как въедливые духи

Стрелка на часах неумолимо бежит вперед, телефон будильниками несколькими звонит который раз подряд, у Фионы же голова от мелодий этих механических раскалывается, палец крутит колесико радио на минимум — она должна быть буквально сейчас в своем доме, чтобы подрядчикам новым показать щитки и неисправные розетки; Галлагер ребят этих, крутых причем и не особо затратных, практически уломала работать на нее; другого шанса может и не быть. Дорога сереет старой разметкой, а клубы пыли в воздух вздымаются, стоит девушке только газу прибавить, окно открыть — кондиционер не справляется, этим летом в Чикаго небывалая жара; машина нагревается противными железяками. А на улице плюс сорок, не меньше; темные кудри из хвоста выбиваются и липнут к потному лицу и мокрой серой майке; Фиона в чертовой пробке проторчала около часа, но ей плевать — тут главное успеть хоть как-нибудь, она вдавливает педаль в пол. Но судьба — та еще стерва; новенький шевроле резко кряхтеть начинает, тормозить, он глохнет на месте, из-под капота горячие облака выпуская. Галлагер матерится громко, по рулю стуча ладонями (время течет не в ее пользу), и выходит наружу, громко хлопнув хромированной дверью. Пар обжигает, крышка дается тяжело, а под ней — мир, к которому девушка не имеет ни малейшего отношения. Она с секунду думает набрать Липу, пусть приедет, глянет, а Фиона сама уже пробежит кое-как квартал или сдохнет по дороге, не важно, но, видимо, ангелы сверху где-то говно ее жизни разгребли немного, послали спасение — красный порше 356 плавно останавливается рядом. — Да что с тобой не так, чертова развалюха. — шипит брюнетка, наклонившись над всеми этими непонятными трубочками-коробочками. — Может быть вам помочь? — голос за спиной слышится еле-еле, походя на подсознание, а не на правду, — Только если у вас есть волшебный разводной ключ или магическое заклинание на починку этой жестянки. — Кажется, вам повезло. Фиона озадаченно сдвигает на переносице брови, выпрямляется, размяв усталые кости, оборачивается почему-то к галлюцинации в ее голове, но там — парень, нет, мужчина даже в футболке черной, натянутой до предела на крепких руках, и в очках зеркальных на красиво очерченном лице. Он улыбается скомкано немного, ладони спрятав в задние карманы пятьсот первых джинс; эдакая светловолосая мечта школьниц в брендовых шмотках. — Прости? — в этом незнакомце, кажется, собраны все тени и ветра, таинственность главных героев подростковых кинодрамм. — У вас вроде двигатель полетел. Это и понятно, в такую погоду грех не закипеть. Галлагер смотрит на парня, глазками хлопает, ведь, если она — тошнотворный фаренгейт, шкварчит, искрится, солнцем поедаемая, дотошная южанка, то он — чистейший белокожий север, пасмурный вечерний дождь, туман над холодной рекой. Капот перестает обжигать пальцы, когда незнакомец подходит ближе, ровняясь с девушкой, солнцезащитные свои снимает и заглядывает уверенно в карбюратор и масляные провода, осматривает радиатор и воздушный фильтр; ткань трескается на его спине, облегая мышцы. — Тут работы на час, может меньше. Я знаю хорошую мастерскую, могу помочь. — Фиона сглатывает сарказм, когда напротив синеют его глаза; такие удивительные магнетические глаза. — Твою мать, — вспоминает девушка, — Мне срочно нужно быть в другом месте. А нельзя сделать что-то прямо здесь? Скажем за десятку? Парень усмехается только — брюнетка часы на запястье перебирает торопливо, волосы оттягивает от безысходности, взгляд ее мечется резво по сторонам в поиске чуда какого-то что ли. Галлагер в мыле ходит по кругу, дергается, проклинает вселенную долбанную и весь автопром, кусает ногти. Шатен лишь тянется к собственному карману и протягивает ключи от порше с дурацким брелком тире мини снежным шаром, просто так, обыденно будто. — Что это? — Если дело настолько срочное, что не терпит отлагательств, то бери. А я отгоню твою малышку в сервис. — Ты маньяк какой-то или крадешь тачки у доверчивых девчонок? — удивляется девушка; недо-механик этот по-свойски только садится за руль ее нагретый, перегибается, в бардачок залазит; лепестки чернильные на плече его выглядывают из-под оков футболки. — Я отдаю тебе свою, а твою отгоняю. Ты успеваешь на встречу, я делаю доброе дело. Плюс, в моем, — у Фионы кроме папок и пакетов из-под чипсов документы лежат на маленьких потертых полках, — точно такие же. Если я угоню твою машину, ты будешь знать, на кого писать заявление. Так что, идет? — Почему ты мне помогаешь? — Я просто люблю спасать прекрасных дам в беде. И он действительно оставляет в женской ладони прохладные ключи, а сам в телефоне номер незнакомый набирает, вытягиваясь всем телом на мышином кресле шевроле; оно ему мало, кажется, девушка еще раз оглядывает молодого человека. Фиона после стоит в замешательстве несколько мгновений, еще минута и подрядчиков ей не видать, как собственного жилого дома, чистого и сдаваемого за кругленькую сумму — она выдыхает колючие «черт с тобой», забираясь в алый порше, и со всей силы выжимает газ. На страховке красиво — как и, блять, он сам, конечно — выведено «Стефан Сальваторе»; мобильный подписан внизу карандашом, вот ведь жук. // Фиона забирает своего старичка спустя пару часов бушующих нервов и пустых стаканчиков слабого автоматного кофе в обшарпанном «кар сервис двадцать четыре на семь». У нее руки — больше не трясутся, сжимают причудливый брелок, в котором внутри снег — как и у его владельца наверняка — и крошечная версия часовой башни из очередного провинциального городка. Галлагер Стефан находит сам, из-под днища люксового мерса выкатываясь: — А снизу ты выглядишь еще лучше, — улыбается он во все тридцать два; девушка отпрыгивает инстинктивно, потому что напугал, блин, белозубый идиот. — А я смотрю, ты решил и подработать заодно? Или просто намазаться маслом, чтобы подцепить тупоголовую куклу? — Вообще-то я действительно здесь работаю, — Сальваторе поднимается быстро с подобия деревянного лонгборда, ладони свои перемазанные протирая о потертую джинсу. У него сейчас вид мальчика из телека, в которого влюбляются обязательно после первой серии ситкома — большие светлые глаза, наполненные чем-то теплым, ему верить хочется дико; квадратная голливудская челюсть с рельефными точеными скулами и роза оголенная на правом плече (у Фионы, видимо, слабость на его новую белую майку, а не то, почему у нее ноги подкашиваются рядом с абсолютным незнакомцем), — Как я и говорил, у тебя просто перегрелся двигатель. Мы с ребятами отбуксировали машину сюда и подлатали. Теперь как новенькая. — Спасибо, наверное, эм… — Стефан. Стефан Сальваторе. — Да, точно, — девушка словно на месте запинается, когда парень подходит ближе; от него пахнет хвойным антифризом и новой резиной, черт, — Так сколько я тебе должна? Могу выписать чек. — Смеешься? Я лишь помогал прекрасной даме в беде. Это не стоит ни цента, — Галлагер от удивления рот открывает выброшенной рыбкой, хватает воздух, думает, в чем подвох, ведь в жизни ее ничего не бывало из добрых побуждений, приходилось выбивать кулаками то, чего желаешь. Она даже рассмеяться хочет нервно, громко, запрокинув назад голову, чтобы волосы кудрявые спину прикрыли от холодной дрожи (то ли кондиционер фигачит, то ли Стефан), но Сальваторе останавливает одной короткой фразой, — Ты так и не назвала своего имени. — Ты видел страховку, — лицо, будто бы нет, сама невинность, — Фиона Галлагер. — Что ж, Фиона, я слышал, в «Пэтсис» подают изумительные вишневые пироги. Не составишь мне компанию? Девушка чуть ли не давится словом — смотрел все-таки документы, негодник, прочёл. Она ноготь кусает, смотря на шатена, пока тот ответа ждет, улыбается глянцево-красиво, так, чтоб душа сиюминутно в пятки ушла: — Идет, будет за счет заведения. — и Стефан бросает в загорелые руки девушки серебряный чип в карте с маленьким ключом от ее шевроле. Они выходят из мастерской вместе: парень шутит о промозглой жаре, что расплавить может хоть весь Миллениум-парк, а брюнетка рассказывает о пьяных в хлам подрядчиках, которые уснули прямо на ее лестнице, и они смеются. По-настоящему. Чисто. Без задних мыслей. Потому что вдвоем хорошо. Фионе чертовски нравится, как черная кожаная куртка, например, в середине июля скрипит на Стефане, стоит сделать шаг, но ему вроде все равно — северного мальчика лето не губит, не касается даже возможно. Сальваторе идет рядом, задетый лишь смущенным румянцем, не горячими лучами солнца; он говорит о нем — оно не трогает. Зато у Галлагер колени превращаются в подпаленный медяк, лицо — в цветущий ненавистными звездными поцелуями сад: — Мне нравятся твои веснушки. А мне, кажется, нравишься весь ты; я только истлеть боюсь снова и сердце потом по пылинкам собирать. Стефан же дарит Фионе свой снежный брелок — отдает на хранение прошлое, не иначе — и светом своим внутренним наполняет ее скучную жизнь. — Я думаю, что смогу с этим работать. — отвечает она, первой заходя в кафе; Сальваторе придерживает ей замасленную дверь. Прямо, как в лучших романах. Спасибо сломавшемуся шевроле. И немного судьбе. Точно.