Фантазия - Вред психики

      Раздается стук в дверь. С места срывается один из клонов и подходит к двери, встречать нежданного гостя. В ушах продолжает стоять тот настойчивый стук, выбивая мыслительные процессы из строя. Железная дверь с протяжным, неприятным звуком открылась. Перед Шрамом стоял клон, живой и совсем не раненный или что-то в этом роде. От остальных клонов, что носили голубую жилетку, этот отличался зеленым свитером, что сразу бросался в глаза. Яркие голубые глаза пронзительно озирали лидера, а потом само обстановку сразу, заметя на диване два бессознательных тела.       На немой вопрос Шрама, клон представился «Новогодним» из эксперимента с подарками. Первый онемел, совсем был шокирован и не смел никак реагировать. Не дождавшись должной реакцией первого клона, Новогодний прошел дальше в зал, где его уже с открытыми ртами встречали другие клоны.       — Прошу освободить помещение и предоставить переноску для пострадавшего. Или для пострадавших, — переходя с нижнего этажа на верхний по лестнице, Новогоднему в аппарат на ухе уже кто-то что-то говорил. Ответы были короткими, иногда приходились и более сложные предложения, такие как «Бессознания вместе с другим клоном» или «Не смогут с ними справится». Шрам всё это время следил за этим маленьким сорванцом, что успел обойти все доступные комнаты на базе.       На этот раз в зале было пусто. Лишь Шрам, два больных и сам Новогодний.       — Мне было сказано проверить лишь состояние этой девушки — брезгливо указывая на полыхающее от жара тело, Нови перевёл взгляд на другого пострадавшего, — но планы поменялись, так как вы не сможете обеспечить этим двоим должное лечение. Мой хозяин предлагает сделку, договор, по которому его сторона будет обязана предоставить больным все условия, в которых они смогут выздороветь, перестать вести эксперименты до момента окончания сделки. И другие нюансы, обсуждению которых вы приступите уже на месте, после соглашения здесь.       Чувствовалось, как сердце Шрама хотело выпрыгнуть из груди и убежать как можно дальше от этого мира. Лишь при одном слове «хозяин», он понял, речь идет от Дикторе. Было жутко, страшно и больно. Всё расплывается, в ярких красках отпечатываясь в глазах и памяти.       Падая в небытие, просыпаюсь. Сон оборвался резко и снова на том же самом месте. Неделя прошла или больше, я не помню, и каждый раз мне снится этот сон, словно так и было на самом деле. Я и не знаю толком, в этот момент я была без сознания с высокой температурой.       Вспоминаю тот веселый день когда не я, а сам Хельсинг удосужился сломать ребра моему насильнику. Но сейчас это кажется просто сном. Кошмарным сном, где не было теплого одеяла и горячей воды. Жуть.       Вернулась я собственно неожиданно, с ноги открыла дверь в квартиру и без слов завалилась на свою кровать. На доводы родителей, куда и как я пропала на четыре недели, сказала, что всё прошло, я вернулась и меня там не насиловали. Про последнее пришлось приврать. Не хотелось, чтоб меня ещё куда-нибудь завезли, кроме того интерната. Жизнь в школе быстро нормализовалась, я стала учиться под своим старым именем. Одноклассники даже как-то подзабыли, что я когда-то собственно умирала.       — Неужели всё вокруг осталось прежним? Казалось, что всё в заправду.       — Ты просто слишком впечатлительная, вот эмоции выветриваются со временем. — На подоконник, около открытого окна сидела Сицилия, вальяжно помахивая своим черным веером — сделанным из бумаги, прошу заметить.       — Не успела проснуться, как ты уже здесь. Тебе не надоело? — правда, надоело, каждый раз слушать её вольные тирады на счет психотерапевта, гинеколога и ещё какую-то личность, специализирующей на связи соулов. Не радости, одни гадости в общем. Даже родители не так сильно вникали в мои проблемы, а тут какой-то черт посылает меня по врачам.       — Мне никогда не надоест слушать, как во сне ты слезно пытаешься выбраться из плена своего покрывала, — садистка, — да и меня забеспокоили твои сны. — В этот раз подоконником мы не обошлись, и она с него спрыгнула, направляясь в сторону моей кровати перед этим убрав свой веер за пояс. На тумбочке недовольно зыркала Тиша на утреннюю гостью. — Тебе точно не нужна помощь?       — Наверное, нет, если я тебя в очередной раз могу послать куда подальше. Сейчас мне нужен покой и восстановление, — а говорю, что не нужна помощь, хотя сама восстанавливаюсь. Противоречия в одном теле.       — Недели две прошло, а ты никак не можешь восстановиться. Даже твои одноклассники быстрее свыклись с мыслью, что ты не в гробу лежишь.       — Это их дело, а это мое. Сны — штука тонкая, от их осадка можно годами восстанавливаться, так что дай мне полежать ещё пять минут, а после восстанавливаться несколько лет, желательно до выпускного класса. — После таких слов демона и след простыл. Видимо, не у всех нервы железные, чтобы терпеть мою чушь. Да, чушь, которая льется из моего рта и не дает здраво оценить ситуацию, где мне нужна помощь. Надеюсь в школе меня уже никто не достанет.

***

      В это вновь проклятое утро хочется меньше всего чувствовать недосып и желание съебаться к чертям собачьим, где не так скучно, да и, наверное, там цирк поинтересней.       Наблюдать, как каждую перемену Оксана демонстрирует свои части тела, где находятся метки, противно, аж до тошноты. Этих цветов оказалось настолько много, что кроме спины они были и на руках, полностью перекрывая саму кожу. И она не лучше. Любым способом добивается того, чтобы оголить свое плечо, на котором огненными волнами расплывались астры и тюльпаны. Мерзость.       — Ты же понимаешь, что эти метки не настоящие? — с радостной ноткой в голосе спросила Аноли. Даже спустя четыре недели пропажи, она не перестала быть таким замечательным солнышком.       — Да заметила я. Метки они поровнее будут. — Мы посмотрели друг на друга, потом на крутящуюся Оксанку и засмеялись. Даже если бы и было у нее столько меток, ее соулы бросили бы при первой возможности. Проститутки проститутками, а шлюхой быть не надо.       На уроках собственно я отвечаю самая первая, ведь четверть не резиновая, а оценки нужны. Благо, что уроки с Томом не прошли зря и учебную программу знала на пять недель вперед. Надо было видеть лицо химички, когда та хотела влепить неудовлетворительно за нерешенную задачу на доске. Было весело.       После моего вылета из этой реальности ежегодную выставку прикрыли за несоблюдение техники безопасности. Раньше они куда глядели? А если бы я тогда, в начальной школе, здесь отравилась, тогда бы всего этого приключения и не было?       Все как прежде, все-таки не стоит вспоминать о том, что было. Лучше забыть о клонах, о их существовании, чтобы в дрожь не бросало и не становилось так вязко, невыносимо при любом упоминании этого проекта.       Хоть сейчас еще немного передергивает, но когда-нибудь лучше станет.       Но ведь, забыв о клонах, я забуду про своего соула, никогда не увижу его вновь. Всю жизнь придется жить одной… Лучше безопасность. Да и они вполне счастливы без меня. Джеймсу почти ребра вылечили, жаль не получилось снова свернуть его в плен того хорошего пледика.       — Эй, Ната! Ты меня слышишь?       — А, да! Я здесь! — подскочив на месте, я обратила на себя внимание одноклассников, но те быстро переключились на собственные дела, то есть, телефоны.       — Может стоит прекратить этот цирк?       — Походом к директору? Я только «за»! Вперед за ведром! — никогда не понимала как, но понимали мы с Аноли друг друга на полуслове.       Набрав в ведро как можно больше воды, пошли в сторону толпы, где вовсю Оксана оголяла спину, руки и плечи, при этом прыгая из стороны в сторону, как в балете «Черный лебедь». В плотную мы уже стояли перед ней, она лишь недовольным взглядом посмотрела на нас и язвительно выдала:       — Что, завидно? — тьфу быть такой. Чему тут завидовать?       — Очень, но нам и сухими быть лучше.       — Что?       И это были последние слова, когда она была популярна. На голову мы ей вылили ведро теплой воды (на улице не май месяц, холодно все-таки, а мы не живодеры), она сразу отскочила от нас и побежала в сторону уборной. Мы только и видели, как пятки ее сверкаю, да и как краска медленно стекала по ее капроновым колготкам и мятной юбке. Ради такого цирка, я готова хоть вечно ходить в школу.       Не знаю почему, но мне не смешно. Все звуки пропали и был слышан лишь один голос, и он точно не мой. Где-то уже такое было. Оно не предвещало ничего хорошего.