(Bobi Andonov — Smoke) Если ты — наркодилер, тогда я твоя заначка Если ты — огонь, тогда я твой пепел Малыш, я буду у тебя первым, а ты станешь моим единственным И у нас всё получится, потому что я не могу сказать тебе нет Но я боюсь обжечься, подойдя к тебе слишком близко Теперь ты получишь от меня всё, что хочешь, Потому что я скоро сорвусь Малыш, только не заставляй меня торопиться Я хочу спасать тебя медленно И вдыхать тебя, словно дым
Эвен чувствует, как кружится голова, закипает кровь, сердце отстукивает в такт в музыке, тело начинает двигаться само собой. Оно больше ему не принадлежит. Его глаза больше не могут смотреть ни на кого другого. Он так пьян, интересно, заметил ли это Исак, который попивает сок у балкона, стоя вместе с Саной. Я поговорю с ним. Эвен делает несколько шагов, и вот он уже посреди комнаты, затем он останавливается в паре метрах от маленькой терраски, чтобы обдумать слова, которые скажет сейчас Исаку. Действовать не по сценарию — не лучшая идея. Так что он пытается немного подготовиться. В этот момент в комнату вваливается группа пьяных парней, решивших выпить ещё по шотам. И Эвен не может сконцентрироваться на собственных мыслях. — Поверить не могу, что этот парень заявился сюда, — говорит один из них. — Тот фрик? — Да, чувак. Не понимаю, почему Арвид так странно себя с ним ведёт. Как-будто этот пацан превратил его в свою сучку. — Думаю, так и есть, — кивает какой-то безликий парень. — Не тупи. Он бы обжёгся. Его ведь нельзя трогать. Это отрезвляет. — Бля, чувак. Можешь себе представить? Если бы я был на его месте, то просто убил бы себя. Смысл жить, если тебя никто никогда не захочет? Не сможет даже дотронуться до тебя. Типа, представь, никто не сможет тебе отсосать и… Эвену ещё никогда не хотелось дать в морду также сильно, как прямо сейчас. — Заткнитесь, ублюдки! — слова срываются у него с языка, вот только произносит их не он. А Сана. — Да никто и близко не подошёл бы ни к вам, ни к вашим членам! — Ты ещё кто? — Сана Бакуш. А вы, блять, кто такие?! Эвен готов её расцеловать. . — Где он? — спрашивает он Сану после того, как разнимает драку. Элиас вступился за сестру, как только эти придурки стали докапываться до неё. — Он ушёл, — отвечает она. У него нет точного плана. Он просто говорит Мутте о том, что ему нужно срочно идти, объясняя это тем, что явно выпил лишнего. Вообще, алкоголь всегда усиливал и, можно даже сказать, усугублял все его чувства и эмоции. Так что он винит во всём алкоголь. Он не уверен, зачем направляется сейчас к дому Исака. Возможно, он хочет увидеть в его глазах обиду и боль. Возможно, он хочет проверить, способен ли Исак выражать эти эмоции в принципе. Но правда в том, что в глубине души Эвен надеется, что Исаку наплевать. Он надеется, что Исак пропустил слова тех парней мимо ушей, и что когда когда он обнаружит его, Исак посмотрит на него всё таким же холодным, беспристрастным, отрешённым взглядом. Он находит его ещё не дойдя до дома, под огромным деревом, с которого уже начали падать листья. Получается, Исак не очень-то быстро ходит. А ещё он, похоже, очень удивился, услышав, как Эвен зовёт его по имени. По крайней мере, если судить по выражению его лица. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Исак, и Эвен вдруг понимает, что Исак, скорее всего, не заметил его у той террасы и не знает, что он стал свидетелем всему случившемуся. Его лицо не выражает абсолютно никаких эмоций. Эвен чувствует облегчение и, вместе с тем, он разочарован. Этот парень когда-нибудь плачет? — Ты ушёл до того, как я успел спросить тебя о твоём костюме, — врёт он. — Моём костюме? — Это ведь Роуг, — пробует Эвен поддержать разговор. — Я ведь ничего не выдумываю, верно? — Всё так, — Исак улыбается ему, но это выглядит фальшиво, как те улыбки, которые Эвен репетирует с утра перед зеркалом. — А ты пожарный. — Так и есть. — Почему? Ты сам прекрасно знаешь почему, Исак. Хочет он ответить. — У коллеги моей мамы, Ларса, сохранилась вся пожарная экипировка ещё с тех времён, когда он участвовал в добровольных спасательных операциях, — говорит Эвен. — И поскольку я забыл заранее подготовиться к вечеринке, я подумал о том, что его форма могла бы смотреться достаточно круто. Так что я решил одолжить её на одну ночь. — Это реальное пожарное снаряжение, — повторяет Исак, словно не может в это поверить. — Ага. — Круто, — слово кажется чужим. Исак не из тех людей, кто любит говорить «круто». И Эвен видит, насколько Исак устал. Он надел маску и играет роль, но сам хочет как можно скорее оказаться в своей постели. — Ты хорошо провёл время? — спрашивает Эвен. — Да, было весело. — Круто. Эвен просто смотрит на него. Он всё ещё чувствует себя немного пьяным, и потому не может до конца ручаться за свою «проницательность». Но он всё равно замечает, как Исак опускает голову, каким тусклым и утомлённым голосом разговаривает, как скрещивает руки на груди, словно бы закрываясь. Возможно, это всё у него в голове, но он видит и чувствует, как Исак снова воздвигает вокруг себя стены, прячется за ними, загораживается ними от него. Это происходит снова. Исак провёл последние несколько недель, пытаясь жить как нормальный подросток: курить травку, вести дружбу со школьными хулиганами. И вот чем это обернулось. Эвен уже представляет, каким будет следующий понедельник. Исак не заплачет, зато он придумает новый план мести для того, чтобы полностью уничтожить тех парней. Не за то, что они наговорили про него, а скорее за то, что они наехали на Сану. Следуя своей стратегии, он убедится в том, что Арвид — на его стороне, попутно игнорируя Эвена и сам факт его существования. Пожалуй, единственным исключением останутся их негласные походы в бассейн. Исак снова воздвигает вокруг себя стены, и Эвену просто необходимо сделать так, чтобы между ними остался хоть какой-то просвет, хоть одно маленькое окошко. Его шанс пробиться внутрь, возможно. Пожалуйста. Это чувство возвращается к нему, оно исходит откуда-то из глубины, и заставляет кровь быстрее струиться по венам. Желание защитить этого мальчика, уберечь его, подарить ему целый мир. Оно возвращается, и оно настолько сильное, что Эвен не может дышать. Как же сделать так, чтобы он не закрывался. Как же сделать так, чтобы он не закрывался. Как же сделать так, чтобы он… — Мне уже пора домой, так что… Эвен срывается с места до того, как успевает передумать. Всё происходит в одно мгновение. Сначала он задыхается воздухом, а в следующую секунду — его поглощает огонь, он окружает его со всех сторон, ласкает кожу, разжигает его изнутри. С тела будто спадает тяжкий груз, конечности кажутся почти невесомыми. В груди разгорается пламя. Огонь очищает его душу. Собирает его сердце по мельчайшим осколкам и вновь склеивает в единое целое. Впервые за долгое время, он снова чувствует себя целым. Эвен горит. Ему больно. Но это приятная боль. — Эвен! — голос Исака — такой беспомощный, словно он не может поверить, что это всё происходит на самом деле — раздаётся у него из-за плеча, и это место тоже отдаётся болью. Оно горит. Болит. И эта боль такая сладкая. — Ты сошёл с ума?! Что ты делаешь! — Обнимаю тебя. — Отпусти меня! — просит Исак, и его слова такие пустые, пустые, пустые. Потому что в тот момент, когда Эвен кладёт свою руку ему на голову, прижимая её к своей шее, в тот момент, когда его другая рука обвивает Исака — оставшегося, наконец, всего в двух слоях одежды — за талию, и прижимает к себе так близко, что он почти отрывается от земли, в тот момент, когда их животы соприкасаются, запуская внутри фейерверки, в тот момент, когда Эвен обнимает его так сильно, словно они оба умрут без этого, Исак растворяется в его объятиях всецело, неопровержимо и без остатка. Он разжигает огонь в моём сердце. Когда Эвен отпускает его, Исак сломлен. Исак плачет.Глава 4. Философия Вины
9 августа 2018 г. в 21:50
«Что эта боль может наконец прекратиться».
Эвен обожает киноискусство. Самые незначительные — а порой и вполне заметные — изменения в речи актёров помогают Эвену до конца прочувствовать тех вымышленных персонажей, которых они играют. Он считает диалог неотъемлемой частью любого фильма или сценария. Но это не то, от чего у него, как у зрителя, наворачиваются слёзы, от чего сжимается и разрывается сердце, кружится голова и вздымается грудь. В конце концов, слова — это просто слова, и если они не исходят из его собственных уст, Эвен обычно опирается на то, как именно они произносятся и чем сопровождаются при разговоре для того, чтобы придать им какой-то смысл.
Эвен лучше всего воспринимает информацию глазами. Он больше смотрит на эмоции, отражающиеся на лицах людей, чем погружается в смысл слов и метафор. И именно этот факт послужил причиной его нынешнего состояния: он не может заснуть. Всю ночь он не может перестать думать о том последнем сообщении Исака.
«Что эта боль может наконец прекратиться».
Он чувствует себя ужасно. И не от того, что Исак, судя по всему, удалил свой Инстаграм сразу же после того, как напечатал эти несколько слов, не давая таким образом Эвену возможности спросить, что именно он имел в виду. Об этом Эвен сможет подумать и поволноваться чуть позже. То, что не даёт ему уснуть прямо сейчас, это слова сами по себе.
«Что эта боль может наконец прекратиться».
Эвен не всегда может правильно уловить суть метафор, которые придумал не он. Он даже не уверен, что это можно расценить как метафору. Вообще, Эвен пишет. Он не писатель, но он пишет. И он убедил себя, что его владение языком и в сравнение не идёт с тем, как говорят люди вокруг него. Эвен уверил себя, что никто из его непосредственного окружения, не сможет и даже не захочет понять всей складности игры его слов на пустой странице, ведь его язык смогли бы расшифровать лишь такие же сломленные люди, как и он сам.
«Что эта боль может наконец прекратиться».
Ты разговариваешь на моём языке?
Эвен винит себя за то, что мало читал в детстве, будучи постоянно приклеенным к телевизору. Он был слишком занят, пересматривая фильмы, которые до этого видел уже бесчисленное количество раз. Похоже, теперь его навыки в чтении и понимании текста оставляют желать лучшего, раз ему никак не удаётся разгадать эту загадку под названием Исак Вальтерсен.
Эвен никогда не знает, может ли доверять словам, которые тот произносит. А уж когда это — напечатанное сообщение, Эвен вообще лишён всякого контекста и хоть какого-то наглядного подспорья. С равным успехом, Исак мог бы сейчас и плакать, и смеяться. И Эвен не имеет ни малейшего понятия о том, что происходит с ним на самом деле.
Он пытается использовать элементарную логику и методы восприятия в решении этой проблемы. Глагол «прекратиться» подразумевает тот факт, что боль началась уже когда-то раньше, после чего проявлялась с некой периодичностью. Наречие «наконец» свидетельствует о том, что боль — постоянная, и продолжается уже довольно долго. Фраза «что эта боль может наконец прекратиться» указывает на то, что Исаку было больно на протяжении определённого времени, и близость Эвена заставляет Исака почувствовать, что его боль может наконец прекратиться.
Но что, если это метафора? Или что-то вроде шутки? Он испытывает непрекращающуюся физическую боль? Почему? Из-за заболевания кожи? Или он имел в виду душевную боль? Такую же, в которой погряз и я?
С тяжёлым вздохом Эвен отбрасывает края одеяла с голой груди. Она всё ещё воспалена, но это не доставляет ему особенного неудобства. По крайней мере, в гораздо меньшей степени, чем то тревожное чувство, которое распространилось внутри неё. Он не может заснуть. Он то и дело проверяет свой телефон в надежде, что Исак, возможно, восстановил свой Инстаграм. Но тщетно.
Эвен засыпает с телефоном на груди, ровно в том месте, где бьётся сердце.
.
Когда Эвен просыпается, с кухни доносится знакомый голос матери, которая мурлычет что-тот себе под нос. Это один из его любимых звуков, он успокаивает его, наполняет теплом изнутри. От него становится легко на душе. Словно бы кто-то целует тебя прямо в сердце, вот какое чувство он всегда пробуждает в нём. Его мама напевает про себя только в том случае, когда ничто не тяготит её мысли. Когда она перестаёт наконец накручивать себя и беспокоиться обо всех и вся, кроме самой себя, и даёт, наконец, себе право быть счастливой.
Эвен знает об этом, потому что уже несколько раз замечал, как она останавливала себя, когда ей казалось, что она звучит слишком радостно, слишком весело. Эвену больно думать о том, что его мать обрекла себя на жизнь полную несчастья ради него — из-за него — из-за какого-то иррационального чувства солидарности, о котором он никогда её не просил.
Моя душа полна непреходящей грусти, и потому никогда не будет способна познать настоящего счастья.
Эвен помнит, как написал эти слова в своей зелёной тетради, той самой, которая ярче всех горела той тёплой ночью. Он помнит эту тетрадь лучше всего, потому что она была его любимой. Он исписал её всю меньше, чем за одну ночь. Ему потребовалась лишь одна ночь, чтобы заполнить её от края до края. Он помнит, как написал эти слова. А ещё он помнит, что добавила мама строчкой ниже. Такое невозможно забыть.
Если мой сын не может быть счастливым, тогда и я не буду.
Столь добрые, самоотверженные слова, из-за которых Эвен теперь так старается изображать счастье, излучать его, выставлять напоказ, каждый день — каждую долбанную минуту каждого чёртового дня — лишь бы его мама продолжала тихонько напевать на кухне, не испытывая при этом переполняющего чувства вины. Его дорогая мама, которая даже не представляет, насколько ему тяжело держать всю эту боль в себе, и насколько его убивает тот факт, что он не может предложить ей и миру нечто большее, чем искусственную улыбку, отрепетированную шуточку и безвкусную пасту на ужин. Всё, что делает Эвен, настолько фальшиво. И от этого становится ещё больнее.
Но не сейчас. Прямо сейчас, его мама мурлычет что-то себе под нос на кухне, и от этого изнутри переполняет радостью и теплом. Такое чувство, словно грудная клетка стала вдруг слишком большой для его сердца, для его души. Это хорошее чувство. Ему кажется, будто он снова может дышать, словно кто-то держит его за руку, играется с его волосами, близко прижимается к нему, проводит кончиками пальцев по ключицам. Эвен чувствует себя так хорошо. Эвен чувствует…
ИСАКА
Это чувство настигает его без предупреждения, настолько же неожиданно, как удар под дых или подзатыльник (причём довольно болезненный). В одну секунду он улыбается про себя, лёжа в постели, а в следующую — его мир начинает рушиться, словно кто-то вдруг выбил у него почву из-под ног, словно он находится сейчас на борту самолёта, набирающего высоту. У Эвена кружится голова, и он снова не может дышать.
Исак.
Эвен закрывает глаза и спрашивает себя, почему он думает сейчас о нём, почему звук того, как мама тихонько напевает на кухне ассоциируется у него с Исаком, и будет ли теперь так всегда. Он легонько приподнимается в постели, после чего вспоминает про свою покрасневшую грудь. Солнечный ожог. Он вдруг понимает, что до сих пор не исследовал остальные части своего тела и отправляется в ванную.
Какое-то время Эвен просто таращится на собственное отражение в зеркале. Он видит полнейший бардак у себя на голове и обгоревшую грудь. При этом, цвет на его щеках выступает чуть ярче, чем обычно, а привычные круги под глазами вообще куда-то исчезли. И тогда он замечает, что словно сияет изнутри. Румянец на его скулах можно с уверенностью назвать здоровым, и его кожа выглядит просто отлично. Он сияет.
Это кажется таким нелепым — учитывая насколько сильно его колбасило перед тем, как он всё-таки смог заснуть — так что Эвен начинает глупо хихикать. Он не уверен, чему именно так улыбается, но ничего не может с этим поделать. Продолжая тихонько посмеиваться, он мысленно возвращается к моменту своего пробуждения: каким же оно было приятным... Он проснулся с ощущением какой-то лёгкости, хорошо отдохнувшим и даже полным сил. Это какая-то бессмыслица. Он не может вспомнить, когда последний раз на утро чувствовал себя настолько умиротворённым, настолько цельным. Он надавливает пальцами на грудь, наблюдая за тем, как белеет кожа в тех местах, на которые он нажимает.
В этот момент Эвен неожиданно вспоминает о том, как Исак обвивал руками его шею, после чего разворачивается к зеркалу спиной, чтобы осмотреть это место получше. Кожа там такая же покрасневшая, это невозможно отрицать. Осознание этого факта рождает в Эвене странное и противоречивое чувство. Исак оставил свой след везде, где соприкоснулись их тела, и это и унизительно, и утешительно одновременно.
Исак отметил его тело, неоспоримое, хотя и не долгосрочное, доказательство их близости, того, что их тела встретились, тесно прижимаясь друг к другу грудью. Эвен улыбается про себя.
А отмечает ли он людей, с которыми занимается сексом?
Эвен давится собственными мыслями. Исак, занимающийся сексом. Как?.. Почему он вообще об этом думает? Он хмурится, махнув головой в сторону. У Исака, очевидно, и без этого хватает хлопот. Он не может даже руку другому человеку пожать. А уж занятия сексом для него, наверное, равноценны полёту.
От этой мысли Эвену становится грустно, глубокая морщинка поселяется у него между бровями, давя на лицо тяжёлым грузом.
— Завтрак готов! — зовёт мама с кухни, словно почуяв, что он возбудился, будучи наедине с самим собой в ванной комнате.
— Уже иду!
.
— Итак, — она прокашливается, прочищая горло, и пододвигает тарелку с яичницей ближе к нему. На её лице играет немного озорная улыбка.
— Итак, — повторяет Эвен, прищуриваясь, но продолжая при этом улыбаться. — Что стряслось?
— Это ты мне скажи, — отвечает она, облокачиваясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Она сегодня в оранжевом платье. И выглядит, словно лучик солнца.
— Что бы ты хотела, чтобы я рассказал тебе, мам?
— Почему мне вчера позвонила медсестра и дала инструкцию намазать грудь моего девятнадцатилетнего сына мазью от ожогов?
Чёртова Эйли.
— Со мной приключилась небольшая неприятность во время урока физкультуры, — пожимает плечами Эвен. — Я навредил себе.
Эти слова заставляют его содрогнуться. Я навредил себе. Его мать, должно быть, чувствует это, потому что на секунду улыбка спадает с её лица.
— Как можно было умудриться получить солнечный ожог во время занятий в спортзале, разве это вообще возможно? — спрашивает она, и улыбка вновь красуется у неё на лице. В том, что она сейчас улыбается, нет совершенно никакого смысла. Она, наверное, таким образом просто старается не смутить и не напугать его своими вопросами, однако, из-за этого Эвену ещё больше становится не по себе.
— Хм. Всё это немного сложно.
— Ты можешь рассказать мне обо всём, — подбадривает она.
Эвен не хочет врать собственной матери. Она и так столько делает для него, и вводить её в заблуждение — последнее, чем он может отплатить. Но он не знает, как объяснить ей, что в школе появился новый парень с загадочным заболеванием кожи, которому он кинулся на помощь. Он не знает, как объяснить ей это так, чтобы она не расстроилась, чтобы не подумала, что он намеренно подверг себя опасности. Эвен не вынесет, если она разочаруется в нём.
— Я не знаю, как это объяснить, — бормочет Эвен, бессмысленно тыкая вилкой в яичницу.
Они погружаются в тяжёлое молчание, которое, в конце концов, мама нарушает первой.
— Я получила на почту письмо от школьной администрации. Они объяснили там некоторые вещи, — начинает она, и хотя говорит она очень деликатно, у Эвена начинает раскалываться голова.
— Что? Что ещё за вещи?
— О новом ученике. Они написали о том, что ему стало нехорошо, в результате чего он упал в обморок и его требовалось срочно доставить в кабинет врача, — отвечает она словно заученными фразами. Интересно, мама тоже репетирует их разговоры перед завтраком? — Они сказали, что ты и Мутта вызвались отнести его туда.
Эвен не знает, как интерпретировать тот тон, с которым мама произнесла эту фразу. Он всё ждёт, что она каким-то образом выразит недовольство, но, ему чудится, будто сказанное прозвучало почти что с гордостью. И когда Эвен наконец поднимает глаза от тарелки, она ему улыбается.
— Я горжусь тобой, — говорит она, и в этот момент Эвен любит её всем сердцем. — Ты такой самоотверженный и чудесный. Мой храбрый мальчик.
Она наклоняется и мягко теребит его за подбородок. У Эвена всё ещё распахнутые глаза от удивления, но он умудряется улыбнуться в ответ. Он любит свою маму больше всех на свете.
— Весь в мать, — отвечает он, когда она опускает руку. А потом она встаёт и подходит ближе, чтобы расцеловать его лицо, и он позволяет ей.
Это хороший день.
.
Эвен думает о том, придёт ли Исак в школу сегодня. Чуть раньше Мутта написал в общем чате, что пропустит один день, потому что всё ещё не оклемался, и врачи в больнице посоветовали ему немного отдохнуть. А Адам начал сочинять что-то о теории заговора, после того, как Эвен рассказал ему, что он, на самом деле, в полном порядке.
«Что если он может контролировать, кому причиняет боль? Что если он решил обойти Эвена стороной? Чёрт возьми, а что если у Эвена тоже есть суперспособности? Что если Эвен утратил чувство боли?»
«Блять. Заткнись уже, Адам».
Похоже, сегодня скучать не придётся.
Как ни странно, дорога в школу доставляла Эвену удовольствие. Он врубил в наушниках саундтреки из фильма Ромео + Джульетта, и погрузился в настоящий транс, дойдя до песни Radiohead «Talk Show Host».
«Я хочу быть кем-нибудь другим, или я взорвусь». Я тоже.
Он уже собирался погуглить остальной текст, когда Адам и Юсеф налетели на него из-за угла, подкараулив его в паре кварталов от школы.
— Стоять!.. Ой, бро, прости! Я тебя не задел? — кричит Адам после того, как Эвен, вздрогнув, отпрыгивает от неожиданно схвативших его рук. — Как ты? Ты уверен, что нормально себя чувствуешь?
— Я в порядке. Просто ты меня напугал. Вот и всё, — смеётся Эвен, снимая наушники. — Вы как, парни?
— Хорошо, теперь, когда ты здесь, — произносит Юсеф, вздыхая. — Мутта кинул нас сегодня, так что мне пришлось всю дорогу выслушивать психобредни Адама в полном одиночестве.
— Ты кого только что психом назвал, сам ты психованный! — бьёт той же монетой Адам, а Эвен чувствует, как что-то внутри снова медленно угасает.
«Психованный», «сумасшедший». В конце концов, тебе придётся поговорить с ними об этом.
— Как Исак? Слышал что-нибудь от него? — спрашивает Юсеф немного погодя. Всё это время он препирался с Адамом — вернее, Адам жаловался, а Юсеф по большей части просто его игнорировал — а Эвен полностью выпал из этой пятиминутной перебранки, несмотря на то, что продолжал посмеиваться и кивать на всём её протяжении, и его разум вернулся в реальность только при упоминании имени Исака.
— Эм, я не знаю, — отвечает Эвен, неожиданно смутившись.
Вчера он даже не удосужился спросить Исака о том, как тот себя чувствует. Всё это время думая только о себе. Он не такой уж самоотверженный и чудесный, как считает его мама. Ему становится очень совестно.
— Интересно, придёт ли он сегодня? — размышляет вслух Юсеф.
.
Исак не появляется в школе, а несколько людей подходят к Эвену, чтобы справиться о его самочувствии и сказать, что он «выглядел круто вчера». В основном это девчонки, и Эвен, улыбаясь, позволяет им затянуть себя в недолгий разговор. Эвену нравится заставлять людей чувствовать себя важными и нужными, и посвящать им своё время, когда они подходят к нему. Конечно, по большей части это искусственно и фальшиво, но он всё равно делает это из чувства вежливости, да и просто по своей доброте.
И всё же, он тянет шею, выглядывая из-за каждой двери и каждого окна аудитории, в которой проходит очередное занятие, надеясь увидеть Исака бегущим по коридорам в своих семи слоях одежды. Но когда он вспоминает, что смог бы физически почувствовать присутствие Исака, если бы тот пришёл в школу, то замирает в нерешительности. Он вообще его не чувствует.
Что если их связь сломалась?
По какой-то странной причине, эта мысль пугает его ещё больше.
— О чём замечтался? — спрашивает Элиас, щёлкнув пальцами прямо у него перед носом.
— Да я просто задумался о том, поймёшь ли ты когда-нибудь, что тебе ничего не светит с той второкурсницей, — отвечает Эвен с усмешкой, а после наблюдает за тем, как остальные парни разражаются диким хохотом. И ему это нравится. На секунду, ему это нравится.
К концу дня, Эвен чувствует себя совершенно изношенным, уставшим, разбитым, измождённым и каким-то неприкаянным, словно он потерял частичку себя. Он выуживает телефон из кармана и щёлкает на профиль «Гераклита» в инстаграме. «Пользователь не существует». Эвен снова хмурится.
Он направляется в кабинет врача, чтобы спросить о том, что случилось с Исаком в тот день, после того, как он ушёл. Его любимая медсестра — та, что увела его, чтобы осмотреть, Эйли — улыбается ему и предлагает присесть.
— Ты знаешь, что я не могу тебе этого рассказать, — мягко отвечает она, её тёмные волосы, как обычно, собраны в идеальный хвост.
— Вы можете рассказать мне то, что видели все остальные. Ту часть, которая не является конфиденциальной, — говорит Эвен. — Я просто хочу убедиться, что с ним всё в порядке.
Это признание удивляет даже его самого. В его голосе проскальзывают нотки беспокойства. И, скорее всего, Эвен и правда переживает за него. Просто он ещё не знает, как правильно это интерпретировать.
— Он в порядке, — она снова улыбается, положив локти на стол и подперев подбородок руками. — Он почувствовал себя лучше сразу после того, как мы разогнали всех наблюдателей. Мы дали ему основные болеутоляющие.
— Что с ним произошло? Почему он почувствовал себя плохо?
— Боюсь, я не могу тебе этого сказать.
— Понимаю, — отвечает Эвен расстроенно. Он встаёт и уже начинает собираться к выходу, как она заговаривает снова.
— Я не могу тебе это сказать, но, кажется, я знаю кого-то, кто мог бы.
— Да?
— Ты всегда можешь спросить его напрямую, — говорит она, наклоняя голову в сторону, на её щеках отчётливо проступают ямочки. — Уверен, он оценит это.
Эвен покрывается румянцем от того, как она произносит это. Он не уверен, что именно она хочет сказать, но слова заставляют его понервничать.
— Значит, вы его совсем не знаете, — фыркает он, надеясь, что шутка позволит ему сместить курс беседы в другое русло и выкрутиться из этого странного положения.
— О нет, знаю, — отвечает она. — Возможно, Исак кажется трудным пареньком, но он будет очень рад, если ты свяжешься с ним. Поверь мне.
— Эм. Ладно.
Эвен выходит из кабинета со странным чувством в груди. Он в замешательстве, а еще почти уверен, что Эйли знает что-то, чего не знает он. Он достаёт телефон и ищет профиль Гераклита, снова. Ничего. Он вздыхает, заходит в Гугл и набирает слово «Гераклит», надеясь, таким образом, найти ещё один аккаунт в других соц.сетях, например, в Фейсбуке. Всё, что он находит — статьи о древнегреческом философе-досократике. Конечно же.
Он блокирует телефон, раздосадованный и растерянный. У него даже не было возможности сказать Исаку, что его прикосновение не обожгло его. Что, раз уж на то пошло, оно согревает его изнутри прямо сейчас, что, позднее той ночью, когда он не мог уснуть, всё, что ему потребовалось, это приложить руку к груди, чтобы почувствовать его, тепло его касания, силу его объятий.
В эту ночь Эвен обнимает сам себя, и лишь в таком положении ему, наконец, удаётся заснуть.
.
На следующий день Исак снова не приходит в школу, он не появляется в ней и днём позже. И Эвен никак не может понять, связано ли его беспокойство с утратой его физического присутствия, или оно обусловлено банальным чувством вины.
— Я слышал, что он переводится, — говорит Адам однажды утром, когда они все вместе заходят в здание Бакки.
— Что? — Мутта первым неодобрительно хмурит брови. — Из-за того, что случилось в спортзале?
— Ага, чьи-то родители всех подняли на уши, говоря, что он слишком опасен и не может находиться рядом с остальными учениками, — пожимает плечами Адам.
— Погоди, что?! — Эвен на мгновение жмурится. — Где ты об этом услышал?
— Мой отец входит в школьный комитет, помнишь? — закатывает глаза Адам. — Они проводили собрание, чтобы обсудить всё, что случилось, и родители Арвида развели целую драму из-за того факта, что Мутте пришлось отправиться в больницу.
— Какого хера? Из-за меня? Потому что я попал в больницу? — Мутта почти срывается на крик, что не очень то на него похоже. — И с каких это пор родители Арвида вдруг начали беспокоиться обо мне?
— Ну, не совсем о тебе. Думаю, они пытались доказать, что на твоём месте мог оказаться кто угодно, или что-то вроде того.
— Как они вообще об этом узнали? — бросает Эвен, раздражённо.
— Администрация школа связалась с родителями всех учеников, которые приняли в этом непосредственное участие, — дёргается Адам. — Арвид там был, вроде как. То есть, именно он и кинул мяч в Исака. Мы все это видели. Может, он хотел окончательно избавиться от него?
— Какого чёрта они пишут нашим родителям, хотя мы все уже давно совершеннолетние? — произносит Мутта со вздохом, его брови всё ещё тесно сдвинуты. И хотя он сердится, выглядит это весьма привлекательно. «Разве ты не считаешь Мутту привлекательным?» Эвен вспоминает вопрос матери, моментально краснея. Кажется, считаю.
— Ну, насчёт этого я не знаю, — говорит Адам. — Наверное, они просто боятся, что может случиться что-то ещё, и не хотят нести за это ответственность.
К этому времени Эвен отчаянно сжимает руку в кулак. Они хотят вышвырнуть Исака и используют Мутту и Эвена для того, чтобы оправдать свои действия. Вот так вот просто. Выкинуть одного из самых одарённых учеников школы, только потому, что он отличается от остальных. Точно также, как они пытались избавиться и от него.
— Это просто хрень какая-то. Мы должны что-то сделать! — восклицает он.
— Ага, что, например? — фыркает Адам.
— Не знаю. Мы могли бы поговорить со школьной администрацией или с членами комитета или с кем-то ещё? Объяснить им, что отнести его было моим решением, что он здесь не при чём? — предлагает Эвен.
— Можно снять об этом видео, запостить на ютубе и и разослать всем, — внезапно выкрикивает Элиас из ниоткуда.
— Да, должен же быть закон, который запрещает дискриминацию учащихся из-за их заболеваний. Разве нет? — добавляет Юсеф.
— Точно. Думаю, мы найдём способ разрулить всё это, — взгляд Микаэля, полный заботы, сейчас полностью сосредоточен на Эвене, как и всегда. Эвен знает, что даже если он предложит самую абсурдную идею на свете, Микаэль всё равно будет рядом, смотря на него своими добрыми глазами, поддерживая его, из чувства жалости, наверное.
— Эм, не то, чтобы я хотел разрушить ваши иллюзии или вроде того, но, всё же, вы кое-что упускаете, — вставляет Адам, самодовольно ухмыляясь.
— А?
— Ну, согласно словам моего отца, Исак был более чем доволен, узнав о решении школы.
— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Мутта.
— Не думаю, что он хочет здесь оставаться.
.
Эвен записывается на приём к Эйли и, переступив порог её кабинета, приводит в исполнение свой новый сценарий, который он успел отрепетировать чуть ранее этим утром. Он не до конца продуман, но Эвен готов импровизировать. Он собирается спросить её об Исаке, и, судя по выражению её лица, она и так это знает.
— Чем я могу помочь тебе, Эвен? — улыбается она, глядя из-за стола.
— Это правда, что Исака хотят выгнать?
— Ну, я бы не стала употреблять слово «выгнать», — она морщится, откидываясь на спинку стула. — Он не особо то расстроен из-за школьного решения, если этот факт для тебя что-либо изменит.
И Эвен видит, насколько это огорчает её саму. Он представляет, как она, должно быть, пыталась бороться за Исака. Он думает о том, что сейчас она, наверное, также сильно разочарована, как и он сам.
— Мне нужно сказать ему кое-что, но я не знаю, как с ним связаться, — признаёт Эвен истинную причину того, почему он здесь, удивляя самого себя тем, что перепрыгнул весь свой скрипт и сразу перешёл к сути. — Вы можете помочь мне?
— Помочь тебе каким образом, Эвен?
— Возможно, вы сможете как-то передать мои слова ему? Не знаю, поддерживаете ли вы с ним связь или это делает школьный психолог, но я был бы очень благодарен, если бы вы могли передать ему кое-что.
— Не уверена, что…
— Просто скажите ему, что его теория оказалась верна, — выпаливает Эвен, намеренно оставляя смысл немного расплывчатым, так как он не уверен в том, захотел бы Исак, чтобы остальные узнали, что он не обжигает его. — Скажите ему, что со мной всё в порядке и что его теория оказалась верна, что он удалил свой аккаунт до того, как я успел написать ему об этом.
— Эвен, что…
— Знаю, это звучит странно, и вы наверное не можете говорить о таком с учениками или с бывшими учениками, но это правда очень важно.
Эвен всё говорит и говорит, не понимая, из-за чего он так взвинчен, почему ему настолько тяжело даются все эти слова, почему ему не хватает воздуха, почему это так много для него значит. Почему это так важно.
«Надежду. Я потеряю надежду».
Он представляет Исака, съедаемого чувством вины, потерявшего надежду Исака, который не может заснуть, потому что думает, что причинил Эвену слишком серьёзные повреждения. Он представляет Исака, который испытывает непрекращающуюся боль, и который убеждён, что никто никогда не сможет дотронуться до него, потому что его касание травмирует окружающих. Исака, которого вышвырнули из новой школы после того, как он нанёс вред мальчику, хотя никоим образом не собирался этого делать.
Это действительно важно, решает он. Исак должен узнать правду.
— Пожалуйста, — повторяет он, используя самые сильные эмоции, на которые только способен.
Эйли смотрит на него, плотно сжимая губы. Она изучает его лицо. Она думает. Мгновенье спустя, она достаёт из ящика лист бумаги, берёт ручку и начинает выводить какие-то слова. Эвену остаётся только наблюдать за её действиями.
— Вот, — произносит она, пододвигая свёрнутый листок ближе к нему. — Возможно, меня уволят, но я слишком беспокоюсь об этом мальчишке.
Эвен протягивает руку и спускает сложенный листок к себе на колени, чтобы развернуть его там. На нём указан адрес.
— Это адрес, — говорит он, поднимая глаза на Эйли, которая просто пожимает плечами.
— Возможно, там ты сможешь найти ответы на свои вопросы.
.
Эвен возвращается домой, со свёрнутым кусочком бумаги, прожигающим дыру в его заднем кармане, он никак не может перестать думать о нём. Это гипотетический адрес Исака. Эйли не подтверждала, но и никак не отрицала того факта, что это именно его адрес. Ему самому предстояло это выяснить.
— Какое слово дня? — спрашивает мама, когда они садятся ужинать.
— Меандрировать*, — отвечает Эвен. — Идти извилистой или запутанной дорогой.
— Хм. Интересно, — говорит она, немного сощурившись, рисуя в воздухе невидимые круги вилкой и продолжая жевать при этом пасту, приготовленную Эвеном сегодня вечером. Стоит отметить, что она удалась ему чуть лучше, чем в прошлый раз.
— Да, действительно интересно.
— Чем займёшься на этих выходных? Хочешь посмотреть фильм вместе со своей старенькой мамочкой?
— Мам, тебе всего сорок шесть, — смеётся Эвен.
— Как ты смеешь указывать женщине на её возраст! — она притворно возмущается.
— Да это сексизм! — он принимает ее игру.
— Каким это образом?
— Ты лишь подкрепляешь стереотипы, рассуждая о том, как ведут себя женщины и как они относятся к собственному возрасту, подразумевая, что они его стыдятся.
— То есть, женщина не может стесняться того, сколько ей лет, без того, чтобы не оказаться при этом ходячим стереотипом. — качает головой мама. — Ты сейчас серьёзно, мой дорогой сыночек?
— Я не это имел в виду, — хохочет Эвен. Она слишком хороша в этом. С ней можно даже не пытаться выиграть спор.
— Давай же, расскажи мне побольше о том, как должны вести себя женщины, мой родной.
— Ох, сдаюсь, — говорит он, поднимая обе руки вверх.
— Так что насчёт фильма? Завтра? Да, нет?
— Мне нужно кое-что сделать завтра. Но, может, когда я вернусь? Или, лучше, в воскресенье?
Мама внимательно смотрит на него, и он смущается от её взгляда. Понимает ли она? Она всегда всё понимает. Она не спрашивает, куда он пойдёт, потому что ему уже девятнадцать и потому что она всегда старалась не наседать на него слишком сильно. Но он уверен, что она чувствовала бы себя лучше, зная всё наверняка. Он утешает себя мыслью о том, что он не соврал, сказав, что собирается провести день с парнями. Он оставил эту неопределённость из-за того, что и сам смутно представляет себе то, что хочет сделать.
Завтра он навестит Исака.
.
Заворачивая за угол, Эвен думает о том, сможет ли почувствовать Исака после того, как зайдёт в дом. А потом ему в голову приходит довольно глупая идея о том, как удобно было бы, если бы каждый раз, когда он заходит за Элиасом, он мог бы заранее определить: дома ли тот вообще.
Не смешно.
Он думает о том, сможет ли Исак почувствовать его в ответ, расстроится ли он, попросит ли его уйти, или сам убежит ещё до того, как Эвен сможет приблизиться к нему.
Эвен думает о многих вещах, и когда, добравшись до двери, он осознаёт, что не может почувствовать присутствие Исака, горькое разочарование накрывает его с головой. Возможно, это не его дом.
ЗДЕСЬ ПРОЖИВАЮТ
Тарьяй и Марианна Вальтерсен
Исак и Леа
Леа. У Исака есть младшая сестра? Эвен бездумно таращится на дверную табличку, перед тем, как, наконец, примириться с мыслью, что Исака нет дома.
Сначала он думает о том, чтобы уйти, но потом убеждает себя, что так, по крайней мере, у него будет возможность передать своё сообщение с кем-то из членов семьи или попросить номер его телефона.
Так что Эвен звонит в дверь, и в этот момент его сердце уходит в самые пятки.
.
— Ты не Юнас, — девочка с идеально белыми кудрями встречает его у двери, всем лицом выражая любопытство. Ей не больше двенадцати лет, и она просто просто милашка.
Сестра Исака?
— Боюсь, нет, — отвечает Эвен с улыбкой и в приветственном жесте поднимает руку, отчего-то чувствуя себя немного смущённым. — Прости, что расстроил.
— Ты меня не расстроил, — сухо отвечает она до того, как Эвен успевает перевести дыхание.
— Спасибо? — делает ещё одну попытку Эвен, всё ещё улыбаясь.
— За что? За то, что мои слова подразумевают тот факт, что на тебя не неприятно смотреть? Думаю, ты и так уже это знаешь.
Эвен сдавленно посмеивается, предполагая, что это шутка, но сердце его бьётся с бешеной скоростью. Похоже, это у них семейное. Эти остроумные и саркастичные комментарии. Похоже, она смогла бы полностью уничтожить его одними лишь словами.
— Что ж, меня зовут Эвен… — начинает он, немного неуклюже протягивая ей свою правую руку в знак знакомства перед тем, как себя остановить. А что, если она тоже…
Девочка, Леа, хватает его руку в тот же миг, как он собирается её убрать — прекращая ход его мыслей — и пожимает её.
— Он у нас один проклятый. Не волнуйся, — говорит она. — Приятно познакомиться. Меня зовут Леа. И я могу касаться людей.
Проклятый. Эвен вздрагивает. Интересно, часто ли она говорит это Исаку, неужели именно так у них в семье относятся к его заболеванию. Эвен всегда был единственным ребёнком, так что он понятия не имеет, как подшучивают друг над другом близкие родственники. И всё же, он не смог бы вынести, если бы у него была сестра, которая называла бы его биполярное расстройство «проклятьем».
Она осматривает его с ног до головы, пока они пожимают друг другу руки. И это немного странно, что она, даже не зная кто он такой, заранее предположила, что он знаком с Исаком.
Эвен уже собирается спросить её об этом, как вдруг понимает, что оглушающий барабанный шум, бьющий по перепонкам, вовсе не у него в голове, и не имеет отношения к тому, как сильно бьётся его сердце. Весь дом буквально вибрирует, пронизанный мощными звуковыми волнами: кто-то громко врубил барабанные соло из тяжёлого рока.
Исак. Он там.
— Он ждёт тебя? — спрашивает она, смотря холодным и пронизывающим взглядом.
— Я... а, эм... не думаю.
— Ты тот парень, который отнёс его в кабинет врача, когда он отключился в школе?
Эвен моргает. Как она узнала?
Уголки её губ складываются в едва заметную ухмылку ещё до того, как ему удаётся что-либо сказать, будто она смогла прочитать его мысли. Это что, тоже наследственное?
— Рада видеть, что с тобой всё в порядке, — произносит она. — Исак предупреждал, что ты можешь прийти.
— Эм, что?
Эйли сказала Исаку, что он придёт? Исак сам попросил её дать Эвену свой адрес? Эвен уже и забыл, насколько хитрым и расчётливым может быть Исак. Он забыл, что Исак всегда добивается того, чего пожелает, и если бы он действительно хотел остаться в школе, он всё ещё был бы там.
— Он попросил выгнать тебя, если ты появишься, — Леа пожимает плечами, держась за дверную ручку.
— Что?
— Но, видишь ли, как-то раз из-за выкрутасов моего братика нашей семье пришлось отдать мою собаку. И я только что поняла, что до сих пор так и не смогла этого пережить. Так что я собираюсь проигнорировать его просьбу и впустить тебя. Что ты об этом думаешь?
Эвен хлопает глазами, опуская на неё взгляд, и поражается тому, как сильно она напоминает ему Исака, несмотря на то, что внешне она меньше его раза в два. Её зелёные глаза не выдают абсолютно никаких эмоций, что довольно нетипично для большинства двенадцатилетних подростков, по крайней мере, если судить по младшим братьям и сёстрам Микаэля и Мутты. Эвен даже представить себе не может, какими должны быть родители, чтобы их оба ребёнка стали настолько чёрствыми.
— Думаю, что это просто замечательно, — отвечает Эвен.
— Иди за мной.
Леа приглашает его зайти внутрь, после чего закрывает за ними дверь. Первое, что замечает Эвен, войдя в дом, это то, что он почти стерильный и немного жутковатый. Стены белые и очень чистые, а мебель несколько старомодная. Нигде нет и намёка на искусство, даже какой-нибудь картины с изображением природы или натюрморта с фруктами. Кожа Эвена вся покрывается мурашками. Единственные «украшения» здесь: христианские кресты и статуэтки Иисуса и Девы Марии — что довольно резко контрастирует с громким яростным барабанным боем, доносящимся откуда-то снизу.
Эвена пробирает дрожь, и он не понимает, действительно ли так холодно внутри или всему виной эта странная атмосфера дома.
— Приготовься, — предупреждает Леа, когда они подходят лестнице, ведущей к подвалу, из которого, по-видимому, и исходит этот шум.
Эвен уже собирается спросить, что она имеет в виду, когда чувствует это. Тепло. Жар. Они переполняют его. Словно Эвен попал вдруг в самое пекло и ощущает огонь каждой клеточкой своего тела. Теперь он чувствует его, Исака, всем своим существом, абсолютно везде, и он поглощает его.
Только теперь, почувствовав его вновь, Эвен осознаёт, насколько сильно боялся утратить их необъяснимую связь.
Исак. Исак. Исак. Исак.
У него закипает кровь.
— Ты в порядке? — Леа оборачивается во время того, как они спускаются вниз по лестнице, и внимательно смотрит на него.
— Ага. Более чем.
.
Эвен ото всюду черпает вдохновение. Это может быть одно слово, или целая песня, или чей-то выразительный жест. Эвен находит своё очарование даже в самых обыденных вещах — по крайней мере, находил раньше. Но не столь уж многое из того, что ему приходилось видеть, побуждало его писать страницу за страницей стоящего текста, сочинять сценарии для фильмов и создавать целые вселенные, чтобы отдать честь и прославить один какой-то кадр, одну единственную сцену.
Из всех немногочисленных примеров он мог бы вспомнить, пожалуй, тот раз, когда Микаэль уснул у него на кровати, после того, как они работали вместе над школьным проектом — случилось так, что именно в ту ночь Эвен и осознал, что влюблён в своего друга; тот раз, когда Юсеф танцевал на заднем дворике Мутты так, как-будто на него никто не смотрит, полностью погружённый в музыку, ритм и самого себя; тот раз, когда он застал Элиаса и его сестру Сану, сидящими рядышком на качелях возле их дома и болтающими друг с другом, и в этом моменте чувствовалось столько любви и заботы, что Эвен завидовал им всем своим сердцем; и, конечно, тот раз, когда его мама весь вечер наряжалась, готовясь к свиданию, но через десять минут после того, как ушла, передумала и вернулась домой, а потом в чёрных туфлях на высоком каблуке и красном платье смотрела вместе с ним фильм на диване.
Не столь уж многое из того, что ему приходилось видеть, заставляло его потерять дар речи, разжигало пожар в груди и собственных мыслях. Но вот оно, прямо сейчас, и это рождает в его голове бесконечное множество идей для бесчисленного количества фильмов.
У Эвена кружится голова и кровь пульсирует в ушах, передавая ритм биения его сердца, которое только что перевернулось в груди и снова забилось в такт музыке, исходящей сейчас из-под рук Исака.
Исак играет на барабанах. И Эвен чувствует слабость в коленях.
Эвен корит себя за бесцеремонное вторжение, потому что глаза Исака закрыты, а поверх головы надеты наушники, так что он, скорее всего, и понятия не имеет о присутствии здесь Эвена и Леи. Его ударная установка довольна массивная, с разными барабанами, тарелками и дисками, и ещё какими-то частями, о названии которых Эвен не имеет ни малейшего представления.
Он просто смотрит, поражённый, изумлённый, и не верит своим глазам. Волосы Исака превратились во влажные от пота космы непослушных кудрей, лицо тоже вспотело и покрылось жарким румянцем, и надета на нём насквозь промокшая серая майка с группой RAMONES — одна лишь майка! Эвен никогда прежде не видел его голые руки. И, надо сказать, выглядят они довольно впечатляюще, особенно для такого хрупкого на вид паренька.
Исак полностью погружён в музыку, барабанный бой, выбиваемый ритм — лицо его немного перекошено, а глаза зажмурены так, словно он сейчас находится где-то ещё. Он делает быстрые движения руками, но ни на секунду не сбивается с заданного темпа, и от этого зрелища щёки Эвена заливаются краской. Он знает, что это так. Чувствует это. Исак разжигает в нём пламя, и Эвен вдруг вспоминает, каково было держать этого парня в своих объятьях, нести его, каким правильным это казалось, насколько идеально они совпали, как близко прижались друг к другу, кожей к коже, сердцем к сердцу.
По телу Эвена пробегают мурашки, кровь внутри него закипает с новой силой. Должно быть, его глаза сейчас широко распахнуты, и он выглядит таким же разбитым и потерянным, как и Исак. Исак, который, до сих пор не заметил их.
Открой глаза, думает Эвен.
И он едва удерживается на ногах, когда это происходит. А в следующие секунды всё пространство вокруг него внезапно теряет резкие очертания. Он не замечает момента, когда ему удаётся опомниться и вдохнуть заново, но когда он всё же делает это, Исак, тяжело дыша, уже смотрит ему в самую душу.
Он всё смотрит и смотрит, пока шок и удивление на его лице сменяет что-то ещё. Гнев. И стыд.
— Леа, какого хера! — возмущается он, после чего кладёт на место барабанные палочки, снимает наушники, почти не спуская при этом глаз с Эвена.
— А что? Разве ты не сказал привести его к себе в случае, если он вдруг появится? — отвечает Леа совершенно невозмутимо, скрещивая руки на груди.
— Я просил тебя сделать прямо противоположенное.
— Я расскажу папе, что ты ругался.
— У тебя была всего лишь одна задача! — снова кричит Исак, и это настолько на него непохоже, этот парень не имеет ничего общего с вечно холодным, как лёд, Исаком, который и бровью не поведёт, когда его провоцируют.
— Может тебе выйти на воздух, подышать, а? — издевается Леа.
— Сгинь отсюда!
Исак резко вскакивает со своего стула и хватает чёрный свитер, лежащих неподалёку, после чего напяливает его на себя, несмотря на то, что его майка насквозь промокла.
— Что ты здесь делаешь? — теперь Исак обращается к Эвену, гораздо более сдержанным и спокойным тоном, и в половину не таким раздражённым, как тот ожидал.
— Мне сказали, ты ждал меня, — говорит Эвен, всей душой надеясь на то, что ни его поза, ни голос не выдают того, насколько сильно его трясёт прямо сейчас.
— Чёртова Леа, — бурчит Исак себе под нос.
— Тебе Эйли сказала, что я приду? — спрашивает Эвен, потому что чувствует себя нелепо и глупо. Он поверить не может, что всерьёз надеялся на то, что Исак будет приятно удивлён его появлению.
— А? — щурится тот. — С чего бы ей предупреждать меня о твоём приходе?
— Это она дала мне твой адрес.
— Ты узнал мой адрес от Эйли? — Исак улыбается, и от это заставляет Эвена почувствовать себя таким ничтожным.
— Эм, ну да. А кто, ты думал, дал мне его?
— Твой друг Мутасим, возможно? — отвечает Исак и тянется за полотенцем, чтобы вытереться, после чего перемещается на диван, стоящий рядом, жестом приглашая Эвена присоединиться к нему.
Они сидят в паре метров друг от друга, а Эвен всё равно чувствует тепло, которое тот источает.
— Мутта? — морщится Эвен. — А ему-то откуда знать, где ты живёшь?
— Оттуда, что я лично дал ему свой адрес?
— Что?!
Исак фыркает. И, если бы Эвен не был бы так занят, будучи вконец озадаченным происходящим, он бы точно оценил эту картину.
— Ага, я его навещал пару дней назад. Дал ему свой адрес в случае, если его родители захотят, чтобы моя семья взяла на себя его медицинские расходы, — Исак пожимает плечами.
— Мы живём в Норвегии. И не платим за лечение.
— Я знаю, — Исак приподнимает одну бровь. — Мне просто нужно было дать ему свой адрес.
— Зачем? — Эвен напряжённо хмурится, пока до него, наконец, не доходит. — Потому что ты думал, что он даст его мне?
— Ты такой умный, Эйвинд.
— Почему ты хотел, чтобы я пришёл сюда? — спрашивает Эвен, игнорируя выпад с «Эйвиндом».
— Хотел убедиться, что ты в порядке, и сказать тебе, что в том, что я ухожу из Бакки, нет твоей вины.
— Что?! — выдыхает Эвен саркастично. — Ты серьёзно сейчас?
— Ну да, а что?
— Ты мог бы просто написать мне и спросить об этом.
— Скажем так, я хотел проверить тебя физически, — говорит Исак, смотря на него холодным, безучастным, отстранённым взглядом.
— Ты мог бы позвать меня на встречу.
— Это не помогло бы мне достигнуть своей цели.
Эвен перестаёт пытаться восстановить дыхание, только сейчас осознавая, что ему уже давно не хватает воздуха. От начала их разговора с Исаком не прошло и минуты, а его уже просто трясёт. Он винит себя в том, что лелеял в себе картинку того, как бедный сломленный Исак плачет в своей комнате из-за того, что его выгнали из школы, что представлял себе Исака, который ждёт, как он придёт к нему на помощь и спасёт его. Как же глупо.
— Какой цели? — спрашивает Эвен, которому, по всей видимости, и в этот раз не хватит ума разгадать этого парня и его план самостоятельно. — И зачем ты сказал своей сестре выгнать меня, если сам же хотел увидеть?
— Может я хотел, чтобы она тебя увидела.
— Что?
Эвен думает, пока слова не начинают, наконец, обретать смысл. Исак хотел, чтобы Леа сама узнала о том, что он, Эвен — парень, который нёс Исака тогда в школе — физически в порядке. И не просто в порядке, а ещё и сам пришёл проведать Исака, не наоборот.
— Но зачем? Зачем тебе нужно, чтобы она знала, что со мной всё хорошо?
— Может это не ей нужно знать об этом, — говорит Исак.
— Что? — Эвен останавливает себя. Ему надо перестать говорить это слово и хорошенько подумать. Вот оно что. — Твоим родителям?
— Бинго, — Исак поднимает руки вверх, сложив пальцы в виде пистолетов. Но Эвену сейчас совсем не смешно.
— Зачем? Не понимаю.
— Скажем так, они не слишком обрадовались, узнав, что я упал в обморок прямо в школе, добавив им ещё больше хлопот, и не очень-то верят мне, когда я говорю, что это был несчастный случай, — Исак передёргивает плечами. — Они также абсолютно убеждены в том, что с тобой случилось что-то ужасное и что твои родители подадут в суд и на нас, и на школу.
Эвен пытается переварить его слова. Исак всегда говорит, что он заостряет внимание на странных подробностях, но он ничего не может с этим поделать.
— Но как ты узнал, что со мной всё в порядке? Что, если бы я объявился у вас дома с ожогами третьей степени?
— Я не могу нанести ожог третьей степени. Ты меня сильно переоцениваешь.
— И всё-таки, — настаивает Эвен, сам не до конца уверенный в том, что именно хочет спросить. — Что, если бы я был в плохом состоянии?
Несколько мгновений Исак просто таращится на него, неуверенный, стоит ли озвучивать следующие слова или лучше оставить их при себе.
— Я знал, что ты в порядке, — говорит он.
— Каким образом? — на секунду Эвену кажется, что Исак знает, что он не нанёс ему вреда, что он с самого был уверен, что его теория окажется верна. Но потом он вспоминает, что тот разговаривал с Муттой. — Ты спросил Мутту?
— Нет, я узнал у Эйли, — отвечает Исак. — Она сказала, что тебе было очень больно, но что тебя, должно быть, спас дополнительный слой одежды. Это объясняет тот факт, что я не обжёг тебе также сильно, как Мутасима, который был в одной лишь майке без рукавов, — Исак произносит это так, словно делится своим самым сокровенным секретом. — Я поспрашивал у остальных после этого и всё-такое. Ещё раз, мне очень жаль, что там оказался именно ты. И я уверен, мои родители согласятся, если ты захочешь, чтобы они компенсировали причинённый ущерб.
— Ты справлялся о моём самочувствии? — глупо повторяет Эвен.
— И о самочувствии Мутасима, в том числе. Не хочу, чтобы ещё что-то осталось на моей совести.
— Где? И когда ты разговаривал с Муттой?
— В ту же ночь, как это случилось, тогда же, когда я говорил с тобой. А после этого я отправился к нему, — говорит Исак.
— Ты решил навестить его, но не меня.
— Он не нёс меня. Он вообще едва до меня дотронулся.
— Вот именно! Зачем же ты решил проведать именно его в первую очередь? — теперь Эвен вообще ничего не понимает.
— Мне нужно было убедить его отправиться в больницу.
— Что? Зачем? — Именно из-за этого тебя и выгоняют из школы.
— Мне нужно было, чтобы один из вас оказался в больнице, но это не мог быть тот человек, который нёс меня. Это было бы слишком. Моих родителей засудили бы после такого, а сестра бы вообще меня убила.
— О чём, чёрт возьми, ты вообще говоришь? — срывается Эвен. У него уже раскалывается голова. Исак несёт какую-то бессмыслицу.
— О господи! Может тебе нарисовать подробную схему с объяснением? Мне нужно было инсценировать происшествие, которое показало бы, что я могу быть опасен для остальных учащихся и поэтому меня надо перевести из этой школы. И под происшествием я подразумеваю несчастный случай, при котором я дотронулся бы до кого-то и причинил им вред. Но было важно, чтобы этот контакт был инициирован не мной, и чтобы это произошло на виду у нескольких свидетелей, так как, в противном случае, это разрушило бы жизнь моих родителей. Всё должно было выглядеть натуралистично, но не слишком. И я всё просчитал: Арвид попытался бы помочь мне из чувства вины. Я собирался дотронутся до него, когда он подойдёт слишком близко, лишь одного лёгкого касания было бы достаточно для того, чтобы его отец поднял всех на уши и добился моего исключения. Я даже специально спрятал носилки, чтобы мой план точно сработал. Но потом всё пошло к чертям, потому что вмешался ты и решил в буквальном смысле отнести меня в кабинет врача, да ещё и заставил Мутасима себе помочь. Это окончательно застало меня врасплох. Тем не менее, всё получилось после того, как я сумел уговорить Мутасима пойти в больницу, в которой работает отец Арвида, что, в итоге, и помогло провернуть мою задумку. И, всё же, мне пришлось изрядно поволноваться, потому что я никак не ожидал, что кто-то всерьёз решит понести меня на руках.
Какое-то время после этого Эвен сидит абсолютно неподвижно и просто смотрит на Исака, давая словам возможность просочиться сквозь него. Он просто не может в это поверить. Он не знает, что сказать и как себя вести. У него просто не укладывается всё это в голове. Исак вселяет в него ужас, и он понятия не имеет, как реагировать на его откровения.
— Ты, наверное, думаешь, что я — сумасшедший, — говорит Исак. Сумасшедший. Вот оно, это волшебное слово.
— Почему ты хотел, чтобы тебя исключили? — Эвен, как обычно, старается фокусироваться на маленьких и посильных кусочках информации.
— Потому что мой отец никак не может избавиться от этой навязчивой идеи о том, что я должен быть нормальным. Он не прекращает попытки убедить своих друзей в том, что со мной всё в порядке. Он не даёт мне возможности просто быть фриком и спокойненько жить в этом чёртовом подвале, вместо этого мне приходится справляться со всем окружающим дерьмом и терпеть то, что люди смотрят на меня, как на грёбаного инопланетянина. Он никак не хочет оставить меня в покое. Так что у меня просто не остаётся другого выбора, кроме как пытаться вылететь из каждого нового места, в которое он пытается меня запихнуть.
— Тебя исключили из Ниссена? — спрашивает Эвен. Больше даже не глядя на Исака. Он слишком разочарован, слишком разбит.
— Да, — отвечает Исак, стиснув зубы.
— Ты обжёг там кого-то? — На этот раз, он ещё сильнее сжимает челюсти.
— Да.
— Почему ты был уверен в том, что я появлюсь на пороге твоего дома? — задаёт Эвен следующий вопрос.
— Потому что я сделал всё возможное, чтобы стать недосягаемым.
— А почему ты изначально решил, что я попытаюсь связаться с тобой?
— Потому что ты хороший парень, Эвен. А хорошие парни не могут выносить чувства вины, — говорит Исак. И снова, он произносит это так снисходительно, что Эвену чудится, будто его только что поместили в крошечную коробочку. Его обыграли за счёт его же собственных ощущений, его чувства вины, его главной движущей силы.
— Чувства вины, — повторяет Эвен. И так он намекает Исаку, что тот может начать нести свой философский вздор. Эвен вдруг понимает, что несмотря на то, что они с Исаком — полные противоположности, они оба заранее готовят свои грустные речи. Исак, должно быть, репетировал целыми сутками в ожидании того момента, когда Эвен появится у него на пороге.
— Ты знал, что в экзистенциальной философии вину не расценивают как одну из эмоций? Её пытаются проанализировать как неотъемлемую часть всего человеческого существования, — протягивает он задумчиво. Их взгляды пересекаются и, на секунду, Исак выглядит неуверенным, словно Эвен снова чем-то сильно удивил его, словно его реакция не соответствует тому, чего Исак ожидал. Он отводит взгляд, после чего продолжает. — Ницше говорил, что чувство вины представляет собой проявление нашей нечистой совести, которая формируется в результате интернационализации боли. Последняя, в свою очередь, является продуктом внешнего принуждения и возникает по причине того, что общественные порядки настолько сильно подавляют человеческие инстинкты и желания, что тот начинает прятать их глубоко внутри себя, сдерживать их в самом себе, при этом не принимая, что, в итоге, и порождает в нём вину. Которая известна также, как способ легитимизации самонаказания, так как обуславливает любую форму насилия над самим собой.
— Ясно, — отвечает Эвен. Он чувствует себя таким уставшим и не желает больше и слова слышать об этом. Самонаказание. Да пошёл ты.
— Тебе плевать, — озвучивает Исак своё наблюдение, нахмурив брови. Может ему и удалось заманить Эвена к себе домой, но его предположение о том, что он пришёл к нему из чувства вины, оказалось ошибочным. И Эвен считает это своей маленькой победой.
— Я не сделал ничего, чтобы чувствовать себя виноватым, — говорит Эвен.
— Тогда почему ты здесь?
— Чтобы сказать тебе одну вещь, которую посчитал важной.
Ты не обжёг меня.
— И что же это за вещь?
— Уже неважно.
.
Эвен разворачивается и покидает подвал самостоятельно. Он не останавливается, чтобы задать себе вопрос о том, находится ли там Исак по собственной воле. Он не думает о нём, потому что сейчас он слишком разочарован. Он уже придумал целый фильм про них двоих у себя в голове за последние несколько дней. А выходит, загадочный Исак Вальтерсен его снова использовал. Снова. К тому моменту, как Эвен добирается до первого этажа, он чувствует себя настолько разбитым, что почти никак не реагирует, когда неожиданно наталкивается на какого-то мужчину. Отца Исака.
— Ты не Юнас, — говорит он, и хоть Эвен и не знает, что за тип этот Юнас, он решает, что заранее его ненавидит.
— Боюсь, нет, сэр, — вежливо отвечает он, несмотря на то, что чувствует себя морально истощённым.
— Друг Леи?
— Нет, — Эвену становится немного не по себе из-за того факта, что отец Исака предположил, что он дружит с двенадцатилетним подростком.
— Ты здесь по поводу лечения Марианны?
Какого ещё лечения.
— Нет. Я… Я друг Исака, — нехотя отвечает Эвен, скрепя сердце.
— С каких это пор у Исака появились друзья? — произносит он в задумчивости. Эвену это не нравится. Совсем не нравится.
— Привет, пап. Ты уже познакомился с новым другом Исака? — Леа возникает позади отца Исака из ниоткуда и задаёт свой вопрос тем же монотонным и безналичным тоном.
— Только что.
— Это он тот парень, который помог отнести Исака в кабинет врача, — говорит она, стреляя в Эвена глазами, словно призывая себе подыграть.
— Правда?! — восклицает Тарьяй.
— Эм, да. Так и есть, — говорит Эвен.
— И ты в порядке?
— Как видите, — Эвен старается изобразить свою лучшую улыбку.
— Ох, ну что ж, это просто отличная новость. Я так рад, что проклятый мальчик каким-то образом обошёл тебя стороной, — вздыхает он с облегчением.
— Со мной всё хорошо, — снова повторяет Эвен, не совсем уверенный в том, зачем он так настаивает, учитывая, что это, скорее всего, только поможет Исаку с осуществлением его плана уйти из Бакки. И, внезапно, гнев накрывает его с головой. — Нет никаких причин забирать Исака из школы. Это случилось по моей вине. Учитель чётко попросил нас держаться от него подальше, а я не послушался.
Отец Исака ниже Эвена, но он кажется шире, больше, особенно когда смотрит на Эвена таким тяжёлым взглядом.
— Что ты хочешь сказать, сынок?
— Я хочу сказать, что если кого-то и нужно выгонять из школы, то меня. Я наплевал на все инструкции и подвергнул вашего сына опасности тем, что дотронулся до него. Я даже настоял на том, чтобы другой ученик сделал то же самое. Исак не представляет собой угрозу. Он очень умный парень, и будет обидно, если он прекратит ходить в школу.
.
Леа провожает его до двери. И когда он уже выходит на улицу, она вдруг догоняет его.
— Решил таким образом отомстить ему? Пытаешься сорвать его планы?
— Я всего лишь сказал правду.
— Он не выдержит, если они заставят его вернуться в школу, — говорит она пустым и тихим голосом.
— Это его проблемы.
— А ты останешься его другом?
Эвен смотрит в зелёные глаза. И несмотря на совершенное отсутствие в них эмоций, Эвен видит, как сильно она волнуется за своего брата.
— Не думаю, — отвечает он.
— Почему нет? — спрашивает она разочарованно и кажется расстроенной.
— Я…
— Знаю, он ужасный, но что ещё ему остаётся делать? Он и так очень сильно старается! Что ещё он может сделать?!
И Эвен понимает, что Исак не единственный умник в семье, что его двенадцатилетняя сестрёнка возможно гораздо умнее, чем он думает, что она, скорее всего, заранее понимала, что пытался сделать Исак, когда просил её не впускать Эвена.
— Возможно, не делать вид, что он теряет сознание, посреди урока физкультуры, не манипулировать всеми подряд и не заставлять некоторых из нас так сильно переживать? Может, он мог бы сделать хотя бы это, — говорит Эвен.
— Он не делал вид! — огрызается она. — Он просто отвратительный актёр. Он не притворялся, когда ему стало плохо.
— Что ты хочешь сказать? — Эвен щурится.
— Он перестал принимать свои лекарства и обезболивающие для того, чтобы так себя почувствовать. Он инсценировал само происшествие, но боль была реальной. Он потерял сознание, потому что ему стало слишком больно. Ему всегда больно.
Эвен снова смотрит ей прямо в глаза. Они такие зелёные, а теперь ещё и мокрые от слёз. Интересно, Исак тоже выглядит, как ангел, когда плачет.
Ему всегда больно. «Что эта боль может наконец прекратиться».
Эвен вспоминает тот день, когда Исак сел позади него в столовой. В тот раз он выглядел очень паршиво и выбежал вон, как только Эвен попытался заговорить с ним. Возможно, Исак сел с ним рядом тогда, чтобы заглушить боль, которая так его мучила. Как долго Исак смог продержаться без лекарств до того, как всё это произошло?
Может Исак и ужасный, но Эвен восхищается одной только его стойкостью.
Ему всегда больно.
— Он сказал, что рядом с тобой он чувствует себя хорошо, — произносит Леа, и это заставляет Эвена покраснеть. Заставляет сердце забиться сильнее. Заставляет мысли пуститься в бешеный бег.
Рядом со мной он чувствует себя хорошо. Рядом со мной он чувствует себя хорошо. Рядом со мной он чувствует себя хорошо.
— Он сам рассказал тебе об этом? — спрашивает Эвен взволнованно.
— Нет, конечно нет. Но я видела, что он написал об этом пост.
— Пост? Ты имеешь в виду, в соцсетях? — Эвен думал, Исак удалил свой инстаграм.
— Я слежу за тем, что он делает в интернете, потому что он мой маленький братик, да. Только он об этом не знает. Не говори ему.
— Он на пять лет старше тебя, — говорит Эвен. Исак прав. Он фокусируется на странных особенностях.
— На пять с половиной.
— Он пишет обо мне? — спрашивает Эвен, когда мысль, наконец, оседает у него в голове.
— Ага, ну, то есть, не только о тебе. Но да, он упоминал тебя там. Не по имени, естественно. Но я всё равно поняла, что это ты.
— Как ты это определила?
— Описания были довольно подробными. Голубые глаза, низкий голос, наивная улыбка, глупые губы…
Эвен поверить не может, что ведёт сейчас этот разговор с младшей сестрой Исака. Наивная улыбка? Глупые губы?
— Как бы там ни было, я знаю, он бывает ужасным, но он старается изо всех сил. И было бы круто, если бы ты смог убедить его бороться за своё место в Бакке.
— Что? Ты хоть слушала? Он заварил всю эту кашу как раз-таки потому, что хотел, чтобы его выгнали.
— Он пытался сделать всё вовремя и на своих условиях, — отвечает Леа. — Он хотел уйти из Бакки до того, как снова произойдёт что-то плохое. Он думает, что обречён на то, чтобы вечно причинять людям боль. Он думает, что вредит всем вокруг себя.
Эвен берёт паузу, чтобы подумать, и тогда в голове всё сходится.
— Что случилось перед тем, как он перевёлся в Бакку? Случилось что-то плохое, верно?
Леа кивает.
— А ты умный.
— Это было в Ниссен? Что случилось в Ниссен?
— Юнас случился.
.
Следующим утром, в воскресенье, Эвен отправляется в бассейн рядом с домом, чтобы немного проветрить голову и попытаться развеять тучи, окутавшие его сердце. Прошлой ночью он не мог уснуть. Противоречивые мысли раздирали его изнутри.
С одной стороны, есть парень, который способен на любые ухищрения, который постоянно вводит в заблуждение всех окружающих, манипулирует ими, использует людей, словно они шахматные фигурки. Мальчик, который отлично знает свои слабости и использует их, чтобы получить то, что ему нужно. И которому абсолютно наплевать на него и на его чувства.
С другой стороны, есть парень, который прижимался к нему изо всех сил, словно без него он не смог бы дышать, словно воздуха не существовало до того момента, как они обнялись. Мальчик, который постоянно испытывает боль и который перестал принимать лекарства, чтобы провернуть задуманное. Который, скорее всего, сел позади него тогда в столовой, чтобы сделать следующий вздох, обрести покой, попытаться заглушить свою боль.
Сердце Эвена оказалось в ловушке, затонуло под грузом этой тяжести. Он слишком переживает, и это становится невыносимо.
Он уже собирается нырнуть обратно под воду, как в груди его разгорается пламя. Огонь ласкает его душу, становится так тихо, тепло и спокойно, и Эвен чувствует его ещё до того, как увидеть. Исак.
На нём тёмно-синяя шапочка, а сам он целиком закутан в длинное белое полотенце. Он направляется внутрь, но неожиданно замирает у двери — он почувствовал меня — и Эвен всерьёз задумывается о том, чтобы вылезти из бассейна и тотчас покинуть здание.
Они пристально смотрят друг на друга. Эвен — стоя прямо в воде, а Исак — возле двери, ведущей в бассейн. Ни один из них не произносит ни слова. И Эвен слышит биение собственного сердца и, как ему кажется, сердца Исака.
Что сейчас будет? Борьба или бегство?
Дверь открывается и закрывается снова, и Исак исчезает за ней.
Бегство.
Эвен старается не воспринимать это на свой счёт. Он погружается в воду и яростно проплывает пару дорожек фристайлом, стараясь задерживать дыхание на максимально долгие промежутки, не вдыхая через каждые три гребка, как обычно. По какой-то причине, в памяти снова всплывают слова Исака про самонаказание. Вот уж этот чёртов парень.
Хотя этот гневный заплыв уже подходит к концу, его сердце всё ещё горит изнутри. И когда он, наконец, поднимает голову вверх и оглядывает весь бассейн, он замечает плавающего в противоположном конце Исака, который теперь одет в костюм для сёрфинга, облегающий его тело от шеи и до лодыжек.
Ого.
Исак вернулся обратно внутрь, чтобы переодеться. Но теперь он здесь. Зачем? Эвен хочет спросить, когда Исак записался в этот бассейн, а потом приходит к неутешительному выводу о том, что Исак, скорее всего, знает где он живёт и куда ходит плавать, и пришёл сюда с определённой целью.
Ему что-то нужно от Эвена.
К тому моменту, как Исак подплывает ближе, Эвен уже успевает свыкнуться с этой мыслью. Его щёки залиты румянцем, как всегда, а глаза зелёные и как-будто стеклянные.
— Чего тебе нужно? — бросает Эвен, и это выходит немного грубее, чем он планировал.
— И тебе доброе утро.
— Откуда ты узнал, что я плаваю здесь?
— Я заходил к тебе домой только что, — говорит Исак. — Твоя мама сказала, что ты здесь. И, предупреждая дальнейшие волнения, твой друг Мутасим дал мне твой адрес.
— Ты встретил мою маму?! — хрипит Эвен.
— Очень красивая женщина. С такими выразительными глазами. Она предложила мне выпить чаю, — отвечает Исак, и это застаёт Эвена врасплох, потому что у него глаза его матери.
— Ты дотронулся… — Эвен останавливает себя, прикусывает себе язык. Нехорошо озвучивать такое, хотя Исак, похоже, и так догадался.
— Я не псих. Естественно, я не трогал твою маму, — говорит Исак. — Я сказал ей, как меня зовут, и она, похоже, уже всё про меня знала.
— Не смей впутывать мою маму в свои хитроумные делишки, — предупреждает Эвен, кровь закипает в его венах.
— Я… Я бы не стал. Я и не собирался. Я просто…
— Ты просто что?
— Я просто хотел увидеть тебя и извиниться за вчерашнее, — произносит Исак, и его глаза вдруг становятся такими большими и круглыми, и смотрят так искренне. Не верь ему.
— Нет, тебе что-то нужно от меня, — сухо отвечает Эвен. — Ты хочешь узнать, что именно я пришёл рассказать тебе вчера, не так ли?
— Нет, не хочу, — сопротивляется Исак. — Мне ничего от тебя не нужно. Я просто хотел извиниться за то, что использовал тебя, манипулировал тобой и твоими друзьями. Я забыл сделать это вчера.
— Ты не из тех, кто станет чувствовать себя виноватым и пойдёт к другим в гости, чтобы попросить прощения.
Исак ничего на это не отвечает, и лишь спустя какое-то время Эвен осознаёт, что своими словами он только что намекнул на то, что Исак не «хороший парень». Он хочет добавить что-то ещё, но Исак одаривает его странной улыбкой, после чего уплывает.
Эвен думает о том, чтобы вернуться домой. Он провёл в бассейне уже больше часа, и, наверное, скоро будет готов обед. Но, необъяснимым образом, тепло в груди слишком приятно разливается по телу, чтобы по собственной воле уйти отсюда. Исак выводит его из себя и, тем не менее, его физическое присутствие несомненно успокаивает и наполняет его теплом изнутри до самых кончиков пальцев.
Интересно, Исаку сейчас также хорошо, как и ему? Он бросает на него взгляд — тот лежит на спине, с закрытыми глазами, через три дорожки от него. Он выглядит умиротворённым. Он выглядит…
Прекрасным.
Эвен вдруг понимает, что Исак прекрасен, когда не разговаривает.
Он проплывает еще пару кругов туда обратно, а после проклинает себя всеми возможными способами, когда пересекает вторую дорожку, сокращая их с Исаком расстояние до одной. Он делает ещё два заплыва, в этот раз баттерфляем, самое сложное, и останавливается посередине бассейна, чтобы отдохнуть и восстановить дыхание. Исак, всё это время, продолжает сохранять неподвижное положение, лёжа в позе звезды на последней дорожке с закрытыми глазами.
Есть что-то поэтичное в том, как их всего лишь двое в пустом бассейне этим бледным воскресным утром, держащихся на поверхности воды, пока огонь разжигает их сердца, скрепляет их невидимой связью и притягивает их всё ближе, ближе и ближе друг к другу.
Эвена до боли тянет прижаться к нему своей грудью, его убивает тот факт, что ему хотелось бы утопить его… и при этом утонуть в нём самому.
Ты чувствуешь это? Чувствуешь, что за хрень с нами происходит?
Эвен пересекает оставшуюся дорожку одновременно с тем, как это делает Исак. И он в такой же растерянности, в таком же смятении и также тяжело дышит, как и Эвен. Скорее всего, он лишь изображал хладнокровие и спокойствие, лёжа на спине.
— Это убивает меня! — выпаливает Эвен, потому что больше не может держать это в себе, все эти противоречивые чувства, эту потребность дотронуться до него, сжать его в своих объятьях.
— Я не мог заснуть прошлой ночью, — Исак судорожно вздыхает, и Эвен всё отдал бы, чтобы запечатлеть этот момент прямо сейчас и навсегда оставить его в памяти. — Я не мог ничего делать этим утром. Мне просто нужно было снова оказаться рядом с тобой. Звучит как полный бред, да?
— Ты разводишь меня сейчас?
— Что? Нет! Я тоже не могу больше этого выносить. Из-за тебя всё летит к чертям.
— И что же я в этот раз сделал не так? — стонет Эвен. — Заявился к тебе домой? Это именно то, чего ты и хотел. Всё это было частью твоего плана!
— Да, но я не ожидал, что всё будет так… ты всё испортил!
Оу. Возможно, Исак ссылается на то, что он сказал его отцу. Возможно, тот заставил его вернуться в школу.
— План заключался в том, что ты придёшь, Леа впустит тебя, несмотря на то, что я попрошу её этого не делать, я толкну дерьмовую речь о том, как характеризовал чувство вины Ницше, а ты до конца жизни меня возненавидишь и навсегда оставишь меня в покое. В этом и заключался план, — говорит Исак, тяжело вздыхая. — Я не должен был хотеть…
— Хотеть быть рядом со мной, — Эвен заканчивает предложение за него, когда, наконец, понимает.
Исак здесь, потому что жаждал его присутствия также сильно, как и Эвен, в те минуты, когда не мог почувствовать его где-то поблизости. Исак здесь просто потому, что хочет быть рядом с ним, и он ненавидит это.
— Ты хочешь быть рядом со мной. И ты не можешь этого вынести.
— Я… Мне нужно идти, — начинает запинаться Исак, и Эвен наблюдает за тем, как краска на его лице проявляется всё ярче и доходит до самых кончиков ушей.
Оно переполняет и ошеломляет его, то желание, которое исходит сейчас от Исака. Он почти задыхается. Он ясно видит, как две противоположные и противоречивые силы разрывают Исака в разные стороны. Он чувствует его смятение, видит это в его глазах, слышит в том, как сбивается его дыхание.
Что-то внутри Исака отчаянно стремится к нему.
Ты жаждешь моего прикосновения.
Эвен хочет наброситься на него, схватить рукой за запястье, притянуть его ближе к себе, пока их тела, наконец, не соприкоснуться друг с другом. Он хочет увидеть, как рушатся защитные стены Исака, как он начинает корчиться и извиваться в его объятьях, только, на этот раз, с открытыми глазами и не будучи на грани отключки. Он хочет почувствовать, как он становится мягким и податливым в его руках, как раскрываются его губы и просят его не останавливаться.
Эвен хочет обнять его, прижать к себе, подарить ему то прикосновение, которого он так отчаянно просит всем своим существом. Это какое-то сумасшествие, но Эвен хотел бы дать Исаку всё, чего он только пожелает.
Но, вместо этого, он отпускает его. Он смотрит за тем, как он взбирается на край бассейна, и убегает обратно к шкафчикам. Он даже не следует за ним. Он просто даёт ему уйти.
.
— Пока тебя не было, заходил твой друг Исак, — говорит мама по его возвращении домой.
— Я знаю, — отвечает Эвен.
— Он такой милашка! Ты и не рассказывал, что он такой милый.
— Мама!
— Что? — смеётся она. — И ещё он вел себя так вежливо и учтиво. Ты должен пригласить его к нам на ужин как-нибудь.
— Я ещё даже парней не звал в гости.
— Что ж, ты мог бы позвать всех своих друзей сразу. Как насчёт этого? — предлагает она. — Исак вместе с вами идёт на эту вечеринку в честь Хэллоуина?
— Что ещё за вечеринка?
— Я увидела приглашение у тебя на фейсбуке, — ухмыляется она.
— Мама!
.
На следующей неделе Исак возвращается в школу, и Эвен снова чувствует себя потерянным. Не только из-за этого, но ещё и потому, что Исак, по-видимому, теперь дружит с Арвидом и его шайкой. У Эвена начинает раскалываться голова, как только он хотя бы задумывается об этом. Только Исак мог провернуть такое.
— Мне кажется, он промыл ему мозги, — говорит Адам. — Думаю, у него реально суперспособности, как в Людях Икс, или что-то такое.
— Заткнись ты уже, — закатывает глаза Мутта и кидает в него картошкой.
— Тогда как ты объяснишь то, что он не только смог восстановиться в школе, но ещё и подружился с парнем, который пытался избавиться от него?!
— Видимо, у него есть какие-то свои способы, — пожимает плечами Мутта, перелистывая страницу книги, которую сейчас читает. Что-то про искусство уборки.
Эвен вдруг понимает, что так и не поговорил с Муттой обо всех этих манипуляциях Исака. Он не знает, с чего начать, и не уверен, стоит ли оно того.
— Как думаете, может, он шантажирует Арвида? — заговорщически делится Адам своей догадкой. — Ну, типа, может Исак сказал, что обожжёт его, если он снова что-нибудь выкинет?
— Чувак, ты хоть когда-нибудь затыкаешься? — вздыхает Юсеф с телефоном в руках, активно с кем-то переписываясь.
— Вообще-то, я тут тайну пытаюсь распутать. Не понимаю, остальных, что, вообще это не волнует? Исак сделал что-то Арвиду. Неужели всем наплевать?
— Может, он влюбился в него, — произносит Микаэль очень тихо, и это мигом заставляет всех оторваться от своих книг и телефонов.
— Эм, что? — Эвен моргает.
— Может, у Арвида есть чувства к Исаку или что-то такое. Может, поэтому он сначала вёл себя с ним так грубо. Пытаясь привлечь его внимание. Что-то вроде того, как мы задирали девчонок в детском саду, — Микаэль пожимает плечами.
Все, включая Эвена, неверяще пялятся на него, в полном недоумении. Микаэль всегда придерживался довольно консервативных взглядов касательно гомосексуальных отношений, стараясь избегать даже простого упоминания о вещах такого рода. Он всегда расстраивался или злился, если эта тема вдруг всплывала в разговоре, и это разбивало Эвену сердце: мысль о том, что его лучший друг никогда не примет его. После той ночи, всё усложнилось ещё больше, но, впоследствии, Эвен научился принимать жалость Микаэля, радуясь хотя бы тому, что она, по крайней мере, затмила собой его гнев.
И, всё же, сейчас происходит что-то новенькое. Микаэль спокойно разговаривает о том, как один парень испытывает чувства к другому, словно в этом нет ничего такого. И всё, на что Эвен сейчас способен — лишь продолжать изумлённо таращится на него, даже когда их взгляды, наконец, встречаются.
Воздух. Очень странное чувство. Несколько недель назад, если бы Микаэль посмотрел на него вот так, Эвен, наверное, подавился бы этим воздухом. Но теперь он вообще ничего не чувствует. Это ничто, в сравнении с тем, что он испытывает, когда Исак разжигает его сердце, стреляя электрическими разрядами через всю комнату.
Он смеётся. Не просто сидит в столовой во время обеда вместе с Арвидом и его друзьями, но ещё и смеётся вместе с ними. Эвен просто не может этого вынести. Он больше не может терпеть ни его игр, ни его самого. Он не понимает, зачем он вернулся в школу после того, как сам же заварил всю эту кашу, зачем решил подружиться с Арвидом, зачем он выставляет эту дружбу напоказ, зачем пудрит Эвену голову.
Он ничего из этого не понимает, но он уверен, что у Исака есть новый план, и сам Эвен — лишь его часть. Он знает это наверняка.
Просто держись от него подальше.
.
Эвен решает накуриться вместе с Адамом в доме у Сони, о чём жалеет после второго же косяка. Потому что сейчас Эвен закручивает уже пятый по счёту, и хотя он понимает, что это плохо для него, он ничего не может с этим поделать. Сделав свою первую затяжку, он уже не может остановиться.
— Разве ты не собирался сегодня вечером пойти плавать? — предупреждает его Соня, ласково и, в то же время, фальшиво улыбаясь. Она всё время пытается его контролировать. Даже сейчас, когда они уже расстались, она старается спрятать свою опеку за этими «миленькими» ужимками.
— И до сих пор собираюсь.
— Ты что, утопить себя решил, а, мальчик в плавках? — говорит Адам. И, если бы Эвен не был так обдолбан, он бы всерьёз задумался о том, чтобы, в конце концов, сорваться и дать ему в морду. Перестань шутить о том, что я чёртов псих или что я хочу покончить с собой, сраный ты кусок дерьма.
Но Эвен решает снова его проигнорировать и ложится обратно Соне на живот.
.
К тому времени, как Эвен добирается до бассейна, он несколько отстаёт от задуманного графика. Исак уже там, в своём плавательном костюме и синей шапочке. Он выглядет обеспокоенным, как-будто всё это время ждал появления Эвена.
Так продолжается уже какое-то время. Они встречаются в этом бассейне рано утром или поздно вечером, просто для того, чтобы оказаться рядом. Это их негласное соглашение. Они не разговаривают. Просто плавают. Хотя оба прекрасно отдают себе отчёт в том, что такого рода «занятия» уже стали для них настоящей необходимостью.
Это кажется их маленьким грязным секретом, как если бы они тайно встречались, чтобы один мог помочь другому вколоть героин в вены или чтобы по-быстрому отсосать друг другу, и дальше отправиться по своим делам, как совершенные незнакомцы. На этой мысли, Эвен невольно захлёбывает ртом воду, после чего целую минуту не может прокашляться.
— Ты в порядке? — Исак неожиданно материализуется прямо перед ним. Эвен даже не заметил, когда он успел преодолеть разделяющие их пару дорожек.
Он бы обжёг мой член. Блять.
Эвен снова заходится в приступе, который плавно перетекает в бессмысленное хихиканье.
— Что тебя так рассмешило? — Исак хмурит брови. Они неделями друг с другом не разговаривали, и всё, о чём может подумать сейчас Эвен — как Исак поджарит его гениталии. Я это заслужил.
— Ничего. Боже! Я такой придурок! Прости меня, — выпаливает Эвен в промежутках между хохотом, улыбаясь, как идиот. И когда он, наконец, полностью разворачивается, чтобы посмотреть Исаку в лицо, он замечает румянец, заливший его щёки. Теперь Эвен научился видеть разницу и понимает, когда Исак краснеет из-за него. По крайней мере, он так думает.
— За что?
— Некоторые… вещи, — Эвен невинно пожимает плечами.
— Ты накуренный, что ли?
— Возможно, — ухмыляется Эвен. — Ты когда-нибудь курил травку?
— Нет.
— Почему?
— С кем, по твоему мнению, я должен её курить? С папой? Или, может, с младшей сестрой? — закатывает глаза Исак.
— Хочешь попробовать прямо сейчас?
.
В конечном итоге они оказываются в парке, недалеко от бассейна, с мокрыми волосами и пульсирующей кровью в висках. На улице холодно, и его мама, должно быть, волнуется о том, где он, но в данный момент ему наплевать абсолютно на всё.
— Ты в одной рубашке, — тихонько подмечает Исак, пока Эвен закручивает им косяк. — Тебе не холодно?
— Исак, ты ведь прекрасно знаешь, что мне не холодно прямо сейчас, — отвечает Эвен. И хотя он не вкладывает в свою фразу особо много смысла, он замечает, что на этих словах зрачки Исака начинают постепенно расширяться, а румянец на щеках — проступать с новой силой.
Это мило. Так чертовски мило.
— Сможешь поджечь его? — спрашивает Эвен, когда мысль неожиданно приходит в голову.
— Что ты имеешь в виду?
— Косяк. Сможешь поджечь его?
Исак щурится, вероятно, обдумывая свой ответ.
— Конечно, — отвечает он, и Эвен бросает всё, чем в данный момент занимается, чтобы только посмотреть на то, как Исак собственными руками будет поджигать косяк.
— Ни хрена себе! Тебе нужно просто дотронуться до него кончиками пальцев или?
— Нет, — говорит Исак. — Ещё круче. Смотри.
Эвен с нетерпением наблюдает за тем, как Исак выуживает что-то из его же собственной сумки.
— Я использую это, — таинственно шепчет он, держа в руках зажигалку, зелёную зажигалку Эвена, после чего не выдерживает и заливается хохотом.
— О боже мой! — невольно вздыхает Эвен, чувствуя себя ужасно глупо.
— А ты что думал? Что я чёртов дракон или типа того? Думаешь, я могу поджигать вещи? — восклицает Исак в возмущении, но он всё ещё смеётся. Его голос, словно мёд, разливается по перепонкам, и Эвену кажется, что он не слышал ничего слаще. Огонь в груди разгорается всё сильнее и ему становится так тепло, так хорошо.
Блять.
— Я не знаю, — жалобно стонет Эвен. — Я уже так обдолбался. Не суди меня слишком строго!
— Ну уж нет, я этого просто так не оставлю, — Исак снова смеётся, и Эвен слишком занят, наблюдая за тем, как его прекрасное лицо сейчас сияет от радости, чтобы хотя бы чуточку злиться.
Исаку всё же приходиться оставить всё так, как есть, потому что его первая попытка покурить травку оборачивается полнейшей катастрофой. Он всё кашляет, и кашляет, и кашляет, пока Эвен всерьёз не начинает думать о том, чтобы вызвать ему скорую, чувствуя себя и собственные руки невероятно бесполезными, ведь он не может даже похлопать ими ему по спине.
— Боже мой, это я во всём виноват!
Однако, в итоге, Исак справляется со всем и даже входит во вкус, после того, как Эвен даёт ему небольшой вводный экскурс. В конце концов, когда кто-то из парней курил травку впервые, Эвен был рядом с каждым из них. Так что теперь он, в каком-то смысле, уже эксперт. И у Исака получается вполне недурно. Единственная разница в том, что он держит косяк в перчатках, чтобы ненароком не обжечь Эвена во время того, как они передают его друг другу.
Эвен хочет попросить его снять их, но вовремя вспоминает, что ещё не рассказал ему о том, что его прикосновение не обожгло его.
— И зачем я только согласился? — бормочет Исак неподалёку. Он распластался на земле в позе звезды. И Эвену пришлось подвинуться и лечь на спину, прямо напротив головы Исака, чтобы нормально его слышать.
Есть что-то поэтичное в том, как они оба лежат на траве и смотрят в противоположные стороны, при этом почти соприкасаясь головами.
— Согласился на что? На то, что я соблаговолил разделить с тобой твой первый косяк? — фыркает Эвен.
— Ты не представляешь, какой пиздец творится сейчас у меня в голове. Уверен, такие вещи гораздо больше подходят для тех, кто не привык особенно много думать и размышлять.
— Размышлять о чём?
— Обо всём! Чёрт возьми, Эвен. Просто посмотри на звёзды! Разве тебе не сносит от этого крышу? От того, насколько большая наша Вселенная.
— Ты и вполовину не звучишь так же пафосно, когда ты накуренный, — шутит Эвен. — Где же твои громкие слова, Вальтерсен?
— Нет, но посмотри на небо, или на нас прямо сейчас. Разве не странно, что вчера мы хотели убить друг друга, а сегодня я раскуриваю свой первый косяк вместе с тобой?
— Не настолько, как то, что ты дружишь с Арвидом или что ты решил вернуться в школу после того, как выдумал всю эту историю с исключением.
Молчание. Эвен уже жалеет о том, что вовремя не прикусил себе язык и решил озвучить свои мысли вслух. Он всё испортил, положил конец той непринуждённой беседе, которую они вели впервые в жизни. В этот раз, всё казалось таким реальным, таким настоящим.
— Ты ведь прекрасно знаешь, что Арвид мне не друг, — отвечает Исак, и его голос звучит на несколько октав ниже.
— А что насчёт меня? Я теперь твой друг? — выпаливает Эвен, чувствуя неожиданный прилив храбрости.
Он хотел бы увидеть лицо Исака в этот момент. Исака, который, как обычно, весь закутан, а он лежит сейчас в одной лишь белой рубашке с длинным рукавом, пока вода с его мокрых волос стекает прямо на траву.
— Мне кажется, я не создан для дружбы, — слова Исака больно ранят и разрывают ему сердце одновременно. — Аристотель различал три вида дружбы: основанную на взаимной пользе, на удовольствии и на добродетели. Думаю, я не подхожу ни для одной из этих категорий.
Эвен не знает, что сказать, так что он молча крутит следующий косяк.
.
Они оба уже прилично обкуренные, и Исак болтает о долбанном Иммануиле Канте и о том, как сильно он его ненавидит, словно бы знал его в реальной жизни. Эвен находит это одновременно и забавным, и очаровательным. Он не знает, стал бы ещё кто-нибудь читать целые тирады о людях, умерших сотни лет назад лишь для того, чтобы порассуждать о морали и безнравственности. Это мило. Исак такой милый, когда под кайфом.
— Так, значит, ты больше приверженец Ницше? — спрашивает Эвен, когда они переходят к четвёртому косяку. Его волосы больше не кажутся такими влажными.
— Нет, нет, нет, — повторяет Исак. — То есть, мне нравится экзистенциальная философия, но порой и Ницше писал всякий бред.
— Тогда кто тебе нравится? Сартр?
— Слишком свежо и современно для меня, — фыркает Исак. — Я больше по Гераклиту.
— Норвежская версия Гераклита.
Исак подмигивает ему, и это выходит у него так ужасно, что кажется Эвену самым прелестным зрелищем на свете.
— Получается, тебе нравятся парни постарше, — поддразнивает его Эвен. — Не знаю, почему я решил, что ты по Ницше. Думаю, я всегда считал, что все умные люди любят Ницше. Скорее всего потому, что кроме него, я почти не знаю философов.
— Что ж, в твоё оправдание надо сказать, что его учение довольно весомо, — говорит Исак. — Просто, у Ницше, меня невероятно раздражает Идея Вечного Возвращения.
— О чём она?
— О том, что Вселенная и вообще всё, что сейчас существует и происходит, уже было бесконечное число раз и ещё бесконечное число раз повторится, в той же форме и в том же воплощении. И так будет всегда, целую вечность, — объясняет Исак.
— И что это значит?
— Это значит, что существует бесчисленное количество Исаков и Эвенов, лежащих вот так вот в парке и курящих травку в 23:20, обсуждая Ницше, в точности, как мы прямо сейчас.
— Неужели со мной настолько ужасно проводить время? — спрашивает Эвен до того, как успевает себя остановить. Он думает о том, что был бы не против, если бы каждая его версия, в каждой из Вселенных, в итоге оказывалась бы вместе с Исаком.
— Дело не в тебе, — отвечает Исак. — Меня не страшит бесконечность. Я полностью «за». И я не против того, чтобы раз за разом зависать с бесчисленными версиями тебя.
— В чём же тогда дело?
— В том, что в каждой Вселенной, всё всегда будет так. И в каждой её вариации, я всегда буду таким. Это слишком жестоко, я не смогу с этим справиться.
Эвен приподнимается. Он не понимает зачем, но его тело просто делает это само по себе. Он выпрямляет спину и наблюдает за лицом Исака, пока тот говорит.
— «Таким» — это каким?
— Неполноценным. Неспособным дотронуться или получить прикосновение. Проклятым. Опасным для окружающих. Я буду таким снова и снова, — бормочет Исак сквозь зубы. И у Эвена щемит сердце.
— Проклятье всегда может стать благословением. Зависит от того, как ты смотришь на вещи, — произносит Эвен.
— И как же мне смотреть на это по-другому?
— Ну, ты мог бы относиться к этому так, будто у тебя сверхспособности или что-то вроде того. То есть, ты в буквальном смысле можешь обжигать людей. Это нереально круто. Разве много кто способен на такое? Ты как супергерой из Людей Икс. Я вот всегда хотел быть одним из Людей Икс.
— Всё, что ты говоришь, совершенно нелепо, — отвечает Исак, но теперь он хотя бы улыбается.
— Ты как Роуг**. Она тоже воспринимала свою силу как проклятие, пока не научилась её контролировать, — продолжает Эвен. — Может, со временем, ты тоже научишься. Также, как научился играть на барабанах. Это было бы классно! Если смотреть на вещи под этим углом, то перспектива застрять в одном и том же теле на целую вечность покажется чуть более радужной, разве нет?
— Да неужели? — закатывает глаза Исак. — Ты правда считаешь, что можно смириться с тем, что ты навсегда останешься бомбой замедленного действия во всех возможных Вселенных? Разве не существует такой вещи, которую тебе хотелось бы изменить в себе в другой жизни? Неужели ты хочешь испытывать всё то же самое и ровно таким же образом, как делаешь это сейчас, каждый раз, когда рождается новая Вселенная, и наступать на те же грабли снова и снова? Тебе не кажется эта мысль депрессивной, она не угнетает тебя?
Эвен слишком под кайфом, чтобы воспринять слова Исака, но он знает, что они останутся с ним и вновь всплывут в сознании, когда к нему вернётся ясность. Он ложится обратно на спину и чувствует, как глаза начинают смыкаться от усталости.
— Мой отец, наверное, сейчас просто в бешенстве, — бормочет Исак.
— Он что, всё это время ждёт тебя возле бассейна?
— Ага, — он начинает смеяться, и Эвен к нему присоединяется.
Они оба заходятся в истерическом приступе хохота и продолжают так до тех пор, пока Эвен не засыпает.
.
Когда он приходит в себя, Исак лежит на боку возле него и внимательно изучает его лицо. По-видимому, он снял свою куртку и остался в одном лишь свитере. Если бы Эвен не был таким уставшим, он взорвался бы от одного того факта, что может видеть и чувствовать Исака так близко. Но сейчас у него словно отсохли все конечности.
— Меня пиздец как плющит, — Исак шепчет так, словно делится своим главным секретом.
— Ну и классно.
— У меня чувство, что я всю ночь нёс всякий бред.
— Не правда. Ты говорил очень умные вещи. Самый умный мальчик под кайфом на свете. Честно-честно, — настаивает Эвен, после чего снова зевает.
— Хватит надо мной издеваться! — Исак надувает губы, и, боже, это самая милая вещь на свете.
— Я не издеваюсь! — улыбается Эвен.
— Ты такой хороший, когда меня не ненавидишь, — произносит Исак, и его бесстыдные ресницы отбрасывают красивые тени, играющие у него на щеках. Его слова лишены всякого смысла и, вместе с тем, в них — весь смысл на свете.
— Ты такой прекрасный, когда молчишь.
Эвен замечает, как сбивается его дыхание, округляются глаза, размыкаются губы. Он совершенно вымотан и очень хочет спать, но он всё замечает. Это стремление, эту жажду, это желание. Он не знает, как это интерпретировать, но он видит, как от его глупых слов, у Исака перехватило дыхание. Он чувствует это.
— Мне нужно возвращаться, — говорит Исак, опустив глаза, и не двигаясь при этом с места.
— Хочешь, я поговорю с твоим отцом? — спрашивает Эвен тихонько, но его голос отчего-то звучит до нелепого низко. Он наблюдает за тем, как Исак почти выгибается. — Скажу ему, что ты был со мной?
— Я справлюсь.
.
На следующий день в школе Исак почти не обращает на него внимания, и хотя это и не должно ранить или раздражать его, он ничего не может с этим поделать. Он понимает, что Исак ведёт себя настолько двулично ради какой-то цели. Понимает, что Исаку может быть нелегко, но ему не нравится, когда его воспринимают, как должное. Он не желает быть его секретом. Он вообще начинает сомневаться в реальности всего происходящего между ними в бассейне. Как знать, может, Исаку просто нужна эта физическая близость, и ради неё он и развлекает Эвена своими философскими разговорами и, время от времени, хлопает перед ним своими ресничками.
Но все попытки разобраться в его намерениях лишь высасывают из Эвена все оставшиеся соки. Он итак уже чувствует себя совершенно истощённым.
— Бро, что наденешь на вечеринку в честь Хэллоуина? — спрашивает Элиас, одной рукой обнимая его за плечи. Интересно, замечают ли парни, насколько ему тоскливо, как он готов на стенку лезть от того, что Исак сейчас стоит и хихикает вместе с Арвидом и его шайкой.
— Не знаю, — отвечает он. — Ещё даже не думал об этом.
— Слышал, Исак тоже придёт, — говорит Мутта как бы между прочим.
— Что? — выпаливает Эвен.
— Мы были вместе на уроке немецкого чуть раньше. И там он сказал, что придёт.
.
Эвен таращится на своё отражение в зеркале. Он выглядит нелепо, не говоря уже о том, что его мама вздрогнула когда, наконец, поняла, кем он собрался вырядиться.
— Это было спонтанное решение, — заверяет он, хоть это и ложь. — Так что я позвонил Ларсу, потому что знал, что у него точно будет один.
— Зачем ты передо мной оправдываешься? — улыбается она, делая очередную фотку. — Ты можешь делать всё, что хочешь, Эвен. К тому же, тебе очень идёт.
.
— Которое из слов «нарядиться кем-нибудь или чем-нибудь страшным» в приглашении ты не понял? — Арвид встречает его у двери.
Эвен шумно выдыхает. По крайней мере, Арвид не выдал ничего вроде: «ты мог бы просто одеться самим собой».
— Но это страшно, — спорит Эвен. — В этом костюме и правда становится страшно, когда думаешь о том, при каких обстоятельствах его надевают.
— Да плевать мне, Бэк Насхайм. Я просто морочу тебе голову. Половина девчонок снова припёрлись с нарисованными кошачьими усами. Так что с тобой всё в порядке, — говорит Арвид, улыбаясь. Что, чёрт возьми, происходит. С каких это пор Арвид ему улыбается?
Может, Адам был прав. Может Исак и впрямь его загипнотизировал, и он теперь стал нормальным человеком.
— А у него что за костюм? — спрашивает Элиас, и Эвену и дела нет до его слов, пока он не замечает его.
Исака.
Он стоит в углу у окна, с головы до ног одетый в чёрное, и кто-то очень похожий на сестру Элиаса, Сану, стоит возле него, словно щит, и держит всех остальных на расстоянии вытянутой руки.
— Подожди-ка, чувак, твоя сестра что, тоже здесь? — внезапно восклицает Юсеф. Он нарядился пиратом, но выглядит так, словно его сейчас хватит сердечный приступ.
— Эм, ты Сану имеешь в виду? Ну да, я же говорил, что она тоже придёт, — отвечает Элиас.
— Нет, не говорил! — хмурится Юсеф.
— Чувак, я говорил тебе!
— Ты путаешь, ты говорил мне, — разъясняет ситуацию Мутта.
— Ну и почему ты никогда не делишься информацией? — вздыхает Юсеф и, да, почему же, почему ты никогда ни о чём не рассказываешь, Мутта?!
— Стойте. Она что, разговаривает с Исаком?! — всё-таки замечает Адам.
— Да, они ещё с Ниссена знакомы, — пожимает плечами Элиас.
— Почему ты не говорил об этом раньше? — похоже, пришла очередь Эвена подпрыгнуть от удивления.
— Боже мой! Да что вы все ко мне прокопались с этой Саной! Она делает то, что хочет! Отстаньте уже! Где пиво?
Элиас уходит вместе с Юсефом и Адамом. Мутта играется с накладными клыками Микаэля, а вот Эвен глаз не может оторвать от Исака.
— Так что у него за костюм? — Микаэль повторяет вопрос Элиаса. И он вполне обоснован. Помимо того, что Исак одет во всё чёрное и что в кои-то веки не укутан в несколько слоёв одежды, Эвен больше ничего не может сказать о его наряде.
До того момента, как Сана не отходит в сторону, и Эвену удаётся полностью его разглядеть.
Оу.
Эвен улыбается про себя. Исак и бровью не повёл с того момента, как Эвен зашёл внутрь, но Эвен знает, что он чувствует его. Он видит, как уголки его губ расплываются в ухмылке. Он знает, что Эвен смотрит на него. И что он понял его костюм.
И когда Исак, наконец, поднимает глаза и видит, что надето на нём, у Эвена начинает кружиться голова.
— Чему ты там улыбаешься? — спрашивает Мутта.
— Роуг, — говорит Эвен, указывая на серебристые пряди волос у лба Исака. — Исак одет как Роуг из Людей Икс.
Исак — Роуг. А Эвен — пожарный.
.
На вечеринке они особо не разговаривают. Исак просто стреляет в него глазами время от времени, и каждый раз, когда это происходит, их взгляды моментально встречаются, потому что Эвен уже смотрит на него. Их связь похожа на искры от заряженной электрической проволоки. Эвен отсекает каждое, даже самое мимолётное, движение Исака через всю комнату, и даже алкоголь не помогает заглушить то, как сильно он его чувствует всем своим существом.
Из колонок раздаётся песня, и Эвен изо всех сил старается не придавать ей слишком большого значения, не искать особо много смысла в её строчках, не воспринимать её через призму самого себя, его, их.
Примечания:
*Термин «меандрирование» произошёл от названия реки Большой Мендерес (в прошлом — Меандр) на юго-западе Турции, которая характеризуется значительной извилистостью. После «меандром» стали называть тип древнего орнамента в форме ломаной линии.
**Роуг — персонаж из комиксов Марвел, член Людей Икс. Она обладает способностью поглощать жизненные силы, память и умения другого человека или мутанта при непосредственном физическом контакте. Её легкое прикосновение может вызвать у её жертвы сильнейший шок и временную дезориентацию, а дружеское рукопожатие привести к продолжительной коме и смерти. Роуг воспринимает свои способности как проклятие, так как невозможность прикасаться к людям причиняет ей страдания (отсюда и прозвище «Rogue» — «Изгой»). Тем не менее, она может контролировать свою силу, если надевает перчатки.
Её образы: https://is.gd/mQLCC6; https://is.gd/XITBAK;
.
Лекарства Исака имеют сильное седативное (успокоительное) действие. Они притупляют не только боль, но и остальные ощущения. Когда он рядом с Эвеном — его отпускает и без вспомогательных средств, и при этом он не перестаёт чувствовать себя живым и может испытывать всё в полную силу. Так что, он перестал принимать препараты не только потому, что хотел инсценировать происшествие.
.
Radiohead — Climbing up the walls
Куда бы ты ни направился,
Я всюду буду с тобой.
Открой свой разум.
Я проникну туда,
Преодолев все преграды (дословно: взбираясь по стенам).
(Подробнее: https://is.gd/DDPTDw)