kissing school

— Так рано светлеет. Слегка сгорбившись и скинув одеяло с плеч, Чонгук тихонько сидит на краю кровати и смотрит в большое панорамное окно, где не спешит, но уже вот-вот начнёт показываться весеннее солнце. Юнги как никогда жалеет, что не художник. Нет сомнений, что рисовать эту картину, горбатясь над холостом и колдуя красками — одно сплошное эстетическое удовольствие, труд, окупаемый уже в процессе. — Жалко хен ещё спит. Все время пропускает эту красоту, — Чонгук шепчет еле слышно, говорит куда-то в тишину, но Юнги, который проснулся, не почувствовав тёплых рук Чонгука, привычно стискивающих его в объятиях, прижимающих к себе, когда снится что-то тревожное, слышит и улыбается широкой, но до красных ушей смущенной улыбкой в смятую ладонями подушку. А ещё слышит, как Чонгук устало вздыхает и широко зевает, потому что на часах ещё нет и шести утра, но он все равно ждёт рассвет, который так любит встречать, а потом снова заваливаться спать или идти на пробежку. Слишком много факторов, от которых зависит, что он будет делать дальше. И Юнги, сонно бормочущий «ну оста-анься» один из них. — Неужели сегодня не будет видно из-за облаков? — Чонгук возмущается и почти говорит во весь голос вместо аккуратного шёпота. Юнги змеей подкрадывается сзади и обнимает Чонгука за плечи, напугав его до плашмя упавшего на пол телефона и огромных испуганных глаз, в которых пробегает животный страх и вся жизнь заодно. — Доброе утро, Чонгукки, — Юнги, улыбаясь, бегает взглядом от глаз к губам и бережно оставляет нежный поцелуй в уголке приоткрытых губ. — Почему ты не спишь? — Чонгук совсем забывает о телефоне, который так и остаётся лежать на полу экраном вниз и начинает заботиться о Юнги, накрывая его плечи одним из одеял и расчесывая пальцами спутанные волосы. Он совсем не хотел его будить. — Как же я могу пропустить рассвет? — Юнги улыбается очень глупо, но ужасно влюбленно. И не улыбнуться в ответ можно расценивать как крайнюю степень бесчувственности. — Всегда пропускаешь, — Чонгук щиплет Юнги за щеку и усмехается тому, как он морщится, подобно лениво зевающему коту. — И сегодня, видимо, ничего не будет. Чонгук так разочарованно смотрит на серое, унылое небо, что Юнги сам сейчас сядет в самолёт и тучи пойдёт разгонять. Или позовёт Хосока с другого конца города, чтобы тот во всех красках изобразил им рассвет. — Как бы пасмурно здесь ни было, выше облаков всегда светит солнце, — Юнги кладёт голову ему на плечо и говорит столь пафосную фразу, словно из кино, но без капли наигранности. Чонгуку нечем крыть красивое выражение, поэтому он просто кротко усмехается, заваливает Юнги на подушки и начинает его щекотать люто, безжалостно. Зарывается носом в пахнущие ванилью волосы, изгибы тонкой и напоминающую любимую солёную карамель шеи, бегать пальцами по ребрам, пока губами водит по ключицам и плечам, заставляя его выгибаться полумесяцем. Юнги шумно дышит и пытается что-то сказать, но Чонгук затягивает его в поцелуй, похожий на приторную конфету, обсыпанную кислым сахаром, не давая даже мизерной возможности что-то произнести. — Солнце! — еле слышно кряхтит Юнги, но Чонгук и не думает прекращать свою пытку щекоткой и поцелуями. — Так я тебе и поверил, — Чонгук смеётся и с ухмылкой прикусывает уже багровую мочку уха, но потом видит лучи солнца, падающие на дверь, и молниеносно поворачивается к окну, где порозовевшие облака уступают место огненному диску, величественно выплывающему из-за горизонта. Чонгук от восторга сжимает краешек одеяла в кулачках, смотрит с широко распахнутыми глазами, как на восьмое чудо света, на что-то волшебное. Измученное одеяло заменяет рука Юнги, которую Чонгук не глядя крепко сжимает. Юнги наблюдает не за рядовым восходом, а за Чонгуком, который даже не подозревает, насколько же он красивее солнца. Ну, и горячее, разумеется. Особенно с его этими татушками по всему телу и распухшими от покусываний во время поцелуев губами. Чонгук смотрит с таким живым интересом, будто это премьера долгожданного блокбастера, самая развязка причём, Юнги даже начинает невольно ревновать Чонгука к солнцу. А потом Чонгук смотрит на Юнги. Солнечный свет падает им на лица, но Юнги видит в глазах Чонгука целое миндальное море, смешанное с трепетной нежностью, в которую погружаешься как в горячую, пенную расслабляющую ванну. Здесь даже не нужны слова, Юнги и так корежит от мурашек. — Красиво же, хен, — Чонгук произносит одними губами, почти без голоса. Небо на глазах окрашивается в привычный цвет, а солнце перестаёт казаться таким красным, все приходит в норму, и этот момент восхода — отчего-то самый любимый у Чонгука. — Очень, — Юнги поглаживает его по шее и спине и замечает лёгкие мурашки, пробегающие под пальцами, улыбается в ладошку. И пусть это «очень» относится не к восходу. Чонгук говорит солнцу «привет» или «здравствуй», улыбаясь ярким лучам, бесцеремонно врывающимся в комнату и накрывающим их лица лёгкой пеленой. Драгоценный Чонгук с уважением относится буквально ко всему: от букашек до цветов, всё-всё с чем имеет дело и солнце не исключение. Ещё Чонгук так открыто и чисто улыбается, а поворачиваясь к Юнги, эта улыбка лишь приобретает игривый оттенок — и вот это уже любимый момент Юнги. Чонгук встаёт с кровати, чтобы задернуть занавески, поднять потерявший надежду телефон и вернуться к Юнги с новой пыткой. — Хен? — Чонгук задергивает только тюль, чтобы утреннее, ещё не такое яркое солнце все же освещало их спальню. — Мм? — Я тебя сейчас покусаю, — голос Чонгука хрипит и возможно, тут должны были быть другие слова, но, когда Юнги так лежит, откинувшись на подушки, сведя колени, но раскинув в разные стороны ноги и путается пальцами в своих волосах, других слов не возникает. — С каких пор ты начал предупреждать? — Юнги проводит кончиком языка по нижней губе и не успевает пошевелиться, как оказывается в плену Чонгука, его ладоней, что держат запястья раскинувшихся по бокам рук и губ, которые сменяются зубами и языком там, где Юнги по-особенному чувствителен. Юнги не отдает отчёта звукам, которые издает, но рычание Чонгука в ответ говорит о многом. Юнги сливается с персиковой простыней, целиком отдав себя на растерзание Чонгуку, который плавно сменил курс с ленивых мокрых поцелуев на горячий утренний секс. Чуть позже они опоздают на тренировку, и все будут возмущенно спрашивать, во сколько же они проснулись. Они будут врать и путаться в ответах, ведь если они скажут, что проснулись в полшестого, то как вообще умудрились опоздать на тренировку, начинающуюся в одиннадцать? И только восход молчаливый свидетель их опоздания.