Ошибки

Кем бы ни был мужчина — царем, воином или простым рабочим — он всегда останется мужчиной, прямым, лишенным проницательности существом, не способным ощущать чувства и мысли другого человека. Женщины устроены иначе: будь она царицей, наложницей или хотя бы простой работницей, она будет видеть своего мужчину насквозь, будет знать половину его мыслей, а другую половину, как водится, додумает сама. Однако, если ты обычная прислуга, в одном ты всё-таки имеешь преимущество даже над своей царицей — твой мужчина всегда принадлежит тебе. Если ты наложница, наоборот, ни один мужчина никогда не будет принадлежать тебе, потому что ты принадлежишь лишь одному…как и пара сотен других, таких же, как ты. Но если судьба сделала тебя царицей, пожалуй, ты рискуешь стать несчастнее, чем все женщины всех сословий твоей страны! Потому что, имея роскошные наряды, золото, камни, власть, рабов, имея целое государство, подвластное твоей воле, ты не имеешь права обладать лишь собственным мужем. Судьба многих цариц — с юности и до смерти быть прикованной к единственному мужчине, который никогда не будет принадлежать тебе, и даже любовь, взаимная, крепкая, никогда не подарит тебе его, потому что удел любой царицы — вечно делить своего Царя со всем миром. Роксана думает об этом еженощно с самого дня своей свадьбы, каждый раз, когда муж уходит посреди ночи, думая, что она уже спит. Если это ее удел, как царицы, то лучше б ей никогда не знать Александра Великого, никогда не выходить за него замуж, чтобы не чувствовать себя вещью, которую купили ради выгоды, а не из нужды. А впрочем, может, виновата и она сама — в самую первую ночь тем маленьким кинжалом она ведь могла убить его, хотела и могла, но дала слабину. Просто потому что не догадывалась, что эти янтарно-карие глаза способны в один миг лишить ее сил и решительности. Одна секунда слабости, присущей любой женщине, и Александр уже знал, что смерть ему больше не грозит. А теперь Роксана завидует обычным женщинам, простой прислуге, потому что у кого бы она ни спросила, почти все отвечали ей, что счастливы в браке и имеют троих, а то и четверых детей. Ни того, ни другого Роксана не имела — будто боги специально обделили царицу счастьем быть женой и матерью. Гордо и молчаливо перенося насмешки и прозвища вроде «дикарки» или «мартышки», которыми наградили ее многие в македонской армии, Роксана не могла снести лишь одного чувства — ревности. Равнодушная ко всем, царица была не в силах подавить ненависть лишь к одному человеку, ее трясло от злости, стоило издали заметить круглые голубые глаза Гефестиона. И ненависть эта родилась не из-за того, что хилиарх ее как-то унизил или оскорбил, напротив, в отличие от неё самой, военачальник всегда был с ней подчёркнуто вежлив и почтителен, как с царицей. Но ненавидела она его из-за того, КАК на него смотрел ее собственный муж, Александр, и какими глазами сам Гефестион всегда глядел на царя. Женское сердце всегда проницательней мужского, а уж если в делах замешана любовь, то женское сердце ее распознает в один миг. Именно это и травило душу царицы — как ни хотела она обмануть себя, ее сердце чувствовало безошибочно, что любовь Александра — преданная, страстная, безумная и безграничная — принадлежит не ей, а голубоглазому военачальнику, который не сводит такого же влюблённого взгляда со своего царя. Она не могла упрекнуть своего мужа, но стоило ей лишь завести разговор, хоть как-то касавшийся Гефестиона, как Александр становился холоден и одним взглядом напоминал ей о том, какое место она занимает и в чем ее роль. «Всего лишь царица», — раз за разом напоминала она себе после очередной ссоры с мужем, когда он молчаливо упрекал ее в том, что она вообще есть в его жизни. После ещё одной такой «ссоры» Роксана не видела мужа три дня. К вечеру третьего ее терпению пришёл конец, и она первая решила пойти на примирение. Закутавшись в плотную шерстяную накидку, Роксана вышла из своего шатра, тут же вздрагивая от прикосновения холодного ночного ветра к ее открытым щиколоткам. Солнце уже давно зашло, а температура в этих местах скакала от палящего зноя днём до леденящего холода ночью. Лагерь был наполовину пуст — почти все приближённые царя уже спали, и только единицы сидели у костра, что-то обсуждая. — Где твой царь? — с сильным акцентом спросила она у стражника, охранявшего вход в царский шатёр. Света внутри не было, и она предположила, что Александр, вероятно, тоже уже спит. — Его здесь нет. — спокойно ответил мужчина, даже не удостоив ее полагающимся поклоном. — Он с господином командующим, моя царица. «Снова Гефестион!» Едва смиряя гнев, Роксана обогнула самый большой шатёр и приблизилась к другому, чуть меньше размером, стоявшему рядом. У входа так же стоял стражник. — Твой царь и коман…коман-дир здесь? — с трудом выговорила она, надеясь, что не ошиблась в словах и тон ее был достаточно строгим. Этот странный язык все ещё был для неё труден и казался ужасно неестественным. — Нет, госпожа, моего царя и господина командующего здесь нет. — И где же они? — Простите, я не могу этого сказать, моя царица. — Почему? — Приказ царя. — коротко отчеканил стражник, и Роксана поняла, что от него она больше ничего не узнает. Приходится идти к костру. Собирая все своё мужество, гордость и равнодушие в кулак, она уверенно шла туда, где вокруг огня сидели некоторые из приближенных Александра — Клит, Филота…и ещё двое, имена которых ей было сложно запомнить. Один — высокий шатен с коварно сощуренными зелёными глазами, его красотой восхищались все ее танцовщицы. И второй — широкоплечий, смуглый, черноволосый, тот, что часто любил в шутку драться с Гефестионом…этот воин напоминал Роксане сурового титана. Подойдя к костру, она несколько секунд молча обводила взглядом затихших воинов, на самом деле подбирая слова, чтобы не ошибиться. — Где ваш царь? — с расстановками произнесла Роксана, стараясь выглядеть равнодушно. Мужчины переглянулись, пряча странные ухмылки. — Известно, где! — Тот, что похож на титана, был явно под сильным действием вина, поэтому слова не выбирал. — Если его нет с тобой, значит, развлекается с Гефестионом! Роксана уже хотела поставить воина на место, но ее успел опередить «красавец», толкнув приятеля в плечо. — Их нет в шатре, идиот, мы же видели! Не обращай внимания, царица, Кратер пьян, как… — Мне это известно. Я хочу знать, почему мой муж…приказать… страже не говорить, где он. Филота слегка поджал губы, пытаясь спрятать улыбку, а Кратер вполне открыто усмехнулся, собираясь снова что-то сказать, но был снова перехвачен зеленоглазым. — Если Александр приказал своей страже молчать, значит, ему так нужно. — Это не ответ! — возмутилась Роксана. — А по-моему, очень даже. Иди спать, царица, до утра ты все равно его не найдёшь, а ночи здесь холодные. Она могла бы принять слова зеленоглазого за заботу, если бы не издевательски искривлённый уголок губ и снисходительный тон. Роксана не питала напрасных надежд — друзья Александра едва ли приняли ее как свою царицу, для них по-прежнему царь и бог был един в лице ее мужа, но не в ее характере было проявлять слабость и опускать голову.