Burning For Your Touch

— Не смей сейчас что-либо мне говорить, — цедит Эвен сквозь зубы, когда Мутта присаживается возле него. Он прождал под тем деревом уже больше десяти минут, и всё это время оно верно укрывало его. Кудрявые волосы Мутты липнут ко лбу и, кажется, он мёрзнет в своём лёгком костюме: запачканном кровью медицинском халате с рваными рукавами и тонких брюках. Пожалуй, Эвену было бы жутко неудобно за то, что он сорвал его с вечеринки в честь Хэллоуина и заставил пробежать весь этот путь посреди ночи, если бы не это выражение у него на лице. — Даже не начина… — Ты дотронулся до него! — вскрикивает Мутта, вытаращив глаза на правую ладонь Эвена. — Ты… Ты сказал, что собираешься домой. Ты… Какого хера, Бэк Насхайм?! — Я позвал тебя сюда не для того, чтобы ты читал мне нотации, — рычит он, всё ещё сжимая пострадавшую кисть левой рукой, словно она вот-вот отвалится. — А зачем же тогда, позволь узнать?! — Знаешь, что с этим делать? — спрашивает Эвен, протягивая к нему руку и стараясь перестать морщиться. — У тебя ещё остались антибиотики, бинты и мази? Не хочу идти в больницу или до смерти пугать маму. — Да что случилось-то? — хмурит брови Мутта. — Ты случайно с ним столкнулся или вроде того? Ты пьян? Так и знал, что нужно было сразу пойти за тобой! — Мутта! — возмущённо стонет Эвен, надеясь скрыть своё смятение за показной раздражённостью. — Ох, ладно! Можем пойти ко мне, там со всем разберёмся. Но, учти, тебе придётся ответить на все мои вопросы! — Договорились. . — Так что ты натворил? — Мутта приступает к обещанному опросу. Он уже закончил бинтовать его руку, предварительно смазав кожу чем-то охлаждающим. — С чего ты решил, что я что-то натворил? — Эвен вскидывает одну бровь, чувствуя себя слишком выжатым для проявления хоть каких-то эмоций. Мутта бросает на него презрительный взгляд, и Эвен осознаёт, насколько глупо это звучит. То, что именно он натворил что-то, абсолютно очевидно для них обоих. В конце концов, это его рука сейчас забинтована. — Ты пошёл за ним, — говорит Мутта, но в его словах нет и тени осуждения. — Да, — признаёт Эвен, опуская глаза на свою повреждённую руку. Он старается убедить себя в том, что она болит не слишком сильно. — И что случилось после? — спрашивает Мутта. — Я дотронулся до него, хотя мне не следовало этого делать. — И он обжёг тебя. — И он обжёг меня. . Вернувшись домой, Эвен принимает обезболивающее и пытается хоть немного поспать. Но тщетно. Руку ломит от острой боли, но, странным образом, она действует на него успокаивающе. По словам Мутты — который, по-видимому, стал в этом деле экспертом после того, как его самого обожгли — у Эвена ожог первой степени, так что он не слишком переживает. Это пройдёт, говорит он себе. По крайней мере, у него есть возможность ощутить это и хотя бы что-то почувствовать… хоть что-нибудь. Вина, гнев, отчаяние… вот что не даёт ему уснуть. Лицо Исака не даёт ему уснуть. . — Отпусти меня! — голос Исака был таким слабым, надломленным, словно все его силы ушли на то, чтобы произнести это. Но, отчего-то, Эвен понял его слова по-другому, ему казалось, что он просил его об обратном: «только не отпускай». Сумасшествие — Эвен не знает, как ещё объяснить произошедшее — завладело им, когда он обвил руками спину Исака, всё его тело целиком, и притянул к своему собственному. И тогда он почувствовал это… как расслабляется каждый мускул Исака, прижавшись к его плоти, к его сердцу, как он раскрывается в его объятьях, словно Кубик Рубика, магическим образом сложившийся сам собой. Он почувствовал это по тому, как в считанные секунды Исак перестал бороться, по тому, как сбивчиво и судорожно вобрал ртом воздух, по тому, как его руки машинально обхватили Эвена с двух сторон, по тому, как он безвозвратно сдался, как всецело ему покорился и как едва застонал… Эвен не смог бы с точностью сказать, сколько они простояли под этим гигантским деревом, но он помнит, как тени от его склонённых ветвей словно бы тоже обнимали их. Он не знает, как долго прижимал Исака к себе, на протяжении какого времени у него в груди разгоралось пламя. Эвен не знает. Но когда они, в конце концов, разъединились, Исака всего трясло. Он плакал. Что я наделал?! На секунду Эвен запаниковал, но потом он всмотрелся в глаза Исака. Они целиком были наполнены слезами, но, при этом, не выражали абсолютно никаких эмоций. Они всё ещё были такими же стеклянными, такими же зелёными, такими же пустыми. И если бы не сбивчивое дыхание и физически ощутимая дрожь Исака, Эвен подумал бы, что он вообще ничего не почувствовал, что эти слёзы были обусловлены сбоем в привычных процессах его организма, а не эмоциональной разрядкой. Катарсисом. Но Исак почувствовал что-то. В этом Эвен уверен. Он видел, как сильно Исак был шокирован, как не осознавал, что по его лицу градом катятся слёзы. Как человек, который плакал слишком много и долго, едва ли может поверить, что будет способен на это снова. Эвен почувствовал, как в его собственном сердце образовалась трещина. — Исак, — начал он. Отшатнувшись, Исак отступил на шаг назад. — Нет! — всхлипнул он, хватаясь руками за собственное лицо, пытаясь остановить поток слёз, всё ещё не веря, что он и в самом деле плачет. — Исак… — Даже, блять, не приближайся ко мне! — в этот раз он уже сорвался на крик. Эвен понимал, что Исак пытается во всём разобраться: в своих слезах, в том, что он не обжёг Эвена и не причинил ему вреда. Скорее всего, он решил, что его спасла пожарная форма. Наверняка, он был потрясён собственной реакцией на их объятие, ошарашен тем, насколько податливым он стал в руках Эвена. — Боже мой! — взвыл Исак, по большей мере обращаясь к самому себе, но от этого звука у Эвена защемило в груди. — Исак, прости меня… Дальше всё было, как в тумане. Без особых раздумий, Эвен потянулся к Исаку своей правой рукой, чтобы накрыть ладонью его левую щёку. На нём не было перчаток, но он не думал, что они ему понадобятся. Исак не сделает ему больно. Он не может ему навредить. Они уже установили это, точнее не они, а Эвен. И ему лишь остаётся поделиться своими открытиями с Исаком. И именно так он и поступит, сразу же после того, как закончит с этим. Сразу же после того, как проведёт пальцами по его щеке. Интересно, ласкал ли кто-нибудь лицо Исака вот так, гладил ли его кожу… Исак обжёг его. То есть, фактически он не обжигал Эвена. Если уж на то пошло, Эвен обжёг себя сам посредством него. Это ведь он первым до него дотронулся. Исак не подставлял свою щёку ему под ладонь. Он был здесь не при чём. Подпрыгнув на месте, Эвен вскрикнул и тут же отдёрнул руку. Теперь Исак смотрел на него с широко распахнутыми глазами. В них одновременно читались и грусть, и злость. Видимо, он всё же может обжечь меня. — Блять! Да что с тобой не так?! — завопил Исак. Он больше не дрожал, не выглядел потерянным, хрупким. Словно бы это происшествие вмиг заставило его собраться. Отойдя в сторону, он принялся выуживать что-то из своей сумки, в то время как Эвен, кряхтя, тряс свою руку. Исак вынул бутылку холодной воды и тут же вылил всё её содержимое Эвену на ладонь, не дотрагиваясь до него. Эвену ничего не оставалось, кроме как стараться стоять смирно. Обгоревшая кожа отдавалась болью, но больнее всего было от осознания того факта, что он ошибся. Исак обжёг его. У него не было иммунитета к его болезни. Исак обжёг его. — Ты чёртов кретин! Ты что, пытаешься сломать мне жизнь? Хочешь, чтобы они меня заперли?! — Исак продолжил орать на него после того, как достал вторую бутылку и намочил с её помощью маленькое полотенце, которое, вероятно, тоже всё это время находилось в его сумке. На секунду Эвен задумался о том, носил ли Исак эти принадлежности всю ночь, взял ли он их с собой на вечеринку, заранее опасаясь того, что может там кого-то обжечь. — Я не… Я. Я не думал… — Ни хера себе, да неужели! — прошипел Исак, после чего аккуратно промокнул руку Эвена полотенцем, а потом снова, и снова. Он делал это так бережно, так нежно, что этот жест показался Эвену слишком неуместным в сравнении с его тоном, с его голосом, пропитанным ядом. Эвен почувствовал головокружение и решил сосредоточиться на чём-то конкретном, что не дало бы ему окончательно погрязнуть в ненависти и отвращению к самому себе. — Ты всегда с собой повсюду это носишь? — спросил он, намекая на бутылки с водой и полотенца из его портфеля. — Ага, на случай, если какой-нибудь идиот, вроде тебя, решит вдруг до меня дотронуться, — ответил Исак грубо. Слишком грубо, учитывая то, насколько адскую боль Эвену приходилось терпеть. — Я не думал, что всё так выйдет, — буркнул Эвен. — А на что именно ты рассчитывал? Что я буду магическим образом исцелён, лишь потому, что ты столь любезно соизволишь коснуться моей щеки? Что мне нужно сделать для того, чтобы ты держал дистанцию? Я уже и так напяливаю на себя по двадцать слоёв одежды. Мне теперь что, ещё и маску на лицо надевать? — негодовал Исак, не отрывая при этом взгляда от руки Эвена. Сосредоточенный, с крепко сдвинутыми бровями у переносицы, он «кусался» ядовитыми словами, исполненными злобы и раздражения. Но его мягкие, осторожные движения во время того, как он оказывал Эвену первую помощь, выдавали его с головой. И когда Эвен заметил, что из глаз его всё ещё сочились слёзы, вся та нежность, которую он испытывал по отношению к этому мальчику, возродилась в нём с новой силой. — Не двигайся, — фыркнул Исак, когда почувствовал, как Эвен дёрнулся и слегка качнулся в сторону. — Ты всё ещё плачешь, — бессмысленно проговорил он, инстинктивно протягивая к нему свою левую руку. Дёрнувшись, Исак резко отскочил от него. — Какого чёрта? Ты что, снова пытаешься прикоснуться ко мне? — воскликнул он с издёвкой. — Угробить себя решил? Может, у тебя суицидальные наклонности или вроде того? Нравится причинять себе боль? Ауч. А вот это уже слишком. На мгновение Эвен застыл на месте, ошарашенный словами Исака, оглушённый ими. Но очень скоро его изначальное потрясение переросло в нечто гораздо более сильное, яркое, почти неистовое. Он почувствовал, как в глазах засаднило от скапливающихся за веками слёз. Он почувствовал гнев, бушующий где-то в районе груди. Он почувствовал укол в самое сердце. Да как ты смеешь. И в тот момент Эвен был благодарен за то, что может вместо всего этого сконцентрироваться на физической боли. И когда он неожиданно отступил назад, Исак вздрогнул от удивления. Казалось, такая реакция Эвена застала его врасплох, словно бы он не ожидал, что сказанное им могло хоть кого-то задеть. Ну конечно. Для большинства людей, слова вроде этих — всего лишь слова. Исак никак не мог знать. Откуда. Он просто вспылил, вот и всё. Не дай ему увидеть. То, насколько сильно тебя это ранит. Иначе он будет использовать это против тебя. — Веришь ты или нет, но я просто хотел сделать так, чтобы тебе было хорошо, — его признание вышло тихим. И он уверен, что произнёс его со слезами на глазах. Но он надеялся, что Исак примет их за естественное физиологическое последствие после сильного ожога. — Что ж, не нужно! — зашипел Исак, но это прозвучало гораздо слабее его предыдущих реплик. Он был заметно потрясён откровением Эвена. — Я никогда не просил тебя ни о чём таком! — Люди могут быть добры к тебе без всяких просьб, Исак, лишь по собственной воле. — Быть добрым и быть вправе — разные вещи, Эвен! И ты это знаешь! — Можешь, пожалуйста, перестать кричать на меня? — вдруг выпалил Эвен, потому что ему и так уже было очень больно физически. Он не мог выносить ещё и этого. — А ты можешь, пожалуйста, перестать меня везде преследовать? И справляться обо мне, и носить меня на руках, и одеваться пожарным ради меня? Можешь, пожалуйста, перестать трогать меня? Можешь, пожалуйста, просто перестать пытаться меня спасти? — Я и не пытаюсь! Я просто стараюсь быть милым! — Как бы не так! Ты делаешь это лишь потому, что тебе кажется, что я бедный несчастный искалеченный маленький мальчик, которому нужна твоя помощь. Но она не нужна мне. И ты мне не нужен! И не твоя забота — утешать меня после того, как какие-то придурки сказали, что меня никто никогда не захочет. Это вообще не твоё дело! Эвен снова фокусируется на самой странной части всей его речи. Исака всё же расстроили слова тех уродов, и он знал, что Эвен тоже их слышал. — Я могу физически почувствовать твоё присутствие поблизости, забыл? — добавляет Исак, словно бы прочитав его мысли. — Конечно же я знал, что ты был там, когда те парни говорили это! — Ясно. — Прекрати подвергать себя реальной опасности, добавляя мне ещё больше причин, чтобы чувствовать себя хреново, лишь потому, что у тебя этот долбанный «комплекс спасителя»! Безо всякой на то причины, слова Исака показались Эвену слишком резкими, слишком жестокими. Он понимал, что Исаку не нравилось, что с него пытаются снять всю ответственность и обращаются с ним как с «девой в беде». Он всё это понимал. Но его нападки были настолько злыми и подлыми, что у Эвена не хватало на них ни сил, ни мужества. Он не был таким стойким, таким непоколебимым и рациональным, как Исак. Он знал, что тот просто вышел из себя, видел, как по его щекам всё ещё текли слёзы, и что от его привычного самообладания не осталось и следа. И, был бы Эвен поспокойнее, он, наверняка, гордился бы собой за то, что смог вызвать такие сильные эмоции у хладнокровного Исака. Но, увы, Эвен не особо умел правильно расставлять акценты и реагировать на происходящее, в первую очередь, с точки зрения логики. И каждое слово Исака словно вспарывало его старые раны, которые больше уже никогда не затянутся. — Я всё понял, — произнёс Эвен, опустив глаза вниз на землю, и это прозвучало измотанно, опустошённо. Рука всё ещё болела, но он почти её не чувствовал, утопая в боли, с которой был знаком слишком хорошо, которая пронизывала всё его существо, ходила с ним повсюду, жила в его внутренностях. — Хорошо, — выдохнул Исак, перестав, наконец, кричать. Казалось, он сам был шокирован тем, что закатил такую истерику, и даже немного раскаивался. Эвен почувствовал, что тот двинулся ближе к нему, и сделал шаг назад. — Позволь мне только взглянуть… — начал Исак. — Не стоит, — холодно ответил Эвен, всё ещё смотря себе под ноги. Он вдруг осознал, что ему стыдно. Даже больше, чем просто стыдно. Исак во всём оказался прав. Эвен не имел права трогать его. Не имел права брать на себя такие полномочия и пытаться спасти его. Он не мог спасти даже самого себя. — Лучше иди домой. Это моя проблема. И я сам обо всём позабочусь. — Но… — Уходи, — повторил Эвен. — Я позвоню другу. Иди домой. — Не будь упрямым. Если долго с этим тянуть, потом будет хуже. У меня в сумке есть всё необходимое, чтобы… — Исак, ты можешь, пожалуйста, пойти домой? — его надломленный голос был полон мольбы. Подняв глаза на Исака, он почувствовал себя так, будто из него вышибли весь воздух. Тот выглядел раскаявшимся, полным сожаления, ошеломлённым тем, с каким отчаянием Эвен просил его об этом. По крайней мере, он может испытывать чувство вины. — Эвен… — Пожалуйста! — прошептал Эвен. — Я всё понял. Я просто конченый идиот, и я и так уже достаточно себя опозорил. Не надо, вдобавок, ещё и ухаживать за мной. Пожалуйста. После этого Исак ушёл, ну, или, притворился что ушёл. Их связь работала в обе стороны, и Эвен чувствовал, что тот прятался у стены за углом. И он знал, что Исак тоже знает об этом. Возможно, так он хотел извиниться за все свои грубости. А может и нет, Эвен понятия не имел, что у него на уме, поэтому он просто достал телефон и набрал Мутту. . — Я не стану ничего говорить, — утром мама замечает его забинтованную руку. — Спасибо, — отвечает Эвен, чувствуя себя немного глупо из-за жалких попыток приготовить завтрак левой рукой. — В том смысле, что я переживаю, но всё равно ничего не скажу, потому что доверяю тебе и уверена, что ты сам мне всё расскажешь, когда почувствуешь, что готов. — Но ты уже сказала кучу всего, мам, — Эвен выдавливает из себя вялый смешок. — Правда? То есть, я изо всех сил стараюсь соответствовать званию «лучшей мамочки года» и давать тебе достаточно пространства, но, милый… — она прерывается на небольшую паузу, и Эвен использует эту возможность, чтобы собраться с духом. — Скажи, это так случайно совпало, что ты получил ожог после того, как ушёл одетым в пожарную форму? — Нет, — вздыхает Эвен. — То есть, я не знаю. Это был несчастный случай. — Милый… — грустно произносит она, и Эвен слышит эти нотки опеки в её голосе. Это ты разжёг огонь? Ты сам это сделал? — Это всё тот новый парень, ясно? — выпаливает Эвен, пока сердце в груди отбивает бешеный ритм. — Это был Исак. — Ох. — Это случилось не по его вине. Я немного выпил и дотронулся до него, хотя мне не следовало этого делать. Я сам во всём виноват. У Эвена начинает кружиться голова, и вмиг пропадает аппетит. Он заканчивает делать болтунью для мамы, после чего, извинившись, удаляется к себе в комнату. То, как она смотрит на него сейчас, невыносимо. Просто невыносимо. . В воскресенье ему нельзя идти плавать — согласно рекомендации от Доктора Мутты, которую с радостью поддержала его мать-параноик — так что он отправляется в гости к Соне. Он больше не может сидеть запертым в стенах своей комнаты, где его душат собственные мысли и изнутри пожирает одиночество. Вот почему он, в итоге, оказывается лежащим у Сони на кровати, в то время как она мягко массирует его голову своими длинными тонкими пальцами. Это его успокаивает. Как же он в этом нуждался, чтобы кто-то вот так поиграл с его волосами, подарил ему это ощущение покоя, отдыха и безопасности. Неожиданно, эта мысль поражает его сознание. А Исак когда-нибудь испытывал нечто подобное? Кто-то также перебирал пальцами его волосы? Нахмурившись, Эвен резко выпрямляется, заставив Соню с усмешкой оттолкнуть его от себя. На ней сегодня те самые шорты, которые когда-то сводили его с ума. А ведь в её комнате совсем не жарко. Не просто так она их надела. — Что с тобой? — Ничего, — отвечает он. — Ты расскажешь мне про свою руку? — Я уже говорил тебе. Это тот новый парень, Исак, — отмахивается Эвен. — Да, но зачем тебе вдруг понадобилось трогать его лицо? Он тебе нравится или вроде того? Ты из-за этого со мной порвал? Ты теперь по мальчикам? — она игриво хохочет, вот только Эвену не смешно. Он и сам до конца не понимает, действительно ли его влечёт к Исаку или это всё из-за их странной связи. Он не уверен, к кому теперь может себя отнести, раз уж выяснилось, что его привлекают парни. И каждый раз, когда он начинает думать об этом, его охватывает настоящая паника. Он никому об этом не рассказывал. Он не знает, с чего начать, и хочет ли он делиться этим в принципе. Шаловливая улыбка на лице у Сони сменяется лёгкой морщинкой у переносицы. Она погрузилась в размышления. И Эвен знает, о чём она думает. Она думает о том, что Эвену, в самом деле, нравятся мальчики. Что её опасения по поводу того, что они с Микаэлем слишком близки, были обоснованы. О том, что это просто омерзительно — хотеть своего лучшего друга. Она подвергает сомнению каждую ночь, которую они провели не вместе, когда он говорил, что останется у кого-то из парней. Ставит под вопрос все те разы, когда у него «не вставал», когда он был настолько морально раздавлен, что не мог и помыслить о сексе. Она всё думает и думает. И жгучая волна стыда накрывает Эвена с головой. Он подаётся вперёд и целует её прежде, чем успевает всё обдумать. — А это что ещё было? — смеётся Соня после того, как Эвен, поморщившись, отдёргивает повреждённую руку, которую успел запустить в её короткие волосы. — Чёрт! Я и забыл про неё, — со стоном вздыхает он, потряхивая ладонью в воздухе. Он снова ложится к ней на колени, она играет с его волосами и рассказывает ему про свой выпускной автобус и про то, как её достали остальные девчонки. Он довольно хихикает вместе с ней. А потом невидимые тиски начинают сдавливать его сердце. Соня всё ещё любит его, и он знает об этом. И, несмотря ни на что, он продолжает искать утешения у неё на коленях и давать ей надежду, хотя сам же закончил их отношения. — Мне нужно идти, — говорит он. Соня провожает его до двери, и Эвен боится, что она может поцеловать его на прощание. Но этого не происходит. — У меня есть новое правило для тебя, — произносит она с улыбкой. Она стоит, скрестив ноги, в этих шортах, которые Эвен так нежно любит. — Я слушаю, — просияв, он улыбается ей в ответ. Бывшие редко сохраняют дружеские отношения, но им с Соней это удалось, и, во многом, как раз-таки благодаря их правилам. — В следующий раз не целуй меня, если только не хочешь снова сойтись, хорошо? — просит она. — Хорошо. . Вернувшись домой, он обнаруживает у себя на кровати бережно оставленную там сумку с логотипом неизвестной компании, больше похожим на название какого-то бара — Голубой Джин. — Это ещё что? — спрашивает он у мамы. — Пока ты был у Сони, заходил Исак, — отвечает она с ухмылкой. — Он принёс тебе обезболивающие и другие средства, которые, как он сказал, могут тебе пригодиться. Как мило с его стороны! Эвен чувствует, как им завладевают два совершенно противоположных желания: закатить глаза в презрительном жесте или же растаять прямо на месте от проявленных Исаком внимания и заботы. Это лишь часть его игры. — Он столько раз извинился. Такой славный мальчик, — ахает мама. — Он так переживает, хотя ты говорил, что это случилось даже не по его вине. Славный мальчик. Интересно, как ведёт себя Исак при взрослых и людях, которые его не знают? И насколько по-другому он действовал бы, если бы и впрямь застал Эвена дома? Скорее всего, он рассчитывал на то, что Эвен будет в бассейне, и просто хотел остаться на хорошем счету у его мамы. Ведь именно в это время они с ним обычно ходили плавать по воскресеньям. В конце концов, Исак всё время что-нибудь замышляет и плетёт интриги, чтобы провернуть свои делишки. Он открывает сумку и замечает довольно-таки дорогую на вид продукцию. К каждому из средств Исак в нужной последовательности приложил листочек с инструкцией о том, как им правильно пользоваться. На самом дне Эвен находит два стикера: один — с номером телефона, а второй — со словами: «Прости меня. Исак». Эвен записывает его у себя в контактах как «Гераклита», после чего достаёт бумажку с извинением и приклеивает её на стену, рядом со своими рисунками. Тебе не жаль. Просто я тебе нужен. . — Так мы поговорим об этом или как? — спрашивает Адам, зарабатывая себе смачный подзатыльник от Мутты. — За что?! Я ещё даже ничего не сказал! — Превентивные меры, — пожимает плечами Мутта. — Но ты даже не знаешь, что я собирался сказать! — Поверь, знаю. Мы все знаем. Эвен тоже знает. Адам хотел узнать про его руку. — Я не собираюсь это обсуждать, — произносит Эвен, выпрямившись и закинув рюкзак себе на плечо. — Ты подрался с Исаком? — не выдерживает Адам, в этот раз получая оплеуху от Юсефа. — Я пошёл, — говорит Эвен, потянувшись за сигаретой, спрятанной за ухом, чтобы поднести её ко рту. Его передёргивает, когда он достаёт из кармана свою зелёную зажигалку. Такое странное чувство — держать в руках что-то, до чего дотрагивался Исак. . Во время обеда Исак сидит в противоположном конце столовой, и Эвен мысленно хлопает себя по спине за то, что не поддался искушению и не написал ему. Он не смог бы всего этого выдержать, если бы тот ещё и проигнорировал его сообщение. Эвен слышит, как люди, перешёптываясь, обсуждают их и его обожжённую руку. Но что тревожит его больше всего, так это то, что Исак смеётся и отпускает шуточки в компании тех самых парней, которые назвали его «фриком» на той вечеринке в честь Хэллоуина, а потом грубо вели себя с Саной. Элиас, сидящий рядом, тоже закипает от негодования. — Этот парень сейчас серьёзно? Сана вступилась за него перед этими уродами, а он теперь водит с ними дружбу? — Они — друзья Арвида. Возможно он просто старается лишний раз не высовываться, чтобы никто не попытался снова его вышвырнуть, — высказывает своё предположение Мутта. — Это не имеет значения, если люди обидели твоего друга, — огрызается Элиас. — Когда кто-то делает больно твоим близким, ты, как минимум, перестаёшь с ним разговаривать. Вот и всё. — Я слышал, что он присоединился к их выпускному автобусу, — говорит Адам. — Наверное, он просто старается сохранить гармоничные отношения внутри группы. — Что?! — в унисон восклицают Эвен с Муттой. — Знаю, знаю. Не понимаю, как они могли взять его в свою тусовку. Но так как Арвид — глава автобуса, у них особо не было выбора. — Нахрена ему понадобилось присоединяться к автобусу парней, которые его не выносят? — недоумевает Элиас, нахмурившись. — В том, что делает этот парень, нет совершенно никакого смысла. Он что-то замышляет. — Важнее другое: как ему удалось заработать себе место в самом популярном автобусе во всей школе несмотря на то, что он начал год с того, что погрызся с его лидером? — выдаёт Адам. — В самом популярном автобусе? — закатывает глаза Микаэль. — Чувак, ты себя вообще слышишь? Говоришь сейчас, как девчонка. — А что ты имеешь против девчонок? — встревает Юсеф. Эвен чувствует, что не вынесет больше ни секунды этого разговора об Исаке и автобусах, так что он надевает наушники и начинает бессмысленно листать ленту в Инстаграме, кликая на рандомные тэги. Да кого вообще волнует, что Исак решил вдруг присоединиться к чьей-то выпускной группе? . Эвен успел хорошенько «подготовиться» к сегодняшнему уроку физики. Вчера ночью он проработал свой сценарий до мелочей, репетируя, как отвернётся и будет смотреть в другую сторону, как не будет таращиться на затылок Исака, как не станет томиться по нему, желать его тепла, жаждать его близости. И пока всё идёт по плану. Он уже почти закончил свой случайный набросок, сделанный левой рукой (который он начал ещё вчера ночью) и потому решил посвятить всё своё внимание прорисовке мельчайших деталей своего «творчества» — занятию, которое обычно совершенно выводит его из себя из-за того, что пробуждает в нём перфекциониста. Он намеренно оставил эту часть работы на время урока, чтобы хоть как-то заглушить то магическое притяжение, которое он испытывает по отношению к Исаку и те тяжёлые чувства, которые за этим следуют. Он мог бы попытаться сосредоточиться на том, что рассказывает преподаватель, но сейчас физика, и у него болит правая рука. А оставшейся левой он может разве что выводить свои бессмысленные каракули, но не записывать что-то хоть сколько-нибудь разборчивое и вразумительное. По большей части всё идёт так, как он рассчитывал. Даже когда учитель решает задать ему вопрос, и Эвену приходится признать, что ответа на него он не знает. Он предусмотрел это, когда готовил свой скрипт. Подозревал, что это может случиться, и заранее решил, что лучше будет сразу сказать правду, чем начать позориться перед всеми своими одноклассниками, перед Исаком. Звенит звонок, и Эвен с удовольствием отмечает, что его план удался. Наконец-то, он может выдохнуть. Сейчас он немного подождёт, пока Исак выбежит из класса, после чего направится к Юсефу в лабораторию, где у них практическое занятие. Согласно задуманному, он остаётся на своём месте, достаёт телефон и проверяет непросмотренные уведомления и новые сообщения в общих чатах. Вот только аудитория остаётся насквозь пронизанной теплом Исака. И Эвен отказывается отрывать взгляд от экрана своего мобильника. Он всё ждёт и ждёт, но Исак так и не покидает комнату. Не сдавайся. Исак сдаётся за него. Сделав два быстрых шага, он подходит к нему и кладёт на его парту стопку бумаг. Эвен поднимает глаза. — Что это? — спрашивает он, стараясь скрыть внутреннюю дрожь и прозвучать максимально холодно и непринуждённо. — Конспект сегодняшнего урока, — говорит Исак. Он, как обычно, весь закутан. На нём чёрная водолазка, натянутая до самого подбородка, и зелёный снепбек. Он выглядит мило. — Что? — Конспект, — повторяет Исак, и кажется будто он нервничает. — Я делал заметки по ходу занятия. Можешь взять их себе. — Зачем? — У тебя болит рука. Ты не можешь ничего записывать. — А как же ты? — спрашивает Эвен. — Ты отлично знаешь, что мне не нужны конспекты, Эвен. Точно. Он же вроде как гений или типа того. Эвен уже и забыл об этом. — Это какая-то очередная манипуляция? — Эвен внимательно смотрит на него, сощурив глаза. — Я просто сделал для тебя заметки, в чём здесь манипуляция? — фыркает Исак. — Я не знаю. Всего два дня назад ты сказал мне оставить тебя в покое. А теперь оказываешь мне услугу, без которой я вполне мог бы обойтись. — Это не манипуляция. Я просто пытаюсь загладить свою вину. Той ночью я перегнул палку, я не должен был так себя вести. — Дело не в этом. Просто я всё ещё тебе нужен, — говорит Эвен. — Но я не… — Не сочти за грубость, но можешь, пожалуйста, перестать наведываться к моей матери, пока меня нет дома? Исак моргает, глядя на него. Он кажется оскорблённым и сбитым с толку. — Я пришёл, чтобы увидеть тебя, а не твою маму, — отвечает он. — Как раз в то время, когда мы обычно плаваем. — Но ты не пошёл плавать. Этого лучше не делать, если совсем недавно ты получил сильный ожог, — отмечает Исак. — Просто я не ожидал, что ты уйдёшь куда-то ещё. — Откуда ты знаешь, что я не пошёл плавать? Лицо Исака заливается краской. Чёрт возьми. Ну конечно. — Это ты сказал Мутте убедить меня остаться дома? — Я не говорил ему, что делать. Я просто… — Ты просто невзначай упомянул об этом в разгар вашей беседы и поселил эту идею у него в голове, — заканчивает Эвен. — Это была сознательная манипуляция. Исак опускает взгляд, и Эвен проводит левой рукой по волосам, чтобы хоть немного успокоиться. — Видишь? Вот почему я сомневаюсь во всём, что ты делаешь и говоришь, — произносит он. — Хлор и другие химикаты могут оказать негативное воздействие на повреждённую кожу, — говорит Исак. — Я сделал это ради твоего же блага. — Это не имеет значения, Исак. Цель не оправдывает средства, и тебе пора уже перестать использовать Мутту. — Ладно, но… В этот момент в класс стремительно вливается новый поток учеников, готовящихся к следующему уроку, и это заставляет Исака в панике отпрыгнуть от него назад к своему месту. И, наверное, это сильно ранило бы Эвена, если б он уже настолько к этому не привык. Он покидает аудиторию и даже не оборачивается, чтобы взглянуть на Исака. . Чуть позже днём, во время того, как они с Муттой идут обратно домой, тот вручает ему конспект Исака, который Эвен оставил на парте. — Откуда у тебя эти записи? — Мне дал их Исак. У нас с ним несколько общих уроков. — Да что у тебя за дела с Исаком? — хмурится Эвен. — Мы вроде как приятели. Не знаю. Он использует тебя, хочется сказать Эвену. Но он решает промолчать. — Он извинился за то, что манипулировал мной или типа того, — хохочет Мутта. — Мило, да? — А? — Как будто я и так не знал, что он завёл разговор об опасностях плавания при ожогах для того, чтобы я стал терроризировать тебя по этому поводу. Я же не тупой. — И тебя не смущает, что он считает тебя таковым? — недоумевает Эвен. — Не думаю, что он считает меня тупым, Эвен. Мне кажется, он знает о том, что я раскусил его игру, и нас обоих это устраивает. — В том, что ты говоришь, нет никакого смысла. — Я думаю, он разговаривает на собственном языке и живёт в своём маленьком мире, и придерживается совершенно других правил, отличных от тех, к которым привыкли мы, понимаешь? И в его реальности ты никогда не будешь говорить всё как есть, напрямую, и не станешь действовать в лоб. Ты постараешься устроить всё так, чтобы всем казалось, что ты к этому не причастен, что всё это — воля случая. В его вселенной не позволено открыто заботиться о ком-то. Так что тебе приходится как-то выкручиваться: использовать друзей этого человека или его семью, для того чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. — Заботиться? Думаешь, Исак заботится обо мне? — усмехается Эвен. — Не думаю, а знаю, — произносит Мутта с улыбкой. — Просто ему тяжело показать это. Или даже признаться в этом себе самому. — Кажется, тебе пора перестать смотреть романические мелодрамы в таком количестве, Мутта, — Эвен разражается смехом, и ему вдруг становится так легко на душе. — Я серьёзно! — Мутта пихает его локтём, но он тоже смеётся. — Мне кажется, что когда-то он был сильно неравнодушен к одному человеку, но всё это не слишком хорошо закончилось. И теперь он просто пытается себя защитить. — И ты понял всё это, поговорив с ним один раз на немецком? — Нет, мы иногда переписываемся. — Вы что?! — А что такого? Иногда он мне пишет, — фыркает Мутта, открыто забавляясь реакцией Эвена. — Уж не знаю, что произошло между вами двумя, чтобы ты вдруг нёс его на руках, как тогда в зале, и трогал его лицо, и чтобы он пытался горы свернуть ради того, чтобы убедиться, что твоё выздоровление проходит как следует. Но будь ты к нему немного помягче, сделай ему поблажку. Он не такой уж плохой парень. Эвен чувствует, как на этих словах его лоб покрывается испариной. Он постоянно думал о том, как их непростые взаимоотношения с Исаком воспринимаются другими. И он понятия не имеет, как остальные объясняют себе его ожог. Честно сказать, он не уверен, хочет ли вдаваться в эти подробности. — Как бы то ни было, ты слышал, что Арвид и все члены его выпускного автобуса собираются на вылазку в горы? — Ну так они постоянно там тусуются, — безразлично пожимает плечами Эвен. — Да, но в этот раз Исак едет вместе с ними. — Что?! . Эвен ждёт его у входа в бассейн. И сам до конца не знает, для чего пришёл сюда. Он уверен, что Исак рассказал Мутте о поездке лишь для того, чтобы тот передал это ему. Он понимает, что всё это — очередные игры Исака, и всё равно ничего не может с собой поделать. — Ты пришёл, — Исак улыбается, когда замечает его. Его щёки покрыты розовым румянцем, и он, как обычно, стоит весь закутанный и тёплый, такой тёплый. — Ну, ты же позвонил. Так что. — Дай угадаю. Сейчас ты попытаешься убедить меня не ехать, — говорит Исак. — Да. — И у тебя готов целый список тщательно продуманных аргументов. — Вообще-то нет, — отвечает Эвен. — Я был в своей комнате и прибежал сюда в последний момент, поддавшись порыву. Со мной иногда такое случается. — Думаю, мне уже несколько раз довелось иметь дело с твоей импульсивностью. Так что можешь не объяснять, — произносит Исак. — Ты снова ведёшь себя грубо, — вырывается вдруг у Эвена, поражённого собственной прямотой. — Прости. После этого они оба замолкают, чтобы перевести дыхание. — Эти парни тебя недолюбливают, — начинает Эвен чуть погодя. — Они могут как-то навредить тебе во время этой поездки. Они уже так делали. Их тупые тусовки известны по всей школе. — Я знаю, — говорит Исак. — Дом Арвида находится в отдалённой местности. Если что-нибудь случится, получить какую-либо помощь и, уж тем более, медицинское обслуживание, будет адски сложно. — Я буду следить за тем, чтобы никого не обжечь, если ты об этом беспокоишься. Но спасибо за напоминание о том, что я представляю для всех опасность. — О Господи! Я имел в виду, если что-то случится с тобой! — раздосадовано стонет Эвен. — О, — выдыхает Исак удивлённо, пока его щёки ещё больше наливаются краской. — Да ничего со мной не случится. — Эти ребята будут бухие всю дорогу. Они наверняка начнут буянить, станут лезть на рожон, а, может, вообще попытаются с тобой что-то сделать. В прошлом году они бросили парня в замёрзшее озеро. И он несколько часов провёл в коме. — Эвен, со мной всё будет в порядке. «Эвен». Ну почему же он так сильно любит то, как Исак произносит его имя. Он делает это с такой заботой. Такой нежностью. — Не переживай за меня, — прибавляет Исак, но в этот раз в его голосе нет и намёка на злобу или высокомерие. Он не обвиняет Эвена в том, что тот ужасный человек, который берёт на себя больше, чем следовало бы. Звучит так, будто он почти признателен Эвену за его беспричинное беспокойство. — Я ничего не могу с собой поделать, — признаёт Эвен. Исак смотрит на него секундой дольше, чем того требуют обстоятельства, и в его распахнутых зелёных глазах читается нечто, что Эвен не вполне может разобрать. Надежда? Благодарность? Страх? Печаль? — Прости, что причинил тебе боль, — говорит Исак, выбивая у Эвена почву из-под ног. — Я… Это я до тебя дотронулся. Я обжёгся по собственной вине. Ты здесь не при чём. — Я не физическую боль имею в виду, — произносит он так тихо, словно это большая тайна. — Оу. Исак ссылается на те жестокие слова, которые за ней последовали. — Не переживай за меня. Доверься мне, хорошо? Доверься мне. — Хорошо. Добравшись до дома, Эвен всё ещё не может перестать улыбаться. . — Здорова, лузеры! Угадайте что?! — Адам приветствует их в столовой уж слишком возбуждённо, учитывая, что на часах ещё раннее утро. — Эм, что? — громкие возгласы заставляют Элиаса поморщиться. — Угадайте, кого позвали на загородную вечеринку Арвида? — Что за чушь ты стал обсуждать? — недовольно вздыхает Мутта. — Чего ты так помешался на Арвиде и его компании? Тебе что, больше нечем заняться, кроме как ходить узнавать, кто же ещё присоединился к их поездке? — Тьфу ты! Так говоришь, будто я чмо последнее! Дай мне сказать сначала! — Да говори уже, — закатывает глаза Элиас. — Арвид только что лично пригласил нас к себе на дачу. Всю нашу группу целиком. Всех нас! — радостно восклицает Адам. — Что за хрень творится с Арвидом последнее время. У него всё в порядке? — кривится Элиас. — Ага, мы не едем, — добавляет Юсеф. — Что?! — стонет Адам в недоумении. — В смысле «что»? Половина из тех парней ввязались в драку сначала с Саной, а потом со мной и Элиасом на прошлых выходных. Где твоя дружеская преданность? — Но! Это ведь отличная возможность для нас сделать столько всего! Вы слышали хоть об одной компании мусульманских ребят, которых бы пригласили на такую крутую и дорогую тусовку? — не сдаётся Адам. — Да что, чёрт возьми, ты несёшь?! — Элиас напряжённо хмурит брови. — К тому же Эвен даже не мусульманин. — Ты понял, что я имел в виду! Просто подумайте о том, сколько крутых видео мы могли бы там снять. Я слышал, у Арвида просто огромный дом. — Мы не едем! — огрызается Элиас. . — Я заметил кое-что сегодня, — Микаэль почти шепчет. Эвен сидит на полу, в то время как Микаэль лежит у него на кровати с запрокинутой назад головой. Они оба в край обдолбанные. Но Эвен всё равно настоял на том, чтобы физически они оставались друг от друга на расстоянии. В конце концов, впервые после того… инцидента, они решили зависнуть вместе — только вдвоём. — Что ты заметил? — спрашивает Эвен, глубоко затянувшись. — Что ты почти всё время молчишь, когда мы все вместе. Ох. Эвен встречается с ним глазами и на мгновение ему чудится, что он сейчас настолько же обнажён, как и его душа. — Ты тоже, — замечает он. — Да, но я никогда и не был особенно разговорчивым, — поясняет Микаэль. — Если честно, обычно мне просто нечего сказать, ничего интересного не приходит в голову. Ты, напротив, всегда был душой компании во время наших общих сборов. А теперь, ты как-будто… Он делает паузу. — Я как-будто что? — продолжает Эвен. Скажи это. Ну скажи же. — Ты как-будто здесь только физически. Но самого тебя больше нет. Эвен отводит взгляд, он не может позволить вылиться наружу хоть толике того, что накопилось в нём за всё это время. Он чувствует себя слишком уязвимым. Он сейчас совершенно беззащитен, да ещё и под кайфом. Так что он, отвернувшись, смотрит в другую сторону. — Я такой же, как прежде, — произносит он, и слова обжигают горло. — Да, где-то внутри, — говорит Микаэль. — Но ты словно боишься быть самим собой, когда мы рядом. . Последующие дни Эвен, как обычно, ходит в школу и старается не думать о том, что Исак едет загород с тринадцатью другими парнями, которые его ненавидят. Он делает всё возможное, чтобы перестать волноваться. Он принимает конспекты, которые для него делает Исак, и решает сосредоточиться на уходе за своей пострадавшей рукой. Так как степень ожога была не слишком высокой, он начинает чувствовать себя лучше уже в течение недели. А всего через несколько дней, он сможет снова вернуться к плаванию. Значит, больше не придётся прохлаждаться на площадке у бассейна в ожидании того, как там якобы случайно появится Исак и сделает вид, что тоже зависает на качелях. Эта потребность быть рядом уже доходит до смешного. Словно, пока они вместе, они перезаряжают батарейки или пускают по венам долгожданную дозу наркоты, без которой их тела больше не могут нормально функционировать. Их до нелепого сильно тянет друг к другу. И сегодняшний вечер — не исключение. Он уже поднимается, чтобы уйти, когда Исак неожиданно выкрикивает «ещё пять минут!», а потом прибавляет «пожалуйста». Пока Эвен садится обратно, из горла вырывается довольный смешок. — Уверен, что справишься без меня во время своего путешествия на снежные горы? — шутит Эвен, заставляя Исака покраснеть. — Со мной всё будет в порядке. Эвен достаёт сигарету. И лишь после второй затяжки он вдруг вспоминает о том, что забыл спросить Исака, не против ли тот. — А с чего мне быть против? — недоумевает он. — Потому что пассивное курение вредит твоему здоровью? Большинство людей от этого не в восторге. — Я не большинство. — Сам куришь что ли? — спрашивает Эвен, подняв бровь и рассмешив Исака. — Нет. Просто я думаю, что все мы в любом случае умрём. — Мрачновато. — Реалистично, — передёргивает плечами Исак. — Сейчас все просто помешались на фитнесе и здоровом образе жизни, все медиа беспрестанно пишут об этом. На деле же, всё это — огромнейшая корпорация, которая пристыжает бедность и воспевает богатство. Суперфуды*, йога, органические ингредиенты и прочие бла-бла-бла в том же духе. Всё это — один большой жирный развод. И люди ведутся на него, потому что по природе своей являются социальными существами и не любят «плыть против течения». — Ну вот, началось… — Я серьёзно. Ты когда-нибудь задумывался о сектах? О том, насколько надо быть слабым и психически, и духовно, чтобы отдать все свои деньги очередному жулику, принявшему обет молчания, и присоединиться к его движению? Насколько нужно быть сломленным изнутри, чтобы позволить какому-то пареньку с бородкой промыть тебе мозги? Члены таких объединений постоянно вызывают всеобщее недоумение, люди часто презирают их. — Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. — Люди обожают смотреть на других свысока и смеяться над беднягами, которых «завербовали» в качестве своих адептов. И сами не осознают, что делают ровно то же самое, что и приверженцы любого культа, причём изо дня в день, да ещё и по несколько раз. Всюду правит коллективный разум. Возьмём, к примеру, то, как формируется общепринятое мнение касательно того или иного вопроса — одному человеку, обладающему в обществе неким авторитетом, достаточно всего лишь высказать мысль, чтобы она уже разлетелась среди остальных со скоростью света. То же относится и к шайкам школьных хулиганов, которые слепо следуют за своим лидером, искренне веря, что это сделает их популярными или гарантирует им безопасность. Нас всех просто зомбируют. Но никому не придёт в голову подумать об этом, когда они видят этикетку с надписью «полезно для здоровья» или типа того. — То есть ты хочешь сказать, что люди, практикующие йогу, на самом деле школьные задиры-сектанты? — фыркает Эвен. — Конечно нет! Хватит выделываться, я серьёзно, — грозно хмурит брови Исак, от чего Эвен, всё ещё сдавленно хихикая, поднимает обе руки вверх. — Я говорю о том, что сейчас в моде ЗОЖ и «правильное питание», из-за чего людям, которым нравится фанта или кока-кола, или которые любят иногда выкурить по сигаретке, становится совестно, будто бы они делают что-то плохое. Да оставьте уже их в покое, пусть они пьют свою долбанную фанту. Возможно именно в эту секунду они чувствуют себя счастливыми. Похоже, что вам доставляют удовольствие ваши отвратные протеиновые коктейли. То же самое и с людьми, которым нравится фанта! — Так значит, ты у нас любишь фанту, — смеётся Эвен. — Я пиздец как люблю фанту, — Исак присоединяется к нему. — А я пиздец как люблю курить. В меру, разумеется. — Ну так и кури, если это делает тебя счастливым. — Но это может убить меня, — говорит Эвен. — Тебя может убить всё, что угодно. — Вот почему большинство философов курят? — Откуда у тебя такая статистика? — Только что сам её выдумал. Они оба ржут ещё какое-то время после этого. И Эвен снова чувствует ту лёгкость в общении, которая впервые вернулась к ним после произошедшего в ночь на Хэллоуин. Это кажется таким правильным. Внутри становится так хорошо и спокойно. — Почему Гераклит? — интересуется он. — Почему ты спрашиваешь? — Просто любопытно, — пожимает плечами Эвен. — Ты ведь знаешь, что можешь просто забить его имя в гугле? — закатывает глаза Исак. — Да, но я-то хочу понять, чем он нравится тебе. — Он никогда не изменял себе, — говорит Исак. — Он был античным философом-досократиком, находящимся на грани мизантропии**. Сам он держался особняком, а труды его были сложными и, зачастую, противоречивыми, из-за чего остальные плохо его понимали***. — То есть он часто менял своё мнение? — Нет. Он утверждал, что два противоположных начала не только находятся в состоянии беспрестанной борьбы, но и образуют собой единство всего сущего. С течением времени одно и то же качество неизбежно переходит в другое, и эта всеобщая связь образуют собой энергию, которая и управляет миром. Что-то вроде этого. — Бессмыслица какая-то, — жмурится Эвен, поднося свободную руку ко лбу. — Да нет же, сам подумай. Ты всегда либо спишь, либо бодрствуешь. Невозможно испытать два этих опыта одновременно, точно также как невозможно в определённый момент времени не испытывать ни один из них. — Чепуха. Ты можешь быть мёртв. — Да, но в этом случае тебя уже не существует. А пока ты жив, ты либо спишь, либо бодрствуешь. — Получается, тебе нравится этот философ лишь потому, что он указал на очевидную разницу между сном и явью и обратил внимание на двойственность всех вещей? Исак одаривает его свирепым взглядом, а Эвен, посмеиваясь, вновь поднимает руки вверх в невинном жесте. — Без обид. — Разумеется, он нравится мне и по многим другим причинам, но какое это теперь имеет значение? Я не собираюсь делиться с тобой тем, что мне дорого, чтобы ты потом надо мной издевался. — Я над тобой не издеваюсь, — хохочет Эвен. — Мне плевать. . Позже той ночью Эвен всё никак не может уснуть, так что он вбивает в поисковой строке гугла имя «Гераклит». И когда он узнаёт о том, что философу дали прозвище «плачущий», то чувствует укол в самое сердце. . Когда после урока физкультуры Эвен оказывается в школьной раздевалке, то краем уха слышит, как двое парней хотят кинуть Исака в замёрзшее озеро, чтобы проверить, охладится ли тот. От этого кровь стынет в жилах. Он слышит звон в ушах и чувствует дрожь по всему телу. Потребность защитить и уберечь Исака разгорается в нём с новой силой. Он не способен её контролировать. Он срывается с места и бежит в аудиторию, где должен вот-вот начаться следующий урок Исака. — Тебе нельзя ехать, — объявляет он прямо перед его одноклассниками. — Прошу прощения? Эвен делает ему знак рукой, чтобы тот подошёл ближе, и они смогли оставить свой разговор между собой. — Давид и Вегард только что обсуждали план того, как они столкнут тебя в озеро! Исак просто смотрит на него, но лицо его не выражает никаких эмоций. — И что с того? — Как это что? Ты не сможешь постоять за себя, если на тебя разом накинутся все эти парни! — говорит Эвен. — Особенно если они окунут тебя в ледяную воду. — Я что-нибудь придумаю. — Тебя что, уже когда-то бросали в холодное озеро? Ты ведь даже не знаешь, как отреагирует на это твоё тело. У тебя может случиться термоудар. — А вот это уже научное заявление, — улыбается Исак. — Из-за меня ты стал интересоваться наукой. Это здорово. — Исак, я серьёзно. Дело дрянь. Я лишь пытаюсь тебя обезопасить. Эти парни просто конченые. Они постоянно устраивают какие-нибудь драки, как-то раз они даже ввязались в разборки с бандой Якудза, с которыми до сих пор враждуют. — Эвен, — перебивает его Исак, подняв вверх указательный палец. — Дыши вместе со мной, хорошо? Можешь сделать это для меня? — Что? — Давай вместе досчитаем до десяти, ладно? — Да ты надо мной прикалываешься, — хмурится Эвен. — Ты просто не оставляешь мне выбора, — закатывает глаза Исак. — Отлично! Тогда не говори мне потом, что я тебя не предупреждал! — Ладно. — Ладно! . — Так, это что ещё за херня? Повтори, что ты сейчас сказал, — Мутта неодобрительно щурится в его сторону. — Я сказал, что еду на дачу к Арвиду, — произносит Эвен, сгорая от стыда на диване у друга. — Э-э, и на хрена тебе это делать? — Адам прав. Там, в горах, мы сможем заснять кучу материала для наших влогов и других проектов, и потом не морочиться с этим зимой, — говорит Эвен. — Вот только Адама там даже не будет, — напоминает ему Мутта. — Всё потому, что вы, парни, пообещали убить его, если он там появится. — Ага, и именно поэтому он прикончит тебя, когда узнает куда ты отправился. — Что ж, я могу просто позвать его с собой, — предлагает Эвен. — Мы уже построили планы на эти три дня, чтобы отвлечь его от этой долбанной вылазки. — Чёрт, — вздыхает Эвен. — В любом случае, я уже сказал Арвиду, что еду. Мутта лишь качает головой, после чего возобновляет игру FIFA, в которую они рубились до этого. — И больше ничего не скажешь? — удивляется Эвен. — А что ты хочешь, чтобы я сказал? Что глупо отправляться вслед за Исаком в это странное и рисковое путешествие и что этим ты его лишь разозлишь? Эвен чувствует, как краснеет. Мутта всегда видит его насквозь. Так что он даже не пытается ничего отрицать. — Просто убедись в том, что у тебя есть план Б. Хорошо? Эти парни — те ещё придурки. — Хорошо. . Исак не сердится, когда видит его на пороге загородного дома Арвида. Более того, он улыбается. И это придаёт ещё больше нежности его тонким, изящным чертам лица, обрамлённым розовым румянцем. — Ты приехал, — он весь светится, придерживая дверь открытой, чтобы Эвен мог зайти внутрь. На нём перчатки и шапка с курткой, в которых он ходит в помещении. — Хм, и ты не злишься? — спрашивает Эвен настороженно. — С чего бы? Эвен недоверчиво щурится в его сторону. — Ты знал, что я приеду, — вдруг осознаёт он. — Догадывался. — Твою ж мать! — Ну, веришь ты или нет, в этот раз я ничего специально не предпринимал, — говорит Исак. — Если конечно не считать того, что я убедил Арвида разрешить тебе поехать, если ты вдруг примешь такое решение. — А что насчёт приглашения для всех остальных моих друзей? — Просто не хотел, чтобы они почувствовали себя обделёнными, — он пожимает плечами. — К слову о твоих друзьях. Микаэль уже здесь. — Что? . — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он Микаэля, оттащив его к углу. — Эм. Участвую в общем выезде на природу? — Ты всё это терпеть не можешь. И людей этих ненавидишь. — Разве я не могу изменить своё мнение? — не сдаётся Микаэль. Эвен напряжённо хмурится, из-за чего вертикальная морщинка чуть выше переносицы прорисовывается со всё более отчётливой глубиной. Круто развернувшись, он твёрдыми шагами направляется к Исаку, который распаковывает вещи в одной из комнат. — Я думал, мы договорились, что ты больше не вмешиваешь ни во что моих друзей? — шипит он. — Или это распространялось только на Мутту? Мне что, нужно просить тебя за каждого по отдельности? — О чём ты говоришь? — моргнув, Исак озадаченно смотрит в его сторону. — Я говорю о Микаэле. Что ты ему такого наплёл, что он вдруг решил поехать? Какой у тебя план на этот раз? — Я вообще не понимаю, о чём сейчас речь! Я ничего не делал! — огрызается Исак, насупившись в привычной оборонительной манере. — О господи! Это ты попросил Давида с Вегардом сказать это, пока я переодевался? Это всё для того, чтобы заманить меня сюда? Или тебе просто нужно было обеспечить моё физическое присутствие где-то поблизости? — Эвен! Перестань кричать на меня. Я ничего не делал! — Это всё ложь! — Эвен! — Микаэль прерывает их, неловко стоя у дверного проёма. — Можно тебя на секунду? . — Мутта предупредил меня, что ты едешь, — объясняет Микаэль. — И я подумал, что кто-то из нас должен прикрыть тебе спину, если вдруг что случится. Понимаешь? — Ты хочешь сказать… — Исак не имеет никакого отношения к тому, что я здесь. Более того, он не очень-то этому обрадовался. Мне вообще показалось, что он выглядел раздражённым, — говорит Микаэль, усмехнувшись. — Блять. . Эвен обнаруживает Исака стоящим под снегом на улице. На нём столько же слоёв одежды, сколько он носит внутри, а его руки в перчатках обнимают горячую чашку с кофе. — Мы можем поговорить? — спрашивает Эвен, полный раскаяния. — Думаю, не стоит, — отвечает Исак. — Почему? — Потому что сейчас я злюсь на тебя. И в такие моменты я говорю тебе неприятные вещи, хоть на самом деле так и не думаю. — Ладно. — Ладно. . Первый день после этого они почти не общаются. Исак всё время держится Арвида или читает где-нибудь на территории, пока остальные ребята бухают и крушат всё вокруг. Эвен же курит травку в компании Микаэля и парочки других парней на улице. Каждый раз он невольно обращает свой взор обратно к окну, у которого Исак уселся с книгой. Тот занял эту стратегически удобную позицию неспроста — хотел проверить, как он. От скамейки Эвен перебирается к костру, который они развели на заднем дворе, оттуда — на кухню, потом — на мансарду. Он просто следует за толпой, но никогда не отходит настолько далеко, чтобы перестать чувствовать Исака. Он играет в карты, садится слишком близко к огню и делает вид, что пьёт шоты вместе со всеми. На определённом этапе несколько парней решают загуглить эскорт-услуги, чтобы проверить можно ли заказать стриптизёрш прямо сюда. Предприняв несколько безуспешных попыток, они начинают переписываться с какими-то рандомными девицами, отправляя им своё местоположение. Хоть Эвен и никогда не признается в этом, но ему удаётся вполне неплохо провести время. В кои-то веки он немного отпускает себя, даёт себе слабину, курит и пьёт чуть больше, чем обычно. Эвен не разделяет ценностей этих людей. Для него невыносимо осознавать, что они разжигают ненависть, поддерживают сексизм, гомофобию, аблеизм, считают себя лучше других и ведут себя так, будто им все должны. И его бесит, что им не приходится беспокоиться о вещах, которые не дают покоя ему. Но он на время абстрагируется от всего этого и старается сосредоточиться на том, чтобы хорошенько отдохнуть, вдоволь посмеяться и устроить себе полноценные выходные без всякой драмы и каких-либо ограничений. Эвен напивается прежде, чем успевает это осознать. Напивается и почти перестаёт себя контролировать. Отправившись на поиски Исака, он обнаруживает его смотрящим что-то на ноутбуке в крошечной комнатке, где помещается одна лишь кровать. — Чего прячешься? — спрашивает он, и в этот момент его лицо, наверняка, расплывается в глупой ухмылочке. — Ты пьян, — делится своим наблюдением Исак, всем своим видом выказывая недовольство. — Нет, я не… Я в порядке, — отвечает он, и проходит вперёд, чтобы сесть с ним рядом. После чего недовольно хмурится, когда замечает, что Исак весь съёжился. — Что ты де… Я не причиню тебе вреда. — А вот себе — можешь, — объясняет Исак, и Эвен обращает внимание на то, что выглядит он неважно, будто бы приболел. — Ты пьян. И велика вероятность того, что ты станешь более спонтанным и импульсивным. Алкоголь затуманит твой разум, ты забудешь о моём состоянии и решишь дотронуться до меня. Эвен делает паузу, чтобы обдумать только что высказанные Исаком слова. — Так вот почему ты сидишь здесь один? Чтобы все эти бухие люди в доме случайно не покалечились? — догадывается он. — Да. — И поэтому ты не пьёшь? Потому что боишься, что можешь перестать мыслить здраво и отслеживать ситуацию? — Да, — на секунду Исак прикрывает глаза, словно у него внезапно закружилась голова. — Это всё, или у тебя остались ещё вопросы? — Почему отдельную комнату выделили лишь тебе одному? Исак испепеляет его взглядом. — Ох, точно, — Эвен хлопает себе ладонью по лбу. — Прости. — Вот видишь? Ты уже начал забывать. — Извини меня. — Тебе лучше продолжить веселиться с остальными. . Эвену становится очень грустно, и на душе у него словно скребутся кошки. Исак делает то же самое, чем последнее время занимался и он. Воздвигает стены между собой и другими, чтобы защитить их, удостовериться в том, что он не причинит им боль. Исак скрывает частички себя настоящего и свои истинные желания в угоду мнимой «нормальности», которой он пытается соответствовать. Чтобы вписаться в среду, быть как все и не расстроить текущее положение дел. И он никогда не жалуется. Он просто изолирует себя от остальных. Глубокая печаль завладевает всем его существом. И когда его в таком состоянии находит Микаэль, Эвен тянется и хватает его за руку. — Ты пьян, — говорит Микаэль, забавляясь. И будь Эвен чуть более трезв, то, наверняка, почувствовал бы себя неловко прямо сейчас. — Так и есть. — Хочешь вернуться обратно в комнату? Эвен кивает головой. — Как считаешь, так случайно совпало, что в этой комнате разместили только нас вдвоём и больше никого? — спрашивает Эвен по дороге туда. — Что ты имеешь в виду? — Ну, то есть, нас намеренно исключили из общей тусовки? Микаэль ржёт, заражая Эвена своим весельем. Он так скучал по его смеху. — А ты о чём изначально подумал? — поддразнивает его Эвен после того, как Микаэль роняет его на диван, на котором им сегодня предстоит спать вместе. — Да ни о чём. Не знаю даже. Но уж точно не о дискриминации. — Да ладно? Мусульманин и его больной биполяркой друг. Естественно все захотят держаться от нас подальше, — хохочет он, чувствуя, как комната начинает слегка пошатываться. — Я просто не мог предположить, что ты достаточно трезв для того, чтобы обсуждать такие глубокие темы. Я думал… — Ты думал, в моих словах есть какой-то гейский подтекст? — вырывается у Эвена до того, как он успевает передумать. Рано или поздно им всё же придётся об этом поговорить. Так что почему бы не сделать этого прямо сейчас, раз уж он всё равно пьян. — Нет, это не то, что… — бормочет Микаэль, запинаясь. Эвен видит, насколько ему некомфортно, но уже хочет, наконец, выбить из него правду. Он принимает вертикальное положение и пододвигается чуть ближе к Микаэлю, теребящему собственные руки. — Почему ты здесь, Мика? — говорит Эвен. — В каком смысле? — Микаэль смотрит на него своими огромными оленьими глазами, и Эвен чувствует, как что-то обрывается у него внутри. Когда-то он любил эти глаза так сильно. Так чертовски сильно. — Это Мутта попросил тебя поехать со мной или ты сам вызвался? — Эвен… Эвен берёт его руку и сжимает в своей собственной. Он вот-вот заплачет. В этом нет никакого смысла, но ему хочется просто взять и разрыдаться, биться в истерике до того момента, пока он не начнёт задыхаться. Пока вокруг больше не останется воздуха. Воспоминания о прошлом вновь поглощают его, пожирая изнутри. Безответная любовь, томление и тоска, отказ, боль утраты… Он был опустошён, прожжён изнутри, и ему было необходимо сделать так, чтобы всё остальное сгорело вместе с ним. — Пожалуйста, скажи мне! — голос ломается против его воли. — Прошу тебя. — Конечно же это был мой выбор, Эвен, — отвечает Микаэль, в его взгляде читается столько нежности и доброты, и он сжимает руку Эвена в ответ. — Ты мой лучший друг. И если ты по своей глупости решаешь отправиться непонятно куда, то я еду вместе с тобой. Эвен не успевает включить голову и хорошенько подумать. Это не в ходит в перечень действий, на которые он сейчас способен. Его сердце вот-вот разорвётся, а из глаз уже текут слезы, так что он даже не пытается привести свои мысли в порядок. Он просто накрывает руками лицо Микаэля и целует его. Он целует его так же, как в ту ночь, когда всё сгорело — рука обхватывает его челюсть, сердце уходит в пятки, губы накрывают другие, крепко сомкнутые. Эвен целует его и этим заново разбивает себе сердце. В этот раз Микаэль не отталкивает его к тому моменту, как его спина касается стены. Не кричит ему в лицо и не матерится, рассыпаясь в оскорблениях. Он не делает ничего из этого, но его губы всё ещё неподвижны и плотно сжаты между собой. Это поцелуй из жалости. Эвен чувствует, как напрягается каждый мускул Микаэля, как всё его тело отторгает их близость, как он изо всех сил заставляет себя не двигаться с места, беспокоясь о том, что Эвен вновь потерял свой рассудок. Он думает о том, как Микаэль посмотрит на него, когда Эвен, наконец, прекратит попытки залезть к нему в рот в слабой надежде пробудить в нём хоть что-нибудь, и отстранится. И его бедная измождённая душа просто не может вынести этих тяжёлых мыслей. Он не знает, как разорвать этот односторонний поцелуй. Так что Исак делает это за него. — О господи! — вскрикивает он, стоя у прохода в комнату, и в этот момент Микаэль и Эвен отпрыгивают друг от друга сразу на пару метров. — Я… Я не хотел. Э-э, прощу прощения! Извините меня! Он мигом закрывает за собой дверь, а Эвен хватается руками за голову. — Боже! Блять! Вот чёрт. Прости меня! — умоляет он. — Микаэль, пожалуйста, прости меня! — Всё нормально. Эвен… — Боже мой! — Хэй. Всё в порядке. Я клянусь! Эвен, посмотри на меня! — просит Микаэль. Он помогает себе руками для того, чтобы Эвен, наконец, поднял взгляд. — Всё хорошо. Обещаю, что не стану держать на тебя зла. Ты немного пьян. Такое случается. Он никогда меня не захочет,— думает Эвен про себя. Микаэль — единственный человек, который знает, что его привлекают парни — теперь уже дважды невольно испытал на себе всю силу его сердечных привязанностей. И хотя его реакция была гораздо лучше первой, на душе от этого ничуть не легче. Микаэль никогда его не захочет. Эвену придётся принять это и начать двигаться дальше. — Я вообще не уверен, что всё ещё нравлюсь тебе в этом смысле, — шутит Микаэль. — Я буквально засосал тебя только что. — Да, но теперь всё было иначе. — В каком смысле? — Как будто в этот момент ты думал о том, как целуешь кого-то другого. . Эвен застаёт Исака в ванной комнате, где тот чистит зубы. Он весь красный до невозможности, впервые давно привычный румянец горит на его щеках с такой силой. Он смотрит потухшим и слегка осоловелым взглядом, волосы его липнут ко лбу. Он выглядит нездоровым. И взволнованным. Раковина достаточно большая, чтобы они оба могли уместиться возле неё, так что Эвен становится рядом и тоже начинает умываться. Он гадает, как Исак откомментирует то, чему только что стал свидетелем. Удивлён ли он? Приходило ли ему такое на ум до этого? Представлял ли он когда-нибудь Эвена, целующего других парней? Он задаётся вопросом о том, как философы относились к геям и прочим представителям ЛГБТК+, и кого из древних мудрецов процитирует Исак в этот раз. Ему не даёт покоя мысль о том, что же Исак так тщательно продумывает у себя в голове прямо сейчас. — Не знал, что ты… — начинает Исак, заставив его содрогнуться, после чего останавливается прямо посреди фразы. — Что я что? — Такой, — закончив предложение, Исак сплёвывает в раковину и пускает воду из крана. — Такой — это какой? — Ну, что ты… — он нервно сглатывает. — Гомосексуалист. Гомосексуалист. Эвен не понимает почему, но его до ужаса смешит то, как Исак произносит это слово. Сама святая простота. И вместе с тем, сказанное порождает в нём тревогу и беспокойство. Такой. Гомосексуалист. Словно бы он занимается чем-то позорным и непристойным. Он ещё никогда и ни с кем это не обсуждал, даже с самим собой. И ему не хотелось бы, чтобы Исак стал первым, с кем он разделит это. Он надеется, что Исак не спросит его, к кому он себя относит. — Что бы там ни делал в своё свободное время, ты должен знать, что я не такой, — говорит Исак, и это вмиг возвращает его обратно в реальность. Что. — Что? — Не гомосексуалист, — произносит Исак с каменным лицом, ни разу даже не взглянув на Эвена. — Я не гомосексуалист. Просто хочу сразу прояснить ситуацию. — Эм, окей. Я никогда и не утверждал обратного. — На случай, если ты вдруг неверно истолковал то физическое притяжение, что есть между нами, — объясняет Исак. — Этому есть научное объяснение, не имеющее никакого отношения к гомосексуализму. Научное объяснение, не имеющее никакого отношения к гомосексуализму. Эвен разрывается между тем, чтобы разразиться истерическим смехом и выбежать вон из комнаты, громко хлопнув дверью. — Я всё понял. — Отлично. Эвен уже собирается выйти из ванной, когда вдруг решает добавить кое-что ещё. — Для парня с таким блестящим умом, мыслишь ты весьма ограничено. Исак выглядит так, словно вот-вот взорвётся. . — Кому-то придётся делить комнату с Исаком, — объявляет Вегард, высокий рыжеволосый и до жути самодовольный парень, который выглядит так, будто ему давно за двадцать. — Эм, зачем это? — возмущается Арвид. — Мы всё рассчитали. Дома на всех хватит места. — Давид только что заблевал диван, а потом ещё и кровать, так что свободных коек у нас осталось мало. На пол все лечь тоже не смогут, потому что у нас недостаточно покрывал. — Чувак, какого хера? Ничего, поспишь на грёбаном полу. Всё равно на каждой тусовке прямо там и вырубаешься, — огрызается Арвид, и Эвен не понимает, с каких пор он начал заботиться о том, чтобы Исаку было комфортно, и с чего вообще началась их странная дружба или, может, партнёрство. — Почему это мы должны спать на полу, а ему одному достаётся целая двуспальная кровать? — Чтобы ты не обжёгся, пока будешь спать, кретин! По комнате проходит волна протестов, ещё несколько человек высказывает своё недовольство. Исак выглядит раздражённым, но, по крайней мере, он не паникует. Он о чём-то размышляет. Эвен не спутает это его выражение ни с каким другим. — Само собой, я готов подвинуться, — произносит Исак, очевидно определившись с дальнейшим планом действий. — Я буду держаться своей половины постели и надену на себя куртку. Я уже делал это прежде. — Вопрос не в том, согласен ли ты или нет, дружище. А в том, кто будет готов пойти на такой риск, — говорит Вегард, и Эвен ненавидит его сейчас, заметив, как сильно сжалась челюсть Исака на этих словах. — Уверен, с этим проблем не будет, — отвечает Исак спокойно. — Так ведь, Эвен? А? — Ты же не против того, чтобы расположиться со мной в одной комнате, верно? — повторяет Исак, пронизывая его своим взглядом. Такое ощущение, что Исак бросает ему вызов. Этому есть научное объяснение, не имеющее никакого отношения к гомосексуализму. Эвен понимает, что нужно держаться от него подальше, и в то же время он чувствует, как у него подкашиваются коленки от одной лишь мысли о том, чтобы разделить постель с Исаком, чтобы провести всю ночь, будучи окутанным его теплом с ног до головы. — Не вопрос. . — Не дури. Ты будешь спать на полу, — говорит Исак, как только они добираются до его комнаты и закрывают за собой дверь. — Что, прости? — Я ворочаюсь во сне. И могу тебя просто напросто изуродовать. Лучше тебе даже не приближаться, — передёргивает плечами Исак. — А почему бы тебе не поспать на полу? — Прощу прощения? Я первый получил эту комнату. И вообще спланировал всю эту поездку! — И в этой ситуации мы оказались тоже из-за тебя, — замечает Эвен. — Да, я вынужден был сделать это, чтобы отвести от себя всеобщее внимание. Я смог так далеко зайти и не хочу, чтобы все мои усилия пошли насмарку. — Какие ещё усилия? — щурится Эвен. — Никакие, — Исак отмахивается от него, после чего вручает ему подушку. — Вот, и возьми мои покрывала, мне они всё равно не нужны. — У меня больная спина, — делает попытку Эвен. — Мне плевать! Мы не будем спать в одной постели! — недовольно восклицает Исак. — Потому что ты не гомосексуалист? — Да пошёл ты! — Боже мой. А тебя, я смотрю, и впрямь сильно задела эта тема. Не так ли? — Заткнись! . Эвен проводит на полу от силы пять — поистине мучительных — минут прежде, чем Исак, тяжело вздохнув, приглашает его к себе на кровать. И он не может его за это винить. Эвен и сам уже был на грани того, чтобы вскочить на ноги и самому отвоевать себе место. Это невозможно объяснить, но чем меньше расстояние, разделяющее их друг от друга, тем сильнее потребность быть ещё ближе. Она переполняет всё его существо, и у Эвена есть подозрение, что Исак дышит так трудно по той же причине. — Какие мощные силы притяжения нынче ночью. Люблю Науку, — шутит Эвен, забравшись в постель и натянув на себя одеяло. — Никакой болтовни! — грозится Исак, после того, как надевает на себя дутую куртку с перчатками и ложится обратно. — А это ещё зачем? — Чтобы я случайно не обжёг тебя. Сказал же, я много ворочаюсь во сне. После этого Эвену становится немного совестно. Для того, чтобы разместить его, Исаку пришлось укутаться в жаркую одежду и всю ночь испытывать неудобство. Эвен хочет сказать ему, что он обжёг его лишь единожды, но он и сам уже в этом не уверен. Он не хочет, чтобы Исаку пришлось переживать об очередном несчастном случае, связанном с ожогами. Так что он поворачивается в противоположную сторону — чтобы они оказались друг к другу спиной — и пытается заснуть. . Во сне Эвен видит рыжие языки пламени и персиковые закаты. Они предстают то в ярких и насыщенных цветах, то переливаются спокойными, пастельными оттенками. По телу растекается тепло и спокойствие. Он бредит о щеках с ямочками и мягких белых кудрях. О голых предплечьях, барабанах, капельках пота и майке с группой Ramones. Грезит о слезах, которые не должны были пролиться, о руках, обвивающих его шею и спину. О зелёных глазах, подрагивающих от удовольствия ресницах, о губах, невольно раскрывающихся на встречу его собственным так, словно ещё никто прежде не посягал на них. О ладонях, молящих взять их в свои, о коже, жаждущей поцелуев. По телу растекается тепло и спокойствие. Эвен грезит о нём. Эвен просыпается от того, что слышит как Исак тихонько поскуливает возле него, разжигая внутри пламя, охватившее всё его существо. Твою ж мать. Эти нежные стоны разгоняют кровь, и она приливает к самым неловким местам. Ему приходится собрать всю свою волю в кулак, чтобы остаться на месте и не развернуться, игнорируя бешено стучащее сердце, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди. Я что, всё ещё сплю? Бесстыдные звуки, которые издаёт Исак, становятся всё более отчётливыми, рождая в голове у Эвена те мысли, о которых он думать не должен. Ему снится эротический сон? Он часто видит такие? Это из-за того, что он делит постель с Эвеном? У него вообще бывают мысли сексуального характера? Может ли он трогать себя? В сознании ли он? Убьёт ли он Эвена, когда проснётся? Исак, наверняка, и представления не имеет, до чего доводит лежащего рядом Эвена. Скорее всего, он фантазирует о какой-нибудь девчонке, которая слушает хэви-метал или, возможно, увлекается мангой. Как знать. В любом случае, Эвен здесь ни при чём. От слова совсем. — Эвен… — хнычет Исак, и у Эвена начинает плавиться мозг. Кровь устремляется в южном направлении, и Эвен думает о том, что ему придётся объясняться с Исаком, когда тот проснётся. Блять. — Эвен, пожалуйста! Боже правый! — Эвен… Не выдержав, Эвен переворачивается. И он не уверен, что именно ожидал увидеть, но уж точно не это. Не всего взмокшего, полностью проснувшегося Исака, который выглядит так, словно и впрямь серьёзно болен. У него жар и, кажется, словно ещё немного, и он отключится. — Исак! — Эвен вскакивает прямо на кровати, и, наверное, он ещё никогда не смотрелся настолько дико: с ошарашенными и полными беспокойства глазами и внушительной эрекцией. — Я не могу дышать! — Чёрт! — Эвен подползает к нему на коленях, чтобы высвободить от ненужных слоёв одежды. Он тянется к его рукам, а затем хмурится, когда Исак дёргается, уклоняясь от прикосновения. — Ты весь горишь! Дай мне снять всё лишнее! — Нет, — протестует Исак, но выходит у него слишком слабо. — Нет! Я обожгу тебя. — Не обожжёшь, — настаивает Эвен, закинув за Исака одну ногу и оседлав его сверху. На секунду он забыл о своём возбуждении. — Какого хера! — вопит Исак, и Эвен предпочитает думать, что это из-за самой позиции, а не из-за того, что так сильно выпирает между ног. — Лежи смирно, — командует Эвен, после чего стягивает с Исака перчатки. — Как ты вообще можешь так спать? — Заткнись! — Исак начинает пыхтеть, но это больше похоже на стон. И Эвен чувствует себя таким слабым прямо сейчас. Настолько слабым. — Слезь с меня, извращенец! Значит дело всё-таки в стояке. Перевалившись на одну сторону, он начинает расстёгивать молнию на его куртке. — Прекрати немедленно! — Не переживай! Ты не причинишь мне вреда. — Нет! — возражает Исак, а Эвен наблюдает за тем, как в этот момент размыкаются его губы и выгибается спина. Ничего себе. Эвен прекращает свои действия, всё ещё держа пальцы на молнии. Это глупо, но он думает о том, игрался ли кто-то с молнией Исака прежде. — Пожалуйста… — вновь стонет Исак, и внутри всё начинает полыхать с новой силой. — Пожалуйста, что? — Какого чёрта ты хочешь? Чтобы я тебя «господином» назвал или что? — Чего?! Я спросил, что тебе нужно, чтобы я сделал! — изумляется Эвен, и если бы Исаку не было больно в этот момент, он зашёлся бы в истерическом смехе. — О боже! — Сейчас я сниму с тебя куртку, хорошо? Исак кивает, зажмурив глаза и закрыв лицо правой рукой. Эвен изо всех сил старается расстегнуть куртку как можно быстрее, но из-за звуков, которые продолжает издавать Исак, делать это невероятно сложно. Эвен не может сосредоточиться, и когда ему всё же удаётся одолеть молнию, у него дрожат пальцы. — Сейчас я высвобожу твои руки, ладно? — Ммм... да. Ему больно. Это НЕ какая-нибудь забава для него. Напоминает Эвен сам себе. Но каждый раз, когда он касается тела Исака, будь то его кисть, его рука, его живот, его бока, его грудь, тот выгибает спину и хватает ртом воздух, размыкая губы и выглядя при этом самым что ни на есть непристойным образом. Он что, получает от этого удовольствие?! Эвен добирается до свитера и размышляет над тем, может ли снять и его тоже. Он видит, что под ним у Исака ещё есть футболка, так что решает попробовать. Сначала он высвобождает рукава, потом стягивает одёжку ему через голову, и вот уже Эвен пытается приподнять Исака за спину, чтобы вытащить из-под него куртку, как вдруг тот резко закидывает руки ему на шею и притягивает его к своей груди. Его окутывает теплом. И прошибает электрическим током. Горит его сердце, но не тело. Теперь Эвен научился видеть разницу. Исак не обжигает его прямо сейчас. Он обдаёт его своим жаром, приглашает его к себе, обволакивает его своим теплом, ищет в нём утешения, просит облегчения, молит об избавлении. Исак держится за него изо всех своих сил, и Эвен хочет подарить ему целый мир. — Мне больно! Мне так больно, — скулит он. — Обними меня, пожалуйста. И от этого признания, уязвимости, полной потери контроля у Эвена разрывается сердце. Исак никогда бы не попросил его о таком, не будучи лишённым самой возможности дышать, быть. — Блять… — выдыхает Эвен перед тем, как обвить руками его спину, поднимая и перекатывая его на себя таким образом, чтобы тот оказался сверху. Меньше всего он хотел бы его раздавить. А потом он обнимает его. Обнимает так крепко, что чувствует, как ломит собственные кости. Эвен запрокидывает на него ноги и прерывисто вздыхает, когда Исак обхватывает его со всех сторон, продолжая дрожать и всхлипывать. — Пожалуйста, — снова просит Исак, и Эвен не знает, чего он хочет, не знает, что ему нужно, так что он проводит ему по спине рукой, успокаивая его, пытаясь растереть ту боль, что завладела им. Эвен сжимает его в своих объятьях, гладит его, качает его на руках до тех пор, пока у Исака не выравнивается дыхание, пока Эвен не остаётся единственным, кто не может перестать трястись. Обеспокоенный фактом своего возбуждения и полнейшим отсутствием самоконтроля, Эвен перекладывает Исака обратно на его сторону кровати, когда тот засыпает, а сам выходит прогуляться и подышать воздухом. . Утром Эвен возвращается к завтраку. Он весь продрог и чувствует себя полным идиотом из-за того, что заснул прямо у дерева. Когда он заходит в дом, те несколько человек, что уже встали, как-то неоднозначно на него смотрят. Кто-то подозрительно ухмыляется, остальные же выглядят так, будто чем-то встревожены. — Что такое? — хмурится он. — Чувак, ты чего, трахнул Вальтерсена прошлой ночью? — спрашивает Вегард, от чего два парня позади него тут же прыскают со смеху. — Что?! — Эвен едва не давится воздухом. — Что это были за стоны, бро? Да и каким образом, чёрт подери? Вы вместе смотрели порно или что? Может, ты трогал его в перчатках? — стебётся Арвид. — Да что за хрень ты несёшь? Ему было плохо, придурок! — шипит Эвен, после чего покидает гостиную, чтобы и впрямь проведать Исака. . — Так ладно, какого чёрта ты творишь вообще? — Микаэль неожиданно набрасывается на него из ниоткуда, так что ему приходится поставить свои ботинки обратно к двери. — Я отправляюсь в ближайший город, чтобы купить Исаку лекарства, — сообщает Эвен. — Попроси кого-нибудь из парней подвести тебя. — Да там настоящий снегопад. Они не смогут вести машину в таких условиях. — А с чего ты взял, что ты сможешь идти? — Да ладно тебе, ничего страшного в этом нет. — Не правда! Ничего страшного нет в том, что Исак сейчас хреново себя чувствует. Он только что сказал тебе, что может спокойно дождаться пока кто-то из домашних привезёт ему препараты, которые он забыл взять с собой. — Этот парень врёт как дышит. Я спал рядом с ним вчера. И знаю, что дело серьёзное. И ему очень больно. — Но с чего ты взял, что это твоя забота? Зачем ты пытаешься горы свернуть ради того, чтобы достать ему обезболивающие? Это глупо. Что если ты упадёшь и повредишь себе что-нибудь? — негодует Микаэль. — Дай мне хотя бы пойти с тобой. — Нет, ты должен остаться здесь и присмотреть за ним. Я не доверяю этим ублюдкам. — Эвен… — Микаэль. Со мной всё будет в порядке. Я вернусь через пару часов, ладно? . Эвен осознаёт то, настолько глупым бы его решение, где-то на двадцатой минуте своего «путешествия» вниз по склону горы. Он больше не чувствует ни пальцев рук, ни собственного лица, ни само собой плетущихся ног, и единственное, что он продолжает испытывать со всей ясностью и отчётливостью — это охватившую всё тело реальную физическую боль. Ещё тревожней становится от того, что снег заметает прямо в ботинки, где тот стекает прямо по щиколоткам, и что впереди нет ни одной обозримой тропы, которой можно было бы держаться, не говоря уже о том, что из-за метели он едва ли видит, в каком бредёт направлении. Он пробирается сквозь сугробы, волоча за собой свои длинные и безжизненные конечности и, несмотря ни на что, продолжает движение, шаг за шагом. Он всё идёт, и идёт, и идёт, пока дышать не становится слишком трудно, пока мысли не начинают мешаться и путаться. Эвен гадает, сколько времени пройдёт прежде, чем люди смогут найти его тело посреди этой нескончаемой белой пелены, если сейчас он остановится и ляжет прямо тут. Прикидывает, сколько времени пройдёт прежде, чем они хотя бы заметят его отсутствие. Он думает о Микаэле, который не хотел его отпускать. Возможно он почувствует облегчение, узнав, что Эвена больше нет, что в этот раз всё получилось. Ему больше не придётся притворяться, что он нормально относится к тому, что человек, который должен быть его лучшим другом, всё время пристаёт к нему, игнорируя все границы. Он сможет, наконец, перестать делать вид, что Эвен ему не безразличен. Эвен думает о своей матери, о том, что застряв с ним, она стала несчастной. О том, что её муж — его отец — оставил их из-за него. И что, несмотря на это, мама никогда и ни в чём не винила его, ни разу. О том, что она безоговорочно и безусловно любит его, забыв о самой себе. Эвен думает о ней. А ещё о своих друзьях, которые шутят о том, что он сумасшедший и при этом нянчатся с ним, как с фарфоровой куклой, которая в любую секунду может сломаться. Поражается тому, насколько же надо быть низкого мнения о самом себе и ни во что себя не ставить, чтобы, бросив вызов снежной буре, отправится за лекарствами парню, который его презирает. Он мысленно пересчитывает свои шрамы и следы от порезов, ощущая, как гудит его кожа в ожидании следующих. Он думает о том, насколько он слаб. О том, что собственная голова не даёт ему нормально жить. О том, насколько фальшиво всё что он делает, о том, насколько одиноким и нелюбимым он себя чувствует. О том, как он не верит, что кто-то когда-либо сможет полюбить его за то, какой он есть на самом деле, и что ему придётся носить на себе эту маску до самого конца, до гробовой доски. Эвен не просто так не любит холод. Он всегда навевает на него тоску, пробуждает гнетущие мысли. Напоминает ему обо всём, что не в порядке, обо всём, что не так с ним. Плачущий философ. Эвен гадает, кто разбил Исаку сердце, и та ли это сущность, что разбила его собственное. Эвен опускается на колени прямо на снегу. Слёзы на его щеках замёрзли, прекратившись в ледышки, а иные осели инеем прямо на ресницах, создавая довольно болезненные ощущения. Он не должен плакать на таком холоде. Не должен. Но от этого становится так хорошо, так приятно. Какое же это сладостное облегчение. Столь желанное избавление… Ещё с минуту Эвен развлекает себя мыслью о том, чтобы сдаться, после чего поднимается обратно на ноги. Его мама и друзья не переживут, если с ним что-то случится. А Исаку очень нужны лекарства. . Когда Эвен добирается до города, его пронзает дикая головная боль, и кто-то из местных вызывается отвезти его обратно вместе с добытыми препаратами. Однако, ему не выпадает шанса отдать их Исаку. И даже возможности просто его проведать. Потому что ровно в тот момент, когда Эвен достигает дома, он падает ничком прямо на землю. . Когда Эвен просыпается на диване, который изначально предназначался для них с Микаэлем, его всего трясёт. Скорее всего, это из-за переохлаждения, объясняет Микка. По его словам, Эвену нужно повысить температуру, посидев в горячей воде. — Исак в порядке? — спрашивает он. — Кому какое дело, Эвен?! Почему ты не развернулся и не пошёл обратно, когда увидел, насколько всё плохо. Какого хрена?! Эвен просит Микаэля набрать ему ванну. Но даже приняв её, он всё ещё дрожит. Голова до сих пор раскалывается напополам. И он по прежнему чувствует себя просто ужасно. Правда, когда Арвид говорит ему, что то, что он сделал для Исака было круто, он испытывает нечто сродни гордости. Через какое-то время он снова отключается. И, на этот раз, Эвен бредит о белых облаках, снежных горах и холоде, пронизывающем тело до самых костей. Он встречается с собственными демонами, со своими самыми глубинными страхами. Ему снится, что он бросает всё и сдаётся. Эвен идёт ко дну, погружаясь всё ниже и ниже, и ниже. И он может только надеяться, только молиться какому бы то ни было божеству, наблюдающему за ним с небес, что это временно и скоро пройдёт, что это не очередной депрессивный эпизод, не самый плохой из них, что это всего лишь последствия гипотермии. . Микаэль приносит ему поесть, после чего пытается убедить его созвониться с мамой по фейстайм. Эвен отказывается, потому что не хочет, чтобы она видела его в таком состоянии. Его перекладывают в комнату к Исаку, так как для восстановления ему нужно как можно больше спать, а делать это на диване, вокруг которого постоянно ошивается пьяный народ, довольно затруднительно. Однако, это не особо его волнует, как, впрочем, и отсутствие в комнате Исака, а также любые варианты его возможного местонахождения. Он фокусируется на том, чтобы отключить в голове все мысли. Исак, между тем, находит его сам. Он приходит где-то ближе к вечеру, садится на край кровати и просто смотрит на него. — Зачем ты это сделал? — спрашивает он наконец. — Тебе было больно, — бормочет Эвен в ответ. — Твою же мать, Эвен! — негодующе стонет он, и выглядит при этом почти смущённым, почти счастливым. — Назови самое милое из того, что для тебя когда-либо делали? — задаёт вопрос Эвен, натянув одеяло до самого подбородка. Ему всё ещё слишком холодно. — Один человек пешком спустился с горы ради того, чтобы достать мне обезболивающие. Эвен улыбается. — Это хорошо. Я азартный и люблю конкуренцию, — вяло шутит он. — А ещё безрассудный, опрометчивый, глупый, и такой сложный, что я никогда не знаю, чего ты хочешь: обнять меня или ударить. — Наверное, в большинстве случаев и то, и другое. Единство в противоположностях, верно? Так говорил твой парень, Гераклит. — Он не мой парень! — закатывает глаза Исак. — Расскажи мне, почему тебе так нравится этот Плачущий Философ? — Ты прочитал про него. — Да, — соглашается Эвен. — Так почему же? — Потому что мне кажется, что он такой же, как я. . После этого Эвен засыпает и, когда он снова приходит в себя, то чувствует, как кто-то очень тёплый прижимается к нему из-за спины, согревая его. ИСАК. Эвен лежит в кровати с обнажённым торсом, в то время как Исак, полностью одетый и, как обычно, закутанный во всё что только можно, согревает его, проводя спрятанными в перчатки руками по его голым плечам. «Ты не причинишь мне вреда». Исак не обжигает его. Он согревает его своим теплом, прикасается к нему, разжигая изнутри, дарит ему покой и ласкает душу. — Исак. — Знаю, знаю. Но я уверен, что не обожгу тебя, если останусь во всей этой одежде и буду продолжать концентрироваться. К тому же, ты всё ещё дрожишь, и всё, что может поднять твою температуру… — Исак, — вновь повторяет Эвен, на этот раз для того, чтобы остановить поток его мыслей. — Да? — Сними перчатки. — Что? — Доверься мне, — шепчет Эвен. — Ты не причинишь мне вреда. Я это точно знаю. Просто сними их. Немного поколебавшись, Исак всё же выполняет его просьбу. Обнаружив, что при легчайшем касании указательным пальцем Эвен не морщится от боли, он воодушевляется и начинает трогать его более целенаправленно. — Как такое возможно?! — восклицает он, и кажется, что ему не хватает воздуха. Думаю, я был создан для тебя, а ты — для меня. Эвен снова отключается и, проснувшись, обнаруживает себя распластанным на груди у Исака. Уткнувшись лицом в небольшую выемку у него на шее, Эвен медленно вдыхает носом воздух. Ему не больно. Их расположение лишь приятно греет кожу. Исак тоже спит, и Эвен задумывается о том, был ли он в сознании в тот момент, когда они улеглись таким образом. Уже совсем поздно, по крайней мере, если судить по тому, что весь дом затих и наступила полная тишина. . — Он писал, что огонь есть Начало всего, — говорит Исак, когда снова открывает глаза и они ложатся параллельно друг другу. — Первоначальная причина мира, главный элемент, из которого всё произошло и который управляет всем остальным. Думаю, именно поэтому он мне так нравится. — Кажется, теперь он мне тоже нравится, — замечает Эвен. Огонь. Для него Огонь является центром Вселенной. — Этот плачущий философ. — Ага. — У меня тоже есть чувство, что он такой же, как я, — делится Эвен. — Правда, по большей части это из-за его любви пострадать. Исак смеётся, после чего переворачивается на бок, чтобы взглянуть на него. И в приглушённом лунном свете, проглядывающем сквозь оконные стёкла, его ресницы кажутся до невозможности длинными. — Нам надо поспать, — шепчет Исак, стыдливо улыбаясь, словно он знает, насколько сильно Эвен хочет его прямо сейчас. — Да. Надо. . Они вновь просыпаются посреди ночи, полыхая в объятьях друг друга. Исак остался в одной майке и теперь лежит напротив обнажённой груди Эвена. Он зарылся лицом ему в шею, судорожно втягивая воздух, в то время как Эвен мягко поглаживает его по спине, проводя руками то вверх, то вниз, и тем самым извлекая едва различимые сладкие стоны из уст Исака, который отзывается на каждое прикосновение, реагирует на любое, самое незначительное движение. Этот мальчик настолько голодный до ласки, что Эвену просто хочется выть. — Я ничего не понимаю! Я схожу с ума! — хнычет Исак ему в ухо, впиваясь голыми пальцами Эвену в бок. — Ты не всегда меня обжигаешь. — Но почему? — недоумевает Исак, проводя носом вдоль линии его челюсти, заставляя Эвена держатся за него ещё крепче. — Этому есть научное объяснение, — отвечает Эвен просто потому, что не знает, что ещё сказать, всецело поглощённый их близостью, обуреваемый неприкрытым желанием, страстью и переполняющей всё его существо нежностью. — Нам нужно больше экспериментировать. — Да, — выдыхает Исак, мягко касаясь губами ключиц Эвена, без малейшего намёка на то, чтобы собрать ими выпирающую там кожу и покрыть её поцелуями. Он лишь водит по ним ртом, продолжая трепетать и выгибаться в объятьях Эвена так, словно всё ещё до конца не может поверить в происходящее. Эвен видит, что всё это для него в новинку. — Мы должны заниматься этим чаще. — Этим, — повторяет Эвен. — Наукой. — Именно, — соглашается Исак, запуская руку Эвену в волосы и тонко поскуливая в тот момент, когда Эвен обхватывает его руками за талию и вплотную притягивает к себе. — Этому есть научное объяснение, не имеющее никакого отношения к гомосексуализму. Эвен заходится в приступе хохота, и они жадно цепляются друг за друга до тех пор, пока оба не отключаются. Когда, наконец, рассветает и Эвен вновь открывает глаза, их конечности всё ещё переплетены между собой, и собственное сердце ещё никогда не казалось ему таким наполненным. Исак прекрасен по утрам, он выглядит простым и безмятежным, и пока Эвен смотрит на него, что-то сдавленно сжимается у него внутри. Исак улыбается во сне, развернувшись к Эвену лицом. И он ни за что на свете не хотел бы разбудить его сейчас, нарушив эту идиллию. Так что он продолжает тихонько наблюдать за ним, мягко касается кончика его носа, заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. Исак просто очарователен, когда ничего не замышляет, и у Эвена перехватывает дыхание, он сходит от него с ума, словно мальчишка. Исак придвигается ближе, вплотную прижавшись к нему своим телом, и тогда Эвен замечает. Оу. Это что… стояк? В ту же секунду, как мысль оседает у него в голове, Исак широко распахивает глаза, и Эвен видит, что в них отражается ужас и смятение. Сквозь зелёную радужку сочится отчаяние, боль, замешательство, зарытые глубоко внутри, противоречивые эмоции. Эвен ощущает его стыд. Слышит его сомнения. Чует его страхи. «Я не такой. Я не гомосексуалист». Исак кажется до смерти перепуганным, словно из него силками вытащили его самую страшную тайну. Такое чувство, словно ещё немного и он взорвётся, словно вот-вот разрыдается. Исак. Плачущий философ. Насколько же тебе грустно? Насколько тебе одиноко? . Эвен хочет прикоснуться к нему, успокоить его, сказать, что всё в порядке, что ему абсолютно нечего стыдиться, что всё будет хорошо, что его отец не бросит их, что его мать не станет несчастной, что сестра не перестанет его любить, что друзья не покинут его, что всё правильно, всё нормально. Но Эвен не может убедить в этом даже самого себя. И, теперь, когда Исак начинает плакать прямо там, на кровати, у него на руках, его взгляд не пустой. Он опустошённый. Плачущий философ. Эвен уже собирается дотронуться до него, когда Исак, вдруг, отталкивает его от себя рукой, после чего выбегает вон из комнаты, продолжая сдавленно всхлипывать. Так что он остаётся лежать на спине, потрясённый и запыхавшийся, с красным отпечатком ладони Исака у себя на груди. Ему больно. Больнее, чем было тогда, на Хэллоуин, когда Эвен первым дотронулся до него. Вот только сейчас Эвен обжёгся не по своей вине. На этот раз, его обжёг Исак.