You move like I want to to see like your eyes do we are downstairs where no one can see new life break away tonight I feel like more You make the water warm you taste foreign and I know you can see the cord break away cause tonight I feel like more tonight I feel like more You breathed then you stopped I breathed then dried you off and tonight I feel like more tonight
Deftones - Digital Bath
***
Только открыв глаза, Альфонс сообразил, что был совершенно голым. Очнуться его заставило пронизывающее жгучее ощущение на спине, которое сразу сменилось щиплющей болью. Но дискомфорт от боли не особо волновал его. Постепенно придя в чувства, Альфонс понял, что он не просто лежал без одежды… но и Эдвард сидел прямо у него за спиной. Прижимаясь к его обнажённому телу. Альфонс чувствовал, как мягкая прохладная ткань хлопковой рубашки приятно касалась его кожи на боку. Чуть ниже, в районе поясницы, он ощущал вжавшийся в него кожаный ремень, ткань брюк… и сильную ногу, что была тесно прижата к его спине. Это был Эдвард, Альфонс чувствовал его одеколон. Едва слышимый аромат, который как нельзя лучше сочетался с его естественным запахом. Альфонс содрогнулся. Пальцы Эдварда осторожно теплели на его коже, прижимая пластырь к кусочкам бинта на порезе. Его рану щипало, Альфонс невольно моргнул от неприятного покалывания. Он распахнул глаза, когда вспомнил, как пытался выбраться из ванной… а потом — ничего. Изжога напомнила ему о том, в каком состоянии он находился, вернувшись домой. «Видимо, я упал в обморок…» — подумал он и услышал скрип отрываемого пластыря. Уже через мгновение Эдвард вновь коснулся его… Восприятие Альфонса разом оказалось под влиянием стойкого щемящего ощущения, затмевающего разум, от которого каждая клетка тела пульсировала в порыве его неродственных чувств... Сознание Альфонса подтормаживало от их интенсивности. В голове засело только то, что он был абсолютно голым, а Эдвард был совсем рядом с ним... Такой момент мог никогда не повториться. И, видел бог, ему так хотелось поцеловать своего старшего брата… От одной мысли по телу Альфонса прошёл очередной поток мурашек, отчего он вновь задрожал. Он по-прежнему чувствовал боль, но присутствие Эдварда и его запах затмевали всё остальное. Альфонс вдруг представил, каким Эдвард мог быть на вкус, и всё внутри него сжалось сильнее. «Нет, стоп... Я не должен думать о таком...» — было ясно, что даже его тело отторгало эти чувства, хоть в разуме его и находилось много места для них. Даже при всей ненависти к самому себе Альфонс знал, что переживал нечто абсолютно запрещённое... Он понимал, что так было нельзя. Проблема состояла в том, что ему было всё равно. Он сам упустил тот момент, когда лишился остатков осознания. Звук голоса Эдварда достиг его слуха сквозь оглушительный шум пульса в ушах. Альфонс и не подозревал, что его сердце стучало так сильно. Эдвард пояснил, что нашёл его без сознания, о чём Альфонс уже догадался и без того... Затем матрас прогнулся, и мягкая ткань одежды Эда перестала щекотать его кожу. Альфонс резко развернулся на кровати и схватился за первое, что попалось под руку, прежде чем Эдвард ушёл и унёс с собой настолько неповторимую возможность. «Просто... Просто хочу, чтобы он обнял меня...» — соврал он сам себе и произнёс своё желание вслух, не догадываясь о том, насколько отчаянно звучала его просьба. Когда Альфонс повернулся, область свежей раны на спине отдалась режущей болью, но он лишь продолжил держаться за ткань брюк Эдварда, глядя прямо ему в глаза. Глаза Эдварда смотрели в ответ с неподдельным испугом, что было очень большой редкостью. «Он не должен меня бояться...» Альфонс почти не понял, что ответил Эдвард, но отпустил его, и с прежней болью в груди от бешеного сердцебиения наблюдал за тем, как тот вытаскивал из шкафа одеяло. Ал вдруг почувствовал, что и правда замёрз, но его замутило от волнения при мысли о том, что он лежал абсолютно голым. Внезапно он задумался, а нравилось ли это Эдварду? Негативная реакция его желудка проявилась незамедлительно. «Эдварду без разницы, голый я или нет... Потому что он не видит меня в таком свете...» — Альфонс опустил взгляд на внезапно укрывшее его одеяло, которое было холодным и оттого неприятно раздражало его чувствительную кожу. У него болела спина, и глаза кололо от сухости, ему было очень холодно... Но в один момент стало чуть теплее, особенно в определённых местах, вместе с тем, как Эдвард сел обратно на кровать... Альфонса вновь охватило сильное волнение. Эдвард прилёг, и Ал рассеянно попросил его придвинуться ближе, ему всё казалось, что такой близости было недостаточно. В голове хаотично проносились обрывки мыслей, в которых он просил Эдварда лечь с ним под одеяло, снять с себя одежду и позволить ему почувствовать каждый сантиметр его кожи... Каждую часть его тела. Тела, которое он видел не раз, но которое не могло ему принадлежать. «Ведь Эдвард любит меня... Почему он не может просто полюбить меня иначе?..» — Альфонс в отчаянии прильнул к Эдварду и попросил его обнять крепче, примечая неприятный тон своих слов. «Я слишком настаиваю... Почему я веду себя и говорю с ним так, ведь ему неуютно... Но он такой тёплый...» — Альфонс улыбнулся про себя от этой мысли и невольно задрожал, ощущая руку Эдварда на своих плечах. Он смотрел прямо Эдварду в глаза... Золотистые, единственные в своём роде, глядящие в ответ так испуганно. Альфонс хотел спросить Эдварда о причине страха во взгляде, но его жадная сторона не позволила этого сделать. Стоило Эдварду честно ответить на этот вопрос, и момент был бы разрушен. Вместо этого Альфонс спросил Эдварда, где тот пропадал. В тот момент его неожиданно окатила волна ревности и ненависти, когда он с горечью подумал: «А что, если Эд ходил звонить Уинри, чтобы сказать, что скучает? Или виделся с какой-то другой девушкой?» Этот беспричинный прилив поразил самого Альфонса. Из-за его интенсивности Ал почти не расслышал ответ Эдварда сквозь гул крови в ушах. Он моргнул, будучи не в силах воспринимать порицания Эдварда, и попросил его перестать… Ощущая жар внизу живота, так и подначивающий его просто заткнуть брата поцелуем, Альфонс посмотрел на его губы. Обычно здорового розового оттенка, теперь они выглядели побледневшими и даже подрагивали. Альфонс почувствовал приступ тошноты. Его чувства не имели право на существование… он знал это, но не оставлял попыток привить те же чувства Эдварду. Тем не менее, Альфонсу было только хуже при понимании того, насколько сильно он его этим мучил. «Почему же он не может полюбить меня… полноценно?» — Альфонс поднял взгляд вновь и приметил, что Эдвард продолжал смотреть на него с прежней тревогой. Альфонс напомнил ему, что был болен… Эдвард должен был уже давно понять это. Замечания продолжились, и Альфонс почти взвыл от усталости… Разве трудно было Эдварду просто взять и смириться? Альфонс думал об этом, но боль в его спине и желудке послужили весомым аргументом против. Когда Эдвард напомнил ему о том, как следовало обращаться со своим телом, Альфонс не сдержался и сказал нечто гнусное. Его собственное сердце в тот момент наполнилось болью. «И зачем я так сказал...» — он наклонился вперёд, прижимаясь лбом к подбородку Эдварда в молчаливом извинении, но постепенно затерялся в ощущениях от мягкости его кожи и её запаха, отчего довольно вздохнул. Его потряхивало, несмотря на внутреннее тепло, и во всём теле Альфонса не прекращая резонировало сильное желание... Он хотел Эдварда больше всего на свете. Он приподнял голову и горячо выдохнул на кожу, холодную кожу своего брата и приоткрыл глаза, осторожно проводя носом по его подбородку. Альфонс чувствовал своё нараставшее возбуждение, направленное на человека, что лежал совсем рядом. Всё из-за Эдварда, и всё для него. Вся любовь Альфонса... только в другой форме. Встревоженный и тихий голос Эдварда вырвал его из тёплой неги, и Альфонсу вдруг стало стыдно за свой учащённый пульс, от которого закладывало уши, и за начавшее давать знать о себе возбуждение, когда слова Эдварда о том, что он совсем не был ему ничем обязан, повисли в воздухе... Но Альфонс по-прежнему мечтал дать ему всё. Это было неправильно. «Неправильная любовь...» — напомнил Альфонс сам себе. Он сморгнул незаметные для Эдварда слёзы и попытался расслабиться, частично забыв о саднящей боли в теле и приливах желания, которые притупились после беспокойного вторжения Эдварда. И всё же... Альфонсу очень хотелось его потрогать... Но он не мог. Какое-то время он разглядывал грудь Эдварда, прежде чем вскоре тёплая атмосфера полностью окутала и расслабила его. Он заснул.***
Когда Альфонс проснулся, вокруг было темно. Это значило, что прошло несколько часов, потому что в комнате было светло, когда он засыпал... Рядом с Эдвардом. Альфонс резко поднял голову и увидел, что Эд в самом деле крепко спал. Его лицо было спокойным, и от его тёплого дыхания чёлка Альфонса приятно щекотала кожу. «Просто идеально...» — подумал Альфонс, беспрестанно разглядывая лицо спящего Эдварда. Оно не выглядело бледным, но всё ещё давало понять о его усталости. Появившиеся вокруг глаз морщинки на словно бы даже похудевшем лице... Прошло всего четыре дня, а Эдвард уже ощущал на себе губительный эффект от зависимости Альфонса. Он крепко спал, подогнув руку под голову, пока Альфонс пристально наблюдал за ним с мыслью о том, что от такого положения у Эдварда наверняка заныло бы плечо. Он с горечью подумал, что Эдвард обязательно проснётся, и придётся возвращаться в свою комнату… После чего связывать их опять будут лишь естественные братские отношения. Альфонс мечтал, чтобы Эдвард испытывал к нему всё то же самое, ведь он, в конце концов, был живым человеком и обладал чувствами… он знал, что мог отдаться Эдварду более полноценно, чем любой другой партнёр, которого его брат мог для себя выбрать. — Никто... — тихо прошептал Альфонс, чувствуя, как грудь сжималась от желания расплакаться, — никто и никогда не полюбит тебя так, как я. Я отдам тебе всё, Эдвард, можешь взять всё, что захочешь... Уже сейчас... Я хочу, чтобы ты забрал то, что принадлежит лишь тебе... — он с трудом сглотнул и прикрыл глаза. Альфонсу было безразлично, что он не был девушкой, Эдвард никогда не выказывал презрения к гомосексуалам, разве что посмеивался над Гарфилем много лет назад, но то не было гомофобной реакцией... Что Эд, что он сам на тот момент были ещё слишком малы, чтобы относиться к чему-либо серьёзно. Но не иметь презрения, конечно, не означало самому быть таким. — Любое тело — такое же, как все другие... — пробормотал он. Альфонс не видел изъянов в теле Эдварда, в его мужском теле... Частично сделанном из металла. И всё же — телом мужчины, с которым Альфонсу так не терпелось разделить свою сексуальность. Альфонс был переполнен желанием от своих же фантазий, последняя из которых заставляла его хотеть не просто лежать рядом с Эдвардом, но и трогать его в самых интимных местах. От одной мысли об этом у Альфонса сбилось дыхание, он открыл глаза и уставился на мирное лицо своего спящего брата... абсолютно без понятия, что никогда до этого в жизни не выглядел настолько развращённым. Губы Альфонса подрагивали от накатывающих на него волн сильного трепета, и он достал из-под одеяла руки, ощущая холод комнаты на своих голых плечах, но ему было всё равно… Он коснулся лица Эдварда, не слишком осторожно, чтобы не разбудить его щекотящими кожу подушечками пальцев… и вдруг задрожал сильнее от резкого помутнения где-то внутри, когда опустил руки и коснулся рубашки Эдварда. Пальцы Альфонса дрожали, когда он схватился за края рубашки и приподнял их, костяшками пальцев касаясь тёплого живота. Кровь, словно ток, жарко приливала в определённые места его тела, принося с собой возбуждение. У него оставалось всё меньше терпения с каждой секундой, и, сам того не ожидая, он скользнул руками под рубашку Эдварда и тяжело вздохнул, прикусив губу. Альфонс немного согнулся, чтобы не прижиматься к Эду своей эрекцией, и начал гладить руками его широкую грудь… Эдвард пошевелился, и Альфонс подавил всхлип, внутренне молясь богу, в которого не верил, чтобы Эд не проснулся… но не остановился. Он вновь прижал руки к прессу Эдварда и почувствовал, как соски брата напрягались от прикосновений. Альфонс провёл руками вниз по телу Эдварда, нащупывая пальцами следы от шрамов чуть слева. Когда-то они появились здесь от осколков после взрыва, кожа на этих местах была гладкой и мягкой. Тело Эдварда пережило много мучений… при этой мысли Альфонс вздрогнул. Он полностью возбудился к тому моменту и уже хотел засунуть под одеяло руку, чтобы потрогать себя. Но Эд пошевелился вновь. Альфонс очень осторожно убрал от него свои руки, прекрасно понимая, что ему не стоило попадаться на том, чем он занимался. Он сглотнул, его щёки жарко пылали… Эдвард вытащил руку из-под себя, где она оказалась во время его копошений во сне, и Альфонс наблюдал своими распахнутыми от напряжения глазами за тем, как он опустил её на свою ширинку. «Я хочу его коснуться… Да, именно так…» — Альфонс почти простонал про себя, — «хочу потрогать его член…» У него зазвенело в ушах от собственных помыслов, что были уж слишком интимными и навязчивыми и заставляли сердце пробиваться через грудную клетку, а тело — изнывать в самом лучшем и худшем смысле одновременно. Альфонс завёлся не на шутку и совсем не знал, что с этим делать. Эдвард лежал совсем рядом, всего в нескольких сантиметрах от него… Альфонс был совершенно голым, и его нетронутое тело покалывало от желания. Он и сам не понимал, почему оно было настолько острым, но не мог долго думать об этом и вновь просунул руки под одежду Эдварда, намеренно поглаживая его соски. Эдвард резко вздохнул. Альфонс помнил, что соски Эдварда были бледно-розового оттенка, и от всплывшей в воображении картинки касаться их стало ещё приятнее. Он пытался вести себя тихо и поджал губы, продолжая беззаветно водить руками по крепкому прессу и груди Эда… он провёл пальцем по ямке его пупка, мечтая сделать то же самое своим языком. Альфонс задрожал от волнения, потому что дыхание Эдварда постепенно выровнялось, и стало ясно, что он проснулся. Желание заплакать смешалось внутри Альфонса с его тошнотой, и он заставил себя убрать руки. «…Это может не повториться… У меня не будет шанса коснуться его… и если он любит меня, может быть, он поймёт, что я хочу лишь…» — Альфонс хаотично перебирал мысли в голове и тихо всхлипнул, после чего, борясь с остатками своей сознательности, он опустил свою руку и потрогал Эдварда через брюки. В этот момент он почти простонал… Эдвард тоже возбудился, и Альфонс чувствовал жар его кожи сквозь ткань одежды. Он не понимал только, почему ему вдруг захотелось плакать, но предполагал, что на него давила совесть за неправильность таких действий. Всё же Альфонс прижал руку сильнее и обернул пальцы вокруг того, что чувствовал под своей ладонью. Его лицо было мокрым от слёз, но его тело разрывалось от как никогда сильного возбуждения. Голос Эдварда был тихим, но резким, и словно принадлежал кому-то другому, когда он заставил Альфонса остановиться… впервые запретив что-то своему брату, и Алу было очень больно слышать такой отказ. Альфонс не понимал, что плохого было в происходящем, ведь Эдвард возбудился, а значит, ему не могло быть совсем уж неприятно. Он сипло проговорил именно то, что об этом думал, и Эдвард тут же весь напрягся, как натянутый канат. Он сжал запястье Альфонса и угрожающе потребовал прекратить. «Я не хочу отпускать… пожалуйста… я так хочу тебя потрогать…» — мысленно умолял Альфонс, но не решался попросить вслух, потому что понимал, насколько неправильным было происходящее. Он хотел извиниться, но смог произнести лишь половину имени Эдварда, когда тот сжал его запястье ещё сильнее и холодным тоном потребовал прямо сейчас же убрать руку. Для Ала было очевидно, что стоило отступиться, хоть Эдвард и не собирался его бить. Он понимал, что физическая боль не всегда была самой тяжёлой для восприятия, потому что знал всю горечь боли душевной. Он жил с ней много лет. И всё же его грудь беспощадно разрывалась от резкого отказа… Альфонс понимал, что заслуживал такое, но ему было просто невыносимо это слышать! Он попытался убрать руку, и Эдвард сразу отпустил его, после чего Ал не стал сдерживаться и в голос зарыдал, ощущая, как глотку болезненно сдавило от напряжения. Альфонс сходил с ума… всё его тело распирало от сплошной боли… и Эдвард понятия не имел, как сильно он страдал. Эдвард, конечно, извинился, но он не знал и половины этих мучений! Альфонс не хотел, чтобы Эдвард видел его таким слабым и разбитым, поэтому он отвернулся к стене и согнулся пополам, как уже много раз до этого, позволив себе разрыдаться. Но его слёзы не были такими обильными, как раньше, из-за бесконечной пустоты внутри, от нехватки влаги в организме и совестливости в его душе. «Какой же я отвратительный…» — Альфонс хотел прокричать, не в силах стерпеть свою разбитость. И всё же он прекрасно помнил то возбуждение, что ещё пару минут назад мог почувствовать и потрогать, оно никуда не исчезало, и Альфонс сильнее свернулся на кровати, касаясь лбом холодной стены. Его голова заболела в считанные минуты от переизбытка чувств и давления… сил у него почти совсем не осталось. …Да и Эдвард умолял его перестать плакать. Альфонсу совсем не нравились мольбы Эда… он не хотел слышать такое поражение в голосе настолько крепкого духом, полного энергии и сил человека, который не должен был звучать так... и Альфонс чувствовал себя обязанным этому поспособствовать. Он зажал свой рот дрожащими руками и попытался плакать молча, отчего его тело судорожно затряслось. Но тон Эдварда стал только более отчаянным, когда он заговорил вновь... как-то совсем уж потерянно он сказал Альфонсу, что любит его. Альфонс попытался рвано вздохнуть, но у него почти не получилось, так что он, пошатываясь, сел на кровати и хрипло выдохнул: — Я тоже тебя люблю, Эдвард... — никогда в своей жизни не говорил он ничего более правдивого. Матрас прогнулся, и Эдвард тоже привстал... Альфонс тут же приметил, насколько уязвимо выглядел его брат, глядя на него своими глазами, сияющими от слёз, дорожки которых поблёскивали на его бледных щеках. Эдвард едва дышал, и было заметно, как сильно его колотило дрожью, а растрёпанные волосы хаотично свисали на лицо... он выглядел таким беззащитным... ...Какое редкое зрелище. «Он смотрит на меня так, потому что не в силах что-либо поделать... он просто не хочет, чтобы я плакал...» Эта мысль была одной из первых ужасных вещей, которые разом пришли Альфонсу в голову. «...Если бы я решился поцеловать его... всего лишь раз... только один поцелуй... Эдвард позволит мне, я вижу, ведь ему так страшно...» Вместе с этим Ал подался вперёд и прижался губами к губам Эдварда, заглушая внутренний голос, который приметил отсутствие какой-либо ответной реакции, и через пару секунд отпрянул... но одного поцелуя оказалось просто недостаточно... И поэтому Альфонс сделал это снова. Эдвард вновь ничем ему не ответил... он не мог сказать «да»... но он и не отказывал... «Он позволит мне... ведь он меня любит, и...» — мысли Ала прервались на этом вместе с тем, как он сбросил с себя одеяло, подполз к своему трясущемуся от страха брату и опустил его на кровать за плечи, после чего взобрался на него сверху. Его тело незамедлительно среагировало на такое положение очередной лихорадочной волной желания. Альфонс был очень возбуждён и боялся, но вместе с тем так хотел, чтобы Эдвард это почувствовал, и поэтому прижался к нему теснее, зажав свой напряжённый член между их телами. Но почему-то... Лицо Эдварда не выражало ничего, кроме бесконечной измученности. Кожа его была снежно-белой, а совсем не раскрасневшейся от вожделения. Слова Альфонса сошли с его языка сами собой, он сам не понял, как сказал их, и в следующую секунду он снова попытался поцеловать Эдварда, на этот раз намеренно увлажняя его губы своей слюной. Оторвавшись вновь, Альфонс заметил, что Эд был неподвижен как камень, но его трясло, и его крепко сжатые вместе губы подрагивали. Альфонс попытался объяснить, что был в курсе о неправильности своих чувств и намерений, пытаясь сыграть на слабости Эдварда... он признался, что быть ближе приносило меньше мучений, и это действительно было так... он назвал Эдварда «братом», потому что хотел подчеркнуть их связь и дать ему понять, что хотел лишь углубить её. Но Эдвард лишь продолжал в отчаянии ловить его взгляд... будто спрашивая «Почему» и бесконечно повторяя «Нет, нет, нет» одними только глазами. Грудь Альфонса болезненно сжалась, и желудок скрутил спазм, когда волна ненависти к безнадёжности происходящего окатила его, и он тут же закрыл глаза, ощущая, как горячие слёзы, ставшие чем-то ужасно привычным, выкатились из его глаз. Альфонс не понимал, почему, и ему было всё равно... когда Эдвард вдруг пропустил сквозь его волосы на затылке свои тонкие пальцы, и в следующую секунду он понял только то, что его брат целовал его. Всё остальное сразу же отошло на второй план, Альфонс чувствовал только губы, что активно скользили по его собственным. И Альфонс не мог... он просто не был в состоянии... сдержаться и прекратить. Ему бесконечно хотелось большего, и он дал понять это Эдварду своим языком... тот лишь послушно открыл рот. Чувства Альфонса резонировали внутри него ярким взрывом, и он не мог не улыбнуться от их переизбытка... Столько долгих месяцев он мог лишь мечтать о подобном контакте, как ни в чём другом нуждаясь в тепле Эдварда и ощущении его податливого языка, который безо всяких уговоров плавно двигался в этом влажном поцелуе. Эдвард действительно целовал его, по-настоящему. Это было слишком... Чувствовать язык Эдварда во рту, пока тот двигался с остервенением, так похожим на добровольное, и Альфонс просто таял... И вместе с тем, как Ал затерялся в этих ощущениях, не похожих ни на что другое, он кончил. Он простонал Эдварду в рот, изливаясь на его рубашку и пачкая собственный живот, всем телом ощущая разрядку. Он просунул свой язык ещё глубже в рот своего брата, цепляясь за остатки вкуса и ощущений... Но ничего не осталось. Эдвард снова застыл и перестал на что-либо реагировать. Альфонс всё ещё дрожал от своего оргазма, когда распахнул глаза и впал в ступор от того, что увидел. Эдвард смотрел на него широко открытыми от шока глазами с такой болью на лице, будто его пронзили ножом. Альфонс тяжело дышал и смотрел на него, чуть нахмурившись, губы Эдварда были бледными и блестели от слюны. — Эд... — осторожно позвал он. Эдвард часто заморгал, будто только что проснулся, и его глаза покраснели. — Ал... А-альфонс... Пожалуйста... Встань... — тихо, почти шёпотом, попросил он. Эдвард больше не дрожал, как и Альфонс, который достаточно согрелся, несмотря на лёгкое онемение в теле. Но выражение лица Эдварда напугало его, так что он выпрямился, ощущая, что его ноги занемели от того, как он сидел. Рубашка Эдварда прилипла к его голому прессу, но отстала от кожи вместе с тем, как Альфонс приподнялся и сел прямо. Эд просто не смотрел на него. Ему совсем не хотелось. — Эдвард... — Слезь. С меня, — сдавленным шёпотом потребовал он вновь. Альфонс послушался и начал вставать с него, и вдруг, когда Ал не успел даже полностью перекинуть ногу, Эдвард поднялся с кровати и поспешно выбежал из комнаты, по пути дважды споткнувшись о собственные ноги, прежде чем исчез в тёмном коридоре. Несколько секунд спустя Альфонс услышал, как с хлопком открылась крышка унитаза, и Эдвард начал блевать... Громко и протяжно... Звуки отдавались эхом от стен квартиры... Альфонс вновь ощутил жгучее чувство во всём теле, и его свежая рана резко дала о себе знать. Эдвард всё никак не мог успокоиться, его тошнило без остановки... Что-то тревожное и мрачное повисло в самой атмосфере вокруг... Альфонс неподвижно сидел в темноте, его собственная сперма ещё стекала с его живота... Его старший брат невообразимо страдал... ...но Альфонс не заплакал. Он провёл пальцами сквозь свои волосы и глубоко вздохнул, прикрыв глаза. Через пару мгновений он открыл их вновь и уставился перед собой, выглядя лишь немного виноватым. Но вовсе не из-за того, что случилось — Альфонс был готов повторить это... При возможности. Но что до того, что они были братьями... Альфонс не понимал, насколько ужасно было его желание, чтобы Эдвард не был ему братом. Они уже перешагнули порог дозволенности... Альфонс большим пальцем утёр уголок рта, где ещё оставалось немного его слюны, что перемешалась со слюной Эдварда, и ощутил глубокое удовлетворение. ...Эдвард обязательно сдастся. «Потому что он любит меня... а я люблю его».***
Эдвард начал его избегать. Следующим утром Альфонс обнаружил его спящим на софе под высокими окнами в гостиной, Эд спал лицом вниз, отвернувшись к стене. Ал ночевал в его комнате и решил выбраться из постели только тогда, когда утреннее солнце осветило комнату полностью. Оставаясь по-прежнему голым, Альфонс завернулся в широкое одеяло, что лежало на кровати, и прошагал в свою комнату... Ему было не очень хорошо. Тем не менее, хорошо он не чувствовал себя уже очень давно. Ранка на его спине подсохла и немного воспалилась, его локоть тоже болел от ушиба, на месте которого появился синяк. Бинт на его спине весь склеился от засохшей на нём крови, но Ал мог лишь догадываться, что именно с ним происходило. У себя в комнате он надел чистую пижаму, состоящую из футболки и свободных домашних брюк. Ему хотелось как следует помыться, но после вчерашнего обморока в ванной он был более осторожен и решил по крайней мере выпить чаю или съесть бутерброд. Даже при том, что его конечности дрожали, а желудок болезненно жгло, Альфонса не тошнило. Хоть и должно было бы. Происходящее было абсолютно неправильным и вряд ли могло стать прежним вновь. Он вышел из своей комнаты, впервые за много часов в одежде (чего совсем не стыдился), и остановился на пороге гостиной, уставившись в спину своего спящего брата Эдвард успел переодеться. Альфонс не был уверен, спит ли он, несмотря на спокойный ритм его дыхания, ибо это ничего не доказывало. В квартире было очень холодно. Прошлой ночью он заснул под звук судорожных рвотных позывов Эдварда и несколько раз просыпался среди ночи, когда ему снились обрывки воспоминаний о тех временах, когда они с Эдом путешествовали по Аместрису с целью вернуть тела... Теперь эти воспоминания казались испорченными. Как и всё остальное. Он оставил Эдварда в покое, не думая о том, спал тот или нет, потому что подходить к нему так резко после событий прошлого вечера не казалось хорошей идеей. Не так сразу. Последствия случившегося были очевидны для Альфонса. Он прекрасно понимал, почему его брата так жестоко стошнило... Это было из-за него. Потому что они поцеловались, и Альфонс кончил прямо на него... Эта мысль даже его самого напрягала. Потому что Эдвард был его братом... Именно братом, чёрт возьми, и так быть между ними было не должно... Однако было. Такой стала их реальность. Не будь они связаны кровью, произошедшее не напрягало бы их настолько, и Эдварду даже мог бы льстить тот факт, что Альфонс кончил от одного лишь поцелуя... Но нет... Всё было совсем не так. Эдвард поразился до безумия, ему было противно, и его тошнота самым красноречивым образом это подтверждала. Альфонс чувствовал, как под его внешней беспечностью бурлили гнев и обида. Он понятия не имел, куда делся стыд, здравый смысл и отвращение... Все эти эмоции и чувства больше его не беспокоили. Но он переживал из-за выражения лица Эдварда... Отчаянное, как после предательства. «А ведь я... Я предал его... Я им манипулировал...» — думал Альфонс, стоя в кухне возле тумбы, глядя совершенно пустыми от шока глазами в одну точку перед собой, — «я воспользовался им, когда он лишь пытался облегчить мои страдания, чтобы мне стало лучше...» Давно исчезнувшее отвращение к себе вновь вернулось, но совсем ненадолго, потому что было уже поздно. Альфонс смирился со своими чувствами и полностью принял их, поэтому оставалось только пытаться жить с ними дальше. Но Эдвард избегал его. Это стало очевидно после того, как Альфонс просидел в кухне примерно полчаса после небольшого завтрака в виде чая и съеденного наполовину тоста, что лежал перед ним на столе. Альфонс неподвижно лежал головой на столе, когда услышал шевеления в гостиной, и Эдвард ушёл в ванную, закрыв дверь... Очень тихо. Шум душа раздавался примерно с час, утро плавно перетекало в день. После того, как дверь ванной, наконец, открылась, Альфонс услышал тихое копошение в коридоре, а затем — едва слышимые шаги мимо кухни, но не увидел ничего, когда поднял голову. Откуда-то издалека до него донёсся звук открытой входной двери, которая уже через мгновение закрылась... Очень тихо. Эдвард «сбежал».***
Альфонс совсем ничего не мог с этим поделать. Слёзы, которые напрашивались на глаза, не собирались появиться. Вместо того, чтобы плакать, Ал принял обезболивающее от мигрени, запив его стаканом молока, и направился в ванную. Он по-прежнему почти не ел, но его желудочные боли поутихли, а зрение более-менее прояснилось. Он посмотрел в корзину с грязным бельём и увидел, что она была пуста. Он помнил, что вчера разбросал по полу вещи, но и их не осталось, плитка на полу была абсолютно чистой. Вчерашний день, казалось, был так давно... Почему же всё случилось именно так? Это было на совести Альфонса, но он предпочёл этого не признавать. Он разделся и кинул вещи в стирку, хоть и носил их всего-ничего. После этого он залез в ванну, закрыл шторку и принял полноценный душ, почти с сожалением смывая с себя остатки запаха Эдварда. Закончив с душем и остальными процедурами, он вышел из ванной и пошёл в свою комнату... он остановился на пороге, заметив, что его кровать была пуста, все простыни, наволочки и пододеяльник исчезли. Альфонс проигнорировал холодок на своей ещё влажной коже, когда вышел из комнаты и прошёлся до комнаты Эдварда. Он открыл дверь и увидел, что его кровать также была пуста. Альфонс подумал, что Эдвард мог уйти в прачечную... и хотел пойти туда за ним... но не решился. Он пошёл в свою комнату и надел чистое бельё, натянул сверху удобные джинсы и немного помучился от жжения на спине, когда попытался надеть рубашку. Он хорошенько рассмотрел свой порез ещё в душе, тоже приметив отколотую часть держателя для мыла, и сразу понял, чем именно и как порезался. Судя по тому, что его локоть тоже болел, упал он очень тяжело и неудачно. Его рана была рваной, глубокой, постоянно сочилась и довольно сильно ныла, от воды её противно защипало. Альфонс с тяжестью присел на свою пустую кровать и пригладил ещё сырые волосы, он прекрасно понимал, что не мог бы обработать её самостоятельно, она располагалась не на таком уж удобном месте. В тишине время, казалось, шло быстро, и вскоре Альфонс надел рубашку, когда его спина окончательно высохла, но двигаться было по-прежнему больно. Ал вышел из комнаты и решил немного посидеть в гостиной. Он сел на софу и наклонился вперёд, поставив локти на колени, и уставился вниз на свои босые ноги. Он шмыгнул. Альфонс посмотрел на входную дверь с глубокой надеждой на то, что Эдвард скоро вернётся, но затем опустил взгляд и приметил бумаги из Университета, которые так и остались лежать брошенными на полу после вчерашнего, когда Альфонс не мог даже встать. Он поднялся с диванчика и подошёл к двери, чтобы взять их. В течение следующего часа он заполнял необходимые документы и читал всё об интересующих его направлениях, заниматься чем-то отвлекающим от его постоянных навязчивых мыслей было приятно. Он листал буклет с картой студгородка, как вдруг дверь в квартиру открылась, и он резко поднял голову, забыв о разбросанных на маленьком столике бумагах. Эдвард вошёл и закрыл дверь. Он стоял спиной к гостиной, опустив голову, и на нём был только серый свитер, никакого пальто. Он разулся и повернулся к Альфонсу лицом. Их взгляды встретились. Эдвард лишь на мгновение посмотрел на него своими пустыми, но по-прежнему прекрасными глазами с засевшей в них грустью, а потом резко зашагал вперёд. — Эдвард, — Альфонс приподнялся. Эдвард не обратил на него внимания и прошёл мимо, исчезая в коридоре. Такая грубая реакция заставила Альфонса засомневаться и не рвануть следом за братом сразу, но после он быстро встал и тоже направился в коридор и вдруг услышал, как дверь в комнату Эда закрылась. Он замялся на месте в неуверенности, что делать... на тот момент ему реально нужна была помощь Эдварда. А было ли ему не плевать? После случившегося Альфонс не заслуживал абсолютно ничего в его отношении. Всего несколько часов назад он разрушил собственного старшего брата... и это, должно быть, отпечаталось на нём сильнее, чем кровавая мумия, что растеклась по полу в их старом доме в результате попытки преобразования, или встречи с любыми, даже самыми опасными гомункулами. Да, Альфонс прекрасно осознавал, как поступил, заставив Эдварда поддаться его желаниям при помощи манипуляций. И его грызла совесть... но он не сожалел о случившемся. Он тихо вздыхал про себя, пока подходил всё ближе к двери брата в конце коридора, и осторожно постучал. — Эдвард... помоги мне, пожалуйста... — тихо попросил Альфонс, с удивлением замечая, что его голос был по-прежнему сорванным. Несколько мгновений абсолютной тишины спустя дверь приоткрылась, и Эдвард выглянул из комнаты, глядя на Ала безо всякого выражения на лице, разве что с усталостью во взгляде. — Чего тебе? — спросил он не своим голосом. Альфонс молча разглядывал его с неприкрытым беспокойством... вина, что он подавил в себе, возродилась в нём с новой силой, и Альфонс вдруг захотел заплакать, как какой-нибудь слабый ребёнок... но то, каким напряжённым выглядел Эдвард, что даже по его сгорбленным плечам было заметно его утомлённое состояние, заставило Ала сглотнуть комок в горле и сдержаться. Эдвард больше всего не хотел, чтобы он плакал... он буквально боялся этого. — Я... — он прочистил своё сухое напрягшееся горло, — ...мне бы поменять бинты на царапине... Я сам не смогу... пожалуйста, можешь помочь с этим? — тихо и сипло спросил Альфонс. — Жди в гостиной... — дверь перед лицом Альфонса резко закрылась, и он моргнул. Эд не хлопнул дверью, но такой неожиданный жест заставил Альфонса задрожать от огорчения. Он сделал, как ему велел Эдвард, и ушёл в гостиную. Альфонс ждал, пока Эдвард не появился, принеся с собой небольшую аптечку. Альфонс собрал вещи на столике в одно место и присел на него, чтобы Эдвард мог подойти к нему со спины. — Приподними рубашку... — сухо попросил Эдвард. Альфонс догадывался, что Эду совсем не хотелось даже касаться его, и думать об этом было крайне неприятно. — Э, ладно... — Ал вновь молча послушался его и, не снимая рубашку полностью, только осторожно приподнял её над местом пореза, пока она не собралась у него под мышками. Он услышал щелчок открывшейся аптечки и шорох среди препаратов, затем ощутил в районе пореза прикосновение прохладного проспиртованного диска, и его кожу зажгло... прямо как несколько часов назад... когда всё то, что не должно было случиться, произошло. Вернее, когда он заставил это случиться. Нет, он не жалел, что Эдвард поцеловал его... ему это безумно понравилось. Как и сидеть сверху него с широко раздвинутыми бёдрами, зажимая свой член между их тел и ощущая пальцы брата в своих волосах... но ему совсем не нравилось то, как это всё сказывалось на состоянии Эдварда... — Ты... — Альфонс прикрыл глаза, перестав пялиться в окно на стене, — ...ты ненавидишь меня? — едва слышно спросил Альфонс. Эдвард уже наложил кусочек чистого бинта на его рану и начал отрывать пластырь, но на вопрос Альфонса не ответил. Спустя пару минут Эд закончил, и его осторожные прикосновения прекратились. Альфонс не спеша встал, опустил рубашку и обернулся. Эдвард сминал в комок мусор одной рукой, пока собирал остальные принадлежности в одно место другой, и он даже не смотрел на Альфонса. Когда он повернулся с намерением уйти и откинул с плеча свои собранные в хвост волосы, Альфонс затрепетал от волнения и снова сдержался от слёз, не желая огорчать старшего брата. — Эдвард... ты меня ненавидишь? Эд остановился. — Ты же знаешь, что нет... — тихо ответил он, продолжая стоять к Альфонсу спиной. Альфонс быстро заморгал от неожиданности. — ...Но ты же хочешь... потому что... я болен, и ты не можешь этого изменить... — Альфонс не хотел, чтобы Эдвард его игнорировал, пусть уж лучше они поругались бы, но выяснили всё на месте и открыто. Эдвард повернулся и посмотрел на него, его взгляд не был угрожающим. — ...Альфонс, ты — мой брат, и твоя жизнь для меня важнее собственной... как ты можешь такое спрашивать? — спокойным тоном спросил он. Альфонс не знал, что ответить, он продолжал перебирать между собой пальцы рук. — Ты теперь будешь просто игнорировать меня? — Нет, мне просто нужно немного пространства... — вяло ответил он с оттенком отчаяния в голосе. — И как долго? — поинтересовался Альфонс. Эдвард молча посмотрел на него. — Я не знаю... — пробормотал он. Альфонс кивнул, но не в знак согласия. — Я понял... ты намекаешь, чтобы я держался от тебя подальше... — сказал он и посмотрел прямо в пустые глаза Эдварда. — Всего лишь немного пространства, — тихо повторил Эд. — Как это понимать? Мне нельзя приближаться к тебе, просто делая вид, что тебя как бы нет, так? — настойчиво уточнил Альфонс. Эдвард уставился на него и немного прищурился. — Почему ты так расспрашиваешь? Чего ты хочешь? — он спросил чуть громче. Альфонс глубоко дышал, чувствуя, что завёлся без причины. — Я... я просто... Эдвард смотрел на него сверху вниз, и от этого взгляда Альфонсу было немного не по себе. Он набрал воздуха в лёгкие. — Я... ты в курсе, чего я хочу, — честно сказал он, не намереваясь ничего скрывать, ибо в этом не было смысла. Эдвард не ответил ничего конкретного, в его взгляде вдруг пропало всякое выражение. — Просто... дай мне немного пространства... я прошу тебя, — повторил он и уже развернулся, чтобы уйти. Альфонс схватился за голову своей дрожащей рукой и закрыл глаза. — Вот ты говоришь, что любишь меня, Эд... если любишь, то почему ты не можешь просто... быть со мной?.. — он размышлял вслух, — будь мы парой, прошлая ночь могла бы стать для нас чем-то гораздо большим... — он рассуждал в основном для себя самого. Вдруг он неожиданно почувствовал чьё-то приближающееся присутствие и посмотрел вверх на Эдварда, который зашагал в его сторону с разъярённым выражением лица. Он ударил его... хлестнув по лицу со всей силы. — Ты вообще слышишь, что говоришь?! — прокричал он, будучи совершенно вне себя. Альфонс уставился на него широко открытыми глазами, чувствуя жгучую боль на левой стороне лица. — Я тебе не возлюбленный, — низким голосом почти умолял Эдвард, и это странно сочеталось с яростью в его взгляде, — ...мы братья, и ты более чем в курсе этого. Я вижу, что ты делаешь, Альфонс. Я прекрасно понимаю, что ты сделал прошлой ночью, и я думал... — он сделал очень глубокий рваный вздох, — блять, я думал, что ты успокоишься, если я немного поддамся тебе, и... поцеловал тебя... чтобы тебе стало легче... Я даже не думал, что ты станешь... — глаза его слезились. Альфонс побледнел и молча смотрел на него. — Т-ты... ты сам поставил себя против меня... и ты... — он отчаянно указал рукой на свою грудь, — ...ты хоть представляешь, что сделал со мной?.. — его голос сорвался, — ты сломал меня, Альфонс... — имя было пропитано чистой болью в устах Эдварда, и он сам скривился в лице, сжав челюсти и забываясь в своих эмоциях, — ...никогда... никогда больше я не смогу смотреть на тебя как прежде... не после этого всего... — сказал он и замолчал. Альфонс моргнул несколько раз и закрыл свой невольно приоткрывшийся рот, ощущая сухость в горле, когда попытался сглотнуть. — А я и не хочу... чтобы ты смотрел на меня т-так, как прежде, Эдвард... — тихо, но абсолютно серьёзно заявил он. В один миг Эдвард перестал казаться напряжённым и посмотрел на Альфонса с глубокой безнадёгой во взгляде. Он смиренно прикрыл глаза, и крупные слёзы скатились по его щекам. Альфонс больше всего хотел утереть эти слёзы, но... Эдвард дал ему пощёчину, и поэтому он не думал, что это было бы уместно... наверняка, ему пока не стоило даже пытаться. Он мог бы достойно защитить себя в драке с Эдвардом, особенно, если хорошо себя чувствовал. Но он знал, что у Эдварда был намного более высокий болевой порог, и потому, стоило ему ударить Альфонса как следует, тот мог бы упасть и не вставать очень долго. Как бы ни было, ему совсем не хотелось сражаться с Эдом физически. Альфонс хотел пробиться сквозь его внутренний барьер. Эдвард отрешённо водил рукой по лицу, выглядя слишком усталым и изношенным, за что Альфонс очень переживал, но он знал, что им нужно было с этим покончить. — Эдвард... почему тебе хотя бы не попытаться?.. — спросил он своим неожиданно дрожащим голосом. — Потому что... — Эдвард раздражённо вздохнул, — ...потому что мы... — Братья. Да, я знаю это, но ведь я тебя не отталкиваю... разве не так? Эдвард посмотрел на него с явным недоумением. — Прошлой ночью, думается мне, ты нехуёво так оттолкнул меня. Альфонс изо всех сил попытался не воспринимать колкие слова на свой счёт. — Почему это?.. — Да потому что! — выкрикнул Эдвард, затем понизил голос, — потому что... из-за того, что... — Я — твой брат, я в курсе... — настоял Альфонс. Прямо как он и думал, Эдвард с самого начала не выказал ему ни капли отвращения, будучи лишь в лёгком замешательстве и проявляя только заботу и участие. — Будь мы любовниками, прошлой ночью... — Мы. Блять. Не. Любовники, — холодно выплюнул Эдвард безо всякого выражения на лице. — А если бы были?.. — не сдавался Альфонс. Эдвард молча смотрел на него так, словно никогда до этого не видел. Щека Альфонса продолжала болеть, но он старался не обращать на это внимания. — Эдвард, ты не веришь в бога, но так боишься согрешить... или тебя смущает наложенное обществом табу? Но я и не хочу никому об этом рассказывать. Или, может быть, ты беспокоишься о риске биологической патологии из-за смешивания ДНК?.. Я ведь не женщина, у меня не может быть от тебя детей, и в таком случае опасения просто бессмысленны, — Альфонс озвучил в точности то, о чём думал. — Ты сошёл с ума, — ошарашенно сказал Эдвард. — Я люблю тебя... — с грустной улыбкой ответил Альфонс. У Эдварда кровь отлила от лица. — Я люблю тебя, и теперь я в этом более чем уверен. Я также уверен в том, что никто и никогда не полюбит тебя так самоотверженно и по-настоящему, как я. Никто не сможет полностью принять тебя тем, кто ты есть, со всем, через что ты прошёл... со всем, что в тебе есть. Только я мог бы. Потому что я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и я люблю абсолютно всё в тебе. Я бы умер за тебя... хотя и это я уже делал... — Альфонс остановился, чувствуя, как ноет его сердце, и посмотрел на Эдварда со всей искренностью. Он продолжал дышать в тишине, пока Эдвард, казалось, просто не мог. Альфонс отвернулся, не в силах смотреть на его бледное и совершенно отстранённое лицо. — Я знаю, ты говорил, что нам стоит попытаться исправить всё вместе... — Альфонс знал, что ему не стоило говорить этого, но он собирался любой ценой расположить Эдварда к себе, даже если это подразумевало применение угрозы, — ...но, может быть, нам всё же лучше разделиться... — осторожно договорил он. Эдвард среагировал так, как ожидалось. С тихим вздохом он несколько секунд мялся в сомнении, а потом подошёл к Альфонсу. Он поднял руки, осторожно коснулся его лица и заставил посмотреть на себя, поглаживая лёгкое покраснение на его щеке в бессловесном извинении. — Ал... Это совсем не то, чего я хочу... Альфонсу должно было быть противно от себя, но его совесть молчала, потому что он знал, что любил Эдварда, а тот в свою очередь мог научиться любить его. — Но то, чего хочу я, не пойдёт на пользу никому из нас... Когда я не огорчаю тебя, ты огорчаешь меня... — честно с печалью в голосе заявил он. Выражение лица Эдварда, наполненное глубоким отчаянием, вызывало в теле Альфонса уколы сожаления, и он осторожно поднял руки, взявшись за тонкие запястья Эдварда. — Прости... я совсем не хотел, но... — он не знал, что сказать. Но даже так он был странным образом довольно рад, что не успел взять назад свои слова, потому что барьер Эдварда дал трещину... —...просто дай мне немного времени, Ал... и я... Время... Альфонс мог ждать. Он осторожно моргнул, и только одна слезинка скатилась по его покрасневшей щеке, теряясь где-то между его кожей и большим пальцем Эда, пока тот не прекращая вырисовывал им круги на левой стороне его лица, смотря с абсолютным отчаянием во взгляде. — Хорошо, Эдвард... время есть... я могу подождать, — это было правдой, он мог ждать его... вечно. Вероятно, он медленно умирал бы изнутри, стоило им разделиться навсегда после всех лет, когда у них не было ничего, кроме друг друга. Конечно, они могли какое-то время жить отдельно, зная, что находятся где-то рядом, и всё было хорошо, но у них точно не получилось бы расстаться насовсем. Стоило умереть одному — и второй уже никогда не смог бы стать прежним... Их души были неразделимо связаны ещё в очень раннем возрасте. Друг для друга они были незаменимой частью существования в течение очень долгого времени... ...и вот, к чему они в итоге пришли. «Может быть, мы сами во всём виноваты...» — с горечью подумал Альфонс, когда Эдвард слабо кивнул, не глядя ему в глаза, и убрал от его лица свои прохладные дрожащие руки. После этого он молча пошёл в коридор, а Альфонс остался на месте, чувствуя внутри странную смесь из пустоты, грусти и... ощущения того, что он выиграл, пока не услышал, как закрылась дверь в комнату Эдварда. «Я его не заслуживаю...» — тихо прошептал Альфонс сам себе. Он тоже направился в свою комнату через коридор, потому что слишком устал и хотел прилечь. Он перешагнул через лежащую на полу аптечку и взялся за ручку двери, уже собираясь открыть её... ...и вдруг буквально застыл на месте... ...потому, что он прекрасно слышал, как Эдвард плакал за закрытой дверью в своей комнате, и всхлипы его звучали до боли отчаянно и разбито. В виде приза за свой выигрыш Альфонс получил лишь пустоту. И теперь их роли поменялись местами.