как въедливые духи

Это, наверное, зовётся какой-нибудь злокачественной опухолью мозга, когда тебе прямым текстом — пусть и елейно-приторно — говорят: «не смейте влюбляться в меня, мистер Сальваторе», — а ты просто глядишь, задыхаясь, и медленно утопаешь в ее спеси. Стефан ведь встретил эту особенную «ее» мальчишкой, до невроза в виде Кэтрин Пирс под кожей, — где-то между белокурой Валери и всем, что было ранее. Робкий алеющий ангел снаружи, смеющийся игриво, грудь непривычно-смуглая вздымается под молочными прозрачными кружевами, но внутри, за дверьми закрытыми — всего-то грубая девчонка, острая на язык, как деревенский простак, отчаянная и резкая. Нравится, да, спрашивает она, Стефана завидя, подсматривающего, как Кора коня зашпоривает посильнее, выпрямляется, смеётся над ним, смущающимся. У неё же под платья оборками всегда — заляпанные сапоги да скрытая во взгляде манящая лунная дорога. Не мягкость очередной дворянской дочки, коих приводят штабелями, выбирайте, господа братья, себе пассию; все, как на подбор. Но Кора Хейл не одна из всех; она исчезает, только стоит привыкнуть к улыбке ее в каждой комнате; присаживается девушка низко в реверансе, сладко произнося, я благодарна Вам за Ваше гостеприимство, милорд; матушка передавала наилучшие пожелания Вашей прекрасной семье. — Вы так скоро покидаете нас? — выпаливает Стефан в юношеском влюблённом порыве. — Хочу успеть домой до следующего полнолуния, мистер Сальваторе. Говорят, такими ночами тьма выходит на дороги. И не видится в словах юной девы никакого подвоха. Наоборот, вот, наконец-то, просочилось вроде бы то самое «оно», начало берущее на уроках игры на арфе да кончающееся на кухне с поварихами: «смелее, милая, розмарин и кориандр; будущему мужу отрадой станешь». Но мисс Кора Аделаида Хейл по-прежнему лишь крестьянская девчонка с соломой погнутой в растрепанных волосах; бедовая леди, — не леди в беде, упаси Господь — что изумительно прячется под тугими бархатными корсетами и золотыми диадемами. Невероятная, непозволительно-желанная, первое детское настоящее что-то за хрупкими рёбрами — непохожее и поэтому вожделенное. // Потрошитель Монтерея заливает кровью мощённые узкие улочки, как только солнце сглатывает горизонт. В руках кто-то очередной бьется, подобно мушке, объятой липкой паутиной, дрожит, а от того кровь булькает адреналином — пряно-острым осадком, что стекает по глотке внутри. Потрошитель шепчет: — Кричи! — и девчонка в объятиях тугих закипает, живая еще, но не на долго: — А теперь — беги! И она бежит, в ужасе спотыкаясь о каменную кладку, взъерошенная, подранная по шву корсета, с грязными следами запекшейся крови на щеках. — Глупо вампирам ступать на территорию волков, Сальваторе. Думаешь, сможешь выбраться отсюда живым? — этот голос рассудок рассекает певучим эхом. Стефан не двигается, чувствуя, как коготь ее на шейные артерии надавливает, мол, дернешь — и ты ходячий труп, мальчик. Это дьяволова шутка, наткнуться на оборотня в предверии полнолуния, не иначе, а подолы платья шуршат позади, словно палые листья, когда она ногами голыми ступает по земле, мокрой от пота и гноя: — Неужели ты не узнаешь меня, милый? Говорят, ночами, такими, как эта, тьма выходит на дороги. — И поэтому ты здесь со мной, Кора. Он выдает ее имя без каких-либо эмоций, холодно, словно раньше сердечко удары резко не пропускало, когда девушка эта дерзкая глядела так дико из-под пушистых ресниц, а Кора обходит кругом, когти не отнимая от мужского горла, и впервые кажется совершенно вписываемой в картинку вокруг: на ней нет больше шелка, на ней нет больше шпилек — оборванная юбка, босые ступни, сломанные ветви в волосах и зрачки, черноту режущие неоново-синей подсветкой на дне. — От тебя воняет псиной, красавица. Значит вот, что ты так пристально скрывала. — И следующим станет твое холодное тело, если не одумаешься, — Стефан лишь усмехается бурыми губами, будто не наевшийся зверь, — Включи их назад. — Нет. — Через пару минут вся стая ворвется в Монтерей, чтобы разорвать того, кто посмел превратить их дом в месиво смерти. Ты живым отсюда не выберешься, Сальваторе. Ей его жаль — хорошего мальчишку с улыбкой, света солнечного полной, не монстра, который биться будет, покуда волки не разорвут его на части, потому что это весело и красиво — красный на красном. — Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо. И Кора Хейл кивает куда-то сквозь и за Стефана быстро, что тот не успевает понять, как шея его сворачивается с оси, и Сальваторе падает навзничь прямо перед ней. — Забери его, Лекси. И впредь держи в узде, иначе я приду. И не буду так же милосердна.