя в голове. — Возможно, это не совсем ложь. Но ты сознательно ввёл их в заблуждение, — бросает ему вызов Эвен. — А ещё, ты реально пугаешь. Исак смеётся. — Что ж, ты мог бы утверждать, что я сознательно ввёл их в заблуждение только в том случае, если моей целью было сделать так, чтобы они пришли к такой причинно-следственной связи. Но ты не можешь доказать, что именно это было моим намерением. К тому же, та ложь, на которую я хочу, чтобы они купились, может вполне оказаться абсолютной правдой. Как знать? Может плавание в одежде на самом деле защищает мою кожу? Эвен не поспевает за ходом мысли, и, должно быть, это отражается у него на лице, потому что Исак довольно улыбается и лениво кружится в воде возле него. Он почти что пребывает в состоянии эйфории. — Тебе нечасто удаётся толкать все эти странные речи, я прав? — спрашивает Эвен. — Должен признать, я и впрямь получил удовольствие. — Удовольствие. Хм, — произносит Эвен задумчиво. — Откуда мне знать, что ты говоришь правду? — А с чего ты решил, что нет? — хмурится Исак. — Потому что так часто происходит, — говорит Эвен. — Например, я знаю, что ты делаешь в классе. Притворяешься, что тебе интересно, только чтобы потом прикинуться, что у тебя болит живот или что-то ещё, и уйти с урока. А ещё, я почти уверен, что твой монолог перед Арвидом тоже был не до конца правдивый. Исак морщится. — Ладно, признаю, часть про гель для душа была позаимствована. Я прочитал это у Ларса Свендсена, в его вступлении к «Философии страха». То-есть, я сам даже никогда не путешествовал на самолёте. Но кому какая разница? Я ведь смог убедительно донести свою точку зрения, так ведь? — Ты никогда не летал на самолёте? — А ты часто заостряешь внимание на каких-то странных подробностях, — поддразнивает Исак. — Кроме того, я в буквальном смысле легковоспламеняющийся материал. Как по твоему я могу попасть на борт самолёта? — Ты что?! — Эвен моргает круглыми от удивления глазами. — Видишь? — хохочет Исак. — Вот это сейчас была ложь. — Да иди ты! Исак продолжает смеяться. — Да и вообще, что плохого в том, чтобы морочить голову учителям? — спрашивает Исак, и Эвен вдруг удивляется тому факту, что ему нечего возразить на это. — Проблема в том, что ты ведёшь себя нечестно. — Да, но какое это имеет значение? Учителя получают признание, в котором они очень нуждаются. А я получаю возможность пойти и реально выучить что-то. Это выигрышная ситуация для обеих сторон, — объясняет он. — Да, но если ты ориентируешься только на выгоду, то все твои взаимоотношения в итоге окажутся фальшивыми. Ты не сможешь сблизиться с людьми, если ты ими постоянно манипулируешь. Ты сам никогда не сможешь получить этого признания. Исак фыркает. — Сблизиться с людьми, — повторяет он задумчиво. — Да. А что не так с тем, чтобы сблизиться с кем-то? — хмурится Эвен. Он вдруг чувствует себя очень раздражённым, как-будто их недавний диалог спровоцировал в нём какое-то нехорошее предчувствие. — Почему ты так сильно беспокоишься о том, что правильно, а что — нет? — парирует Исак. И до Эвена наконец полностью доходит осознание того, что Исак не хочет дружить с ним, что Исак действительно вызвал его сюда. Не потому, что хотел посмотреть на него в плавках или ввести его в замешательство историями про сердечный приступ во время «сидения на унитазе». Не потому, что хотел поделиться с ним своей философской чепухой. Нет. Исаку просто что-то нужно. — Тебе что-то нужно, — говорит Эвен. — Я знал, что ты умный, Эйвинд, — улыбается Исак, и Эвен вдруг чувствует себя самым глупым человеком на свете. Это не моё имя. — Вся эта штука с книгой была специально, — догадывается он. — Ты меня игнорировал. Мне нужно было что-то, что привлекло бы твоё внимание. Что-то такое, что перевернуло бы всё в обратную сторону, — пожимает плечами Исак. — «Как умереть», — горько произносит Эвен, и ему больно. Ты мог бы просто поговорить со мной. — Я слышал о тебе, — говорит он тихо, и от этого Эвен отплывает от него ещё дальше. Он внезапно не может находиться рядом с ним. В смысле, о том, что я пытался покончить с собой. — Я слышал о том, как ты начал работать в Центре по предупреждению самоубийств, — на этот раз Исак говорит громче, словно подслушав мысли Эвена. Эвена, который, вдруг чувствует себя таким тонким, словно бумага, почти прозрачным и очень глупым за то, что повсюду следовал за этим беспощадным пареньком, который, вероятно, именно этого с самого начала и добивался. Исак, наверное, просчитал каждую их встречу, отрепетировал все эти странные шуточки о «походах по-большому в общественных туалетах», точно также, как Эвен репетирует шутки для своей матери каждое утро. Потому что Эвен такой же предсказуемый, как и все остальные, потому что Исак, наверняка, уже давно преспокойно определил его в одну из категорий в своей голове. — Чего ты хочешь? — спрашивает Эвен, и собственное сердце кажется ему изношенным. Он так устал от того, что все воспринимают его как должное. Он так устал постоянно разочаровываться, хотя всё, чего он хочет, это элементарных человеческих отношений. С кем-то, кто не знает того, каким он был раньше. С кем-то, кто мог бы утверждать, что знает его настоящего. С кем-то, от кого не пришлось бы держать в секрете вещи, вроде того, какой он на самом деле. Тайный. Скрытый от всех. Исак выглядит на удивление раскаявшимся, словно он догадался сколько боли только что причинил Эвену. — Прости меня, Эвен. Я не пытался следить за тобой или что-то такое, — говорит он с широко распахнутыми глазами, в то время как щёки его покрываются розовым румянцем. — Все нормально, — говорит Эвен холодно, вспоминая, что делал ровно то же самое — и не задерживаясь особенно на том факте, что Исак впервые назвал его имя правильно. — Чего ты хочешь? — повторяет он. — Я серьёзно, Эвен. Я не хотел тебя расстраивать, — повторяет Исак, и в его голосе читаются слабенькие нотки мольбы. Эвен определённо почувствовал бы что-то, если бы не знал ничего лучше. — Это не сработает, если ты будешь расстроен. — Что не сработает? — Эвен напрягается, осознавая, что с того момента, как они зашли в бассейн, они отплыли друг от друга на максимально далёкое расстояние. — Моя просьба. То, что мне нужно, чтобы ты сделал для меня. Эвен замирает и судорожно вдыхает носом воздух. В голове лихорадочно мелькают все возможные вещи, о которых Исак мог бы его попросить. Он вдруг понимает, что вообще ничего не знает об этом парне, кроме того, что тот непредсказуемый, неприветливый, до ужаса умный, немного странный, ну и конечно, того факта, что к нему нельзя прикасаться. Эвен не знает, чего ожидать. Поэтому он просто пристально смотрит на него сквозь влажные ресницы. Исак выглядит нелепо в своей тёмно серой рубашке и чёрных леггинсах (леггинсах!). Его глаза такие зелёные и большие и полные надежды, и Эвен знает, что всё это — лишь часть игры, что Исак, должно быть, использует эмоции Эвена, чтобы получить то, что ему нужно также, как он это делает с учителями, что Исак, вероятнее всего, самый страшный человек из всех, с кем ему когда-либо приходилось сталкиваться. Эвен знает, что ему, наверное, лучше всего сейчас будет усмехнуться и покинуть бассейн и никогда больше не заговаривать с ним снова. Эвен знает, что это тот самый огонь, от которого он так отчаянно старался спастись, которого пытался перестать так страстно желать, погружаясь в воду каждый раз, как услышит его зов. Эвен знает огонь, знает, как приятно языки пламени ласкают кожу, знает, как он заполняет собой всё поблизости. Эвен знает, какого это. Но он не может отвести взгляд. Огонь всё глубже просачивается в душу, и у него — зеленые глаза. — Чего ты хочешь? — повторяет Эвен. — Я хочу, чтобы ты дотронулся до меня, — неожиданно выпаливает Исак перед тем, как тотчас закрыть себе рот руками, словно он сам не ожидал того, что все-таки сможет произнести это вслух. И, кажется, будто он не говорил этого ещё ни разу в своей жизни, потому что Эвен замечает дрожь, проходящую через всё его крошечное тело, потому что огонь, постоянно обрамляющий его щёки, вспыхивает сейчас с новой силой. И Эвен может только смотреть. — Мне нужно, чтобы ты дотронулся до меня, — продолжает Исак, поправляясь, в этот раз чуть более мягко и застенчиво, будто нашёл где-то мужество. Эвен сомневается, происходит ли всё это на самом деле. Эта уязвимость в голосе Исака — словно он даёт ему увидеть ту часть себя, которую ещё никому не показывал — потрясает Эвена, приводя его в изумление. Исак просит его подвергнуть себя опасности, поиграть с огнём, обжечься, просто потому, что ему это нужно. Позорная часть его хочет спросить Исака: «Почему я?» Хочет узнать, что же в нём такого, что так громко вопит о том, что он не ценит ни себя, ни своё тело. Он сжимает левое запястье, укрытое пластиковыми часами, и думает о том, насколько бросаются в глаза остатки его былой ненависти к самому себе, насколько Исак может видеть его насквозь или, может, Эвен и вовсе прозрачный, просвечивающийся. Он хочет понять, что же в нём такого, что заставило Исака выбрать именно его. Но, в очередной раз, Исак опережает его с ответом. — Я знаю, что ты чувствуешь меня, Эвен. Я тоже тебя чувствую.