Мятная новелла

Чимин просто невероятный. Каждый раз, соглашаясь на какой-то необдуманный сумасшедший поступок, он сперва ненадолго задумывался, гипнотизируя Юнги своим вдумчивым видом. Мину кажется, что он мог бы вечно смотреть на то, как опускаются его аккуратные брови, поджимаются пухлые влажные губы. Как Чимин морщит нос перед тем, как согласиться на кражу кигуруми из маленького магазинчика одежды. Как сокращаются зрачки его маленьких глаз после первой тяжки марихуаны. Юнги смаковал это зрелище, влипая в Чимина всё сильнее. Ещё тогда, на том холме, сидя на краю обрыва и задыхаясь от смеха из-за зубной нити, Юнги понял, что, кажется, влип. Это было как ослепляющий свет фар, ударяющий в глаза. Поцелуй, мальчишеский смущённый лепет и неловкость. И Юнги уже сбит этим грузовиком, который сперва ослепил, а потом размазал его органы и кости по асфальту. Мину было тяжело осознать, что он так глупо и по-детски втрескался в восемнадцатилетнего очкастого мальчишку, таскающего с собой зубную нить. Поэтому пришлось некоторое время избегать, давить это и вытравливать из головы. А потом Чимин припёрся за своей подружкой к Тэхёну, обдолбался и начал читать Шекспира. Тэхён целовал и трогал его на миновых глазах, а Юнги впервые за долгое время дружбы хотелось врезать Киму. Но он просто смотрел, как самый конченный извращенец. После долгого самокопания и попыток принять всё, как есть, Мин наплевал на запреты, на будущее и всякие глупые попытки отрицания. Потому что Чимин был. Было чиминово сумасшествие, был запах ромашкового чая и орехов, была вкусная невинность в глазах, что метались из стороны в сторону, избегая открытого зрительного контакта. Открыться Паку оказалось не так тяжело, как казалось на первый взгляд, потому что мальчишка с полной уверенностью открылся в ответ. А потом Юнги взял его прямо в гробу. А точнее, Чимин сделал так, чтобы это произошло. Тогда стало понятно: это всё. Юнги влип окончательно и бесповоротно. Взаимоотношения начали развиваться довольно быстро, что немного напрягало Мина, потому что он всегда был убеждён: чем быстрее развиваются отношения, тем сильнее должно быть чувство опасности. Но риск добавлял остроты. Когда Юнги рассекает дороги на мотоцикле, медленная, плавная езда — это, конечно, приятная, но не особо интересная штука, другое дело — скоростная. Часть волнения подкрепляется знанием, что может произойти что-то внезапное: откажут тормоза, или дрогнет рука. Это всё то же ощущение опасности, которое переживают дети, катаясь на американских горках. Захватывающе, волнующе, хоть и рискованно. Как только ко всему этому добавилась сексуальная близость, сила эмоций Юнги резко возросла. Мин не мог нормально, постепенно открывать для себя мир Чимина, потому что ему не хватало времени. С Хосоком было иначе. Много приторных романтических свиданий, разговоров и френдзоны. Чон не подпускал ближе, чем мимолётное объятие и касание руки, поэтому у Юнги было полно времени всё обдумать, взвесить и определить степень влюблённости. Несомненно, что у Чимина была масса качеств, которые изменили жизнь Юнги покруче всяких Чон Хосоков, однако разглядеть и проанализировать их сразу Юнги не мог. Им нужно было время, чтобы развить открытость, доверие, честность, необходимые для нормальных отношений. А потом Чимин спёр фотографию и навыдумывал себе чёрт знает чего, максимально выбесив Юнги. Потому что эти фотографии лежали на полке нетронутые, под толстым слоем пыли, почти забытые. Тогда в голове Юнги прозвучал первый звоночек о том, что с Хосоком ничего не закончилось. Всю ночь Юнги думал. Он искал любые точки соприкосновений, но не находил ничего общего. Совсем. Хосок и Чимин — два совершенно разных человека, которых объединяет лишь плохое зрение и цвет волос. Пак хоть и шарит в науке, но вот в человеческих взаимоотношениях полный профан. Хосок же совсем наоборот. Едва вытягивал учёбу в университете, но одной своей улыбкой мог занять все мысли человека, что, собственно, сделал с Юнги. Они столкнулись в закусочной, когда Чон опрокинул на него латте и, виновато улыбаясь, начал извиняться. Юнги уже открыл рот, чтобы обматерить очкарика, но, увидев его улыбку, онемел, словно рыба. Знакомство, долгие ухаживания, согласие, а итог: много проблем и боли. Чон Хосока хотелось закрыть, замуровать в четырёх стенах и скрыть от чужих глаз, чтобы никто не видел эту улыбку. Что и пытался сделать Юнги. Это и стало причиной болезненного расставания. С Чимином всё было иначе. С Чимином вихрь эмоций, накрывающий с головой. С Чимином ни секунды покоя, ни одного вдоха без грохочущего в глотке сердца. Пак Чимин не тихий скучный ботаник, Пак Чимин — сумасшествие в человеческом обличье. Но Юнги почти сразу понял, что эти вихревые отношения, какими бы они ни были волнующими, могут сформировать ложное подобие интимности, которую ошибочно можно принять за настоящую близость. Поэтому нужно было делать одно — открываться. И Юнги открывался, с ликующим чувством понимая, что Чимин продолжает открываться в ответ. Нежность и трепет сплетались с порывами жадной страсти и сумасшествием, создавая просто идеальный контраст. День за днём, ночь за ночью Чимин становился тем, в кого можно было влюбляться, в кого хотелось влюбляться. Тонуть в нём, зарываться носом в чёрные угольные волосы и втягивать запах ромашкового чая, книг и тонкого, сладкого шлейфа яблочного шампуня. Но каждый день Юнги всё сильнее ощущал холодное дыхание на своём затылке. В его спину дышали воспоминания и незавершённость. Сперва это были просто приступы растерянности, что настигали прямо посреди ночи. Чимин спал в его кровати, прижимаясь румяной щекой к подушке и обнимая одеяло, а Юнги сидел у открытого окна и курил, разглядывая младшего и пытаясь понять, что произошло. Он ненавидел себя впервые за долгое время. Было просто отвратительно принимать тот факт, что, будучи на пике наслаждения, он вдруг вспомнил Хосока. Совершенно невольно, внезапно, так, что напрочь выбивало из колеи. Сперва испуг, потом растерянность, дальше — полная обескураженность. Мысли о бывшем начали посещать голову всё чаще, затягивать в омут из самокопаний, заставляя задумываться, искать причины и поводы своему существованию. Их ведь априори не должно быть в голове Юнги, потому что рядом Чимин. С Чимином хорошо, с Чимином просто потрясающе. Как-то заоблачно, приятно и легко. Глушить себя этим не получалось от слова «совсем», поэтому Юнги попытался разложить всё по полочкам. Чимин видел эти самокопания, но не знал причины, зато терпеливо ждал, за что Юнги был ему очень сильно благодарен. А потом вдруг к его дому пришёл Хосок и попросил разрешения забрать снимки, потому что они принадлежали ему, а сам он уезжает в Кванджу к родителям. Короткая встреча и улыбка на лице парня окончательно подтвердили все миновы опасения. Юнги пришёл к ужасному для себя выводу: Хосок всё ещё есть в нём. Это напугало до дрожи в пальцах и холодка по спине. У Юнги вообще нет возможности контролировать свои действия: если мимолётное чувство Юнги может более-менее скрыть, то с эмоциями, нахлынувшими внезапно, особенно если они достаточно сильны, дело обстоит гораздо сложнее. Мин осознаёт, что проебался, когда бездумно скидывает вещи в рюкзак, оставляет телефон на тумбочке, заезжает на заправку, наполняя бак под самый верх, и едет к Чимину. Он не собирается уходить от ответственности и смиренно принимает пощёчину, принимает разочарование, пережёвывает и проглатывает боль в глазах Пака. Нужно перетерпеть. Так нужно. Ему никогда в жизни не доводилось так сильно ненавидеть себя, потому что разочарование в глазах мальчишки бьёт по живому, бьёт прямо в сердце острой стрелой. Но с другой стороны, что будет, если тупо продолжать давиться мыслями о Хосоке и не пытаться понять свои чувства? Как же будет здорово, когда Мин, обнимая спящего Пака, будет думать о своём бывшем. Как будет прекрасно, когда, переплетая свои пальцы с чиминовыми, Юнги будет представлять чужую руку. Как будет ахуенно, когда он случайно выстонет другое имя, изливаясь в прогибающегося под ним Чимина. Как, блять, будет феерично-круто, когда чувства к Чимину будут задавлены мыслями о Чон Хосоке. Мыслями, которые будут расти, словно плесень на макаронах, забытых в глубине холодильника. Потому что если Юнги не разберётся с ними сейчас, то потом точно будет поздно. И Юнги понимает, что Чимин примет это. С болью, с кровью и слезами, но он поймёт, потому что его мальчик очень умный и догадливый. Юнги не обещает Чимину вернуться, он ему вообще ничего не обещает, потому что будет ещё большим мудаком, чем есть. — Я не могу без тебя, — задыхаясь от слёз, Чимин умоляет остаться. И в это мгновенье Юнги почти сдаётся. У него внутри всё дрожит, сердце крошится, он с секунды на секунду готов упасть в прекрасные белёсые коленки Пака и вымаливать прощения за все свои смертные грехи. Но нет. Он собирает последние крупицы самообладания воедино, соединяет, глухо выдыхает и выдавливает самую больную и нездоровую улыбку, на какую способен. Целует чиминов лоб и всё же нарушает все свои планы, потому что не вслух, но мысленно произносит: «Я вернусь к тебе». Так нужно.

***

Требуется некоторое время для того, чтобы найти в небольшом городке жильё и самого Хосока. Добираясь до города, Юнги пытается построить хоть какой-то план своих действий, но ничего путного на ум не приходит. Всё это было порывом. Мин, натянув на себя облик борца за честность, даже понять не успел, как промчался мимо указателя и оказался в совершенно незнакомом городе. Он поселился в каком-то придорожном дешёвом мотеле и почти неделю рыскал по городу, вспоминая рассказы Хосока. Чон часто говорил о родном городе, о своих планах на жизнь, о родителях, никогда не скупясь на детали. Всё это стёрлось со временем, за ненужностью превратилось в кашу из обрывков воспоминаний. Юнги уже почти отчаялся, пока не наткнулся на рамённую с пёстрым и глупым названием «Три стула». Эта рамённая принадлежала родителям Хосока, и Мин вспомнил, как парень рассказывал о том, что некоторое время после университета будет работать в ней. И правда, он застал парня там. Присел на самое отдалённое местечко и ждал, пока запыхавшийся официант придёт принять его заказ. Место оказалось очень уютным, а обстановка навевала кучу воспоминаний. Обомлевший Хосок, выронивший из рук блокнот, побелел, увидев перед собой Юнги. — Ты какого чёрта здесь делаешь? — И тебе привет, хён. Хосок долго кричал, возмущался и размахивал руками, не понимая ровным счётом ничего. А Юнги лишь сдержанно улыбнулся, заказал острый рамён и покачал головой. Приходить в «Три стула» и наблюдать за тем, как Хосок, сдувая со лба мокрую чёлку, разносит заказы, вошло в ежедневный минов распорядок. Ему больше нечем было заняться в чужом городе, а Хосок неожиданно позволил провожать себя после работы до дома, но только пешком, потому что всегда терпеть не мог езду на мотоцикле. Это оказалось отличным шансом, чтобы понять интенсивность своих чувств к этому парню. Юнги мог поклясться, что не провёл ни одной ночи, не думая о Чимине. Укладываясь спать на грязных мотельных простынях, он долго смотрел на красную неоновую вывеску в окне, представляя, как Пак жмётся к его боку и засыпает, прижавшись к груди. Это было лучшим успокоительным. Мин засыпал с улыбкой на лице. — Знаешь, это неожиданно, но мы снова неплохо ладим, — Хосок опустил глаза, размешивая трубочкой свой зелёно-белый коктейль. Они сидели в пабе за высоким двухместным столиком. Чон вдруг сам предложил зайти выпить, когда Юнги в очередной раз провожал его поздно ночью. В воздухе витал приятный запах хлеба и хмеля, переливались гирлянды, а из колонок мягко доносились звуки инди-попа. В вечер четверга народу было не так много, как в выходные, но Юнги всё равно чувствовал себя как-то неловко. — Да, всё здорово, — покачал он головой. — И мы снова становимся ближе, — отметил Хосок, втягивая напиток через трубочку. — Ближе? — Юнги опустил одну бровь, не совсем понимая, к чему клонит старший. — Ну… Да, мы много проводим времени вместе, — пожал брюнет плечами. — Значит, мы снова близки. — Ну… Ладно. Мы близки, — зачем-то заключает Юнги, опустив брови и качнув головой, будто сам не понял, что и зачем сказал. — В пятницу мои родители едут на кемпинг, — Хосок неловко опустил глаза. — Традиция у них такая, каждую пятницу ездить на кемпинг. Юнги отпивает из высокого стакана тёмное прохладное пиво и чуть не давится им, когда понимает, к чему клонит его бывший парень. — Так вот я это к тому, что дома никого не будет. Дома в пятницу никого не будет… Парень снова замолкает и краснеет ушами. — В пятницу вечером никого не будет дома… Что скажешь? — Ты приглашаешь меня к себе домой, чтобы заняться сексом? — произносит Юнги прямо в лоб, теперь уже заставляя Хосока давиться коктейлем. — Ну, знаешь ли, вообще-то я… — Как насчёт сейчас? — Чего? — Как насчёт сейчас поехать ко мне в мотель и заняться сексом? Хосок долго смотрит на парня широко распахнутыми глазами, громко сглатывает, втягивает напиток через трубочку и соглашается.

***

Они вваливаются в комнату, жадно целуясь и снося всё на своём пути. Юнги роняет из рук ключи, которые звонко брякают при падении. Он впопыхах стягивает с Хосока водолазку, поддаваясь внутренним инстинктам. Бывший возлюбленный с охотой отвечает на минову страсть, позволяя приподнять и повалить себя на узкую скрипучую кровать. Несмотря на желание, что туманит голову, Юнги пытается держать себя в руках и прислушиваться к тому, что внутри. К своим чувствам. Он понимает, ощущает, что ему хорошо. Ему приятно чувствовать, как Хосок закидывает на его бёдра ноги и впивается пальцами в волосы на затылке. Как он стягивает кожаную куртку с плеч, отчаянно цепляется пальцами и жмётся ближе, задыхаясь от поцелуев на шее и ключицах. Время замедляется, одежда под аккомпанемент мокрых поцелуев с шорохом падает на пол. Вкус чужих губ ещё остаётся на языке. Не здорово, но хочется ещё. Недолгое забытье окутывает Мина горячими объятиями, не давая сопротивляться. А потом, когда Хосок практически обнажён, извивается под ним, готовый на сексуальный контакт, у Юнги в глазах резкая вспышка. К спине будто прислонили оголённый провод, по которому в номер мотеля шёл электрический ток. Юнги прошибло до самых костей. Две ошибки, борющиеся друг с другом, подорвали его сознание в тот самый момент. Вот, для чего он ехал сотни километров. Для того, чтобы посмотреть на стонущего под собой Хосока и ничего к нему не почувствовать. Действительность по щелчку пальцев становится жестокой, потому что Юнги ошибся. Он ошибся, принял привязанность за чувства, прошлое за настоящее. И единственное, что он испытывал, это радость. Да, именно радость, потому что прямо в это мгновенье он мог запрыгнуть на мотоцикл и помчаться в Сеул, к своему настоящему. Пусть настоящее не примет его, возненавидит, плюнет в лицо, но не перестанет быть настоящим. Юнги готов быть растоптанным, потому что заслужил это, но единственное, что имеет значение — его сердце, разум и все внутренности, всецело принадлежащие человеку по имени Пак Чимин. Жизнь стала такой лёгкой в одно мгновенье, потому что если в ошибочные чувства вкралась ошибка, то, скорее всего, всё в порядке. — А ты и правда изменился, Юнги, — тихо говорит Хосок, сидя на краю кровати и натягивая джинсы. — Не знаю, кто стал причиной этих изменений, но этот человек проделал большую работу. Мне это не удалось, как бы я ни старался. — Мне жаль, — отвечает Мин, приподнимаясь на кровати и протягивая старшему водолазку. — Мне действительно жаль, хён. — Знаешь, — Хосок несколько секунд молчит, перенимая вещь из миновой руки. — Я тебе верю. — Почему? — Какой из ответов ты хочешь услышать? — грустно усмехается брюнет. — Неясно-загадочный или тупо-бессмысленный? — Правдивый, — пожимает Юнги плечами, натягивая чёрную футболку. — Я бы не поверил старому Юнги, — хмурится парень, будто раздумывая, что стоит говорить, а что нет. — Сейчас передо мной совершенно другой ты. Я правда не понимаю, каким образом этот кто-то так сильно тебя изменил. — Я тоже, — тихо хмыкает светловолосый, опуская глаза. Хосок уходит, накинув на плечо сумку и тихо прикрыв за собой дверь. Юнги долго смотрит на неё, понимая, что эта дверь навсегда отделила его от прошлого. Решение поехать в Кванджу могло стать для него фатальной ошибкой и перечеркнуть все попытки вернуться к настоящему, но надо найти в себе силы и научиться прощать. И прежде всего самого себя. Любую ошибку можно исправить, стоит только запастись терпением и захотеть. Юнги распахнул окно. Ночь была тёплая, ясная, в тёмном небе ярко сияли луна и звёзды. Мина одолели противоречивые чувства, и теперь, когда он остался один в грязном мотельном номере, позволил долго сдерживаемым эмоциям вырваться наружу вместе с бесшумно текущими по щекам слезами. Но в то же время широкая улыбка затронула его губы, потому что внутри наконец-то не было никого, кроме Чимина. Следующим утром он сдал ключи от номера, попрощавшись с забавным усатым мужчиной, что сидел на ресепшне. Рассекая пустынные трассы, Юнги впервые мог свободно дышать. На середине пути мотоцикл начал барахлить, а потом на одной из заправок и вовсе не завёлся. Юнги, непонятно где, без денег и телефона, без какой-либо связи и надежды на помощь знал лишь одно: хоть на попутках, хоть пешком, хоть ползком, но он доберётся до Сеула. Он ограбит заправку, запинает какого-нибудь мужика и отберёт у него машину, но увидит маленькие паникующие глаза и коснётся коротких пухлых пальцев, даже если будет послан на нехорошее слово, которое из чиминовых уст всегда звучало до ужаса неправильно.

***

Юнги кутается в кожанку, потому что чем ближе вечер, тем ниже температура. Он прикрывает глаза, сидя на земле и прислоняясь затылком к бетонной холодной стене. — Когда же ты, блять, устанешь, — шипит он, глядя на соседский дворик, где чёртова собака взревела очередным лаем, от которого уже болела голова. Окно над головой скрипнуло и раскрылось, Юнги поднял голову вверх, наблюдая, как из комнаты выходят пары тёплого воздуха. Захотелось скулить, подобно этой самой соседской собачонке. Из окна высунулась рыжая голова, которая не выражала ни капельки дружелюбия. — Ты, блять, в курсе, что сегодня ночью обещали снег? — рычит Чимин, высунувшись из окна в одной домашней футболке. — Я не горю желанием утром обнаружить твой окоченевший труп. — Ты в любой момент можешь впустить меня погреться, — улыбается Юнги, шмыгая красным от холода носом. — А ты можешь сесть на свой чёртов мотоцикл и катиться отсюда ко всем чертям, — нервничает младший, глядя сверху на парня с напускным гневом, а Юнги ещё шире улыбается. — На этот раз я не буду останавливать соседей от звонка в полицию. Погреешься в обезьяннике. Окно громко захлопывается, а Юнги лишь ёжится, ощущая приятное тепло, распространяемое от грудной клетки по всему телу. И правда — через полчаса на красный минов нос приземляется маленькая снежинка, тут же превращаясь в каплю талой воды. Окно над головой тихо скрипит, а после тихого «дверь не заперта» почти бесшумно закрывается. Любую ошибку можно исправить, стоит только запастись терпением и захотеть.