How do you feel How do you hate How do you wake up with That smile that's on your face Out on the moon If I was an astronaut Could I get back to you I'm out of my head I'm out of excuses so I'm staring at The bed, and it's you, it's you I hold on I hold on I can't let go And you don't know how I feel Hold on I hold on I'd sell my soul And you don't know how I feel I'm losing my heart I'm losing my pride I'd burn our initials In the sun if it would shine I need a fresh start 'Cause I was in heaven until This world fell apart I'm out on the run I'm out in this empty space Since all of this begun Well I tried, I tried Nothing seems to help Nothing seems to work Nothing is as beautiful I'm old enough to take all the blame For all the mistakes All the games and All the faces I'm bleeding by myself But I'm okay
Our Lady Peace — Sell My Soul
***
Эдвард признался, что ему нужно было время. Время... Он сказал об этом, почти не подумав, потому что его разум был в паническом напряжении от угрозы потерять Альфонса... и самого себя в сумасшествии текущей ситуации. Ему было очень больно от понимания того, что Альфонс абсолютно точно видел в его глазах отчаяние и желание во что бы то ни стало остаться рядом... вероятно, он даже направил эту слабость против него самого... Скорее всего... Эдвард молча сидел за столом в пустой кухне и держался за голову... пространство вокруг него было соткано из пустоты и звенящей в ушах тишины. Его лишь немного поражало то, как слабо он отреагировал на резкую перемену в поведении Альфонса, когда это вполне могло стать для него потрясением... но он не был особо удивлён, потому что не раз сталкивался с тем, как сильная боль меняла людей, ведь когда что-то поглощает тебя, ты становишься с этим одним целым. Его не раз поглощало множество ужасных вещей... он хорошо разбирался в таких случаях, как и в том, на что порой решались люди... ...иногда человек становился способен на то, чего никогда раньше от себя не ожидал... Он почти догадывался, что Альфонсу будет становиться только хуже... благодаря рациональному складу ума Эдвард всегда был настроен на разные варианты развития событий. Но ситуация вышла из-под контроля... слишком стремительно. Их братская связь внезапно оказалась не такой прочной, как Эдвард всегда считал. Он надеялся, что Альфонс стал бы бороться со своим наваждением с большим стремлением... Он подозревал, что Алу будет не так-то просто подавлять в себе это, но он никак не ожидал... даже подумать не мог, что он стал бы... Сильный холод, внутренний и физический, всё ещё давал знать о себе при воспоминаниях... о том, как Альфонс взобрался на него сверху в порыве неприкрытого сексуального желания. Эдвард очень хорошо ощущал, что именно он уверенно прижал к его животу, и Эдварда мгновенно утянуло куда-то далеко, в тёмный и давно забытый уголок его разума, куда он не отправлялся со времён, когда потерял конечности во время преобразования матери и плакал на полу, моля её о помощи. Но ему негде было укрыться, кроме как в самом себе. «Просто притвориться, что этого не происходит... это не Альфонс...» — отчаянно старался думать он. Но это был именно Альфонс. Его голос, его запах, его... слёзы... его тело... Разумеется, Эдвард не мог полностью игнорировать то, что именно его брат сидел на его промежности, и было совершенно нелепо пытаться заглушить свою боль иллюзией об обратном. Нет... всё происходящее было слишком реальным, он понимал это... Эдвард чувствовал тёплый вес тела Альфонса на своих бёдрах и оттого бесконечно паниковал. Он цеплялся за любую возможность хотя бы мысленно отделиться от этой ситуации, но несмотря ни на что подсознательно ощущал присутствие Альфонса... не только физически, но и энергетически. ...Эдвард был не в состоянии игнорировать его, особенно когда Альфонс вновь заплакал. Так что он поддался, совсем немного поддался... та эмоциональная часть его разума, которую Альфонс всегда подчинял себе без труда, среагировала мгновенно, когда тёплые слёзы его младшего брата тяжело упали ему на лицо... и Эдвард решился на нечто ужасное... Он поцеловал своего младшего брата, как мог бы поцеловать партнёра, глубоко и медленно... Привкус у поцелуя был горьким... и немного металлическим... Эдвард чувствовал привкус крови, появившийся будто откуда-то из горла Альфонса, наверняка вызванный перенапряжением связок от постоянных надрывных рыданий, и это подстегнуло Эда продолжать целовать его с большим усердием... ...происходящее разбивало его на части... Его внутренности будто перемешались друг с другом, реагируя с глубочайшим отвращением на то, что Эдвард делал, но он был в состоянии утихомирить свою боль, он неплохо справлялся с ней и был готов страдать ради Альфонса столько, сколько требовалось... Но как... как собирался он собрать себя вновь... после такого? Он чувствовал, как закрывался изнутри и постепенно холодел... единственным, что он мог чувствовать, был вес тела Альфонса над его собственным и то, как он качнул бёдрами, простонав ему в рот... а затем — горячая жидкость, что пропитала его рубашку, пачкая сквозь ткань кожу. ...в этот момент он сломался окончательно... случилось что-то, что он никогда не смог бы забыть... Эдварда разметало на куски и невообразимо затошнило... он очень долго сидел на полу ванной, блевал и плакал. Просто плакал. Эдвард Элрик плакал лишь за редким исключением. Но когда дело касалось Альфонса, он мог плакать долго и очень горько. Он спрашивал сам себя, как вообще могло так получиться, как Альфонс мог... как мог его младший брат так поступить... У него просто в голове не укладывалось. Эдвард без раздумий выбросил ту рубашку. Он вздохнул и уставился в чашку с кофе, беря её своими руками, которыми до этого держался за голову. Кофе давно остыл и с каждой секундой казался ему всё менее подходящим для того, чтобы его можно было пить, даже какие-то пылинки успели осесть на его поверхности. Эдвард пытался поесть... но он чувствовал себя плохо даже после небольшого завтрака, несмотря на то, что его больше не тошнило, так что питаться было сложно. Он мог чувствовать, как медленно скатывался вниз... происходящее безумие поглощало его всё более усиленно. Эд почувствовал странное негодование ещё тем утром, когда собирался пойти к Мустангу. Всё началось после того, как он услышал и застал Альфонса за мастурбацией... с тех пор его положение оставалось крайне неустойчивым. Как он и предсказывал — Альфонс добрался до него... стремительнее, чем он мог бы предположить... ...Альфонс практически всё подстроил. Эдвард сидел и думал о том, как Ал просунул свои руки под его рубашку и бесстыдно лапал его в самых чувствительных местах... ему было ясно, более ясно, чем прежде... что Альфонс действительно хотел, чтобы произошло нечто большее. Что-то, что послужило бы новой отправной точкой в их отношениях. Что-то, что могло бы... сломать его. И это случилось. Эдвард страдал так, что совсем не мог себе помочь... Он чувствовал, что с ним что-то было не так. В нём поселилось нечто тёмное и запутанное... и он без остановки натыкался на вопросы внутри самого себя... Почему у Альфонса появились эти чувства? Чем и как я мог бы остановить их? Почему я не могу оттолкнуть его, когда он трогает меня? Что со мной происходит... почему всё вокруг потеряло свой цвет? Почему... за что... по какой причине всё стало таким? ...и не находил ни одного ответа, ни единой зацепки к разрешению проблемы. Альфонс чувствовал то, что чувствовал, и ситуация меняться не собиралась. Эдвард точно убедился, что был бессилен, когда дело доходило до необходимости остановить это. Стоило ему увидеть боль в глазах брата, как он тут же начинал рваться к тому, чтобы любой ценой её облегчить... и он невольно задумался, насколько реальной была та боль... мысль о том, что его родной братишка, за которого Эд был готов отдать жизнь, мог нарочно управлять им, ранила даже когда он просто думал об этом. Границы продолжали истончаться... Альфонс был его братом, но Эдвард всё-таки решился его поцеловать... значит, что-то было не так уже с ним... и даже хуже, потому что он, в отличии от младшего, не чувствовал к нему того же... он поддался в попытке утешить себя. И сделать счастливее Альфонса... которого отравляли собственные чувства... при том, что он нисколько не сожалел о своих действиях. Время не могло излечить такое. Время... Прошло три дня с момента их ссоры, когда Эдвард ударил Альфонса в попытке вытрясти из его головы иллюзии, которые он рисовал себе, представляя их «парой». Даже в мыслях такое звучало абсурдно, почему Ал сам не мог понять, насколько бредовыми были его идеи? Разве он не слышал помешательства в собственных речах? Казалось, что ему было без разницы... Эдвард осознавал это... Самым худшим было то, что Альфонс в самом деле полагал и убеждал себя в том, что они могли быть в каком-то смысле... вместе? Эдвард переживал неприятные позывы в животе каждый раз, когда вспоминал абсолютную ясность, остроту восприятия и искреннюю сосредоточенность во взгляде Альфонса, когда он рассуждал об этом... он действительно имел в виду то, что говорил. Все его аргументы в общем можно было свести к одному вопросу — почему нет? — с которым, разумеется, можно было поспорить. Но Эдвард никак не мог вникнуть в то, что его брат пытался ему объяснить... он не понимал, как Альфонс мог практически угрожать ему, собираясь уйти, если бы Эд не решил поддаться. Что могло быть более странным, чем подобный ультиматум?.. Как бы он ни поступил — ушёл или остался... Эдварду была уготована судьба разбитого и потерянного человека. В любом случае он собирался лишиться своего единственного брата; если бы Эд остался с Альфонсом и извернулся в попытках ответить на его неродственные чувства, они остались бы братьями только по крови. А если бы решил всё бросить... то вечно страдал бы в одиночестве и тоске по своему брату, которого любил всю жизнь, с которым всегда исправлял свои ошибки. Его душа разрывалась. При каком угодно раскладе он сошёл бы с ума... потому что Эдвард мог видеть на будущее, и только от того, как всё складывалось в перспективе, его сознание расходилось по швам. В будущем... время... Время на что? На обдумывание, мог ли он настроить себя и дать Альфонсу желаемое? Прикинуть, мог ли он просто взять и забыть парня, которого всегда считал братом, и жить с этим дальше? Что же произошло с Альфонсом? Как у него получилось так просто забыть всё, что они пережили вместе? Эдвард провёл рукой по лицу, вслушиваясь в тишину квартиры и чувствуя, как мигрень начинает давить на его уставшие глаза. Альфонс уехал ещё утром. Он сказал, что направлялся в библиотеку, чтобы немного побыть наедине со своими мыслями. Последние дни были полны неловкости и опустошения. Они, конечно, успели кое-что сделать, разобрали оставшиеся коробки, окончательно собрали мебель и разложили свои вещи по собственным комнатам. Альфонс вновь перестал нормально есть, да и Эдвард аппетитом не отличался. Они приходили и уходили из квартиры по отдельности. Эдвард большую часть времени сидел в своей комнате... прячась... и пытался работать над чертежом для заказа — на много недель раньше необходимого — это было неплохой возможностью отвлечься. Альфонс же тихо бродил по квартире и в одиночестве наводил порядок, располагая предметы по местам на свой вкус. Вместе с тем он действовал Эдварду на нервы своими вынужденными бытовыми разговорами о предстоящей работе и учёбе. Он прилагал все усилия в попытках создать хотя бы иллюзию нормальности между ними, но у него не выходило. Текущая ситуация отдалённо напоминала то, чего изначально хотел Эд — Альфонс начал обживать их дом, и они могли спокойно начать новую жизнь, — но теперь всё это казалось неправильным после всех рассуждений Альфонса о том, как они могли быть «вместе». Всё вышло из-под контроля, и где-то внутри Эдвард очень злился, что не среагировал на признание Альфонса негативно. Может, если бы он отправил Альфонса к специалисту... или рассказал Пинако, чтобы та без лишних слов выразила в его адрес неприкрытое отвращение, Альфонс мог бы лучше следить за своим поведением... Но даже за мысли о подобном Эд корил сам себя, потому что он не мог допустить, чтобы кто угодно начал воспринимать Альфонса как какого-то ненормального... Потому что он таким не был. Альфонс всего лишь был человеком, много лет лишённым возможности переживать физические аспекты этой жизни, в чём Эд сам был виноват, а теперь вернулся в своё тело, и по какой-то причине его сексуальное восприятие исказилось... К таким выводам Эдвард пришёл за последние дни. «Альфонс просто чувствует совсем не ту платоническую связь, что чувствую я...» — подумал Эдвард, наблюдая за тем, как его кофе покрывался тонкой плёнкой. Данное заключение было самым вразумительным за целую неделю, что прошла со дня признания Альфонса. Да, они провели вместе много лет в поисках философского камня и были очень близки с самого детства... но Альфонс всё это время не мог ничего чувствовать. В какой-то момент ещё на первом году жизни в теле Альфонс сообщил Эдварду, что всегда, ещё будучи в доспехе, думал, что понимал, как ощущались боль, страх, злость, радость. Однако, признался он, лишь только теперь эмоции стали казаться в разы сильнее, чем раньше. Прежде он как бы помнил чувства, но не мог полностью обработать и воспроизвести их без наличия мозга. У его тела, что было заточено во Вратах, мозг имелся, но не было души, а ведь именно в ней зарождались эмоции, которые Альфонс пытался прочувствовать в своём доспехе. Два противоположных фактора, необходимые для существования полноценного человека. Поэтому, как оказалось, всё то время, что Эдвард жил рядом с Алом, присматривая за ним из чисто братского обожания... Альфонс испытывал нечто совсем другое... и теперь, стоило его душе вновь обрести оболочку... некогда родственная любовь внутри него получила пространство для того, чтобы обернуться чем-то... уродливым. Такое чем-то напоминало взросление рядом с тем, кто всё это время приходился тебе родственником, но ты был не в курсе... что-то вроде того. Эдвард и не подозревал, что все годы до возвращения в тело были для Ала настолько блёклыми. А теперь он смотрел на Эдварда и словно не видел в нём брата... и уж как он смотрел. Каждый день... Эдвард так или иначе чувствовал на себе взгляды Альфонса, который наблюдал за ним, разглядывая то с желанием, то со злостью, а иногда... лишь иногда он смотрел с искренней грустью. С грустью от того, что Эдвард не принимал его желаний. А Эдвард был против, потому что желания эти были неестественны. Он пытался, да, он прилагал все силы, пытаясь посмотреть на всё с точки зрения Альфонса, который не верил в бога, не заботился о правилах общества и не считал, что в таких отношениях имелся некий, связанный с наукой, риск... ...и он никак не мог понять, почему Альфонс не мог взять в толк такие простые истины... Ведь хотеть отношений с братом означало примерно то же, что пытаться быть с матерью или с отцом — как ни крути, это было неправильно. Эдварду стало нехорошо от собственных мыслей, и он встал, подошёл к раковине, чтобы убрать в неё кружку со своим нетронутым кофе. Он поставил её рядом с тарелкой из-под бутербродов, которыми, очевидно, пытался позавтракать Альфонс. Эдвард заметил недоеденный бутерброд в корзине для мусора... Но он не мог жаловаться... тем утром он сам даже не пытался поесть. Он вышел из кухни, топая босой живой ногой и звеня механической по голой плитке на пути в коридор. Эдвард предполагал, что было около часа дня, и Альфонс наверняка собирался вскоре вернуться домой. Между ними вновь возникло бы неловкое напряжение, обычно продолжающееся до позднего вечера, пока Эдвард не пошёл бы к себе, чтобы с трудом заставить себя уснуть... но с этим пришлось бы столкнуться чуть позже, потому что к половине третьего Эд собирался посетить Мустанга. Он знал, что уходить было ещё рано, и понимал, как ужасно было то, что он хотел уйти с самого утра, приняв душ и собравшись, чтобы просто посидеть на кухне... Эдварду было более чем понятно, что ему не стоило убегать от проблем... но ему просто хотелось немного свободного пространства и свежего воздуха. Дышать в пустой квартире было невыносимо. Он не смог даже лечь подремать, потому что он слышал громкое тиканье часов где-то поодаль... и ему казалось, что они отсчитывали его время, которое подходило к концу... Эдвард видел это в каждом взгляде Альфонса, глаза которого были наполнены ожиданием. Он нервно прыснул и вновь скривился от внутренней боли, закрывая глаза рукой, пока стоял посреди коридора. Эд убрал с лица чёлку и уставился вниз. «Разве он думает, что это так просто?.. Что я вдруг щёлкну внутри себя переключатель и... сразу захочу... угх...» — он грустно посмотрел перед собой при этой мысли, это действительно было далеко не так просто. Он сглотнул комок в горле. За последние дни он плакал больше, чем за несколько лет до этого. Он не мог остановиться плакать целую неделю после того, как преобразовал Ала, но то были слёзы радости... А теперь слёзы приходили с глубоким отчаянием. Что было намного хуже, потому что Эдвард просто не мог перестать размышлять об этом, гоняя мысли снова и снова, днём и ночью. Ему был просто необходим момент спокойствия и отдых время от времени, иначе он мог бы сорваться. В конце концов он направился вперёд по коридору и ненадолго остановился, прежде чем войти в свою комнату. Он забрал кошелёк, что лежал на прикроватном столике, и направился к выходу из квартиры. Ощущая тяжесть в сердце, Эдвард вздохнул, его грудь была в постоянном напряжении с той ночи... Он надел своё черное пальто поверх белой рубашки и направился к выходу. Сквозь дверь он услышал какой-то шум снаружи и с опасением подумал: «Пожалуйста, только не Альфонс». Когда звуки стали громче, а затем затихли вновь, исчезнув в глубине коридора, Эдвард расслышал, что там было два голоса... только тогда он ощутил всю силу своего страха, от которого по телу поползи колкие мурашки... и его лицо скривилось от внутренних укоров в свой адрес. Тревога Эдварда была на шаг впереди него... он совсем не хотел думать подобные вещи, но не мог ничего с этим поделать. Тяжело вздохнув, он натянул на лицо выработанное с годами уверенное выражение лица и покинул квартиру.***
Эдвард не спеша продвигался по длинному коридору к двери в кабинет Мустанга, и всю дорогу он шёл, волоча ноги. Он не думал, что видеться с Мустангом было хорошей идеей, пара дней успела пройти, но его внутренние раны ещё кровоточили... А Мустанг всегда уж слишком хорошо такое подмечал. Во время их последней встречи Эдвард сумел обыграть ситуацию в свою пользу, но он не мог и представить, что перед их следующей встречей станет выглядеть так, словно прошёл через ад... в буквальном смысле. Ещё утром, взглянув на себя в зеркало, Эдвард заметил на своём лице начавшую проявляться нервную худобу, что была только заметнее на его угловатых чертах. Эдвард не особо переживал насчёт таких перемен в своей внешности, ведь Мустанг в последнее время видел его не настолько часто, чтобы у него в голове отложился доскональный образ, по которому можно было бы судить. О чём стоило бы беспокоиться, так это о бледной коже, потускневшем взгляде и сгорбленных плечах. Эдвард чувствовал себя слишком обессиленным для поддержания бодрого образа в глазах Мустанга, чтобы тот поверил, что всё было хорошо... В любом случае, следовало Мустангу начать прикапываться, как Эд обязательно послал бы его куда подальше, ведь это всё равно его не касалось. Не то чтобы это всегда работало... Эдварда раздражало то, каким неподготовленным он был, ему хотелось лишь быть дома и прятаться в своей комнате... Обычно он никогда так не поступал, и это его очень пугало. Прошла только неделя, а он уже держался из последних сил. Ощущения были похожи на те, что он испытывал под всезнающим взглядом Истины, когда тебя разбирали по кусочкам и собирали снова, в процессе чего ты что-то узнавал, забывал, затем уже через несколько мгновений вспоминал вновь... За исключением того, что теперь всё продвигалось очень медленно... И всё то, что он так пытался забыть, разъедало его изнутри насквозь, а хорошие воспоминания, за которые он так цеплялся, с каждым днём всё больше казались частью какой-то другой жизни. И больше всего Эдвард боялся того, что на этот раз, распавшись на части, уже не сможет собрать себя вновь. — Йо, Эд! — мягкий и дружелюбный голос Хавока был узнаваем даже спустя столько лет. Во время своего прошлого визита Эд с ним не пересёкся. Он поднял взгляд, перестав таращиться на зелёную плитку на полу и посмотрел на высокого блондина, что стремительно к нему приближался. — Хавок! Как ты? — спросил Эдвард, натянув на лицо беспечное выражение. — Эмм... Всё хорошо, жаловаться в любом случае мне не на руку, — он подмигнул и подошёл ближе к Эдварду, — куда направляешься? — К Генералу, — он указал рукой в направлении другого конца коридора. Насмешливый взгляд Хавока показался ему странным и раздражающим, пока он не обернулся вокруг, вдруг кое-что осознав. — Эд, ты прошёл мимо него ещё четыре кабинета и одну уборную назад... — Хавок кивнул головой в противоположном направлении, подтверждая очевидное. Эдвард не стал притворно смеяться, лишь со вздохом кивнул и обернулся. — Ох, да... Вот чёрт... — Нам по пути. После того, как Эдвард молча проследовал за Хавоком, когда тот намекнул ему, что был не прочь проводить его, Эд несказанно порадовался тому, как сложились звёзды, увидев, что в фойе перед кабинетом Мустанга никого не было. У него не было сил на постоянное поддержание бодрого вида для остальных. Эд сразу прошёл к главной двери и постучал, едва дождавшись вызова от Мустанга. Рой то и дело поглядывал на Эдварда, бросал короткие, но многозначительные взгляды, которые, определённо, имели место быть неспроста. Эдвард стоял напротив, склонившись над столом, и ставил свои подписи внизу каждой страницы договора. Он отказался на предложение присесть и поговорить за чашечкой кофе. Зайдя в кабинет с абсолютно безразличным лицом, он сразу сказал, что торопился, и попросил дать ему бумаги побыстрее, чтобы не тратить ни минуты лишнего времени. Мустанг, казалось, занимался работой, в чём Эдвард был не совсем уверен, и посмотрел на него с ленивой улыбкой, которая исчезла, стоило ему присмотреться поближе. Они оба молча смотрели друг другу в глаза в течении пары мгновений, и Эдвард своим взглядом постарался сразу предупредить Мустанга, чтобы тот не капал ему на нервы. Однако он прекрасно понимал, что Мустанг не просто так посмотрел на него, слегка вскинув брови — это значило, что он уже начал строить теории о том, что же так потрепало Эдварда. К счастью, что бы Мустанг там ни думал, он промолчал, и Эдвард, наконец, закончил подписывать после десяти минут тщательного изучения условий контракта. — Вот, готово, — он протянул документы Рою через стол, рядом с которым стоял. Мустанг поднял глаза, перестав рассматривать свои ботинки, на которые он пялился всякий раз, когда не смотрел на Эдварда. — Стальной... — он вытянул руку и принял документы. — Я же говорил тебе не называть меня так... — пробормотал Эд и кинул на стол навороченную ручку Роя, засунул руки в карманы и с трудом сглотнул, надеясь хоть немного смягчить своё пересохшее горло. Мустанг вопросительно вскинул бровь, и Эдвард вдруг захотел просто развернуться и уйти. — Хорошо, Эд... — Мустанг наклонился вперёд, положил бумаги перед собой и посмотрел на Эдварда, — ...ты что, заболел? — прямо спросил он. Эдвард постарался осторожно вздохнуть, но каким-то образом знал, что Мустанг всё равно заметил. — Эммм, ага... Думаю, скоро слягу, простуда, наверное, — повседневным тоном ответил он. Мустанг по-прежнему смотрел ему в глаза, и Эдвард уставился в ответ. Он знал Роя слишком хорошо, и теперь тот, более чем вероятно, выискивал в нём хоть какой-то намёк на ложь, однако Эд не собирался сдаваться. — Альфонс тоже простыл? Вопрос прозвучал очень неожиданно, и Эдвард невольно напрягся, что не ускользнуло от внимания Мустанга. — А-Альфонс? — Эдвард ненавидел свою нервозность, говоря о младшем брате, ведь он любил его так сильно, и такое странное пренебрежение казалось чем-то совсем не естественным, — ...при чём тут он? — он сжал кулаки в карманах. Пренебрежение. Теперь-то он понял, как можно было назвать то, постоянно съедающее его, чувство... — При том, что когда я его видел в прошлый четверг, он тоже выглядел весьма нездоровым, — своим обыденно вялым тоном пояснил Мустанг. И всё же Эдвард сильно озадачился. В прошлый четверг он сам приходил сюда... Альфонс тоже был здесь? Наутро после того дня он заметил на столике в гостиной документы, а до этого и разбросанные вещи на полу ванной, из чего мог сделать вывод, что Ал ходил в Университет... Но в Главный Штаб? Вдруг Эдвард подсознательно вспомнил кровь на плитке в ванной, и его желудок сжался от виноватого ощущения, но он не дал этому проявиться. — А зачем он был здесь? — спросил Эд. Мустанг проигнорировал вопрос и прищурился. — Он заходил спросить насчёт сертификата... — Мустанг сел на место и открыл шкафчик в рабочем столе, затем чуть приподнял брови и вытащил из ящика закрытый конверт с печатью, на котором каллиграфическим почерком было выведено имя Альфонса, — вы совсем немного разминулись, он выглядел таким же бледным и замученным... Немного хуже, чем ты, если быть точным. «Пронырливый Мерин... Слишком уж догадливый...» — подумал Эдвард, беря конверт из вытянутой руки Мустанга. — Ага, я как раз от него заразился, он заболел незадолго до этого, — не думая ответил он, потому что уже имел полное право уйти. Документы были подписаны, конверт для Альфонса — получен. — Оу... И как давно он заболел? Вопрос казался безобидным. — Ухм... с неделю назад или около того, — чуть более уверенно ответил Эдвард, наконец не чувствуя в своём ответе повода для зацепок и расспросов о посещении врача. — Всё понятно... — ответил Мустанг, и Эдвард должен был по его тону догадаться, что Генерал мгновенно раскусил его враньё. Однако он уже полностью сосредоточился на том, чтобы убрать конверт в карман и начать потихоньку уходить. — Ладно, мне пора... Ещё раз спасибо, — сказал Эдвард уже на выходе из кабинета и закрыл за собой дверь, после чего так торопливо зашагал прочь по коридору, что чуть не забыл махнуть Хавоку на прощание.***
Эдвард стоял напротив двери в квартиру, прижавшись лбом к холодной древесине. Он позволил себе постоять в покое с минуту, прежде чем дёрнул за ручку двери... И возненавидел себя за внезапный прилив облегчения, когда понял, что дверь была заперта. Это с большой вероятностью было знаком того, что Альфонса не было дома. А ведь когда-то долгое отсутствие Альфонса без возможности связаться очень тревожило Эдварда... Теперь же что-то внутри него изменилось. Что-то по отношению к Альфонсу в нём стало другим. «Я чувствую неприязнь к собственному брату...» — печально подумал он, хоть логическая часть его сознания подсказывала, что он имел полное право опасаться того, кто воспользовался им, когда должен был в достаточной степени любить... Или, если точнее... Любить в подобающем смысле... и не пользоваться его слабостью. Тем не менее, Эдвард никогда не мог бы, и потому не испытывал к Альфонсу ненависти. Эд вошёл в квартиру, оставляя дверь открытой, и внимательно прислушался к возможному шуму, но ничего не услышал. Он снял пальто и вытащил из его кармана конверт, затем повесил вещи в шкаф и прошёл в гостиную. Из коридора он заметил, что всё осталось так, как было утром, двери в их с Алом комнаты были чуть приоткрыты, как они и оставили их перед уходом. Эдвард протянул руку, взялся за ручку двери Альфонса и вздохнул. Поколебавшись с минуту, он вошёл... В комнате был полный порядок, и простыни на постели Альфонса были чистыми... В отличие от воспалённых воспоминаний Эдварда. Он постарался не обращать внимания на то, как его трясло. Он осмотрелся как следует, продолжая стоять в проходе, и старался смотреть не на кровать, а на рабочий стол Ала, на котором всё также было на своих местах, кроме какой-то книги, что лежала открытой на столе, возле которого стоял неровно отодвинутый стул. Он снова посмотрел на конверт в руках и решил, что было бы проще оставить его на заметном для Ала месте, чтобы не пришлось вручать его лично... Потому что Эдвард намеревался закрыться в своей комнате, в которой ему какое-то время было так же тяжело находиться. Атмосфера во всей квартире стала тревожной. Эдвард быстро подошёл к столу и положил конверт с краю, возле приоткрытой книги. Он, наверное, даже не обратил бы внимания на саму книгу, если бы на глаза ему не попались заметки, нацарапанные на краях страниц. Эд нахмурился. Никогда прежде Альфонс не позволял себе так портить книги, но заметки были определённо сделаны его почерком. С резким вздохом и болью в висках Эд взял книгу в руки и всмотрелся в мелко напечатанный текст... Он вдруг нахмурился и почувствовал неконтролируемую дрожь внутри... Пробежавшись глазами по выделенным строчкам, Эдвард заморгал и задышал часто и неровно. Сначала он перевернул книгу и приметил на ней ценник — книга была куплена, а не взята в библиотеке, — затем с ужасом глянул на обложку. Его дыхание сбилось сильнее, он начал слышать собственный пульс, когда резко уронил книгу на стол и попятился от него прочь. Он сел на стул, поставил локти на стол и вновь склонился над книгой... Крепко сжав челюсти от вспышки ярости, он швырнул книгу прочь, она влетела в стаканчик с карандашами, стоявший на краю стола... Звонко осыпавшись на пол, они раскатисто разлетелись во все стороны, и звуки наполнили комнату, отдаваясь эхом от стен. Эдвард мог слышать только собственное сбившееся дыхание, перед его глазами была сплошная темень, и он прикрыл глаза рукой, обречённо опустив голову Та книга была про... Альфонс читал литературу о... Сексе... Если точнее — об анальном сексе; обо всех возможных типах, как, что и зачем следовало делать, а чего не следовало, и то была книга с образовательным уклоном... Не какая-то дешёвая пошлая книжонка... а очень даже серьёзная вещь, которую Альфонс читал с определённым намерением... И даже делал заметки... Эдвард скривился в порыве отчаянной злости и громко выдохнул. Мысли его метались в беспорядке... «...Это значит, что он... Он хочет... Чтобы мы...» Атакующее его чувство было так похоже на те эмоции, что он испытывал той ночью, будучи зажатым собственным братом на постели, когда был не в силах противостоять ему, несмотря на отсутствие отвращения как такового... Теперь же он был в ловушке чрезвычайности происходящего. Он понимал, что должен был защищаться, бежать прочь, в конце концов просто выбить из Альфонса это безумное наваждение, но он остался неподвижно сидеть в кресле, абсолютно потрясённый. От осознания всей дикости происходящего Эдвард почувствовал, как леденящий озноб пробрал его до костей, колким потоком скатившись по спине вниз. Альфонс ждал... терпеливо выжидал время... готовясь к этому. — Я не могу... — отрывисто прошептал Эд в пустоту. Он крепко зажмурился, его лицо было пугающе бледным. Снова и снова он выдыхал эти полные отчаяния слова, несмотря на то, что дышать было мучительно. Так он и сидел, ощущая полное бессилие и отсутствие контроля над собственной волей, пока где-то глубоко внутри себя тонул в неприязни и скрытой ненависти. — Альфонс... — имя, к которому когда-то прежде Эдвард взывал, как к спасательному маяку, теперь звучало, словно безнадёжный вопрос без ответа.***
В последние дни Эдвард то и дело силился не допустить, чтобы его тошнота вылилась во что-то более серьёзное, у него был довольно крепкий желудок. Эд повидал множество ужасных вещей, но его рвало по-настоящему лишь однажды, когда он раскопал то, что считал могилой матери... Но так было до недавнего времени. Последние события по сравнению с тем были гораздо хуже. Но в общем и целом у него получалось удержать внутри то, что он съедал: в основном бутерброды или фрукты. Эдвард не любил готовить, а Альфонс ничего не ел, поэтому он не готовил... Но та книга... Что Эд нашёл на столе у Альфонса в комнате... Тем вечером Эдварда чуть не вывернуло от одного её вида. Его по-прежнему мутило, когда он вот уже несколько часов сидел в своей комнате за рабочим столом, подперев рукой голову и бессмысленно вперившись в большой разлинованный лист. В последние дни он работал над эскизами, теперь же он решил перейти к чистовому варианту и решить, были ли нужны какие-то изменения или поправки к его чертежам. Мустанг, вручая ему материалы, совсем не скромно намекнул, что в чертежах не должны были присутствовать никакие вычурные элементы, пики и тому подобное, чтобы здание получилось в классическом стиле Аместрийской архитектуры... Эдвард с разочарованием посмотрел на свои чертежи и подумал, что ему, вероятно, не помешало бы посетить библиотеку и взять пару книг по классической архитектуре, потому что у него самого не было скучных задумок для зданий. «Ну Мустанг, ну паразит...» — пробормотал он под нос и в тот самый момент услышал, как открылась входная дверь. На часах было почти полседьмого, и до этого времени тревожность Эдварда почти превратилась в подсознательную, пока не пришёл Альфонс, и она вновь атаковала его со всей интенсивностью. Эдвард почти не верил, что мог чувствовать себя так... Почти. Он будто застыл на месте и продолжил сидеть за столом. Вслушиваясь в тишину, он крепко вцепился в карандаш, а другой рукой схватился за живот, внезапно напрягшись всем телом. Он слышал, как по очереди открылись и закрылись обе двери. Сквозь тяжёлую атмосферу квартиры гулко отдавались шаги, которые вскоре стихли, и Эдвард понял, что Альфонс прошёл в свою комнату. Довольно долго царила абсолютная тишина. Эдвард оставил всё в беспорядке, ручки и карандаши по-прежнему валялись на полу, а книга была отброшена в сторону, когда он вышел из комнаты Альфонса, мучаясь от мигрени... Которая оставалась невыносимой даже после того, как он принял обезболивающее, сходил в душ и выпил крепкий кофе. Эдвард предполагал, что Альфонс занимался уборкой учинённого беспорядка... Он не знал, станет ли Ал ссориться с ним за вторжение в его личное пространство, ведь никто из них раньше не поступал так — не пробирался в комнату другого без разрешения, но в последнее время всё было вообще не так, как прежде. Он облегчённо вздохнул, но слишком рано, потому что через некоторое время шаги зазвучали вновь, на этот раз уверенно и громко, твёрдо направляясь к комнате Эдварда. Звук шагов оборвался и в дверь несколько раз постучали, отчего у Эда волосы встали дыбом, и он прижал прохладную руку ко лбу в попытке успокоиться. Последние три дня он ощущал эти колкие мурашки каждый раз, когда Ал пытался с ним заговорить... Он нервно потел и ощущал себя жутко неловко, и вместе с тем, как Альфонс неуверенно ходил вокруг да около с хмурой гримасой на лице или резко уходил из комнаты, Эдвард чувствовал укоры совести, но в то же время — облегчение от возможности не видеть брата. Эдвард никогда никого не боялся. Ни людей, ни кого похуже, и жил себе преспокойно... Но его страх перед Альфонсом был эмоциональным, гораздо более обессиливающим и цепким, нежели страх физический. Такой страх управлял им. Эдвард невольно отвечал кратко и односложно всякий раз, когда Ал с ним разговаривал. — Эд? — и вновь он ощутил поток противных мурашек. Эдвард думал не отвечать, чтобы Альфонс мог решить, что он спал, но тон голоса младшего был слишком уж потерянным. Он догадывался, что его поступок расстроил Альфонса, а Эдвард, как бы безнадёжно ни звучало, не хотел причинять ему боль. — Умм, открыто, в-входи... А-ал... — Эдвард поморщился от собственной слабости в голосе. Он сидел практически напротив двери спиной к Альфонсу, который зашёл, впустив немного света из коридора в слабо освещённую комнату, где единственным источником света была только настольная лампа. — Ты занят? — непринуждённо поинтересовался Альфонс, Эдвард не слышал ничего, кроме его голоса. — Эмм, ага... — хрипловато ответил он и вытянул вторую руку, поставив локоть на стол. Эдвард не обернулся, вместо этого взял карандаш и попытался сделать вид, что его не спугнуло такое внезапное вторжение. Он начал рисовать, звуки царапающего бумагу карандаша разбавили тяжёлую тишину, и Эдвард чувствовал, что Альфонс по-прежнему стоял в проходе. Он не собирался ничего говорить, ему было сложно даже поддерживать разговор, не говоря уже о том, чтобы попытаться его начать. Прошло не больше минуты, и он услышал тихий вздох, а затем — мягкие шаги, и с нарастающим беспокойством понял, что Альфонс стоял у него за спиной, слегка над ним склонившись. Эд невольно сжал челюсти, «Блять, он делает это нарочно...» — раздражённо подумал он. Были времена, когда Альфонс мог спокойно склониться над Эдвардом, и тот воспринял бы это абсолютно без задней мысли, но теперь всё было по-другому. — Ты будешь... Всю ночь работать? — вопрос звучал естественно, но всё же... — А что? — с трудом спросил Эдвард. Всё его тело было напряжено, как натянутый волосок, который был вот-вот готов порваться... ему было почти больно, и Альфонс словно чувствовал то, что Эдвард стоял на краю. — Эд... Успокойся, хорошо? — попросил он с искренней надеждой в голосе. Дыша глубоко и тяжело, сам того не осознавая, он выпустил из руки карандаш, который упал на бумагу и недалеко откатился. Эд поднял свои дрожащие руки и спрятал в них лицо, наклоняясь над столом. Его ладони липли к коже из-за пота. — Я пытаюсь... — ответил Эд, но в действительности ему было не до того, уж слишком глубокими были его раны. Альфонс вздохнул. — Хочешь... Я сделаю тебе массаж?.. — спросил он вновь совершенно ненавязчиво. Эдвард нахмурился и остался по-прежнему напряжённым. — Ухм... — он понимал, что должен был сказать «нет», действительно должен был, но его наивная часть хотела верить, что Альфонс предложил ему массаж с целью облегчить его усталость... Потому что, чёрт дери, плечи у него болели довольно сильно. — Я научился профессиональному массажу в Ксинге, — объяснил он, и Эдвард ожидал, что на его плечи опустятся руки, но ничего не произошло, и он решился обернуться. Он дёрнулся от неожиданности, потому что Альфонс стоял буквально в шаге от него. Эдвард резко заморгал в попытке понять, какого хрена происходило, и Альфонс заговорил вновь. — Хочешь, чтобы я размял тебе плечи, Эд? Эдвард нахмурился... Он терялся в абсолютном непонимании, чувствуя нарастающую тревогу. — Д-да, было бы здорово... Спасибо, А-ал, — у него не получалось говорить уверенно. Наконец, он почувствовал более близкое присутствие, и руки Альфонса легли на его усталые плечи. Всего через минуту Эдвард почувствовал, что был готов растаять. То, как Альфонс уверенно разминал основание шеи Эдварда, сразу же пальцами проходя по мышцам плеч и ниже, чтобы разогнать очаги напряжения, возымело свой эффект. Его навык действительно впечатлял. — Приятно, да? Эдвард смог лишь кивнуть и выдавить тихое «угу», слабо покачиваясь в крепких умелых руках Альфонса, разрабатывающих его плечи. — Мэй не раз делала такой массаж мне, и как-то я попросил научить меня так же, — пояснил Альфонс, но без зазнайства в голосе, — мне всегда помогало расслабиться... — тихо добавил он. Через какое-то время Эдвард почувствовал, как пальцы на его ногах начали сами собой поджиматься от внезапно наступившего расслабления, отчего ему захотелось спать, и даже острая мигрень поутихла. В какой-то момент он закрыл глаза, но открыл их чуть позже, когда руки на его плечах вдруг остановились. — Эд? Эдвард моргнул, после интенсивного массажа ощущая только руки, что теплились на его плечах... Руки его младшего брата. Такой незначительный контакт пробудил в памяти Эдварда все неприятные воспоминания о том, как он поцеловал Альфонса... У него в памяти очень чётко отпечатались ощущения напористых движений чужих губ на собственных, а также их сплетённых языков... помимо этого он с болью в сердце припомнил, как весь его мир перевернулся после того, как Альфонс... Эдвард всё ещё не мог сказать это даже в мыслях. Поэтому он избегал любого малейшего контакта... ...и теперь даже неподвижные руки Альфонса заставляли его чувствовать себя очень зажато. — Ч-что? — Эд увидел, что его руки в какой-то момент сами собой растянулись на столе во время массажа, и он несильно царапал бумагу ногтями, чтобы заполнить тишину комнаты чем-то помимо их дыхания. — Эд... Можно мне тебя обнять?.. Странное болезненное ощущение ухнуло вниз, на дно желудка. Эдвард рвано выдохнул, тяжело сглотнул и почувствовал себя полным идиотом. Ему стоило догадаться, что даже такое простое прикосновение на этом не закончится... Не после всего, что случилось. Эдвард хотел кричать... С другой стороны, ему хотелось просто свернуться на полу и заплакать. — В этом нет ничего такого... — руки Альфонса скользнули с плеч Эдварда и начали сжиматься вокруг него... Эдвард закусил губы так, что они побелели, когда ощутил, как руки Альфонса прошлись по его груди, отдаваясь теплом даже сквозь плотную ткань его белой рубашки, и сошлись на его солнечном сплетении, образуя тесное кольцо. Он почувствовал, как Альфонс положил подбородок ему на левое плечо, и его волосы нежно щекотали висок Эда. Он не мог пошевелиться... И весь побледнел. Он чувствовал аромат одеколона Альфонса, запах которого был в целом приятным и знакомым, но на этот раз смешивался с лёгкими нотками мяты... Он продолжил пялиться на свои руки и позволил мягкому аромату немного остудить его воспалённые чувства и нервы. Запах Альфонса успокаивал. Эдвард и Уинри помогли выбрать ему собственный аромат уже очень давно, когда он только обрёл тело. Ал хотел пахнуть так, чтобы нравилось не только ему, но и окружающим. Эдвард на какой-то момент почувствовал себя легче. Это... объятие... было не таким уж плохим. — Ты всё ещё пользуешься тем же одеколоном, Ал... — вяло пробормотал Эдвард и несколько раз медленно моргнул, ибо тусклый рыжий свет лампы начал давить ему на глаза. Альфонс внезапно напрягся, наверняка не ожидая подобной не вымученной реакции. — Да... Да, пользуюсь, ты говорил, что он тебе нравится... — сказал Альфонс, продолжая «обнимать» вновь напрягшегося брата. Эд сглотнул и кивнул. — Да, он приятный... Эдвард сказал эти слова без какого-либо подтекста, но всё изменилось, и теперь они давали совсем иной эффект. Он должен был это понимать... — Эдвард? Вопросительный тон, которым Альфонс произнёс его имя, заставил его занервничать... Вполне оправданно, ведь такой незавершённый вопрос наверняка был предвестником чего-то ещё более угрожающего. — Ммм? — едва смог выдавить он. — Можно... — Эдвард прикрыл глаза, — можно я поцелую тебя в шею?.. Обещаю, больше ничего делать не буду. Альфонс проговорил слова очень медленно и тихо. Эдвард не ответил, он лишь тихо дышал и сидел неподвижно в объятиях Альфонса, который прижался к нему щекой, пока его волосы продолжали щекотать кожу старшего. — Пожалуйста?.. — вновь осторожно попросил Альфонс. «Что это за херня?» — мысленно возмутился Эдвард. Ему было невдомёк, почему Ал вёл себя так? Странным образом, он будто спрашивал разрешения, и ответить на него было сложнее, чем просто спросить. Потому что вот так он пытался дать Эдварду выбор?! Он распахнул глаза и резко выдохнул. «Нет...» — думал он, — «...это — никакой не выбор, он просто...» — Эд почувствовал знакомое опустошение в животе, — «...он пытается облегчить моё неудобство... создать иллюзию комфорта... пользуясь моим желанием сделать его счастливее... и пытаясь сделать счастливее меня с помощью таких ненавязчивых действий...» Альфонс ходил в библиотеку... Его поведение напоминало прописанное в какой-нибудь книге, где говорилось о том, как заставить кого-то добровольно поступить так, как хочется тебе... для чего следовало сначала сделать что-то для них в качестве поощрения. Такую тактику нельзя было причислить к равноценному обмену, это не имело ничего общего с наукой или расчётами, так как было связано с эмоциями. Похожим образом обычно поступают с непослушными детьми, пациентами, не желающими принимать лекарства... или же с собаками, которые не слушаются команд... Для Эдварда стало ясно, что Альфонс, похоже, не переживал никаких угрызений совести за такое вторжение в его пространство, за использование его эмоций... Это стало очевидным ещё тогда, когда Ал подчинил его себе слезами. После долгого момента тишины, в течение которого Эдвард так ничего и не ответил, Альфонс шумно выдохнул и отпустил его, затем выпрямился. Эдвард ощущал себя онемевшим... Пытаясь заглушить боль от осознания, что Ал был готов пойти на всё ради достижения своих целей. Будь Эдвард идиотом... Он бы не заметил так сразу. И всё же, разницы особой не было... Потому что он по-прежнему был слишком слаб для того, чтобы оттолкнуть или бросить Альфонса одного. — Сейчас почти семь, я заказал для нас столик и ужин к девяти... — сказал Альфонс на ходу, возвращаясь к выходу из комнаты, и включил основной свет. Эд нахмурился и обернулся. — Ужин? — тихо спросил он и невольно уставился на Альфонса, пока его брови сами поползли вверх. Ал был наряжен, пожалуй, в самый дорогой вечерний костюм, что был пошит из качественной ткани в тонкую прострочку и состоял из брюк, пиджака и жилета, под который он надел рубашку и чёрный в белую полоску галстук; абсолютно всё выглядело опрятно и было безупречно выглажено. Его волосы были уложены так, как не были с того дня, когда Эдвард провожал его на поезд в Ксинг, и в целом, несмотря на небольшую бледность и несколько усталый вид, выглядел он... Хорошо. — Да, хотел отблагодарить тебя за всё это... — он указал рукой вокруг, — ты очень постарался, справляясь с моей... эмм... Ты дал нам собственное отдельное жильё... И помог мне с поступлением... — Альфонс печально улыбнулся, и сердце Эдварда затрепетало лишь на мгновение, ему хотелось, чтобы эта улыбка была более счастливой... Он знал, что ему нельзя было думать в этом направлении... — Ал, ты же в курсе... Я хочу тебе только самого лучшего, — тихо произнёс Эдвард. Хоть и знал, что не должен был так говорить... Альфонс улыбнулся более искренне, прямо как раньше, и Эдвард почувствовал, как тепло в груди разрослось. — Так что, разрешишь сводить тебя на ужин? У меня остались сбережения из денег, что я заработал ещё в Ризембурге, и я уверен, что смогу позволить себе провести вечер в твоём сопровождении, — он чуть заметно поклонился. Эдвард улыбнулся в ответ, будто впервые за целую вечность. — Моя компания обойдётся недёшево, — пошутил он. Прекрасно понимая, что лучше не стоило... Альфонс вскинул бровь и радостно рассмеялся. — Да уж, могу себе представить, — с улыбкой ответил он. Эдвард встал со своего стула, и его немного трясло, но улыбка на лице брата, казалось, облегчала его боль, даже если поверхностно. — Мне нужно одеться... Собираюсь поискать что-нибудь подходящее на выход... — пояснил Эд, оглядывая наряд Альфонса. Ал опустил руки в карманы. — Да, это — приличное место, я увидел их объявление в субботней газете... Было заявлено, что они готовят лучший стейк во всём Северном Районе... — добавил он и вновь улыбнулся, — ...прямо как ты любишь, — уверенно сказал он. Эдвард слегка улыбался, рассматривая все свои вещи в деловом стиле, коих было не так много. — Ага... — начал Эд и вытащил плечики с какими-то чёрными брюками, — и... — С грибами в панировке, — сказали они в один голос, и Эдвард повернулся, чтобы посмотреть на Ала. Тот кивнул уверенно. — Я помню... Эдвард снова повернулся к своему гардеробу в поисках подходящего жилета, будучи под впечатлением от бурлящих внутри эмоций, и вместе с тем искал галстук среди тех, что висели на крючке дверцы. Эдвард услышал, как застучали по плитке строгие туфли его брата, и обернулся, чтобы взглядом проводить его из комнаты. — Подожду в гостиной, пока ты переодеваешься, — сказал Альфонс и закрыл дверь. Учтиво. Альфонс вёл себя крайне учтиво. Эдвард всегда считал, что Альфонс собирался стать тем ещё донжуаном, ведь он умел заговаривать людей, и девушки наверняка падали бы в обморок от одного взгляда этих зелёных глаз... Да и Эд постоянно думал: «Вот вернёт Ал своё тело, и всё — девчонки будут видеть только его, а мне придётся здорово поднапрячься, чтобы его догнать...» И Эдвард всё ещё верил, что так могло быть, но теперь его брат смотрел лишь на него... ...своими прекрасными глазами цвета морской волны... При этом он пытался расположить Эдварда к себе при помощи... Обаяния. Это было странно. ...он надеялся, что у Альфонса не получалось. Эдвард ненавидел себя за собственную эмоциональную слабость. Он вздохнул, как раз найдя всё необходимое, и разложил вещи на кровати... После чего некоторое время смотрел на них и в итоге начал одеваться... Чтобы выглядеть хорошо для Альфонса. Понимая, что ему совсем не следовало.***
Эдвард знал, что вести себя так податливо было неправильно и малодушно. Но он просто вымотался, да и Альфонс улыбался. Также Эд понимал, что ввиду своих ещё свежих внутренних ран не смог бы даже доесть до конца ужин. Но то, что в тот момент проявилось в лице его брата, заставило Эдварда согласиться абсолютно на всё. Альфонс начал выглядеть лучше, ему, очевидно, становилось легче... Если и не в плане инцестуальных чувств, то в плане боли, стыда и угрызений совести, что изводили его прежде, но перестали, раз уж теперь он разобрался в себе. И да, у Эдварда были все права на то, чтобы закрыться в себе, выражая только неприкрытое отвращение и ненависть... Но это не меняло ничего в его отношении к Альфонсу. Закончив с переодеванием, Эдвард прошёл в гостиную. Он был целиком одет в чёрное. Матовая вечерняя сорочка, поверх неё — лоснящийся атласный жилет, который хорошо сочетался с галстуком из абсолютно чёрного неглянцевого жаккарда. Его волосы были собраны в высокий хвост, аккуратности которого он уделил особое внимание. Всё для Альфонса. — Что ж, я готов, — предупредил Эдвард, слегка всплеснув руками, пока стоял на проходе в гостиную. Альфонс сидел и читал книгу, но закрыл её и радостно улыбнулся, глядя на Эдварда. — Эд, ты выглядишь... а, — он остановил себя, прежде чем выболтать то, что было у него на уме, и вместо этого посмотрел Эдварду в глаза, — никогда тебя таким не видел, — неловко признался он и указал на Эдварда, поднимаясь с диванчика. Эдвард примерно догадывался, что Ал собирался сказать, но, естественно, сдержался, чтобы избежать неловкости. Он опустил руки в карманы. — Ну, раз ты выглядишь хорошо, то я подумал, что должен соответствовать, — он сделал осторожный комплимент. Хоть и понимал, что не следовало. Щёки Альфонса едва заметно порозовели, и Эдвард сглотнул, ожидая от него какой-нибудь странной реакции, но ничего не произошло. Через пару мгновений Альфонс лишь кивнул. — Хм, тогда пойдём... Честно говоря, дождаться не могу съесть что-нибудь кроме бутерброда, — он подошёл к Эдварду, и они вместе направились к выходу. Когда они оба надели обувь и пальто, Эд, заканчивая застёгивать своё, поддался желанию кое-что сказать. — Спасибо, Ал. — За что, Эд? — он услышал вопрос, но поднял глаза только тогда, когда закончил с пуговицами. — За то... Что... Не давишь на меня, — тихо и немного нервно пробормотал он. Альфонс просто смотрел на него, и Эдвард чувствовал удовлетворение от его по большей части счастливого, здорового и ухоженного вида, каким и должен был являться. — Это я должен тебя благодарить... За то, что не оставляешь меня, — искренне, немного несмело сказал Альфонс, на какой-то момент отведя глаза в сторону. Эдвард ощутил ноющую боль внутри, наконец-то Альфонс звучал так, будто так же, как он сам, боялся расхождения их путей. — И спасибо тебе за то... Что не отвергаешь меня, — добавил он. Боль внутри Эда после этих слов усилилась... от понимания того, что за ними стояло... — Я не хочу насильно заставлять тебя делать что-то такое, как той ночью... Это было совсем неправильно, и я знаю... Так что, как ты и просил, я дам тебе время... И мы со всем разберёмся, — тихо сказал Альфонс, перебирая концы своего тёплого шарфа. ...вот какой была реальность. Время и ожидания. Говоря, что ему нужно время, Эдвард прекрасно понимал... и пусть он не хотел этого признавать... что теперь выход был только один — сбежать или откровенно оттолкнуть Альфонса. Чтобы не разрушать до конца их братские отношения. Альфонс вздохнул и мягко улыбнулся. — Я тебя люблю, Эдвард. На этих словах Эдвард ощутил тяжкий груз своей обречённости и забеспокоился о том, что ему опять предстояло изо всех сил пытаться удержать внутри предстоящий ужин. — И я тебя, Ал. «Стараюсь каждый день», — мысленно добавил он, чувствуя себя потерянным, одиноким... и напуганным. Тишину разбавляло лишь громкое тиканье часов на стене в кухне, пока Альфонс поправлял шарф, а Эдвард надевал свои белые перчатки. — Эдвард, можно тебя поцеловать? Просто поцеловать... — тихий вопрос повис в воздухе. На улице было очень холодно и шёл снег, нога Эдварда на стыке с автобронёй болезненно ныла. Он понимал, что не должен был соглашаться... Но чувствовал себя обязанным. — ...да, конечно, Ал, — хрипло промямлил он. Тишина вокруг стала оглушительной, и ничего, кроме тиканья часов слышно не было, когда Альфонс приблизился, скромно склонил голову набок и неуверенно моргнул, прежде чем закрыть глаза и сократить остатки пространства между ними... Он мягко прижался к Эдварду, тот не мог и пошевелиться. Тёплые губы младшего брата, что прижимались к его собственным, не должны были ощущаться чем-то настолько знакомым, но так и было... И Эдвард, чуть поколебавшись, ответил на поцелуй, вытянув губы совсем лишь немного. Четыре секунды громкого отсчёта настенных часов спустя Альфонс отстранился с улыбкой, от которой так заходилось сердце Эдварда... ...но которая никак не могла унять его тошноту. Воющий ветер ударил в окна вместе с тем, как Альфонс открыл дверь и вышел из квартиры. Эдвард задержался на пару секунд... Но затем, справившись с худшими из своих рвотных позывов, он тоже вышел... ...следуя за Альфонсом.