– 1 –
Пригороды Штутгарта, ФРГ. Июль 2008 года (5 лет до событий «Путь праведника»). Безлунная июльская ночь ни одним признаком не предвещала беды, а потому шедшая под покровом этой самой ночи троица собак не обременяла себя тяжёлыми думами. Даже наоборот, двортерьер Оливер и его подруга Неле всю дорогу периодически весело посмеивались над шутками первого, чего не скажешь об их третьей спутнице. Ребекка сегодня была тише обычного, хотя по природе своей тоже была за любое веселье. Колкости Оливера вызывали у неё улыбку, но не более. - … И пока не забыл. – как бы между прочим заметил Оливер, после чего немного выбежал вперёд, чтобы в своей неповторимой манере идти задом вперёд. – Ян сказал, что у него завтра собираются кинотеатр на заднем дворе устроить. Кино будет на открытом воздухе. Бекс, давай с нами, ещё раз глянем «Назад в будущее». Предложение друга смогло вывести юную борзую (из всех своих друзей Ребекка была самой младшей, всего полгода от роду) из не то тоски, не то лёгкой задумчивости. Чтобы не выглядеть излишне занудной, она скромно улыбнулась: - Да, почему бы и нет. Фильм всё-таки хорош, двуногие в этом постарались. Ну… кроме тех убогих шуток про прошлое. Уж не знаю, что человек, придумавший это, хотел показать, но и так понятно, что в то время всё было иначе. Самым краем сознания Ребекке поскорее хотелось домой. Это был один из тех многочисленных дней, когда она под покровом ночи выбиралась куда-нибудь с друзьями, продолжая тему дневного веселья. В семье её хозяев, семьи Цуссманов, веселье было той ещё редкостью. Придерживаясь консервативных нравов, глава семейства всецело агитировал, что на первом месте были труд и работа, а потехе – остаток времени. Дочь, Ханна, с его же подачи была «книжным червём». Самым большим, на что она смогла уговорить требовательного отца – завести в доме четвероногого друга. Так в дом Цуссманов и попала Ребекка. Борзая словно воплотила в себе выражение «Собака – друг человека». Отрадой для души для неё просто было быть рядом с юной хозяйкой, вместе с ней веселиться в моменты отдыха между учёбой, носить ей брошенный фрисби. Иногда Ребекка выбирала остаться с Ханной, как считала собака, чтобы сберечь её сон. Да и дома всегда было куда спокойнее. Но своё слово диктовала психология. Всё-таки в этом плане собака – не человек. Если Цуссманы были консерваторами, то у Ребекки от рождения была развита склонность к рефлексии, она всё подвергала сомнению и обдумыванию. Мысль о том, что веселье не должно выходить на первый план, неуёмную Бекки не устраивала, поэтому ночные побеги входили в часть «Веселье не остановить». Сейчас же привычка к рефлексии сработала в обратном направлении. Бекки думала, а может, стоило остаться дома. Может, стоило разок нажать на тормоз и сделать исключение из негласного правила безудержного отдыха? Возможно. - Я не могу забыть запах стейков или пахнет горелым? – заметила Неле. Все три собаки втянули ноздрями прохладный ночной воздух. Нет, не показалось. Пахло гарью, и как будто не простым костром. Вряд ли это можно было как-то заметить и прочувствовать, но у Ребекки одной из первых сработало дурное предчувствие. А когда ускорившие шаг собаки выбрались на грунтовую дорогу, у Ребекки это предчувствие переросло в ужас, многократно усилившийся и сковавший всё её тело. Ведь горел её дом… - Дьявол… – сорвалось с уст Оливера. На загривке от внезапного прилива напряжения поднялась шерсть. Ребекка же лишилась, казалось, слов. Кровь леденела, сердце упало куда-то в пустоту. Обладательница глаз разных цветов сорвалась с места, игнорируя оклики друзей. Нет, Ханна, только не это! В поздней ночи соседи только успели вызвать огнеборцев, пламя же уже охватило весь дом Цуссманов. Душераздирающее «Нееет!!!» заглушило треск горящих перекрытий, когда обрушилась часть перекрытий крыши. Из-за жара войти в дом не представлялось возможным. Практически такой же огонь от боли и чувства бессилия выжигал юную борзую изнутри. Не надо было. Не надо было уходить. Она бы не проспала. А даже если бы проспала, не чувствовала сейчас боли. Оливер отвёл опустошённую душевно Ребекку в сторону. В свете пожарища на щеках и под глазами борзой виднелись первые слёзные дорожки. Казалось, она вот-вот впадёт в прострацию, она почти не реагировала на реплики Оливера, а просто приникла к нему, чуть зарывшись носом в грубоватую шёрстку у него на груди. И, пожалуй, Оливеру было не лучше безутешной Бекс. Дым практически сливался с темнотой небосвода, лишь над самым пламенем, освещённый им же, он казался пугающей светлой дымкой. Горело всё, что когда-то было домом. Но один из запахов указывал на страшное… Поджог. И в этом огне в ту ночь сгорел не только дом с семьёй Цуссман. Возможно, начинала исчезать и прежняя Бекс. Осталась Ребекка…***
Сбежавшую невесть куда борзую нашли через несколько дней. Неле сказала, что она всё это время пряталась на пустыре в другом конце пригорода, близ старой неработающей водокачки. Что интересно, Неле передала Оливеру просьбу – прийти на разговор один на один. Двортерьер засомневался, но решил просьбу выполнить. Сам пустырь был небольшим, но Ребекку на нём он нашёл не сразу. Борзая от чего-то не отзывалась на его оклики, она лежала в внутри большого бетонного «кольца», из которых обычно составляли стены колодцев, и в скорбном молчании смотрела куда-то в лужицу застоявшейся воды. При взгляде на неё у Оливера кольнуло на сердце. То, что в этом тельце с шерстью угольно-чёрного цвета ещё теплилась жизнь, можно было понять лишь по молчаливым слезам. - Бекки? – тихо спросил Оливер, коснувшись носом ещё щеки. Салюки моргнула и подняла голову, словно прикосновение друга вывело её из прострации. - Хорошо, что ты здесь. – безэмоционально ответила Ребекка. – Что стало известно? - Бекс, слушай… - Что. Известно, Оливер? - Подожгли. Как мы и думали. Салюки снова опустила взгляд. Оливер было тоже, ведь лучше бы он промолчал, юной подружке итак было тяжело. Но не смог, она настояла на ответе. Когда Ребекка снова открыла глаза, левый, голубой, словно потускнел, а правый, лиловый, наоборот, темнел от боли и злости. - Значит, я не зря позвала тебя. – сказала Ребекка, поднявшись на все четыре лапы. - Что ты хотела? – Оливер же наоборот присел. - У меня к тебе дело жизни. – салюки заглянула ему в глаза, тон её был по-прежнему сухим, почти холодным, но сейчас в нём засквозили серьёзные ноты. – Расскажи мне про… хашишинов. Будь предшествующие этому события менее печальными, Оливер бы посмеялся. Но сейчас это было бы, мягко говоря, кощунственно. - Во-первых, ассасины, Ребекка. – поправил двортерьер. – А во-вторых, чем тебе поможет разовая присказка? - Да, Ол, я помню, как ты тогда с перепугу сказал, что я подкралась к тебе, «словно ассасин в ночи». – не меняла тона салюки. – Ты ещё тогда мне пояснил, что в одной игре, придуманной для развлечения людей были такие опасные ребята. - Допустим. - Вот только ты вряд ли бы стал так спокойно об этом говорить, ты же не признаёшь игры. Они для недалёких – не мои слова, твои. - Ладно, окей. – Оливер, тем не менее, гнул свою линию. – Но мне вряд ли представляется существование людей или собак, у которых из рукава вылезает нож, и которые настолько не страшатся склеить ласты, что совершают прыжки с больших высот. - Прекрати, Оливер. – совсем неожиданно Ребекка зашипела на него, шагнув чуть в сторону и встав по правый бок. – Я уверена, ты что-то недоговариваешь. Месяц назад ты ойкал, говорил, что о старую жестянку порезался… - Да, ты неплохо запомнила. - Я куда лучше вижу, Ол. Замечала, как папа Ханны не раз поранил палец ножом, когда рыбу или мясо резал. – Ребекка, казалось, не обращала внимания на его отступления, а просто продолжала излагать свои мысли. Один пункт за другим, от и до, никакой лирики. – У тебя рана была такой же. Ровная и короткая, с аккуратными краями, потому и заживала так долго. Потом, на прошлой неделе был праздник, пускали фейерверки. Я запомнила запах петард. От тебя и твоего приятеля, Йохаса, пахло чем-то похожим. И не говори, что залезли на салютную фабрику. И третье. – она коснулась пальцем шеи Оливера, его потрёпанного ошейника. – У тебя на ошейнике временами мелькал кулон. Маленький такой, я прежде почти не обращала внимания, на нём был знак. – Салюки вышла из трубы, чтобы на рыхлой земле когтем нарисовать сохранившиеся в памяти элементы уведенного. – Типа как капелька. Нарисовав, салюки снова заглянула другу в глаза. Если бы взгляд можно было начинить чем-нибудь или убивать им, Оливера давно бы прожгло насквозь. Поняв, что салюки готова наступать и дальше, двортерьер, опустив голову, выдохнул. - Даже если бы они существовали, – сказал он после долгого молчания. – что ты намереваешься делать? Прийти к крутым ребятам и попросить помощи? - Оливер, мне всё равно, что будет. – Ребекка едва не шипела. – Я уже не надеюсь увидеть маму, а теперь моя новая семья погибла. Собака – друг человека, а я не смогла помочь им, так попытаюсь отомстить, будь уверен. Оливер, помоги мне. Двортерьер слышно выдохнул через нос, это было похоже на раздражённое сопение. Взгляд его несколько раз метнулся в разные стороны. Встав с земли, он взглянул на Ребекку и сказал только одно слово: - Идём. - Куда же? - Туда, где ты найдёшь свой путь к возмездию, а может и больше.***
Это был конец – конец прошлой жизни и начало новой. Даже среди собак-ассасинов, одной из которых стала Ребекка, не было провидцев, а если б он был, то салюки бы самоиронично ухмыльнулась на заявление, что на посвящении она легко отделалась. Возможно, она сама заслужила такое своим острым языком, а может, не повезло с «принимавшим» мастером. В любом случае, ещё пару месяцев Ребекка Крейн, как стала называть себя новенькая, при взгляде на себя в зеркало обязательно задерживала взор на повязке, опоясывавшей её грудь, чтобы сломанное ребро срослось правильно. Оливер не считал себя сентиментальным, уж больно многое он за свою короткую жизнь повидал. Но слова, услышанные в ту ночь, когда ефрейтор Воллин поручился и магистры приняли его заверения, он запомнил, наверное, на всю жизнь. Проходя мимо комнаты, в которой он оставил мрачную как грозовой фронт Ребекку, Оливер задержался у входа. Салюки сидела напротив окна, из которого лился холодный лунный свет, от которого угольная шерсть Ребекки становилась не то серебристой, не то пепельно-призрачной. - Я клянусь памятью своих любящих хозяев отомстить за их смерть… – сквозь тихие всхлипы говорила Ребекка, подняв взгляд в небеса, к луне, словно взывая к высшим силам. – Я отдаю свою жизнь делу борьбы с преступностью. Отныне я не служу одной семье, отныне я, Ребекка Крейн, воин тени и защитник людей… Она буквально начала перекраивать жизнь. Полная самоотдача на тренировках, вникала в каждое слово учителя, а на спаррингах всегда была спокойная как лёд, а от того казалась неустрашимой при юном-то возрасте. С самого раннего возраста в Ребекке отмечали не только дар быстрого бега, свойственный всем собакам породы борзые, но и крайне острое зрение. Бекс видела многие мелочи, не подходя к ним поближе, видела чётко и ясно. Так она попала в снайперскую школу собак-ассасинов Штутгарта. Здесь Крейн и начинала показывать себя во всей красе в новой для себя жизни. Била без промаха, всегда на поражение, появлялась в самый непредсказуемый момент, наносила удар и исчезала так же внезапно. Были, конечно же, и более «скользкие» моменты, не всё было настолько радужно. В пересчёте на человеческий возраст Ребекке было примерно двадцать три, плюс её вполне можно было назвать красоткой выставочной внешности. Вот только о Крейн стали пускать слухи, что кавалеров, выбиравших её дамой сердца, она просто в игнор посылала, а вот немногочисленным особам своего пола наоборот, оказывала многочисленные знаки внимания. Сплетники списывали это на то, что от пережитого у новенькой «медленно протёк чердак, а вслед за ним и цветовая гамма переменилась». Но сама Ребекка на это не обращала ровным счётом никакого внимания. При всех она научилась держаться спокойно и даже весело, как будто отстранялась от своего горя. Оливер даже начал узнавать в талантливой снайперше прежнюю «очаровашку Бекс». Главным же для Ребекки, как для ассасина, оставалась борьба с преступностью. Где не работал закон, работали клинки ассасинов. Казалось, что ассасин Крейн всецело посвятила себя не только делу ассасинов, но и данной ей клятве.***
Дочитав последнюю введённую в книгу жизни Ребекки Крейн строку, Анабелль печально вздохнула, положила ленту-закладку на разворот и закрыла книгу. После – какие-то мгновения смотрела на фигурку самой Ребекки, которая теперь была уже не простой юной собачкой, а умелым воином тени. Книга жизни медленно исчезла, словно растворилась в воздухе – хранительница собачьего рая отправила её в библиотеку, где ей самое место. А фигурка Ребекки заняла своё место рядом с другими ассасинами на весах судеб – на чаше «Правосудие». В противоположной ей «Мести» стояли те, с кем ассасины стремились покончить. - Вот так обычная смертная пережила трагедию и влилась в число величайших борцов за дело правосудия. – с долей восхищения и с долей сострадания в голосе сказала Анабелль. Но сегодня уиппет тоже не осталась бы в одиночестве. Она знала, что предстоит встреча, она даже страшилась её, но не показывала этого. По правое плечо от уиппета-хранительницы сначала возник язычок пламени, потом – полупрозрачный, почти призрачный череп, а уж потом возникла и сама Беладонна. - Правосудие… – в голосе хранительницы собачьего ада смешались свойственная ей насмешка и леденящий душу холод, да и говорила Беладонна, как специально, в полголоса. – Сама подумай, что есть правосудие без мести, сестрёнка – это всего лишь порицание. А порицание, как свидетельствует мой опыт, только подтолкнёт зло к последующим действиям. Но Анабелль была не из робких и была готова стоять на своём – и из желания переубедить злобную по натуре сестру и по долгу верховного ангела-хранителя, хранительницы рая. - И чего ты хочешь этим добиться, Донна? – она не заакцентировала на том, что назвала сестру домашним коротким именем, которое последний раз называла в земной жизни. Важнее было другое. – Чтобы Ребекка уподобилась тебе и клинком своим разила всех без разбору, в конечном счёте сама уподобилась тем, с кем борется. Как гласит изречение, против лома нет приёма. Если Анабелль превосходно сохраняла самообладание, то её «адская» во всех смыслах сестра столь же непоколебимо оставалась верна себе. - Как будто ты не знаешь, зачем мы встретились, сестра. – усмехнулась она. – Близится темнейший час Ребекки. Уже скоро она столкнется с тем, кто отнял у неё её новую семью… – выдержав паузу, Беладонна подняла лапу, в которую бесшумно сместилась с чаши весов фигурка салюки-ассасина. – Тогда-то будет нанесён последний удар, и он будет в пользу мести. Края губ хранительницы собачьего ада приподнялись в свойственной ей коварной улыбке. - Ради её души, надеюсь, что ты ошибаешься. – тут же возразила Анабелль. – Ребекка, как друг человека, должна быть на стороне правосудия. - Я готова поспорить с тобой. – заявила в ответ Беладонна. - Как интересно. И что же ставится на кон? - Если Ребекка падёт, её душа навсегда окажется в моей власти. Настоящей борзой, неотвратимо преследующей цель и уничтожающей её, без всякой пощады. - А если выигрыш будет за мной? – приподняла бровь уиппет. - В таком случае Ребекка вольна идти своим путём. – ответила «адская». Спор был заключён. И две хранительнцы сделали в нём свои ставки. Дав согласие кивком, они сделали шаг назад, затем просто… исчезнув. В тёмной зале, у которой, казалось, не было стен, остались только весы. Но спор с высокими ставками начался…