He eyes me like a pisces when I am weak I've been locked inside your Heart-Shaped box for a week I've been drawn into your magnet tar-pit trap I wish I could eat your cancer when you turn back Nirvana — Heart-Shaped Box
***
Эдвард знал, что происходило нечто очень и очень неправильное. Ему было тяжело собраться с мыслями… Восприятие окружающей реальности висело на волоске, грозясь в любой момент развалиться на части. Альфонс, находясь за закрытой дверью, удовлетворял себя настолько самозабвенно, бездумно и бессовестно, совсем не думая о возможном воздействии этого на свою психику… на психику Эдварда. И он покончил с этим… громко и стремительно. В этот момент разум Эдварда разбился вдребезги, а ведь первые трещины появились ещё в Ризембурге. С тех пор они только увеличивались и медленно, но верно расползались всё дальше. Эдвард встрепенулся от звука собственного имени… Оно словно повисло в воздухе, когда Альфонс хриплым полушёпотом протяжно выдохнул его… после чего слышно было лишь тяжёлое размеренное дыхание. Альфонс вскоре заснул в своей комнате, Эдвард же мог лишь мечтать о покое, так и просидев всю ночь под его дверью, пока с приходом рассвета первые птицы не зачирикали за окном. Солнечные лучи поползли по коридору, проникая в дом через широкие окна гостиной. Очередной рассвет, новый день… всё оставалось прежним и в то же время казалось совсем другим. Эдвард замёрз, его нога ныла сильнее, чем за всё время зимних путешествий по Аместрису. Он даже не знал, сможет ли встать. Поэтому он продолжал сидеть до тех пор, пока лучи солнца не добрались до него по полу пустого коридора, начав светить прямо в лицо. Продолжая прижиматься затылком к двери между ним и Альфонсом, он наклонил голову набок и вздохнул, мысленно напоминая себе, что жизнь продолжалась. Пускай пугала и высасывала из него душу… Но она шла дальше, и её надо было жить. Эдвард подогнул ноги, и мышцы закололо от резкого притока крови. Пол не был таким холодным, как ночью, но и тёплым он не ощущался. У него ужасно тянуло спину, и он уже свыкся со своим мрачным выражением лица. Тревога и паника съедали изнутри… но он был сильным. Эдвард очень надеялся на то, что выдержит.***
По-быстрому натянув какие-то тёплые вещи, он освежился в ванной. После этого сварил себе кофе, раскопав всё необходимое в коробках на кухне… делая всё очень-очень тихо. Эдвард ненавидел себя за то, что боялся разбудить Альфонса… Но он также переживал, что мог в любой момент сорваться окончательно, особенно в атмосфере холодного солнечного утра. Он не был готов. Не тогда, когда возгласы Альфонса так сильно въелись ему в память, проигрываясь в ней снова и снова, как на пластинке. Эдвард держался из последних сил. Выпив кофе, он осторожно ушёл из квартиры и направился в пекарню, что располагалась в следующем квартале. Он собирался купить свежих сырных булочек и молоко, потому что прошлым вечером о наличии продуктов они не позаботились. После этого Эдвард вернулся домой. Какое-то время он не заходил, стоя в дверях и прислушиваясь к возможным шагам… И ничего не услышал. Тогда он пошёл на кухню, положил булочки в нагреватель, а молоко убрал в холодильник. Простояв посреди пустой кухни около минуты, Эдвард собрался с духом и смог подойти к двери, возле которой ночевал. Он осторожно постучал и предупредил Альфонса, что собирался уходить, потому что не хотел заставлять его волноваться… В прошлом они всегда сообщали друг другу, если куда-то уходили, и Эдвард больше всего не хотел этому изменять… …но теперь это было похоже на неудачную пародию, над которой совсем никто не смеялся. Ведь всё, абсолютно всё, изменилось. Ничего не могло стать прежним… никогда. Эдвард тихо вышел из квартиры ещё раз и запер дверь.***
Он выглядел плохо и знал это, потому что посмотрел на себя в зеркало ещё утром. Но гораздо хуже он чувствовал себя внутри. Накапливаемый глубоко в подсознании стресс начал давать о себе знать, проявляясь в его усталом взгляде и морщинках вокруг глаз, в том, насколько он побледнел от физической и эмоциональной усталости. Об этом можно было также сказать по его утомлённому виду и расслышать в безразличной ко всему интонации его голоса. Несмотря на всё это, Мустанг с улыбкой встретил Эдварда в своём кабинете, а Риза уже через минуту принесла им кофе. После этого они начали своё обсуждение. По пути в Штаб Эдвард сконцентрировался на том, чтобы прогнать из головы беспокойные мысли о личных проблемах и постарался сосредоточиться на своих неизбежных обязанностях. И всё же где-то глубоко внутри что-то продолжало съедать его… Но как только Эдвард сел в кресло и получил на руки папку с вариантами контрактов, он полностью настроился на деловой лад, не обратив внимание на замечание Мустанга о том, как ему не помешало бы подзагореть. Вместо этого Эдвард завёл непринуждённый диалог, припомнив, что ему как раз нужно было подтверждение об образовании для Альфонса, и всё шло гладко. Он даже несколько раз улыбнулся, рассуждая о том, каким замечательным врачом Ал мог бы стать. После этого Мустанг перешёл к обсуждению дел, что касались самого Эдварда, и почти час они обговаривали подробности всех представленных вариантов. В конце концов, Эдвард принял решение в пользу контракта, о котором Мустанг упоминал изначально. Расписание было оптимальным, стандартное количество рабочих часов в день. В обязанности входило управление и наблюдение за полномасштабным проектом, начало строительства которого было запланировано на март. Перед этим ему предстояло составить чертёж для будущего нового здания Посольства страны, и над этим он мог бы работать дома, используя любые необходимые инструменты и материалы, предоставляемые за счёт военных. Старое здание уже снесли и теперь проверяли освободившийся земельный участок наряду с множеством других зданий, которые были возведены за время правления Брэдли. За данный проект сулили приличные деньги, за часть работы над дизайном даже больше, чем за контроль над строительством, но в целом Эдварду данный вариант понравился. Он поблагодарил Мустанга в своём репертуаре, удивившись тому, как тот мог быть полезен даже несмотря на свой «старческий» возраст. На что Рой язвительно отметил, что Эду стоило следить за своей жизнью и наслаждаться ей, ведь она так коротка. Эдвард не отреагировал… Слова Мустанга о жизни пролетели мимо его ушей, потому что в тот момент он представил своего истощённого печального брата, свернувшегося в комок на перепачканной постели… и вдруг пожалел, что убежал из дома так стремительно. После минуты повисшей тишины, Мустанг побеспокоился, всё ли было в порядке. Эдвард безо всякого выражения посмотрел на него, сидя на диванчике напротив, и просто кивнул, отрезая путь дальнейшим расспросам. Мустанг не продолжил эту тему, но завёл другую похуже, начав выспрашивать у Эдварда, почему он до сих пор не приударил за «хорошенькой Мисс Рокбелл», видел ли он её после возвращения, и вообще, почему вдруг вернулся раньше запланированного, когда в последнем письме сообщал, что собирался приехать только через год… Он смотрел сосредоточенно, вопросительно вскинув бровь. Формальная вежливость с серьёзным двойным дном. Эдвард не горел энтузиазмом. Продолжая пялиться в чашку с кофе в руках, он монотонно отвечал на вопросы, изредка пожимая плечами. «Я пока не готов остепениться», «Да, видел, с ней всё хорошо», к тому же совершенно без задней мысли добавил, что «Просто устал быть не дома, да и путешествия были совсем не те без Альфонса», и только после понял, насколько честными были эти слова. Он на самом деле не видел свою жизнь по меньшей мере без косвенного присутствия в ней Альфонса. Эдвард не мог представить, что когда-то мог бы жить без возможности увидеть своего младшего брата. Смириться с абсолютным расхождением их путей казалось Эдварду невозможным, понимая это, он был готов всеми силами такого не допустить. Но он боялся и не мог никому рассказать о наболевшем. Внутри него была сплошная бесконечная пустота. Мустанг понял, что при упоминании Альфонса атмосфера изменилась не в лучшую сторону, и оставил личные темы, вместо этого заговорив о политике, и постепенно Эдвард вернулся в себя. Разговор вновь повернул в нормальное русло…***
Если Эдвард и повёл себя странно, то он не переживал об этом, потому что Мустанг мог думать что угодно по поводу перепадов его настроения, это не имело значения. У Эдварда Элрика всегда были секреты, ничего нового. Мустанг прекрасно понимал, что Эд был чем-то нагружен; напряжённую встречу пора было заканчивать. Когда он в одиннадцать часов сказал, что был голоден, и спросил Эдварда, не хотел ли тот чего, тот согласился составить компанию, но при условии, что Мустанг за него заплатит. Завтрак обошёлся далеко не дёшево… но Эдвард даже не обратил внимание на вкус еды. Возвращаться в реальность было сложно. Всё же он поел, пускай ему было безразлично, что есть, ведь он не мог позволить своим внутренним переживаниям сказаться на его физическом состоянии... Однажды он чуть не допустил эту ошибку, когда ему было десять, и давление глубокого чувства вины за неисправимую ошибку отвлекло его внимание от заботы о своём покалеченном теле. Теперь, когда худшее было позади, Эдвард больше не собирался сдаваться. По крайней мере он думал, что уже пережил самое худшее. После обеда, покончив с бессмысленным обсуждением политических вопросов, на которые Мустанг беспрестанно спрашивал мнение Эдварда, они разошлись, договорившись встретиться на следующей неделе, чтобы уладить оставшиеся нюансы.***
Альфонс практически задыхался от переполняющих его ощущений. Его стоны звучали так искренне отчаянно. Им управляла настоящая страсть… реальное желание и неподдельное возбуждение. Эдвард больше не мог заниматься самообманом и прятаться за ложными надеждами на лучшее. Если стоны Альфонса от одних только фантазий звучали настолько сладострастно, то это был настоящий, абсолютно неприкрытый… инцест. Эдвард больше не верил, что мог бы предотвратить это, вместо этого он собирался подготовиться к худшему до поры до времени, но не знал, станет ли в итоге лучше. Он понимал — стоит ему поддаться хотя бы на одну провокацию, и в следующий раз Альфонс попытается воздействовать уже физически… Чтобы предохранить остатки самообладания от разрушения, Эдвард должен был постараться остановить неконтролируемые желания Альфонса. Эдвард не мог расслабиться ни на секунду, иначе Альфонс добрался бы до него незамедлительно. Как же пусто было у него внутри… От воспоминаний о тех громких стонах у него холодело в животе, а спину сводило от тревоги… Эдвард сам никогда не издавал таких звуков во время мастурбации, во время секса он шумел и того меньше. Эдвард не мог понять, то ли Альфонс сам по себе был из «шумных», то ли степень желания на самом деле каким-то образом могла влиять на реакцию человека. Он не оставлял попыток посмотреть на ситуацию рационально в своём желании всё наладить. За всю жизнь у Эдварда было несколько партнёров, двое из них были «шумными», но также являлись напористыми и уверенными в себе людьми. Эдвард знал, что Альфонс был довольно самоуверенным парнем, но он понятия не имел, насколько раскрепощённым его брат был в сексуальном плане. Что и говорить, он даже не знал, был Альфонс девственником или нет. Но он полагал, что и такое было возможно. «Может быть, ему так тяжело справляться с происходящим из-за неопытности, и свою сексуальную неудовлетворённость он путает с тем, что чувствует ко мне?» — размышлял Эдвард, возвращаясь домой из магазина на соседней улице. Он закупился более основательно, потому как у них по-прежнему не было запасов, и он не хотел давать Альфонсу лишний повод для недоедания. Ал и без того выглядел ужасно бледным и измученным, даже когда ел и спал вдоволь. Эдвард снова погрузился в размышления. Даже если Альфонс ещё не занимался сексом, это не было оправданием для настолько очевидных запретных чувств, что он испытывал… Никто не мог просто взять и загореться желанием переспать с собственным братом, это касалось и Альфонса. Нет, эти чувства были настоящими. То, что заставляло Альфонса кричать так громко и терзать самого себя, было настоящим. Опять же, думал Эдвард, Альфонс мог так плохо переносить свою неудовлетворённость из-за того, что раньше не мог выплеснуть накопившееся физически. Но как он сам мог этому помочь? Найти девушку и попытаться заставить своего больного брата заинтересоваться ей? Эдвард нахмурился, разглядывая незнакомые лица прохожих, ведь он даже не знал, каких девушек Альфонс предпочитал. В детстве ему нравилась Уинри, когда-то он считал красивой Джулию Крайтон, и Эдвард даже думал, что Альфонс при возможности наверняка краснел бы в её присутствии. Как-то он признался, что ему нравилась Мэй, но она была маловата для него даже в течении какого-то времени после того, как они смогли вернуть Альфонсу тело. Все эти девушки были совершенно не похожи между собой… Опять-таки, у самого Эдварда тоже не было особых предпочтений во внешности, поэтому и в случае Альфонса он старался не опираться на это. Им обоим не пришлось пережить нормальное половое созревание, раз на то пошло. У Альфонса не было физического тела, а Эдвард ввиду обстоятельств был практически асексуален. Его понятия о красоте девушек очень разнились, но в итоге он всегда почему-то сравнивал всех с Уинри. Она в самом деле была красивой. Эдвард считал так всегда, но эти мысли не несли за собой никакого подтекста до того, как ему исполнилось восемнадцать. Уинри бесстыдно флиртовала с ним во время возни с его автобронёй, пока Альфонс расслабленно гулял среди полей, потому что ему нравился шелест травы. Каким же простым было то время. Эдвард толком не обращал внимание на знаки внимания Уинри в виде её игривого смеха или намеренных прикосновений. Зато он сосредоточенно слушал Альфонса, пока тот со счастливой улыбкой на лице увлечённо рассказывал, как хорошо отдохнул, лёжа в траве, или взобрался на дерево… А может быть, встретил бродячего котёнка и погладил его по мягкой шёрстке. Ал мог долго сидеть с Эдвардом на диванчике, болтая о том, как здорово ощущалось и успокаивало мурлыкание кошек. Эдвард невольно улыбнулся от воспоминаний о счастливом лице брата, когда завернул за угол и подошёл ко входу в дом. «Возможно, мне стоит просто разрешить ему завести питомца… Ал всегда хотел котёнка, завести его во время путешествий было невозможно. Но теперь, когда он в состоянии уделять ему всё своё внимание и следить за ним, это могло бы здорово отвлечь его…» — думал Эдвард. Он подошёл к двери и открыл её, ручка даже сквозь перчатку обжигала холодом. С утра он принял обезболивающее, но в такой холод боль в области перехода в автоброню на его ноге лишь притуплялась. И всё же Эдварду было не привыкать, поэтому он шёл так, будто никакой боли не было, хоть и понимал, что ночью она всё равно не даст ему покоя… наряду с множеством других вещей. Всё же он успокоился, морозный зимний воздух, от которого у него даже нос покраснел, помог ему в этом. После долгой прогулки мысли более-менее встали на места. Также на пользу пошла встреча с Мустангом и пресность повседневной беседы, поэтому Эдвард считал, что Альфонсу тоже стоило чем-то отвлечься. Учёба в Университете и питомец казались неплохим вариантом. Касаемо решения самой проблемы он не мог составить какой-то чёткий план, в его силах было лишь пытаться действовать по ситуации. Всё зависело от поведения Альфонса, отталкиваться можно было лишь от того, как он поступал... И Эдвард паниковал от одной мысли... Потому что в последнее время он всё хуже контролировал себя, когда такое происходило. Граница, за которую он так боялся переступить, истончалась и становилась весьма нечёткой... Эдвард изо всех сил держался за остатки реальности. Но он чувствовал, будто Альфонс, в отличие от него, уже давно забыл об этой границе... Он поднимался по лестнице очень не спеша, стараясь оставаться спокойным, планируя в голове диалог с Альфонсом насчёт котёнка. Ал наверняка улыбнулся бы, и Эдвард был бы очень рад видеть эту улыбку... Он не мог дождаться этого момента, когда взялся за ручку и уже хотел открыть дверь ключом, как вдруг понял, что она была не заперта. Но Эдварда это не насторожило, Альфонс мог ненадолго отойти куда-нибудь, что в этом особенного? Эд открыл дверь и вошёл, уже не стараясь вести себя слишком тихо. Ему было необходимо собраться с силами… несмотря на то, как его подташнивало и знобило от волнения перед разговором с Альфонсом после того, что произошло ночью. Эдвард не мог позволить чему угодно встать между ними… даже тому, что случилось. Он зашёл в квартиру и через гостиную прошёл в кухню, достав из пакета продукты, которые нужно было убрать в холодильник, с тревогой ожидая появления его брата, проигрывая в голове начало предстоящего диалога. «Привет, Ал, как себя чувствуешь?... Нет, это вообще никак… Даже думать не хочу, как он может ответить на такой вопрос… чёрт, а если он всё же хочет поговорить со мной об… этом… я должен дать ему понять, что он может мне доверять…» — со вздохом раздумывал Эдвард, оперевшись на холодильник, когда убрал в него яйца. От мысли о разговоре с Альфонсом на такую тему Эдвард немного побледнел и с трудом сглотнул. Он подошёл к нагревателю и заглянул внутрь. Его дискомфорт на мгновение сменился раздражением, когда он увидел, что булочки лежали в нём абсолютно нетронутыми. Огорчившись, Эдвард выключил его. «Ну Альфонс…» — пробормотал он в беспокойстве за физическое и эмоциональное состояние брата. Однако он не собирался заострять на этом внимание, напряжение и без того довольно сильно его вымотало. Эдвард вышел из кухни и в коридоре заметил, что дверь в комнату Альфонса была слегка приоткрыта. Он нахмурился и вернулся в прихожую. «Альфонс?» — позвал он, снимая пальто, оставаясь в чёрном пиджаке, который носил поверх белой рубашки из плотной ткани с чёрными брюками. Эдвард стянул с себя узкие чёрные туфли, он терпеть их не мог, и открыл шкаф… вдруг примечая, что не видит пальто Альфонса. Эдвард нахмурился сильнее и посмотрел на входную дверь, вспоминая укол беспокойства, когда заметил, что она не была заперта… теперь он гадал, был ли Альфонс в самом деле где-то снаружи. «Почему он ушёл, не закрыв дверь?..» — с беспокойством на лице подумал Эдвард и быстро повесил своё пальто на крючок. Он вернулся в коридор и подошёл к двери Альфонса, затем дважды негромко постучал и открыл её. Резким взглядом окинув прибранную комнату, не считая кровати… — она по-прежнему не была заправлена, — Эдвард вдруг вспомнил прошлую ночь и невольно вздрогнул. В комнате было пусто. Он в последний раз осмотрелся и вышел, затем глянул на закрытую дверь ванной, гадая, мог ли его брат по какой-то причине оказаться там, но из-за двери не было слышно ни звука. Эдварду совсем не хотелось вновь невольно врываться в личное пространство Ала, как вышло прошлой ночью, и не важно, чистил ли он зубы или был в туалете. Он не собирался входить без разрешения. Эд подошёл к двери ванной и сильно постучал. — Альфонс, ты там? — громко спросил он. Ответа не последовало. Нахмурившись, он попытался ещё раз, но не услышав ничего в ответ, постучал вновь, на этот раз очень громко. — Ал, ответь, ты там?! — во весь голос спросил он. Страх и тревожность перед встречей с Альфонсом покинули его, когда он не заметил пальто брата в шкафу, и на их место пришло напряжение, потому что Эдвард сильно забеспокоился. Он взялся за ручку двери и потянул её вниз, дверь была не заперта… — Альфонс? — он позвал снова, как вдруг заметил густой пар, выходящий из приоткрытой двери. Свежий и ещё тёплый пар… он был подсказкой к тому, что Альфонс точно был внутри. Так почему же он не отвечал? Эдвард открыл дверь полностью и сразу кинул взгляд на ванную, расположенную в углу возле стены, что была как раз напротив входа. Земля ушла из-под его ног, следом за этим волна сильного шока окатила его с головы до пят, и Эдвард, едва сумев вернуть себе самообладание, кинулся вперёд. — Альфонс…— отрывисто выдохнул он, — Альфонс!!!.. — его голос дрожал, отражаясь эхом от стенок ванны. Эдварда жестоко трясло, он видел, как по плитке на стене стекала кровь, струйки которой уходили куда-то за голову Альфонса, пропитывая его светлые волосы… в то время как сам Альфонс в неудобном согнутом положении лежал в ванне, вода из которой выливалась через край, и Эдвард чувствовал воду, тёплую воду, когда она замочила носок на его правой ноге. Вода и пар, как и воздух в ванной, были ещё тёплыми. «Наверняка прошло не так много времени…» — подсказывала логика, но Эдвард всё же в какой-то момент затормозил и в страхе гнул пальцы, хаотично размышляя, что делать. Уже через секунду он с трудом встал на колени и потянулся к своему неподвижному брату, но ему показалось, что прошла целая вечность. Эдвард чувствовал, как его брюки намокали от остывающей воды из ванны, когда он взял лицо Альфонса своими трясущимися руками. Эдвард приподнял его за подбородок, и голова Альфонса вяло покачнулась в его руках. Даже несмотря на тёплый воздух в помещении, кожа Альфонса была холодной на ощупь. Эдвард почти не дышал, снова и снова шепча имя Альфонса, пока руками прощупывал затылок его неподвижной головы. Он пальцами провёл сквозь влажные волосы и быстро посмотрел на свои руки, в облегчении замечая, что на них не было крови. — Голова цела… Кровь откуда-то ещё… на стене точно его кровь… — бормотал он сам про себя, глядя на мутную воду в ванне, которая окрасилась в розоватый оттенок. Исходя из этого, можно было предполагать, что рана была скрыта где-то под водой. Эдвард решил, что должен был вытащить Ала из ванны, и осмотрел его неловкое положение. Он слышал собственное тяжёлое и частое дыхание, его глаза слезились от разных мыслей по поводу случившегося, пока он по-прежнему держал в руках холодное лицо своего брата, как ни в чём другом нуждаясь хоть в каком-нибудь контакте. Альфонс лежал слегка на боку, повернув лицо к стене, его ноги были неудобно согнуты в коленях и раскиданы по бокам противоположного края ванны. Руки Альфонса были неподвижно вытянуты вниз, а подбородок — прижат к груди, так Эдвард его и обнаружил. Раздумывая над происходящим, Эдвард понимал, что выглядело со стороны всё пусть и ужасно, но Альфонс, вероятно, упал в обморок, а не поскользнулся, потому что он упал назад, а не вперёд. Стена, что была сзади него, на самом деле спасла его от гораздо более серьёзных повреждений. Эдвард даже представлять не хотел, что могло быть, если бы Альфонс упал вперёд, и прогнал из воображения образы насквозь пробитой об кафельный пол головы брата, борясь с приливом сильной паники и дикого страха. У него это быстро получилось, и он несильно похлопал Альфонса по щеке, когда свободной рукой как следует приподнял его голову. — Альфонс, прошу, скажи что-нибудь, пожалуйста, скажи, что ты в порядке… — бессмысленно бормотал Эдвард, болезненно сглатывая ком в горле, глядя на то, каким бледным был Альфонс. Он выглядел просто ужасно, и совесть глодала Эдварда до невозможности. «Я должен был как следует проследить за его состоянием ещё утром… чёрт возьми, что я за брат-то такой?!» — думал он, издавая вопль отчаяния и сдаваясь в попытках привести Ала в чувства. Вместо этого он встал, опираясь на бортик ванны, и наклонился, затем снизу просунул руку под Альфонса и крепко обхватил его. Эдвард повернул его к себе, насколько это было возможно, пока его ноги не выпрямились, растянувшись на дне ванной. Он поддерживал Альфонса изо всех сил, чтобы он не ушёл обратно под воду, крепко держась за бортик ванной. Он посмотрел на свою ногу в промокшем насквозь носке, а затем кинул взгляд на резиновый коврик, который лежал на полу неровно, не на своём обычном месте. Тогда Эдвард дотянулся до него своей металлической ногой, чтобы встать на него полностью, ибо он, хоть и был сырым, не позволил бы ноге скользить. Затем он чуть присел и, просунув вторую руку под колени Альфонса, изо всех сил приподнял его. Он знал, что не мог как следует взять брата на руки в таком ненадёжном положении, хоть и был силён, ведь Альфонс был без сознания, и его мокрое тело скользило в руках Эдварда. Вдобавок ко всему, он сам дрожал, как осиновый лист. Поэтому он сначала приподнял Ала над водой и опёрся на бортик ванны, обхватил его покрепче и только тогда вытащил полностью. С тревогой во взгляде Эдвард вновь посмотрел на следы крови на влажной плитке, и вдруг приметил, что в керамической мыльнице был выломан небольшой кусочек от металлической вставки... Но тогда он не сопоставил эти два факта. Минута показалась Эдварду вечностью, когда он крепко обвил Альфонса руками и прижал к себе. Выпрямившись на трясущихся коленях, он осторожно направился из ванной, шлёпая по полу насквозь сырыми ногами. По пути из ванной он заметил раскиданные по полу вещи, но ему было не до выяснений обстоятельств. Альфонс был весь холодный и истекал кровью, Эдвард просто должен был ему помочь. Принимая решения на ходу, он завернул по коридору в направлении собственной комнаты, он знал, что где-то среди вещей у него была небольшая дорожная аптечка, он взял в привычку иметь её при себе ещё много лет назад, когда это было очень актуально. К собственному облегчению, он не закрыл дверь до конца тем утром, поэтому он с помощью ноги открыл её полностью, сразу прошагал к своей кровати и положил на неё Альфонса. — Альфонс, очнись... — тихо попросил Эдвард и сразу прошёл в другой конец комнаты, чтобы найти всё необходимое среди по большей части ещё не разобранных вещей. Отбрасывая в сторону всё лишнее в поисках аптечки, Эд заметил кровь на своей руке и на предплечье, пятно было отчётливо заметно даже на подвёрнутом рукаве его чёрной рубашки. «Наверное, рана где-то у него на спине...» — отметил он, ведь именно этой рукой он держал Альфонса за спину. Наконец найдя аптечку, он кинулся к своей кровати, где Альфонс лежал по-прежнему без сознания, истекая кровью на светло-синие простыни Эдварда. Эд прижал пальцы к его запястью, прощупывая слабый пульс. Он провел пальцами по влажному запястью, чтобы смочить их, и поднёс их к нижней части лица Альфонса. Дыхание ощущалось, но было слабым и лишь едва охлаждало его влажные пальцы. Тем не менее, Альфонс дышал. «Он просто без сознания... Должно быть, упал в обморок...» — подумал Эдвард и осторожно, насколько было возможно, перевернул Альфонса набок. Это было не так просто, учитывая, что тело Альфонса было мёртвым грузом, но Эдвард всё же сумел заметить на его спине свежий шрам, который располагался чуть сбоку. Рассечение было довольно глубоким. Эдвард судорожно открыл аптечку, и всё высыпалось как попало, но ему было плевать. Он зубами вцепился в упаковку пропитанных спиртом ватных дисков и разорвал её, достал один диск и присел на кровать, продолжая придерживать Альфонса в прежнем положении. Эдвард взялся за его холодное плечо и наклонился ближе, начав обрабатывать свежую открытую рану. Ал немного дёрнулся, что сразу успокоило Эдварда. От спирта порез щипало, и Альфонс это чувствовал. Он начинал понемногу приходить в себя. В своём параноидальном стремлении обработать шрам как можно более стерильно, Эдвард ещё несколько раз протёр его проспиртованным диском. Он вовсе не думал, что его тело, пусть сквозь одежду, соприкасалось с обнажённым телом Альфонса, пока он боком сидел у младшего за спиной, подогнув под себя ногу, из-за чего его бедро прижималось к спине Ала. Продолжая обрабатывать рану, Эдвард придерживал рукой, которую расслабил и положил на предплечье своего брата. Будь у Эдварда чуть больше времени, сразу после обработки раны он наверняка отыскал бы большое одеяло и накрыл абсолютно голого Альфонса, который лежал на его заправленной кровати, но не успел. Потому что Альфонс очнулся. Эдвард намазал шрам антисептическим кремом и открыл упаковку с бинтом, затем один за другим наложил на рану длиной сантиметров в десять три кусочка сложенной марли. После этого он потянулся за пластырем, который валялся возле его согнутой ноги, и взял очередной кусочек бинта… как вдруг заметил, что Альфонс дрожал. Эдвард сразу увидел мурашки на бледной коже своего брата. — Блин, он, наверное, замёрз… — еле слышно пробормотал он, до него не дошло, что Альфонс уже очнулся и давно открыл глаза. Эдвард смотрел на пластырь в руках и гадал, что же сделать сначала, но решил всё же сперва заклеить рану, чтобы Альфонс не сместил бинт с липкой от крема раны, если бы вдруг пошевелился. Так что он отрезал небольшой кусочек пластыря маленькими ножницами и разрезал на четыре квадратика, закрепляя им бинт по бокам. Альфонс вновь вздрогнул, и Эдвард впервые посмотрел на его лицо… он вдруг остановился, практически закончив наклеивать последний кусочек пластыря. Глаза Альфонса были открыты, он глядел немного пусто и растерянно. — Альфонс… Ал… Как ты? — тихо спросил Эдвард, — я… Я нашёл тебя без сознания… — он старался звучать мирно, не показывая своего недовольства, — …прямо в ванне… Ты хоть понимаешь, что это очень опасно… и ты ещё не ел, — отрывисто говорил он, собираясь встать с кровати. Он хотел подойти к шкафу в другом конце комнаты, куда успел сложить постельное бельё и подушки… но Альфонс уже успел проснуться полностью. Только Эдвард поднялся, как он перевернулся набок к нему лицом и схватился за штанину его брюк. — Ал, я пошёл за одеялом, ты и так весь сырой и мёрзнешь, тебе надо укрыться… — Эдвард слышал раздражение в собственном голосе, но не мог ничего с этим поделать, уж слишком его донимало то, что Альфонс абсолютно перестал заботиться о своём состоянии. Вдруг его поток мыслей прервался тем, как Альфонс с прежней тяжестью во взгляде посмотрел на него, пока Эд стоял возле кровати, и медленно сглотнул. — Эдвард… пожалуйста, обними меня… — его голос звучал низко и надорванно. Услышав эти слова, Эдвард на мгновение забыл, как дышать. Он вдруг понял, что Альфонс лежал на его постели по-прежнему абсолютно голым. Ничего хорошего получиться точно не могло… он моргнул несколько раз. Его мысли хаотично метались в голове, но он в оцепенении кивнул. — Сейчас, погоди... — он едва выдавил эти слова и быстро пошёл за одеялом, почувствовав, как рука Альфонса отцепилась от его ноги. Эдварда вновь охватил сильный страх… тревога… он собирался прижать Альфонса к себе, потому что тот попросил, сказал «пожалуйста», и ему, очевидно, было даже больно от того, насколько сильно он нуждался в этом объятии. Эдвард не мог отказать Альфонсу, но хотя бы вытащил из шкафа одеяло, крепко вцепившись в него до побледнения костяшек, и вернулся к своей кровати, чтобы без лишних вопросов полностью укрыть Альфонса. Ощущая дрожь во всём теле, Эдвард присел вновь и лёг рядом с Альфонсом поверх одеяла. Его желудок протестовал всё сильнее с каждой секундой. Но как бы он ни пытался, близости было не избежать, и Эдвард отрывисто дышал от напряжения в груди, лёжа лицом к лицу со своим младшим братом. Между их лицами было не больше пары дюймов, Альфонс попросил его придвинуться ближе. Сердце Эдварда гулко билось, отдаваясь болью в грудной клетке, когда Альфонс попросил обнять его крепче. Эдвард поражался тому, как сильно Альфонс дрожал, и это чувствовалось, когда он прижал его к себе одной рукой, а вторую подогнул под себя. Альфонс придвинулся ещё ближе, и сознание Эдварда на мгновение помутилось от того, как такая близость приобретала неправильный оттенок даже несмотря на барьер одеяла. Потому что такой она и являлась… что-то было совсем не так, как должно быть. Эдвард тяжело сглотнул, пока Альфонс смотрел на него из-под полуприкрытых век, и немного нахмурился. — Почему ты не вернулся… где ты был? — тихо спросил он. Эдвард моргнул, его глаза были широко открытыми от того, как сильно он нервничал и боялся собственного брата. — Я… просто ходил… за продуктами… — отрывисто отвечал он, потому что его голос дрожал, хоть он говорил тихо, как Альфонс, — ты упал в обморок, да?.. — Эдвард смотрел ему в глаза со всей серьёзностью, — …почему ты ничего не ел, Альфонс? Почему… ведь ты знаешь, что- — Шшш… не ругайся, пожалуйста… — сдавленно прошептал Альфонс и опустил взгляд на губы Эдварда, но не собирался делать ничего больше. Эдвард едва сдерживался, чтобы не сорваться от переполняющего его напряжения от происходящего. Только он сказал себе не расслабляться рядом с Альфонсом, как уже сдался… итог был налицо… — Мне было плохо, Эд… я болел и не мог есть, — пробормотал Альфонс и снова посмотрел ему в глаза. — Ты уже болеешь, Альфонс, и этот обморок тому подтверждение… — на секунду Эдвард отвлёкся от своего напряжения, твёрдо отстаивая свою точку зрения, — …здоровое питание поможет тебе восстановиться и не болеть. Ты знаешь, как работает твоё тело, не притворяйся тупым… — он вдруг остановился, заметив во взгляде Альфонса что-то странное… очень странное. Волна мурашек окатила его. — Эдвард… спасибо, что дал мне это тело… я многим тебе обязан… Эдвард затрясся, и ему было всё равно, заметил Альфонс или нет, потому что эти слова уже повисли в воздухе и придавили грудь Эдварда своей тяжестью. Он почти заскулил, когда Альфонс своим лбом прижался к его подбородку и осторожно задышал ему в шею… …пока эхо сказанных слов всё ещё вертелось в памяти Эдварда, обволакивая и отравляя его. Каким-то образом заставляя его почувствовать себя виноватым за всё случившееся… Если бы он не имел дело с собственным братом, он мог бы назвать такие действия попыткой соблазнения, особенно когда Альфонс вновь приподнял голову, и Эдвард почувствовал нежное касание его ресниц на своей щеке, отчего у него пересохло в горле… Даже после такого Альфонс осторожно провёл носом по его челюсти и рвано выдохнул. У Эдварда просто не было слов. Он был потрясён. И до предела ошарашен происходящим. До этого он пытался подготовить себя к чему-то подобному… Но то, до чего дошло в итоге, превзошло все его худшие ожидания. Альфонс играл на чувствах Эдварда, пользуясь своим уязвимым состоянием, и бесстыдно прижимался к нему своей кожей. Будто просчитал всё специально. Эдвард не слышал ничего, кроме давящей на уши тишины, как вдруг на автомате произнёс: — Ничем ты мне не обязан… просто отдыхай… — и голос его звучал обессиленно. Он не сказал: «Альфонс, хватит». Он не сказал: «Не делай этого, так нельзя». Эдвард не сказал ни слова против… он просто лежал, ощущая горячее дыхание на своей шее с ясным пониманием того, как даже в самом незначительном действии Альфонс пытался выразить ему своё сексуальное желание. От всего этого у Эдварда мороз шёл по коже. Его нога с автобронёй болела беспощадно, пока он лежал, сквозь растрёпанные подсыхающие светлые волосы Альфонса глядя на стену перед собой, и дрожал беспрестанно… так сильно впервые за долгое время… …Дыхание Альфонса постепенно выровнялось, он заснул. Эдвард моргнул спустя, казалось, час с лишним, но прошло не больше пары минут. Его голова раскалывалась, всё тело тянуло от боли, он прикрыл глаза и снова открыл их, ощущая то, насколько тяжёлыми были его веки. Всю ночь он толком не спал, а теперь усталость резко обрушилась на него, когда он согрелся… да и с Альфонсом было всё хорошо. Было ли всё… хорошо? В целом, как вообще было между ними? Никто и никогда не мог увидеть этого… никому нельзя было знать, что он допустил подобное, думал Эдвард сам про себя. Но никто и не мог видеть, так что всё было нормально… потому что Альфонс был в порядке и отдыхал… да, всё было нормально. «Нет же… чёрт, ведь это… совсем не нормально… разве нет?» — Эдвард бессмысленно гонял свои тревожные мысли в голове снова и снова, постепенно теряясь в наступающей дрёме и ощущая то, как уютное тепло приглушило часть его мучительной боли.***
Эдвард почти заснул, но отключился от реальности не полностью. Он всё же не мог открыть глаз от сковавшей его утомлённости. Сонливость брала над ним верх, даже когда он ворочался, чтобы лечь поудобнее, уже окончательно забыв о боли в ноге и растворившись в тёплом комфорте. Эдвард вновь заснул на какое-то время, пока не очнулся вновь, чтобы положить руку под голову и уткнуться лицом в подушку… он немного сдвинулся, вытаскивая из-под себя руку, и несильно задел костяшками стену над кроватью, но не проснулся… после этого Эд глубоко вздохнул и вновь погрузился в сон… …и вдруг почувствовал, как нечто тёплое и мягкое заскользило по его бокам и груди, поглаживая его кожу… Он нахмурился, ощутив, как волна тепла вновь окатила его, особенно задерживаясь в области его пресса, прежде чем сконцентрироваться выше, задевая соски. Он подвинулся, ощущая зарождающееся возбуждение, когда неизвестное тепло вновь прошлось по его груди. Затем оно плавно переместилось на его бока, приятно переходя на его спину, перемещаясь вверх и вниз, затем уверенно возвращаясь к груди. «Руки... Тёплые руки...» — подсказали ощущения. Эдвард несколько раз пытался открыть глаза, но они закрывались сами собой. Он просто в край вымотался. Эдвард нахмурился, ему было жарко, его соски затвердели, и, он не был точно уверен, но ему казалось, что тепло начало нарастать и между его ног. «Чёртов стояк… Ненавижу так просыпаться…» — Эдвард сталкивался с таким каждое утро, это было естественно, когда он чувствовал себя в тепле и безопасности, а все его приятные ощущения перемешивались в полудрёме. Но он не делал с этим ничего со времён возвращения из Клеты, и последнее время это донимало его всё больше. Эдвард постепенно приходил в себя, его мысли становились всё более ясными, но он не заметил, как волны мягкого тепла прекратились. Он сонно протянул свою свободную руку вниз и бессознательно коснулся нарастающей эрекции через ткань брюк в попытке успокоиться и снова заснуть. «Почему я сплю в брюках?..» — вопрос всплыл в подсознании сам собой, и Эдвард снова обнял Альфонса. Он тихо вздохнул. «Хотя бы с Алом всё хорошо…» — подумалось ему. Внезапно тёплые руки вновь проскользнули под его рубашку, и на этот раз Эдвард сразу понял, что происходило. «Это Альфонс… трогает меня…» — он тут же осознал это, несмотря на полусонный разум и закрытые глаза. Эдвард мгновенно выпал из состояния дрёмы, когда понял, чьи руки скользили под рубашкой, теплея на его коже. Когда большие пальцы этих рук намеренно задерживались на его сосках, сжимая их, он даже удивился, что никак не среагировал на такое прикосновение — лишь оттого, что это был Альфонс — вместо этого ему вдруг стало до онемения не по себе, и он распахнул свои глаза. Сквозь темноту Эдвард мог разглядеть волосы… макушку Альфонса, которая была прямо у него под носом. «Он вообще спит или?..» — Эдвард вновь задрожал, это произошло как-то само по себе. Пальцы Альфонса медленно скользнули вниз по его бокам, одним из них Ал осторожно коснулся его пупка, отчего Эдвард весь покрылся мурашками и холодным потом. Он открыл рот, но не мог сказать ни слова. Руки Альфонса дрожали, и от его прикосновений Эдварду было немного щекотно, когда он провёл кончиками пальцев по дорожке его светлых волос, что шла от его пупка и ниже. Альфонс вдруг убрал руки и прижался теснее, тихо всхлипывая в темноте… …и вдруг Эдвард почувствовал, как рука снова коснулась его. На этот раз ещё ниже — безо всякого предупреждения опустилась на его ширинку и осторожно сжалась вокруг зоны его нарастающего возбуждения. Эдвард вновь в ужасе приоткрыл рот, чувствуя, как его виски болезненно стучат от паники и завываний внутреннего голоса. Альфонс вновь всхлипнул, но его злосчастная рука сжалась вокруг Эдварда лишь сильнее, а потом и вовсе прошлась вверх и вниз. — П-прекрати… — сдавленно выдохнул Эдвард в абсолютном шоке, пока его грудь сотрясалась от прерывистого дыхания, — Альф-фонс-с… с-стоп… п-перес-стань… — Эдвард убрал руку, которой обнимал его, когда Альфонс вновь с силой провёл по его эрекции. От слов Альфонса у Эдварда волосы встали дыбом. — Н-но Эдвард… ты… — он рвано вздохнул, — ты же… ты в-возбудился… — Альфонс проговорил это очень тихо, и Эдвард вряд ли услышал бы его, если б не гнетущая тишина вокруг. «Я же спал! Спал, чёрт возьми, и вот поэтому… блять, БЛЯТЬ! Как мог ты сделать такое со мной, пока я спал?! Это так неправильно… вот это уже нихуя не нормально!..» — мысли хаотично метались в голове Эдварда, и он крепко схватил Альфонса за запястье. Рука на его ширинке мгновенно расслабилась. — Убери руку, — хрипло сказал Эдвард, и ему самому не понравилось то, как угрожающе звучали его слова. — Эдва… — Я сказал, сейчас же убери руку, Альфонс, — тон Эдварда из угрожающего за секунду стал просто ледяным, его тело и разум в голос диктовали ему, чтобы он разозлился и наорал на Альфонса, но… но… «Какого у меня всё ещё стоит?!» — ему хотелось просто заплакать… …но он был в шоке от собственной ярости, и ядовитые слова застряли в горле. Как мог Альфонс так жестоко им воспользоваться, когда он спал и был даже не в курсе происходящего? И вдруг заплакал Альфонс… он попытался убрать свою руку из цепкой хватки Эдварда, и тот отпустил… «Вот чёрт… я, наверное…» — Эдвард осознал, что держал Альфонса слишком сильно, — «должно быть, я сделал ему больно…» Тем не менее, он не списывал состояние Альфонса на такую мелочь. Эдвард понимал, что Ал не стал бы плакать лишь от небольшого давления на запястье, ведь он, как и сам Эд, по большей части был равнодушен к физической боли. Эдвард старался держать это в голове, не думая о том, что происходило… Однако, к его глубокому огорчению, Альфонс плакал с надрывом и отчаянием, будто изнывая от самых сильных мучений. — Альфонс, прости, я не хотел… — с раздражением в голосе сказал Эдвард, ещё не отойдя от вспышки гнева. Альфонс резко отвернулся и лёг на бок, не до конца накрывшись одеялом; Эдвард мог в темноте видеть его сотрясаемые от рыданий голые плечи и спину. Несколько минут Альфонс без передышки плакал и дрожал, всё сильнее сгибаясь пополам, пока Эдвард лежал на спине и сверлил взглядом потолок… постепенно его злость спала, и глаза его лишь немного слезились от звуков рыданий и всхлипов, которыми Альфонс заполнил всё пространство комнаты… Он плакал от стыда, от угрызений совести? Или же просто от злости на то… что Эдвард отказал ему? Имело ли это значение? — Пожалуйста, прошу… перестань плакать, Альфонс… я не могу это слушать… — слеза скатилась по щеке Эдварда, пока он лежал на кровати, сотрясаемой рыданиями Альфонса, — прошу тебя, умоляю… пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… я не выдерживаю, Альфонс… не плачь… — беспрестанно шептал Эдвард, по-прежнему глядя в потолок, пока ещё несколько слёз выкатились из его глаз следом за первой. Эдвард заморгал в панике, когда услышал, что всхлипы стали приглушёнными… Альфонс пытался остановить их, крепко прижав руки ко рту. У Эдварда кровь застыла в жилах. «Что же я делаю с ним…?» — спрашивал он сам себя. — …Это я во всём виноват… — прошептал он, но его слова затерялись в звуках непрекращающихся рыданий. Эдвард схватил себя за волосы, большинство которых были собраны в хвост, и больно потянул в стороны. — Извини, Ал… пожалуйста, не плачь… я люблю тебя… и совсем не хочу, чтобы ты так страдал… — признался он и прикрыл глаза, по-прежнему глядя в белый потолок. Его голос дрожал, но слёз больше не последовало — Эдвард Элрик плакал лишь за редким исключением. Всхлипы на мгновение прекратились, и дрожащим голосом Альфонс сообщил Эдварду, что тоже любил его. После чего Эд открыл глаза и повернул голову, замечая, что Альфонс сел на кровать к нему лицом. Одеяло по-прежнему скрывало нижнюю часть его обнажённого тела, но грудь его была не прикрыта и казалась бледной даже в темноте. Альфонс держался за голову одной рукой, пока вытирал с покрасневшего от жестоких рыданий лица слёзы дрожащими пальцами второй. Альфонс злился. Эдварда грызла совесть. Он привстал и посмотрел на Альфонса. Альфонс несколько раз глубоко и неровно вздохнул, посмотрев на него в ответ. Эдвард даже не подозревал, насколько безнадёжно и потерянно выглядел… Он знал лишь то, что надвигалось нечто очень и очень неправильное… и в тревожном ожидании этого он едва мог дышать. Альфонс придвинулся ближе и наклонился вперёд, Эдвард не сдвинулся с места. Альфонс впился в его губы своими, через мгновение отклонился назад и прикрыл свои зелёные глаза, смаргивая пелену слёз, в то время как Эдвард просто смотрел на него, а затем он сделал это опять. Когда он снова оторвался от Эдварда, тот сидел неподвижно и был бледнее простыни. Альфонс же раскраснелся, и впервые за очень долгое время его кожа обрела здоровый оттенок… это было единственным, что Эдвард мог воспринять. Он даже не понимал, трясло его или нет, он просто не чувствовал этого… Альфонс придвинулся ещё ближе, и одеяло больше не прикрывало его. Сердце Эдварда будто остановилось. Альфонс схватил его за плечи своими трясущимися руками, и Эдвард почти забыл, как дышать, когда Ал резко толкнул его и опустил на кровать, сев на него сверху. «О нет… прошу, нет… не надо, Альфонс… я не могу…» — но Эдвард не сказал ничего из этого, его тело сковало полное бессилие. Он не чувствовал ничего, кроме боли и бесконечного опустошения. Альфонс склонился над ним, с намеренным отчаянием глядя на него своими полными слёз зелёными глазами, и признался, что любил его больше всего… — Но прошу тебя, пожалуйста, не надо меня ненавидеть… — прошептал он, — ты просто не знаешь, как мне больно… Эдвард знал. Ему самому было больно. Ему было больно каждый раз, когда Альфонс плакал. Альфонс наклонился и снова поцеловал Эдварда в губы, а потом ещё и ещё, и с каждым разом поцелуи становились всё более влажными… но губы Эдварда оставались неподвижными и плотно сжатыми вместе, пока он распахнутыми от шока глазами в оцепенении наблюдал за нависшим над ним братом. Взгляд Эдварда был направлен только на него и ни на что другое. А затем Альфонс посмотрел на него со странной улыбкой. — Я знаю, ты любишь меня… и да, это… неправильно… — он вновь склонился ниже, — …но мне не так больно, когда ты позволяешь быть ближе… братец… — последние слова он прошептал прямо ему в губы. Как подло с его стороны было сказать это слово именно в такой момент… Эдвард не мог пошевелиться, его глаза отчаянно метались из стороны в сторону, ища взгляд Альфонса. Он не смог никак отреагировать на произошедшее и продолжал лежать, едва дыша… тогда Альфонс вдруг перестал улыбаться, крупные горячие слёзы скатились и упали прямо Эдварду на лицо из его глаз, наполненных абсолютным отчаянием. Это было последней каплей… началом конца… от Эдварда не осталось ничего… Он был разбит. Происходило нечто очень неправильное. Да… так и было. Он поднял дрожащую руку и пропустил свои тонкие пальцы сквозь светлые волосы своего брата и притянул его вниз, не спеша, но стремительно. Нечто неправильное случилось… и Эдвард Элрик был пуст, как никогда прежде. Зато Альфонс больше не плакал… Эдвард поцеловал его, своего собственного младшего брата… сначала соединились лишь их губы, мокрые от слёз Альфонса… чуть после сплелись языки, и тогда Эдварда пронзила невероятная боль… Он услышал, как Альфонс низко простонал ему в приоткрытый рот, проталкивая глубже свой язык, а затем улыбнулся, скользнув им по губам старшего брата. Своей нежной, сладкой улыбкой. И Эдвард Элрик сломался окончательно… возможно, вместе с тем он где-то глубоко внутри умер.