Его человек

Временами, больше не чувствуя Винчестера, не получая от него новостей, Кастиэлю безумно хотелось узнать, что происходит с ним сейчас. Но каждый раз ангел останавливал себя, не желая ломать тот невидимый барьер, который он сам же так тщательно воздвиг между ними, чтобы не чувствовать эмоций Дина, не дать себе возможности снова сорваться и пойти к нему. И вот, в это тихое утро, когда где-то на окраине мира Кастиэль сидел на пологой вершине невысокой горы, нависавшей над небольшим сонным городком, и грелся в лучах рассветного солнца, он вздрогнул от удивления, снова услышав зов своего человека. Ангел вздохнул, готовясь в который раз инстинктивно закрыться от Дина и проигнорировать его голос, но вдруг, что-то сжалось в груди его весселя от необъяснимого предчувствия непоправимой беды. Слишком тихим, слишком легким, но полным боли был этот шепот, больше прощание, чем призыв. Всего в одну сотую долю секунды Кастиэль разрушил разделявший их с Дином барьер, мгновенно задохнувшись от эмоций, которые испытывала душа его человека, готовящаяся покинуть тело. Отчаянный полукрик-полустон вырвался из груди ангела, когда он сорвался с места, потратив еще несколько долей секунд чтобы найти то самое место, откуда донеся последний призыв. Всего пару взмахов мощных крыльев хватило, чтобы перенести Каса на другую сторону света, где в первое мгновение во тьме полуразрушенного здания он мог различить только зеленые глаза, затуманенные болью, в которой последней искрой вспыхнула и погасла жизнь. Прошло еще не больше секунды, прежде чем ангел, было устремившийся к Дину, осознал, насколько на самом деле сложна и опасна была ситуация, в которой они оказались. Рядом с его человеком, кроме тварей низшего ранга, питавшихся падалью, и очевидно нанесшими ему смертельные раны, незримыми стояли два его брата, два ангела, очевидно поджидавшими Кастиэля, и с ними в стороне был жнец, готовившийся забрать душу Дина, как только она окажется в его власти. Это была хорошо спланированная ловушка, и даже если бы Кастиэль не пришел на зов человека, ангелы все равно забрали бы его душу с помощью жнеца, чтобы попробовать обменять на скрижаль. Весь ужас этого замысла обрушился на Каса с неимоверной силой, заставив закипеть от ярости и боли каждую частицу его существа. Нет, он не собирался сдаваться, и отдать им Дина без боя, в конце концов, Кастиэль был воином Господним, предводителем когда-то сильного и славного гарнизона. Лишь спустя всего несколько секунд после появления Каса все гули в заброшенном здании были мертвы, буквально испепелены гневом ангела, обрушившимся на них. А в следующее мгновение после того как их обугленные тела осыпались на грязный пол, покрытый опавшей листвой, ангельский клинок пронзил жнеца, не оставляя последнему ни одного шанса, чтобы ускользнуть с душой, только что покинувшей тело. И так они остались втроем, Кастиэль и два его брата, угрюмо смотрящих на него, доставая свои собственные клинки. - Отдай нам скрижаль, Кастиэль, - сказал старший из них без всякого выражения на каменном лице. - Отдай, и мы вернем тебе твоего человечишку. Это не было угрозой, просто предложением, почти сделкой, но Кас нахмурился, глядя на брата, который так пренебрежительно говорил о том, кто был для него дороже Небес и Земли. Он был уверен, что у него самого хватит сил вернуть Дина, как далеко бы не ушла его душа, если братья не помешают ему. Но он убил уже слишком много ангелов, и должен был попытаться хотя бы предостеречь своих братьев. - Уходите, - ответил ангел двум другим, крепче сжимая клинок в руке, и подражая тону предыдущего предложения. – Уходите, и я не причиню Вам вреда. Младший ангел злорадно улыбнулся, готовясь прикоснуться к телу Дина, осевшему на пол, чтобы перенести его туда, где Кастиэль не смог бы его найти. Но Кас, разгадавший его намерение, не мог себе позволить медлить дольше, и одним стремительным движением оттолкнул ангела, а затем вонзил точно в область сердца его весселя свой клинок. Ангел вскрикнул, и яркий, прерывистый свет вспыхнул вокруг его тела прежде, чем погаснуть навсегда. Кастиэль содрогнулся от сожаления, чувствуя, как уже безвольное тело обмякает в его руках, зная, как трудно ему будет простить себе еще одно братоубийство. Но сейчас он не мог позволить себе медлить и предаваться скорби, поэтому ангел лишь моментом позже оборачивается к другому своему брату, загораживая от него тело Дина. На лице весселя противника Каса нет удивления, лишь его голос выдает ярость и неудержимую грусть. - Я верил, что ты изменился, снова стал одним из нас. - начал он осуждающе, - Но посмотри, на себя, Кастиэль! В кого ты снова превратился? Ты опять стал летучей мышью на службе у этой безмозглой обезьяны, ради которой убиваешь своих братьев! Слова брата больно ударили Кастиэля, но совсем не так, как тот рассчитывал. - Эта обезьяна, - прорычал Кас глухо, - лучше и чище, чем все наше хваленное небесное воинство, и да, я отдам за него все жизни этого мира, включая свою. А теперь убирайся, если не хочешь проверить это на себе. Брат еще раз осуждающе посмотрел на Кастиэля, с выражением отвращения на лице, прежде чем исчезнуть в сопровождении лишь тихого шороха крыльев. И Кас знал, что у него мало времени прежде, чем тот вернется с подмогой. Должно быть, Наоми рассчитывала, что легко сможет похитить душу Дина или его тело, если не удастся договориться с Кастиэлем на месте, и не ожидала, что мятежный ангел окажется быстрее ее подчиненных. Но подкрепление, скорее всего, недалеко, и нужно спешить. Так что ангел не медля больше ни секунды, опускается на колени перед своим человеком, тщательно залечивает все раны на его теле и, прикалывая ладонь к лицу, отчаянно зовет его душу обратно. Кастиэль чувствует невероятное облегчение, когда видит как маленький, подобный солнцу, яркий сгусток скользит обратно в свое тело. Но перед тем, как душа окончательно занимает свое место, ангел, не смотря на грозившую им опасность, не может удержаться и нежно прикасается к ней. То, что произошло дальше, Кастиэль просто не смог бы описать словами человеческого языка, даже если бы захотел. Да, он помнил, как нес эту душу из ада, свой трепет и благоговение перед ней, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что ангел чувствовал сейчас. Невыразимое восхищение и блаженство заполняло все его существо, когда он аккуратно продвинулся чуть глубже, не в силах устоять от искушения быть ближе, снова понять сущность человека, которого так любил. С тех пор как Кастиэль касался ее в прошлый раз, душа Дина стала еще сильнее и чище, если это было вообще возможно. В ней теперь было меньше сожалений, неуверенности и страха, что заставило ангела слабо улыбнуться. Но улыбка быстро померкла на его лице, когда Кас почувствовал что-то настолько ему знакомое, но раньше абсолютно чуждое Дину. Его человек любил, отчаянно и страстно. И это чувство было таким же сильным, как то, что Винчестер испытывал к брату, но в то же время совсем другим – земным, и абсолютно неплатоническим. Но ангел совершенно точно знал, что испытывая такую сильную любовь, Дин не был счастлив. Кем бы ни был объект привязанности человека, он заставлял его страдать, раз за разом, как будто вгоняя острые ножи в сердце Винчестера, вызывая боль, глубина которой заставила Кастиэля задохнуться. И между тем, мучаясь от этих чувств, Дин не проклинал их, а лишь пытался глубже спрятать, считая своим благословением и проклятьем. Прочтя все это в душе человека, которого он считал когда-то своим, ангел остановился на мгновения, раздираемый между собственной болью и желанием узнать, кем же была та, что так сильно завладела сердцем Дина. Еще месяц назад не было ни одного знака присутствия какой-либо девушки в жизни Винчестера, которая могла бы вызвать такие свежие, незатянувшиеся раны в его душе. А ведь, думал ангел с горечью, он считал, что сердце Дина настолько изранено, что не способно позволить себе еще одно чувство… Эта мысль больно ударяла, обжигала каждую частицу самой сущности небесного создания. И Кастиэль не знал, что чувствует к той, которая заставила его человека испытать такую светлую, безграничную любовь и настолько всепоглощающую боль. Он не знал, имел ли вообще право пытаться узнать, кто же она. Ангел понимал, то, что он делает недостойно прощения, когда его пальцы аккуратно погрузились еще глубже в душу человека, пытаясь найти образ той, что Дин так любил. Но Кастиэль не находил ничего кроме всполохов и образов детских воспоминаний, лиц Мэри и Джона Винчестеров, их младшего сына Сэма, еще нескольких размытых фигур друзей, самой яркая из которая принадлежала Бобби. И только добравшись почти что к самому центру, где каждое неосторожное движение могло вызвать взрыв любимой души, ангел смог что-то нащупать. Он сам не понимал почему, не смотря на опасность, все еще остается в этом грязном, темном здании, почему вообще решил, что имеет право так рисковать душой Дина, пытаясь узнать его тайну до конца. Но Кастиэль не мог остановиться, просто не мог. И когда его рука, наконец, словно коснулась ядра маленького, безупречного солнца, ангел снова задохнулся от того, что открылось ему. Там, в самом центре, был только он сам. Кастиэль. А вернее бесчисленные образы его весселя, наивные, широко отрытые глаза цвета бескрайнего неба, неуверенная улыбка, растрепанные темные волосы и неизменный светло-серый плащ. Здесь, в самой глубине, величина любви его человека, перемешанная с всепоглощающим прощением и тоской, просто жгла, сводила с ума. Настолько быстро, насколько мог, чтобы не повредить душу, ангел отпрянул от нее, с полубезумным, ошеломлённым выражением на лице, наблюдая, как она, наконец, занимает положенное ей место в глубине человеческого тела. Кастиэль не мог поверить, не мог осознать, что все только что увиденное им – правда. Что Дин любил своего ангела с той самой отчаянной, страстной, земной любовью, какую только могла вместить душа человека. Этого не могло, просто не могло быть правдой. Однако, было… Кастиэль вспоминал все моменты их встреч, все слова, сказанные его человеком, каждую молитву, обращенную к нему, и тот последний, предсмертный вздох, зовущий ангела, который и привел его суда. Все это говорило о том, как слеп, как неимоверно глуп был Кастиэль, всегда думая, что знает, о чем думает Дин, чего хочет, как будет для него лучше. И почти дрожа от отвращения к себе за ту боль, что сам причинил своему человеку, ангел обнимает его еще не подающее признаков жизни тело, и уносит прочь из этого проклятого, но чем-то благословенного места.