And I'd give up forever to touch you 'Cause I know that you feel me somehow You're the closest to heaven that I'll ever be And I don't want to go home right now And all I can taste is this moment And all I can breathe is your life When sooner or later it's over I just don't want to miss you tonight And you can't fight the tears that ain't coming Or the moment of truth in your lies When everything feels like the movies Yeah, you'd bleed just to know you're alive And I don't want the world to see me 'Cause I don't think that they'd understand When everything's made to be broken I just want you to know who I am
Goo Goo Dolls — Iris
***
Альфонс был болен. Да, ментально, и он прекрасно это осознавал… но на тот момент он мучился от нездоровья физического. Он стоял на коленях, свесив голову над унитазом, и провёл так уже больше часа. В его желудке ничего не осталось, как и в нём самом уже не было ни силы воли, ни возможности испытывать радость. Альфонс чувствовал, что заслужил всё это: боль в животе и в сердце, жжение от тошноты… и ненависть к себе. Он заслужил это потому, что посмел зайти за черту, за которой не было пути назад. Невозможно было вернуть всё назад, стереть произошедшее, смыть эту грязь ни водой, ни миллионами извинений… невозможно забыть. Эдвард никогда бы не смог забыть. Как жутко отвратительно и вместе с тем невероятно облегчающе для Альфонса было удовлетворять себя и представлять, что это делал с ним его собственный брат… Ужасно и одновременно не похоже ни на что другое. Удовольствие приносило даже минимальное прикосновение, его разрывало от желания и от того, насколько яркими были ощущения… Дрожащими и влажными от пота руками Альфонс крепко держался за свою горячую возбуждённую плоть, наслаждаясь мучительно-сладким ритмом и растягивая это болезненное блаженство… Он чувствовал боль во всём теле, но не там, где он в исступлении касался себя снова и снова… чётко представляя руки Эдварда на месте собственных. Альфонс противился собственным фантазиям и вместе с тем упивался ими, думая о том, как тонкие пальцы брата сжимались вокруг самой сокровенной части его тела, медленно, но уверенно проводя по ней вверх и вниз. Его грёзы об этом были невероятно правдоподобными, их ясность перевешивала остатки его сомнений. Альфонс знал Эдварда настолько хорошо, что мог без труда представить себе его запах, голос, дыхание и даже то, как он двигался, практически ощущая на себе его прикосновения… Альфонс был на грани экстаза от происходящего, хоть и осознавал, насколько ненормально поступал… но он был так увлечён остротой своих ощущений, что даже не услышал Эдварда, пока не стало слишком поздно, когда тот успел войти в комнату. Судя по тому, что Эдвард спросил, всё ли было нормально, и не приснился ли ему кошмар, Альфонс догадался, что наверняка шумел. Он не мог ответить на эти вопросы, его разум даже не воспринял их полностью, потому что… …внутренний голос Альфонса кричал на него, чтобы тот позвал Эдварда подойти ближе… Ему безумно хотелось лишь того, чтобы Эдвард забрался на него и помог ему покончить с тем, что он начал. Тем не менее, благодаря остаткам адекватной части своего разума Ал всё-таки осознавал, что не мог этого сделать, поэтому он потребовал… нет, скорее, он взмолился… чтобы Эдвард оставил его в покое. Он никак не мог определиться, чего хотел больше, поэтому его просьба к Эдварду являлась не требованием, а отчаянной мольбой, чтобы тот ушёл, убрал подальше своё пахнущее свежестью тело… Альфонс, будто дикое животное, мог с расстояния почуять запах Эдварда, и этот аромат казался ему прекрасным… Отчего всё становилось только хуже. Альфонс разрывался от страданий, тошноты и своего невероятного возбуждения. Незадолго до этого он проснулся в поту от очередного в крайней степени откровенного сна с сексуальным подтекстом, каждой частью тела ощущая сильное желание, перебирая в голове впечатления от умопомрачительных поцелуев и глубокого проникновения… Это было жестоко и вместе с тем невероятно, от переизбытка эмоций слёзы сами скатывались по раскрасневшимся щекам Альфонса. Но даже слёзы и отвращение к себе никак не способствовали уменьшению зудящего возбуждения, и Альфонс чувствовал себя так, будто вся кровь, что оставалась в его измученном теле, намеренно приливала именно туда, где это возбуждение возникало. Терпеть это было невыносимо, но Альфонс сдерживался долгие десять минут, лёжа в темноте с распахнутыми глазами абсолютно без желания снова заснуть, с трудом сглатывая и пытаясь унять дрожь в руках, пока крепко сжимал ими простыни. Но ему не становилось легче, несмотря на то, как усиленно он пытался прогнать из памяти этот грязный сон. С каждым разом его воображение воспроизводило его с пугающей чёткостью, так, будто Альфонс по-прежнему не проснулся… будто Эдвард всё ещё был здесь… целовал его самым грешным образом… прижимался к нему всем телом… Его ощущения были невероятно интенсивными… и совершенно отвратительными. Альфонс не мог сдержать очередные слёзы, когда услышал включившийся душ, и остатки его воли испарились окончательно… Он был больше не в силах прогонять из сознания образы обнажённого старшего брата, его идеального влажного тела, и жаркая волна возбуждения прошла сквозь него с новой силой… Вместе с этим Альфонс просунул под одеяло лишь одну дрожащую руку. После этого уже ничто не могло его остановить… ничто и никто, кроме самого Эдварда. Как будто сама карма услышала эти мысли и устроила всё именно так — это случилось, и Альфонс сгорал от стыда за то, что его застали в таком виде, в тот момент он просто хотел умереть. Как только Эдвард покинул его комнату, Альфонс остался наедине со своим отчаянием и слезами. Его тело изнывало, он ощущал лишь пустоту внутри, а мысли смешивались вместе… Ему было очень и очень стыдно. Эдвард видел всё, Эдвард знал, как низко Альфонс пал… И Эдвард наверняка ненавидел его за то, что тот поддался слабости перед своими желаниями. Альфонс знал, что Эдвард совсем этого не хотел. Он не хотел целовать или касаться его… И не имело значения, насколько сильно этого хотел Альфонс… он прекрасно понимал, что не должен был ожидать ничего такого от Эдварда, но всеми фибрами своего заражённого грешной зависимостью тела он чувствовал, что больше всего хотел, чтобы Эдвард тоже испытывал к нему всё это… Альфонс хотел, чтобы Эдвард просто поддался ему. Куда же делась его сила духа и воля?.. Куда исчез Альфонс Элрик? Он практически задыхался и давился собственными рыданиями, как вдруг услышал из-за двери голос Эдварда… и от одного звука этого голоса его тело пробила дрожь… Но он почувствовал себя легче, когда Эдвард сказал, что не расстроился… Что всё было в порядке. И в тот момент, пока от брата его отделяла лишь дверь в его комнату… Альфонс вновь поддался своему желанию и уже меньше, чем через минуту, он почувствовал невероятное облегчение, задыхаясь с именем Эдварда на губах… пока тот всё это время был с ним рядом… Альфонс был в эйфории… но лишь на тот момент. Теперь же он тонул в отчаянии от собственного стыда, и рядом не было ничего, кроме холодной серой плитки, горького вкуса и запаха желчи, застрявшего в носу и в горле. Так же, как тогда в Ксинге… только в разы хуже. Альфонс склонялся над унитазом с открытым ртом и просто позволял слюне стекать вниз, ему больше нечем было рвать… Желудок опустел до конца. Альфонс мучился от тошноты уже час с лишним, его тело не могло производить даже слюну, а горло невероятно жгло от желудочного сока. Он не знал, сможет ли нормально разговаривать на следующий день, но был уверен, что Эдвард в любом случае огорчится его состоянию. Эдвард… Прошлой ночью Альфонс практически сразу заснул после того, как… кончил, и он был в отключке вплоть до следующего утра, пока не услышал осторожный стук в дверь. Эдвард тихо сообщил, что было почти семь утра и он уезжал узнать подробности будущего контракта с армией, в конце просто попрощался с Альфонсом до вечера… Также предупредил, что приготовил для него завтрак. Он по-прежнему переживал за Альфонса… даже после такого. Альфонс и не думал расстроиться, что Эдвард не звал его с собой, ведь он не мог винить Эдварда за желание побыть на расстоянии после случившегося. Через пять минут после того, как закрылась входная дверь, Альфонс едва успел проснуться, как вдруг события прошлой ночи разом всплыли в его памяти. С того момента он не выходил из ванной, скорчившись на полу… выплюнув из себя всё, кроме засевшей внутри боли. Он сглотнул и поморщился противному вкусу во рту, но не стал выходить из ванной на случай, если бы его вновь затошнило.***
Примерно через тридцать минут, когда на часах было девять утра, он решил, что мог без риска оставить унитаз в покое. Он уже вырвал всё, что мог, и понимал, что бесполезные спазмы уже не могли ни к чему привести, поэтому решил, что настало время выбраться из «безопасной зоны». Альфонс как следует прополоскал рот и почистил зубы. Его горло болезненно саднило, отчего было трудно глотать, но он всё равно использовал жгучий ополаскиватель, что совсем не принесло облегчения. Напротив, это только всё усугубило, но хотя бы рвотная горечь больше не давала о себе знать. Альфонс решил принять душ, чтобы смыть с себя противный холодный пот. После ванной он пошёл к себе в комнату, еле волочась на слабых ногах, и дрожал он на тот момент не столько от стыда, сколько от моральной утомлённости и слабости от недоедания. Он вытащил смятую одежду из чемодана и тяжело уселся на кровать, затем начал вяло перебирать вещи, сам процесс переодевания внезапно показался ему ужасно изматывающим. Альфонс натянул чёрные брюки и застегнул их, после чего надел чёрный свитер с высоким воротом и длинными рукавами. Встать было тяжело, но Альфонс заставил себя двигаться. Он знал, что в зеркале не увидит ничего, кроме оболочки того, кем он когда-то был, ибо уже видел своё жалкое отражение в ванной. Его щёки впали, кожа обрела нездоровый сероватый оттенок, под опустевшими зелёными глазами появились тёмные круги. Его лицо в целом выглядело отощавшим, но, несмотря на это, его глаза время от времени припухали. Альфонс выглядел ужасно… чему Эдвард совсем бы не обрадовался. Состояние Альфонса только ухудшалось, и он сам этому способствовал, потому что не был силён духом настолько, насколько был силён его старший брат. Эдвард держался достойнее, чем Альфонс ожидал от него изначально. Ал провёл расчёской по своим спутанным волосам, даже не глядя в зеркало. Он не стремился уложить их, потому что ему было плевать. Какое-то время спустя он надел носки, туфли и сразу вышел из комнаты, взяв с собой только кошелёк. Он прошёл мимо кухни, ему не нужны были лишние поводы для задержек в туалете. Альфонс вытянул своё пальто из небольшого шкафа в прихожей и надел его, застёгиваясь на все пуговицы. Ему уже было холодно, а ведь он ещё не вышел на улицу, и потому он обернул вокруг шеи тёплый шарф. В карманах своего тёмно-коричневого пальто он обнаружил такого же оттенка перчатки и связку ключей, после чего сразу вышел из квартиры, планируя сделать хоть что-то полезное за этот день.***
Около половины двенадцатого он покидал территорию студенческого городка Государственного Университета, держа под мышкой несколько папок, тетрадей и каталогов, содержащих в себе информацию о предлагаемых Университетом факультетов и курсов, информацию об оплате, данные о продолжительности очного и заочного обучения. Альфонс был рад возможности отвлечься от своей изнуряющей зависимости, хоть и чувствовал себя по-прежнему плохо. Он считал, что уж лучше так, чем держать в голове все проблемы сразу. За последние полтора часа он успел пообщаться с несколькими людьми из Университета, в основном с теми, кто там работал, и узнал, какие варианты поступления были доступны для него при желании стать доктором. После этого его вдруг спросили про его школьный аттестат. Только тогда Альфонс вдруг вспомнил, что ему надо было добраться до Мустанга, и пожалел, что не пошёл утром вместе с Эдвардом, чтобы убить двух зайцев сразу. Но он помнил, что Эдварду нужно было время наедине с собой, он и так постоянно забывал себя в заботе об Альфонсе, и тот мог лишь попытаться ответить тем же. Альфонс пообещал, что вернётся, изучив и заполнив все бумаги и материалы, и этого оказалось достаточно. После этого он сразу забрал все документы и в спешке ушёл. Студенческий городок был огромным и заполненным из-за кануна итоговых экзаменов. Государственный Университет являлся самым большим в Аместрисе, потому что был непосредственно связан с Военным Правительством, большинство солдат обучались там заочно и служили одновременно. По этой причине там обеспечивалось очень хорошее содержание и поддерживались высокие стандарты обучения. Военные всегда заботились о своих. Альфонс пытался не обращать внимание на взгляды людей, пока шёл прочь из студгородка, как делал в течение всего времени пребывания на улице. Он кутался в шарф, стараясь облегчить свою дрожь от холода и замученности. Он не хотел, чтобы кто-нибудь мог заметить его мерзостность, он практически ощущал её на своей коже. Разговаривать с людьми было тяжело, но плюс в общении был, ведь так люди меньше обращали внимание на его состояние… в отличие от сотен глаз, впивающихся в него, где бы он ни шёл, и в такие моменты Альфонс хотел лишь того, чтобы земля под ним разверзлась. В тот день было действительно холодно, падал лёгкий снег, и Альфонс пожалел, что не надел ещё больше одежды, потому что его трясло даже в тёплом пальто. В его планы изначально входило скорейшее возвращение домой сразу после Университета, но когда он вспомнил про отсутствие школьного аттестата, то решил сходить в Центральный Штаб. Ему ужасно не хотелось, но он заставил себя собраться. Альфонс очень надеялся, что не столкнётся с Эдвардом… но, если говорить честно, в своих эгоистичных порывах он, напротив, очень хотел столкнуться с ним. Ему хотелось по крайней мере извиниться. Не то чтобы извинения могли многое исправить, но Альфонс всё равно хотел это сделать.***
Почти через час ходьбы пешком он смог добраться до Штаба, он очень устал, замёрз и вымотался, поэтому его прогулку, которая обычно занимала минут двадцать пять, нельзя было назвать расслабляющей. По пути он несколько раз садился передохнуть на скамейки и заходил в магазины, чтобы немного согреться. В конце концов, он добрался до цели и, пройдя через одну из широких площадей на территории Штаба, дошёл до Северных ворот. Прежде, чем его наконец пропустили, ему пришлось пройти стандартные процедуры обыска и предоставления своих данных. Если бы он пришёл с Эдвардом, его бы даже не тронули. Обычно Эдвард по телефону предупреждал Мустанга заранее, что собирался прийти, и на подходе ко вратам, даже если его не узнавали, он просто называл своё имя, после чего его сразу пропускали. Альфонс знал, что тоже мог позвонить, но его способность к общению на тот момент сильно хромала. Даже некоторые люди в студгородке говорили ему принять что-нибудь от простуды, что звучал он плохо. Кроме всего прочего, условности соединения на военных линиях были той ещё занозой в заднице. Альфонс сильно дрожал к тому моменту, как дошёл до здания, где располагался новый кабинет Мустанга, и был очень рад попасть в тёплое место. Стряхнув снег со своих плеч, он прошёл через длинный зал до лифта и начал ждать с несколькими другими людьми, которые, очевидно, были военными, так как носили зимнюю форму. Альфонс не смотрел на них и надеялся, что никто не рассматривал его. Но Альфонс был единственным гражданским среди нескольких военных, поэтому на него, конечно, обратили внимание, но никто его не узнавал… Будь он в своём прежнем доспехе, всё было бы иначе… …По меньшей мере, он был бы не способен чувствовать страсть по отношению к собственному брату. Альфонс почувствовал, как его желудок скрутил спазм, но он сглотнул несколько раз и заставил себя быть сильнее, ведь ему совсем не хотелось, чтобы его стошнило на глазах всех этих людей прямо посреди холла Военного Штаба. Лифт прибыл с гулким щелчком, и двери открылись. Не поднимая головы, Альфонс пробрался внутрь. Он кривился в лице каждый раз, как кто-то задевал его плечом или случайно с ним сталкивался, так что он просто уставился в пол, глядя на несколько пар чёрных военных ботинок. После нескольких остановок лифт значительно опустел, и только тогда Альфонс поднял голову, чтобы дотянуться до кнопки последнего этажа, как вдруг заметил, что она уже была нажата. Ал моргнул. Он знал, что кто-то всё ещё оставался в лифте и стоял у него за спиной, и он очень надеялся, что это не был кто-то из его знакомых. Он нахмурился, с трудом сглотнул и обернулся… затем обернулся вновь. Рой Мустанг стоял возле задней стены просторного лифта и читал газету, держа под мышкой жёлтую папку. Альфонс решил, что не завязать разговор сразу было бы глупо, учитывая, что он ради этой встречи и пришёл. — Хмм… Добрый день, Генерал Мустанг, — сипло произнёс он, но Мустанг его услышал и оторвался от чтения. На долю секунды он нахмурился, прежде чем удивлённо вскинул брови. — Альфонс? — судя по его интонации, он и правда был удивлён. Ал улыбнулся, надеясь, что его натянутая улыбка не выглядела откровенно фальшивой. — Да, прошло много времени, не думаю, что вы меня узнаёте… — он и сам не видел Мустанга с тех пор, как они с Эдвардом уехали из Централа домой в Ризембург уже много лет назад. Мустанг ухмыльнулся, давая понять, что никогда не забывал лиц, и Альфонс был уверен, что Эдвард обязательно сказал бы ему стереть эту усмешку со своего лица, иначе пригрозил бы сделать это за него. Пустая улыбка Альфонса стала лишь чуть искреннее при мысли об Эдварде. — Конечно, я тебя узнаю… Кроме того, что ты, говоря откровенно, выглядишь нездоровым, — сказал Мустанг, и в тот же момент они доехали до последнего этажа. Он закрыл и сложил газету, затем засунул её под мышку вместе с жёлтой папкой. Он осторожно направил Альфонса к выходу из лифта, положив ему руку на плечо, и Ала передёрнуло от неприятной волны мурашек, потому что он совсем не хотел, чтобы его кто-нибудь трогал… кто угодно, кроме Эдварда. Альфонс вновь ощутил, как его желудок сжался, и осторожно стёр выступивший на лбу пот одетой в перчатку рукой, очень надеясь, что Мустанг не заметил. Он испытал облегчение, когда рука с его плеча исчезла. — Эдвард не упоминал, что ты болеешь… — он приостановился, — …ты здесь, чтобы пересечься с ним? Потому что он как раз недавно ушёл, я сводил его пообедать, а потом проводил минут десять назад. Альфонс почти засмеялся. Эдвард много лет не видел Мустанга и в первый же день заставил его заплатить за свой ланч. — А, я думал, что мы с ним можем увидеться, но на самом деле я пришёл к Вам, — Альфонс почувствовал укол разочарования, но не дал этому проявиться внешне, ведь Мустанг смотрел прямо на него, — наверное, мне стоило позвонить и предупредить, но я вспомнил, что должен с Вами увидеться, только когда уже шёл из Университета, — он показал на бумаги, которые нёс с собой. Несколько людей прошли мимо них, пока они стояли в коридоре. — И ты пришёл поговорить насчёт сертификата об образовании, — знающим тоном сказал Мустанг. Альфонс кивнул. — Эдвард уже спрашивал меня насчёт этого, он вернётся сюда в понедельник, чтобы подписать контракт по работе, и я пообещал подготовить всё необходимое к тому времени, — Мустанг любезно улыбнулся. Он был так добр… Но стоило ему узнать правду… Альфонс сомневался, что когда-либо снова увидел бы эту улыбку. — О, замечательно, наверное, мне стоило догадаться, что он сделает всё сразу, раз уж оказался здесь, — он кивнул, — благодарю, сэр, я это очень ценю, — искренне сказал он. Мустанг кивнул в ответ. — Разумеется, всегда пожалуйста. И если тебе в будущем понадобится работа — не стесняйся, спрашивай. Нам в Армии очень не помешает замечательный доктор, — он ухмыльнулся, и Альфонс покачал головой, ведь Мустанг и вправду, как сказал Эдвард, при любом удобном случае пытался уговорить Элриков вступить в ряды военных. — Да, сэр, но не думаю, что Эдвард это оценит, — хрипло сказал он. Мустанг кивнул, но вдруг почему-то нахмурился. — Ты хотел ещё что-нибудь спросить? Если нет, тебе лучше пойти домой и прилечь, Альфонс, — он приподнял бровь. Альфонс сглотнул и покачал головой. — Нет, больше ничего, я тогда пойду… в любом случае, Эдвард будет беспокоиться, где я, — он пошёл за Мустангом, когда тот показал на лифт и сам направился к нему. — Ты ведь не ребёнок. Я уверен, он в курсе, что с тобой всё будет в порядке, — рассудил Мустанг, но, знай он чуть больше, обязательно понял бы, что Альфонс был совсем не порядке, — и всё же он всегда слишком уж опекает тебя, да? — Мустанг улыбнулся. Альфонс нажал на кнопку вызова лифта, сглатывая чувство вины. — Да… он замечательный брат, — очень тихо признал Альфонс. Он почувствовал на себе изучающий взгляд Мустанга, отчего по его спине прошли неприятные мурашки, и он гадал, сказал ли что-нибудь не то. Альфонс приподнял голову и осторожно посмотрел Мустангу в глаза, тот был ненамного выше Альфонса, но создавал какое-то угрожающее впечатление. Возможно, лишь оттого, что Ал чувствовал себя настолько уязвимым. — Ты простудился? — спустя несколько мгновений поинтересовался Мустанг, вопрос прозвучал нейтрально, но был задан с определённой целью. Альфонс вспомнил слова Генерала о том, что Эдвард не упоминал о его заболевании, поэтому на ходу сочинил оправдание. — Мне кажется, это не больше, чем на сутки… Я приболел с утра, а Эдвард к тому времени уже ушёл, но я не думаю, что он отпустил бы меня куда-нибудь в таком состоянии, если бы был в курсе, — Альфонс пожал плечами, держа одну руку в кармане, а второй прижимая к болящей груди университетские документы. Мустанг слегка прищурился, но вдруг приехал лифт, и он отвёл свой пронизывающий взгляд. — Ну что ж, хорошо, был очень рад тебя увидеть. Береги себя, лечись и следи за своим братцем, чтобы он не нахватал проблем со своим нервным характером. Мигрени и бумажной волокиты мне хватает и без того, — со своей фирменной ухмылкой сказал он. Альфонс вновь натянул искусственную улыбку. — Обязательно, ещё раз спасибо Вам за всё… Тоже берегите себя, — он махнул рукой на прощание и зашёл в лифт. Как только закрылись двери, он расслабил лицо и прижался к стене, мысленно радуясь, что лифт был пуст. Ему нужно было несколько минут покоя, чтобы не отключиться окончательно. Его голова кружилась, а живот урчал от голода, да и в целом состояние Альфонса только ухудшилось. Он хотел просто пойти домой и позволить Эдварду помочь ему разобраться со всем этим… Эдварду он доверял во всём.***
У Альфонса при себе были деньги, поэтому он решил поехать домой на такси. Он едва держался на своих слабых ногах и после длинного пути через площадь на территории Штаба он понял, что дальше идти просто не сможет. Поездка на такси была спокойной и тихой, Альфонс не мог думать ни о чём, кроме тянущей боли в животе и в груди. Он был рад тому, что ему хватило сил добраться до дома и подняться на нужный этаж. С каждым шагом в сторону квартиры он всё больше думал о том, как сильно хотел увидеть Эдварда… он не виделся с ним с того момента ночью, когда его разум был затуманен шоком и неуверенностью. Альфонса жестоко трясло от слабости, когда он дошёл до двери и дёрнул за ручку… Дверь была заперта. Внезапно мощная волна морального истощения окатила его с ног до головы, ведь он понял, что Эдварда не было дома. Трясущимися пальцами Альфонс достал из кармана ключи и не с первой попытки умудрился открыть дверь. Пока он шёл по лестнице, его вновь прошиб холодный пот, и Альфонс решил, что его снова тошнит. Однако, оказавшись внутри, он понял, что просто взмок, но его больше не мутило. Его глотку противно драло, это же жгучее чувство засело в его желудке, поднимаясь по пищеводу. Альфонс закрыл дверь и тут же с рваным вздохом прижался к ней спиной. Схватившись за живот, он опустился на пол, его желудок на самом деле разрывался от дикой боли, а всё тело трясло мелкой дрожью. Он мог думать только о том, где же был Эдвард, когда он должен был быть дома… Мустанг сказал, что он собирался домой, и Альфонс хотел только того, чтобы сейчас Эдвард был рядом. Он нуждался в присутствии Эдварда и очень хотел… чтобы тот прижал его к себе… Альфонс зажмурился и почувствовал, как крупные слёзы сами начали капать из его глаз, пока всё его тело будто горело огнём. Он понимал, что должен был поесть, как и то, что его организм нуждался в подпитке и страдал от обезвоживания. Альфонс ничего не ел и не пил с прошлого вечера, хотя и до этого чувствовал себя паршиво, но теперь продолжать такой образ жизни ему уж точно было нельзя. Альфонс едва ел и страдал бессонницей уже несколько месяцев, и последствия начали давать о себе знать. Накопившаяся за это время боль, депрессия, истощённость, а также страх, онемение и напряжение в результате того, что он переступил грань… всё это разом хлынуло на него, пока он скорчился на полу, стараясь не зарыдать в голос от разрывающей изнутри боли. У него ломило виски, и он был весь мокрый от пота. Уже на пути домой ему стало хуже, и даже водитель поинтересовался его самочувствием. Но когда он понял, что Эдварда не было дома… вся пустота у него внутри стала ощущаться в разы сильнее… Альфонс не чувствовал ничего, кроме всеобъемлющей пустоты. У него не было никого, кроме Эдварда. — Э-Эдвард… — надорванно простонал он, его горло по-прежнему болело, — прошу, вернись… Не оставляй меня… — он должен был понимать, что Эдвард его не бросит, но одиночество и тревога съедали его изнутри. Альфонс не верил, что когда-нибудь смог бы оправиться, потому что он любил собственного брата, он хотел быть с ним и делать с ним такие вещи, о которых не должен был даже думать в его отношении… он желал только любви Эдварда… всю полностью… и это приносило невероятные страдания. Альфонс вновь хрипло простонал и разогнулся, его лицо полностью выражало всю боль, что он чувствовал внутри. Жёсткая текстура его свитера с воротом ощущалась слишком колко и неприятно липла к коже. Альфонс интенсивно потел, но в то же время его тело ломило от холода. Он попытался встать на ноги, но после двух попыток понял, что просто не мог, боль в его животе была слишком сильной. Он чувствовал себя безнадёжно, но в итоге всё же встал и протащил себя через коридор мимо кухни и спальни в направлении ванной, ему хотелось согреться и остановить эту дрожь. Альфонс тяжело дышал и знал, что наверняка выглядел бледным, его лицо покалывало, будто вся кровь отхлынула от него, в то же время в его висках и в сердце стучал учащённый пульс… Если бы он обладал своим телом в течение большего времени, то наверняка бы знал, как чувствуешь себя, когда находишься на грани обморока. Альфонс запер дверь ванной и дотянулся до ручки уже сидя на полу — практически на пороге. Когда боль внутри на мгновение поутихла, он несколько раз глубоко вздохнул и схватился за край ванны, чтобы помочь себе встать. Когда он с трудом поднялся, то опёрся об шкафчик с принадлежностями для душа и прикрыл глаза, чувствуя дрожь во всём теле. Пространство вокруг него словно качалось из стороны в сторону. Он изо всех сил пытался справиться с этим странным приступом. Когда у него немного получилось, он открыл свои мокрые от слёз зелёные глаза и начал стягивать с себя вещи. Только через пять минут он смог полностью раздеться и, вновь оперевшись на шкафчик, залез в ванну. Альфонс просто сидел на дне ванны, пытаясь собраться с силами, а потом поднял голову и посмотрел на свисающую сверху насадку душа. Он слабо покачал головой, потому что знал, что вряд ли сможет встать, даже попытаться сделать это в его состоянии было бы опрометчиво. Так что он лишь наклонился вперёд, дотянулся дрожащей рукой до смесителя и переключил воду с душа на кран. После этого он стянул вниз пробку для ванной и ногой заткнул ей отверстие, вместе с этим включил сразу оба крана, горячий и холодный. Минуту спустя, пока Альфонс глубоко дышал и постоянно сглатывал, вода заполнила ванну почти на половину. Вдруг он решил, что хотел бы сделать воду погорячее. Если бы Альфонс разбирался лучше, он не стал бы нагреваться в таком состоянии, когда горячая вода и густой пар были совсем не на руку. Но Альфонс ни разу не терял сознание после того, как вернул тело, поэтому он просто выключил воду, когда она нагрелась и достаточно наполнила ванну. После этого он опёрся руками о дно ванной и осторожно протащил своё измученное тело назад, чтобы лечь поудобнее. Однако даже лечь без мучений он не мог, его живот и спина не прекращали болеть, к тому же, Альфонс изо всех сил пытался успокоить изжогу. Несмотря на всё это, он чувствовал себя легче, согревшись после долгого пребывания на холоде. Альфонс несколько раз неровно вздохнул и закрыл глаза в попытке расслабиться. Тихо пролежав в спокойствии с минуту, он ощутил, что его дрожь поутихла… а острая боль притупилась. Тем не менее, его всё ещё подташнивало, а от влажного воздуха не хватало кислорода. Альфонс нахмурился и открыл свои слезящиеся глаза, сквозь густой пар глядя на серую плитку. Его губы дрожали, и всё вокруг будто бы казалось слишком ярким. Он попытался вытащить из воды одну из рук, но она со всплеском упала обратно. — Эдвард… — прошептал Альфонс, он был запредельно слаб, и остатки его разума подсказали ему, что находиться в воде в таком состоянии было рискованно. Он задышал глубоко и часто, в панике пытаясь схватиться за края ванной и подняться, чтобы вытащить себя из горячей воды. — Эд… Эдвард… — тихо позвал он своим надорванным голосом, хоть и знал, что не смог бы дозваться, потому что Эдварда не было рядом. «Вернётся ли он?..» — размышлял Альфонс, когда у него получилось сесть, и он тихо всхлипнул. «…пожалуйста, только не забывай, что я тебя люблю…» Он тихо плакал, пока у него едва вышло неустойчиво переместиться на колени. Покачиваясь вместе с водой, он старался удержаться за края ванной, которые крепко сжал обеими руками… после этого он попытался встать. Но Альфонс болел… и тело его не слушалось, так как было обессиленным. В тот момент, когда у него почти получилось подняться на ноги из ванной, полной горячей воды, голова Альфонса особенно сильно закружилась. Не в состоянии с этим справиться, он покачнулся из стороны в сторону, после чего его слабые колени подкосились, и он упал. Альфонс бессмысленно попытался за что-нибудь ухватиться, но его глаза уже закрылись сами собой. Он успел почувствовать резкую вспышку боли, прежде чем наступила кромешная темнота… и он окончательно потерял сознание.