Ошибки

— Моя царица. — Гефестион! Спасибо, что пришёл. — Я не мог не прийти. Олимпиада, знаком заставив всех служанок выйти из комнаты, плотно закрыла дверь и с глубоким вздохом опустилась в кресло. — Я хотела с тобой поговорить уже давно. И, полагаю, ты сам догадываешься, о чем именно. — Разумеется, госпожа. Поэтому заранее прошу у вас прощения… — Это лишнее! — оборвала его царица, поднимаясь и подходя ближе. — Ты ведь знаешь, что из всей знати ты единственный человек, кому я верю. — Это огромная честь для меня. — Тогда почему, Гефестион? Ты ведь не хуже меня понимаешь важность брака Александра, ты лучше всех знаешь, какое количество интриг плетётся в Александрии в ваше отсутствие и как можно было зарубить их все на корню! Так, почему? Как ты мог позволить Александру жениться на…ней?! Гефестион вздохнул и нахмурился, качая головой. — Я не мог ему не позволить, моя царица. — Перестань! Я знаю, что для Александра ничьё слово не имеет такого веса, как твоё! — Но даже я не способен убедить его отказаться от своих взглядов… Я понимаю ваше негодование, моя царица, я знаю, насколько разумнее ему было бы жениться на гречанке или македонке, но я также знаю, сколь ценен для Александра союз с племенем Роксаны. Они многочисленны и держат под контролем достаточно большую территорию, а брак с единственной дочерью вождя — самое весомое, что мы могли им предложить. На пару минут Олимпиада остановилась напротив мужчины и, задумчиво сощурив глаза, вгляделась в того, кто знал ее сына лучше ее самой. Гефестион смотрел прямо, не опуская взгляда и спокойно выдерживая паузу, он был уверен во всем, что говорил и делал. — Так это ты предложил ему жениться на ней? — что-то в тоне царицы напомнило Гефестиону о шипении змей, которые столь безропотно подчинялись ее рукам. — Нет, не я. Для меня его решение было столько неожиданно, как и для всех. — Почему я должна верить? — Вы уже верите… — отвечая таким же красноречивым взглядом, тихо произнёс хилиарх. — Александр собрал нас всех и объявил, что вечером он женится на дочери вождя, что ещё накануне танцевала для нас. Когда я попытался с ним поговорить, он отвергал любые доводы, потому что своё решение считал единственно верным. — Он и сейчас так считает? — Не могу сказать с уверенностью, но знаю, что пока ничто не заставило его жалеть об этом шаге. -А ты сам? — чуть тише спросила царица, подойдя почти вплотную и внимательно заглядывая в голубые глаза мужчины. — Неужели не считаешь этот брак ошибкой? — Вы правы, госпожа, я точно знаю, что это ошибка. — глаза Олимпиады на секунду блеснули торжеством. — Но также я знаю, что все великие цари и царицы вынуждены совершать эту ошибку в уплату за свое величие. А Александр — величина, большая, чем все его предшественники. Ответа на эти слова у Олимпиады уже не находилось. Конечно, она могла поспорить, но это не имело бы смысла; Гефестион был прав, и царица в очередной раз подумала о том, как быстро вырос и возмужал мальчик, которого когда-то ее кузен Леонид выбрал среди сотен не менее достойных отпрысков знатных семей. Тогда она не понимала его выбора, тогда она считала, что Гефестион слаб и не сможет стать опорой ее сыну, но время доказало обратное, и робкий мальчик превратился в мудрого не по годам мужчину, который теперь в одиночку способен заменить целый совет седых стариков, разглагольствующих о разуме и праве. Гефестион стоил больше, чем вся знать Вавилона, Александрии, Пеле и Афин вместе взятых, за это Олимпиада ценила его, но из-за этого же и опасалась — потеря такого человека обошлась бы слишком дорого и для царя, и для царства. — Ты знаешь, о чем я думаю, — отойдя к балкону снова заговорила она. — И знаешь, что никакие слова не изменят моего отношения. — Знаю, моя царица. Если бы хоть чьи-то слова могли вас переубедить, вы не разговаривали бы сейчас со мной. — Именно так. — Я понимаю ваше отношение, моя царица. В какой-то мере, я согласен с ним, потому что любой на вашем месте думал бы так же. Именно поэтому я не прошу вас изменить его, не прошу менять своё поведение даже ради Александра…я прошу лишь, чтобы вы подольше сохраняли эту строгость по отношению к ней. Боги коварны; кто знает, может, когда-нибудь Роксана сама заслужит ваше, если не доверие, то снисхождение. До этого времени, я не смею просить о большем. С этими словами Гефестион почтительно поклонился и уже собирался выйти из покоев, как Олимпиада, первый раз за всю беседу улыбнувшись, окликнула его. — Гефестион! — Царица? Взгляд раскосых зелёных глаз потеплел, в них отразилась мягкая улыбка, а голос стал почти ласковым. — Я рада, что ты здесь, Гефестион. — Как и я, госпожа. Ответив улыбкой на улыбку, хилиарх с облегчением покинул царские покои.

***

С самого утра в Вавилоне было прохладно и пасмурно, впервые за много дней; и хотя до начала дождей было ещё далеко, люди надеялись, что в воздухе появится хоть немного влаги, и она прибьёт пыль, которая покрывала уже, кажется, все и всех. За плотной завесой дымчато-серых облаков едва угадывались очертания солнца, и даже в полдень тучи не рассеялись, а будто стали ещё плотнее. — К вечеру должен подняться ветер… — равнодушно заметил Александр, пересекая тропинку дворцового сада. — Не факт…если тучи пришли с юга, не видать нам ни ветра, ни дождя. — Жаль. В такую погоду дышится легче. Шедший рядом Гефестион заинтересованно повернул голову и приподнял бровь, усмехнувшись. — Я согласен, но, по-моему, сейчас тебе дышится легче, потому что мы, наконец, преодолели все, чего опасались. Я не прав? — Если ты о матери, то едва ли. Она хочет… — Александр! — мягким жестом руки, хилиарх остановил любовника и подтолкнул к увитой плющом стене. — Я говорил с царицей Олимпиадой, и достаточно долго, чтобы понять, что нам больше не о чем беспокоиться. — Не понимаю твоего оптимизма.Она так и не приняла Роксану, и… — Это глупо, ждать, что она ее примет так быстро и без видимых на то причин. Да, мой царь, тот факт, что она твоя жена — ещё не самая весомая причина! Вспомни, сколько лет прошло, прежде, чем царица стала мне доверять и приняла меня? А ведь я рос вместе с тобой с пяти лет; так чего ты хочешь сейчас? Чтобы она сразу распростерла объятия для дикарки, которую ты назвал своей женой?.. — рука Гефестиона мягко погладила золотистые волосы царя и, спустившись по шее и плечам, замерла на груди. — Дай всем нам чуть больше времени, Александр. Я тебе обещаю, что теперь нам не придётся опасаться за Роксану. Царь улыбнулся краешками губ и накрыл ладонь Гефестиона своей. — И что же такого ты сказал моей матери, что даёшь такие обещания? — Всего лишь правду. То, что она и хотела услышать. — Но даже после этого ее отношение не изменилось. — И не изменится. — согласно кивнул Гефестион. — Пойми, Александр, ни ты, ни я не в силах заставить царицу поменять свои взгляды. Если твоя мать кому-то доверяет, значит, этот человек заслужил ее доверие; тебе это известно, не хуже моего. А Роксана ничем не отличается от других, добиться доверия царицы может лишь она сама, и мы ей тут не помощники. Александр смотрел, нахмурясь, но не спорил и не возражал — Гефестион, как и всегда, оказался более дальновидным и проницательным, и царь предпочёл положиться на его слово, чем изводить себя ещё дольше без причины. Он давно хотел, чтобы все поскорей закончилось, а Гефестион стал необходимым связующим звеном в этом треугольнике между его женой и матерью; звеном, пресекающим дальнейшие конфликты и недопонимания, которые Александр не смог бы разрешить в одиночку. — Что ж, значит, ты полагаешь, что все, наконец, закончилось? — Смотря, что ты имеешь в виду. Я полагаю, что теперь нам с тобой вполне можно перестать тревожиться за жизнь Роксаны в этом дворце. Максимум, что с ней может сделать твоя мать — это воспитать по своему образу и подобию. Александра передернуло. — Даже представлять не хочу…если ты окажешься прав, то ноги моей больше не будет в этом дворце. Две змеи в одном зале — это уже много. — Не преувеличивай! В последние дни Роксана ведет себя безупречно. — Чего не скажешь о тебе, друг мой. — оттолкнувшись, Александр рывком поменял их местами и уперся руками по обе стороны от его головы. — Не появлялся во дворце, сутками сидел на площадках со своими новобранцами… не боишься вызвать недовольство подобным поведением? — И кто же будет недоволен?..Мой царь или мой любовник? Последние слова Гефестион произнёс таким тоном, что у Александра резко потяжелело внизу живота. Круглые голубые глаза смотрели на него с вызовом, озорством, желанием, словно их обладатель читал мысли царя и был крайне этим доволен. Гефестион ни на секунду не отводил взгляда, кривовато усмехался и ждал ответа на свой вопрос. — Для тебя это два разных человека? — чуть хрипловатым голосом спросил Александр. — Зависит от ситуации. Перед любовником меня оправдывает тот факт, что я служу на пользу государству…а вот царя удовлетворить сложнее. — Зависит от ситуации, — нетерпеливо выдохнул Александр его же словами перед тем, как дёрнуть Гефестиона за запястье и увлечь в сторону от дворцовой стены. Они укрылись за высокой живой изгородью, отделявшей небольшой лабиринт от парка. У Александра почти темнело в глазах от нетерпения, но он потратил ещё пару секунд, чтобы несколько раз оглянуться, убедившись, что никого нет, а потом несильно надавил Гефестиону на плечи, заставляя опуститься и лечь прямо на траву. Хилиарх все это время молчал и лишь коварно улыбался, глядя на то, как его царственный любовник едва не дымится от разгоревшегося желания. Александр оседлал бёдра мужчины, склонился к самому его лицу и несколько секунд молча смотрел в глаза, словно ища ответ на что-то. — Я знаю, чего ты хочешь, Александр. — с улыбкой прошептал Гефестион. — Может, уже поцелуешь меня или бросить еще пару бессмысленных реплик? — Если только ещё раз попросишь… — Поцелуй меня уже! Большего царю и не требовалось; без лишнего напора и страсти, он лишь игриво и ласково целовал смеющиеся губы своего мужчины, вспоминая после стольких дней, каковы они на вкус. Гефестион не мог перестать улыбаться, он обнимал своего царя за шею, плечи, иногда мягко поглаживал затылок, зарываясь пальцами в мягкие длинные волосы, и все время улыбался сквозь нескончаемые дразнящие поцелуи. Ему уже было все равно, что они лежат под каким-то кустом в дворцовом саду, что сухая ветка неприятно колет между лопаток; значение имел лишь Александр, который сам уже почти смеялся, неразборчиво шепча что-то ласково-глупое, целовал его лицо и бережно гладил ладонями по голове. — И всё-таки ты стареешь, друг мой, — оторвавшись от чуть колючей щеки, мягко усмехнулся Александр. — Что на этот раз подтолкнуло тебя к этой мысли? — Ты до сих пор не упрекнул меня в том, что целоваться, лёжа под кустом в дворцовом саду, неразумно… Гефестион усмехнулся, закатил глаза, и, толкнув любовника в плечо, перевернул их, наваливаясь сверху. — Чтоб ты знал, это действительно неразумно, но я слишком скучал по твоим поцелуям, чтобы упрекать тебя в этом. — Вот таким ты мне нравишься ещё больше, господин главнокомандующий! Надо бы почаще заставлять тебя скучать по… Договорить царю так и не дали. Губы вновь обожгло поцелуем, но на этот раз уже гораздо более смелым и настойчивым. Гефестион отцепил руки любовника от своей талии и прижал к земле по обе стороны от его головы, практически обездвиживая и полностью забирая инициативу. В такие моменты Александр готов был молиться на него, властность Гефестиона подавляла в нем всякое желание вести, сопротивляться или спорить; он просто отдавался на милость хилиарха, позволяя делать с собой все, что тому вздумается. А «вздумывалось» ему в такие моменты очень многое! Александр редко вот так отдавал всю власть, но когда такое случалось, Гефестион удивлял даже самого себя и неизменно заставлял Александра долго ему это припоминать. — Если ты хотел таким образом задушить меня, то я, пожалуй, даже не против… — силясь хоть немного отдышаться, хрипло произнес Александр, когда воздух закончился у обоих и голова начала кружиться. — Ты…ты мне пока еще живой нужен… — Пока еще? Гефестион, расслабленно лежавший рядом, выразительно посмотрел на любовника, несильно пихнул в плечо, но не стал ничего отвечать, потому что воздуха все еще не хватало. А вот Александр отдышался быстрее; перевернувшись на бок, оперся на локоть и с извечно хитринкой в глазах молча смотрел на Гефестиона, свободной ладонью перебирая рассыпавшиеся по траве локоны. — Неужели с новобранцами все настолько плохо, что ты предпочел контролировать их на площадке вместо того, чтобы быть со мной? Хилиарх усмехнулся краешком губ. — Не настолько. Но я хотел быть уверен, что их тренировки отлажены, что командиры, которых Птолемей поставил над ними, работают должным образом… Может быть, не для тебя, но для Империи я в первую очередь главнокомандующий македонской армии, а это накладывает определенные разумные обязанности, от которых я не могу отказаться в угоду желаниям сердца. — Желаниям, говоришь… — Александр глубоко вздохнул и коротко прижался губами к ладони Гефестиона. — Но теперь, раз ты так хотел сделать свой доклад, полагаю, ты выполнил свои «разумные обязанности»? — На какое-то время, да. Вчера я говорил с нашими генералами…по крайней мере с теми, кто нашел силы покинуть объятия своих жен… решили, что на этот раз новобранцами займется не один Птолемей. Их много, и часть из них возьмет Клит. — Ты, наверное, хотел сказать, Клит и Касс? — Нет! Как ни странно, но Касса вчера вообще не было, он, судя по всему, наконец, наладил отношения с женой и… — мужчина сделал многозначительную паузу, приподняв брови, и улыбнулся чуть шире. — В общем, я решил пока его не трогать. Будет работать, когда начнем подготовку к походу, а пока не… — А пока ты, как главнокомандующий, свой долг перед царем исполнил в высшей мере, поэтому с этой минуты вспомни о том, кем еще ты являешься. — Что ты хочешь этим сказать? Александр придвинулся ближе и молчаливо спустил ладонь с головы любовника на грудь и ненавязчиво пробрался под тонкую ткань хитона, касаясь горячей кожи. — Лишь то, что главнокомандующего я отдаю всем остальным…хилиарха оставляю у дверей своей спальни…а дальше забираю себе моего черезчур ответственного друга и любовника. — Александр… — Даже не спорь, я не буду слушать! Гефестион с улыбкой накрыл все еще ласкающую его ладонь своей. — Я лишь хотел сказать, что ничего не имею против… Я же обещал, что, когда мы вернемся в Вавилон, я покажу тебе, что мирная жизнь может приносить удовольствий не меньше, чем война. Улыбка на губах Александра стала еще шире. Он наклонился и на несколько секунд прижался губами к соблазнительно дрожащей венке на смуглой шее любовника. — Давай уедем? — шепотом предложил он, прижимаясь ближе. — Хоть ненадолго… куда-нибудь подальше, где не будет никого…давай уедем, любимый, пожалуйста… — Куда, Александр? Мы… — В твой дворец в Пеле… там почти никого нет, вся знать в Александрии… моя мать вполне сможет управлять здесь какое-то время, а я смогу вздохнуть свободно, хоть ненадолго… Внутри себя Гефестион уже давно прокричал «да!» на такое предложение, но разум, как обычно ставил все под сомнение. Сопротивляться настойчивому Александру всегда было сложно, но когда он вот, как сейчас, целовал его руки и смотрел на него с мольбой в потемневших глазах, бороться не хотелось совсем. Да, впрочем, за что было бороться? Вспоминая те три дня, что они провели вдвоем в лесной глуши, Гефестион готов был сам просить Александра увезти его подальше ото всех, чтобы побыть только с ним, чтобы забыть о троне, власти, войнах, интригах и бесконечных проблемах. — Соглашайся, любовь моя…я прошу тебя… Ответ сформировался раньше, чем уплывающие остатки разума смогли его остановить: — Я согласен! Когда ты пускаешь в ход губы, у меня не остается сил мыслить здраво… — Сегодня ночью! — Александр буквально просиял от счастья. — Сегодня же ночью мы уедем в Пеле. Оставим здесь обеих цариц с их проблемами, всю армию, которая так часто отнимает тебя у меня, и уедем…закроем двери твоей виллы на все замки, чтобы никого не видеть, и… — Я люблю тебя, Александр! — с улыбкой прервал мечтательную речь царя Гефестион.

***

В ту же ночь, предупредив лишь нескольких человек, царь и главнокомандующий, не тратя ни секунды, уехали в Пеле, оставляя за спиной все совершенные и не совершенные ошибки.