Охотничьи Записи

      Я не скажу, что был отравлен и продолжу вести себя, как ни в чем не бывало, и только зеркала будут видеть, как порой кусаю губы.       Я не признаю, что был отравлен, моя воля сильнее, чем какой-то яд.       Гордость…       Южанин смеялся в лицо своим врагам.       Он мог тонко улыбаться, мог быть печальным, серьезным, смешным, столь разным, но чаще за насмешкой было спокойствие, отражаясь в янтарных глазах.       Он сидел среди других, на общем пиру, небрежно сжимая золотой кубок в пальцах, потягивал терпко-сладкое вино, в точности такое, как он любил. Он улыбался таким теплым, карим глазам напротив, искренне смеялся остротам своего собеседника и его окружения, пил рубиновое вино, глоток за глотком, и янтарные глаза в свете тысячи свечей светились солнцем. Ястреб наслаждался.       В золотом кубке был яд.       Он прекрасно знал об этом, с первого глотка, с первого вдоха, но пил, продолжая смотреть глаза в глаза.       «Хорошее вино.» — сказал тогда южанин, и отсалютовав, сделал новый глоток сладкого вина.       Древние плохо переносили отраву, и он не был исключением, но южанин продолжал пить и веселиться как ни в чем не бывало, только глаза блестели больше обычного. Когда же кубок опустел, он почти демонстративно поставил его вверх дном, и спокойно улыбнулся карим глазам напротив. Он изучал хищные черты брюнета, резкие линии скул, узкий подбородок, длинные ресницы, тонкий и длинный нос напоминающий клюв… и чем больше улыбался обладатель этих черт, тем более хищно он выглядел. Узкие кисти с нечеловечески длинными пальцами, оканчивающиеся когтями, притягивали взгляд малейшим жестом, так красива была их форма, руки создателя, художника, музыканта…       Руки одного из рода Коршунов.       Ястреб выждал столько, сколько надо, он не пытался оттянуть момент, или выиграть время, и не спешил, желая сбежать или испытав страх. Брюнет с янтарными глазами, ушел ровно тогда, когда наступило нужное время, не раньше, не позже, просто плавно встал, поблагодарил за неплохо проведенный вечер, и неспешно направился к дверям, набросив пестрый плащ на плечи. А когда он оказался под открытым небом, взмахнули смуглые руки, взлетели полы плаща, и руки превратились в крылья, золотой стрелой в темное небо, ворвался ястреб.       А они тоже ждали, столько, сколько требовалось, и последовали за ним, так же неспешно, храня улыбки на заостренных лицах, словно маски, и хоть птицы с золотыми глазами они уже не узрели, молча взмахнули руками, все как один, и темные стрелы последовали за золотой, обернулись руки крыльями, и хищный вскрик разорвал ночную тишину.       Для них это была Охота, а для него больше игрой, разве может коршун сравниться с ястребом? Нет! Никогда не смогут коршуны быть столь быстрыми, никогда не сумеют его достичь, никогда им не превзойти того, в чьих крыльях живет ветер. Никому не превзойти род Ястреба! И клич его прозвучал вызовом, он резко ушел вверх, оставляя тени позади себя. О как он играл, от всего сердца наслаждаясь полетом… вверх! Так высоко, что крылья взрезали облака… Вниз! Пикируя так, что невозможно было вдохнуть воздух, и бешено билось в груди гордое сердце, погоней пробужденное от холодного спокойствия. В чаше озера, будто в зеркале, отразились крылья изогнутой формы, с золотыми кончиками, он почти ударил ими по воде, и лег на левое крыло резко заворачивая, рассекая водную гладь, хоть и не касаясь ее… а позади, воду так же рассекали тени коршунов. Но один за другим отставали его преследователи, вот еще один свернул вправо, бросая погоню, но прошло еще немного времени, и оставшиеся восемь коршунов удивили его, постепенно приближаясь к нему, держась клином, четко сохраняя эту форму.       «Неплохо» — подумал тогда он про себя, и мысленно усмехнувшись, устремился к облакам, чтобы затеряться среди них, и тогда, уже летя сквозь туманное небо, когда на перьях каплями оседала влага, он ощутил первые признаки усталости. Он заигрался и забыл о времени, о выпитом яде, и о том, как опасно недооценивать противников.       Первого из охотников он поймал на подлете, резко взлетев выше, и тут же упав вниз, выставив когти вперед, и после, тот медленно спланировал вниз, держась на одном крыле, оставляя погоню. Второй был быстрее, и потому… пал вниз, нелепо кувыркаясь в воздухе, словно подбитый стрелой, ястреба не превзойти. Следующий коршун был сильней и умней предыдущих, и не спешил нападать, но когда они схлестнулись прямо в полете, ударяя друг друга крыльями, в падении сжимая когтями, в воздухе запахло кровью. Ястреб победил его, но заплатил за это свою цену, бок рассекло чужими когтями, и бесценные капли золотой крови упали на далекую землю, питая ее. И гордое сердце вдруг дрогнуло, напоминая о забытом времени, яд мешаный со сладким вином, разлился в крови, туманя разум, ослепляя и замедляя, и чем быстрее действовал ястреб, чем быстрее билось его сердце, тем стремительней в крови распространялся яд, отравляя все сильней. Лишь тогда южанин осознал, чем обернулась его игра, когда золотая кровь вновь пролилась, а взор потускнел, он пожелал, чтобы было место, где он может укрыться, когда силы его уже на исходе, и кровью отмечается путь, и…       Он развернулся на Север, чего никто не ожидал из тех, кто охотился за ним. Он пересек границу между двух миров, рассекая крыльями пространство, и лишь лучшие из лучших смогли прорваться вслед за ним, продолжая погоню, а таких было мало, но… кровь пролита, южанин устал и ослаб. Наконец последний коршун падает вниз, ястреб оказался сильнее и яростней, когти в крови, и он летит дальше, но его крылья тяжелеют и мир перед глазами все темнее. Северная Звезда, единственная, что до последнего прорезает его темноту, яркая, холодная, обещанная без слов.       Холод все сильнее, ломкий лед покрывает перья и… вниз, прямо в снег, пачкая его кровью. Насмешка судьбы — упасть, уже видя границу Крепости, так близко, когда ты полон сил, и так далеко — когда их больше не осталось. Из последних сил, несколько движений вперед, волоча крыло, в то время как мир все больше искажается, сознание играет в свои игры, а потом холод вдруг отступает и становится тепло. Тепло разливает непонятно откуда, но мерещиться будто север укутал в теплое одеяло, все дело в снеге, не иначе, как южанин раньше не замечал, какой он теплый? Лишь зарыться в него глубже, и звуки проходят уже сквозь сон. И лед нарастет на неподвижном теле упавшей птицы, покроет целиком, заставит сомкнуться янтарные глаза…       Когда Волк будет идти по глубокому снегу, потому что неведомое чувство и волчье чутье позвало его, не давая покоя, черты лица заострятся, когда он найдет его. Ястреб тогда проснется, и в отчаянии вцепиться в чужие руки, когтями, забьет крыльями, вредя самому себе, будучи ослепленным, забывшимся в мире снега, борясь против тех, кто преследовал его, а после обмякнет. Крылья повиснут, когда северянин осторожно поднимет непривычно тяжелую птицу, чтобы завернуть в плащ, сброшенный с плеч. Аккуратно, чтобы не поломать заледеневшие перья, не навредить, и в обратный путь стремительным шагом, не оставляя следов на снегу…       Лед таял, стекая холодными каплями с неподвижного ястреба, теперь можно было медленно опустить птицу в теплую воду приготовленной ванны, удерживая руками, но стоило начать делать это, как ястреб пробудился. Ощущение погружения в пламя, врывается внутрь взрывом, не жар и не холод, острое чувство, кожа будто горит, хотя вода всего лишь теплая, острый клюв открылся, исторгая крик боли…       Наверно Роквелл растерялся, обычно южанин принимал буквально обжигающие ванны, поэтому он сделал воду теплой, но видимо тот обморозился гораздо сильнее, чем можно было предположить, зато блондин получил неожиданный результат — образ птицы дрогнул, и вот уже брюнет в разодранной одежде бессознательно изгибается, царапает удерживающие его руки. — Горячо…горит… — почти неслышный стон, и глаза по-прежнему закрыты.       Ванна сразу была оставлена, вместо этого раненого отнесли в спальню, раздели, обмыли талой водой, и обработали рану на боку, после чего уложили возле тлеющего камина, укрыли мехом, и…ждали. Волк ждал, когда тепло прокрадется к смуглому телу, когда мужчина начнет дрожать под шкурой, когда можно будет начать его по-настоящему отогревать. И когда этот момент настал, северянин был наготове, он быстро растер смуглое тело разогревающим бальзамом, снова завернул в мех, и усилив пламя в камине, лег рядом, накрываясь еще одним мехом, и обхватывая дрожащего в беспамятстве пленника. В голове Роквелл много чего думал, но вслух ни говорил ни слова, и лицо его было непроницаемым, он оставил это на потом, сейчас было главное победить холод, что теперь прятался глубоко внутри южанина, от чего его тело дрожало, не в силах справится с этим своими силами. Пройдет ночь, наступит день, дрожь утихнет, хотя кожа еще холодна, и следующей ночью брюнет будет жаться к теплому телу зверя рядом, зарываясь пальцами в белоснежный мех волка, цепляясь за него, неровно дыша.       А следующим днем, светловолосый мужчина будет в соседней комнате, заниматься делами, и прислушиваться к звукам из спальни, но вечером забудется во времени, пытаясь понять, отчего пленник до сих пор не пришел в себя, что-то было еще, и когда поднимет глаза, то тут же вскочит. — Глупая птица…       Брюнет стоял, покачиваясь в дверном проеме, цепляясь пальцами за косяк, второй рукой придерживая мех в который завернулся, и на звук хриплого голоса брюнет слепо повернул голову, не в силах пока открыть свои глаза, по лицу скользнула тень неуверенности и настороженности, а потом… — Волк… — несколько шагов навстречу, и Роквелл буквально поймал его, останавливая от встречи с полом. — Волк… — шепнул южанин снова, цепляясь пальцами за его рубашку, и пытаясь устоять, но ноги не слушались. — яд…- сказал вслух, а в мыслях совсем другое.

      Ты нашел меня… знал бы ты, как я рад тебе… твой запах… я чувствую его…

— Я скучал. — губы брюнета выгнулись в странной улыбке. — Ты… — Роквелл в кои-то веки, кажется немного потерял дар речи, настолько неожиданной была фраза его гостя и пленника, и на лоб южанина легла светлая ладонь. — …совсем кажется разум потерял. Тебе нельзя было вставать. — мужчина быстро подхватил его на руки, и отнес обратно, к камину, под теплые меха. — Спи. Я посмотрю, что у меня есть против ядов. — Роквелл недовольно поморщился, северяне презирали яды, считая его оружием трусов. — Молоко… и на моем поясе, всегда есть запас трав… посмотри, маленькие светлые семена…немного раздавить, чтобы вышло масло…и желтый порошок, на кончике ножа… в молоко, согреть, но не кипятить… — отрывисто произнес Ястреб, а под конец его голос сошел на нет. — Молоко? — удивленно повторил блондин, попутно вспоминая, где оставил одежду Ястреба. — Молоко… — хрипло повторил брюнет. — молоко тоже может быть частью… противоядия…       Северянин молча кивнул, и ушел, чтобы сделать все необходимое, а потом вернуться с чашкой молока, которое имело непривычно яркий желтый оттенок и пахло совсем незнакомо… Пустая чашка была отставлена в сторону, Роквелл собрался было уйти, когда его что-то дернуло, удерживая на месте, и он удивленно обернулся. Южанин по-прежнему лежал, но одной рукой успел ухватить блондина за край одежды. — Вижу, сил у тебя прибавилось. — Волк выгнул бровь. — и правда хорошее противоядие… — Останься. — перебил его Ястреб, и тут же опустил руку на постель, не говоря больше ничего.       И Северный Лорд остался, потому что тот попросил, поступившись своей гордостью.       И ночь была теплой.       Это был долгий путь на Север.