For your family

      Оказавшись на корабле и после всех проверок и процедур очистки – у себя в каюте, МакКой заблокировал дверь и сразу запросил связь с командованием через личный код доступа. Так он связывался в конце каждой недели, отчитываясь о состоянии подопечного.       Он стоял перед монитором, уперев ладони в крышку стола, и ждал, пока буёк подпространственной связи где-то на середине расстояния перенаправит сигнал до Земли.       По экрану пошли помехи, слегка исказив милую мордашку Ичи Осавы, адмирала, курирующую весь проект.       – Офицер МакКой? – спросила она приятным низким голосом, изобразив вежливое недоумение.       С момента последней связи прошло три дня. И его явно не ждали.       Опустив приветствия и прочие расшаркивания, МакКой сразу перешёл к делу.       – С проектом что-то не так, адмирал. Мне не нужно даже проводить новые тесты, я и без того уверен в их результате. Это не Джон Харрисон, у нас по кораблю расхаживает Хан. И я должен знать, ваша ли это недоработка или... некая особенность проекта, о которой вы сочли нужным умолчать до времени.       Она помолчала, слегка прищурившись.       – Коммандер, проект является нашим экспериментом, разумеется, и в рамках его мы можем вводить любые условия. Однако вы прекрасно знаете, что сломать чью-либо личность, полностью перестроить её мы не можем. Это от вас не скрывалось, поскольку прописано в законодательстве Федерации наряду с запретом на клонирование. Ничего, выходящего за его рамки, мы со сверхлюдьми не делали. Скажите, вы внимательно читали условия эксперимента?       Мягкий тон, которым это было сказано, взбесил МакКоя окончательно. Он наклонился ближе к монитору, ощущая, как сжимаются упирающиеся в столешницу пальцы.       – Я доктор, а не юрист, адмирал. Если вы намеренно сокрыли в формулировках документации то, что у нас по кораблю ходит временно «оглушённый» гипнозом сверхчеловек – любой, слышите, – любой акт агрессии с его стороны будет на вашей совести. Насколько я знаю из общения с другими кураторами, мы до сих пор понимали ситуацию одинаково.       Адмирал перестала улыбаться.       – Вы выдвигаете обвинение?       МакКой с силой втянул носом воздух. Это помогло взять себя в руки.       – Я прошу о честности. Не так много, учитывая мою подпись в документах о неразглашении информации и согласии на любые условия эксперимента.       – Послушайте…       – Нет, это вы послушайте. Вы поставили нас, кураторов, в положение, когда мы являемся единственной прослойкой безопасности между экипажем и сверхлюдьми. Но мы сами – люди!       – Послушайте меня, офицер МакКой. Если бы мы не были уверены в безопасности проекта, мы не пустили бы подопытных на корабли. Для вашего беспокойства причины нет. Вы знаете, что в любой момент можете обезвредить своего подопечного, не так ли? Он уже проявлял признаки агрессии?       – Как таковых – нет.       Адмирал сделала паузу, давая ему, видимо, возможность прочувствовать себя бестолочью и паникёром в полной мере. Не подействовало. От мыслей о том, что по кораблю свободно ходит убийца Джима, МакКоя начинало потряхивать.       – На этом и строится эксперимент, – снова заговорила Осава. На этот раз в её голосе никакой показной теплоты не было – облезла, как старая краска с ровной металлической поверхности. – С помощью мягкого внушения мы убедили Джона и его людей в том, что они лишились своих амбиций и свирепости. Чтобы эксперимент был полным, в это же должны были верить и вы, кураторы. И вести себя соответствующим образом. Самовнушение – серьёзная сила, доктор МакКой, вам ли не знать.       – Но он вот-вот осознает себя, – сказал МакКой, устало опускаясь на кресло. Крылья ломило за спиной. Ощущение, будто его предали, использовали, как тряпку, которой затыкают наскоро течь. Их всех. И сверхлюди, и их кураторы были просто подопытными кроликами в эксперименте командования.       – Это чудовищно, адмирал, – дать надежду на нормальную жизнь… надежду, не имеющую под собой твёрдых оснований.       – Мы говорим с вами об этике, доктор? – Осава приподняла брови. – Сверхлюди нужны Федерации. Их интеллект, их возможности, их… кровь. На случай, если вы вдруг вспомните то, что забыли. Успешность эксперимента оценивается нашими аналитиками как крайне высокая. А вы получили приказ. Есть ещё вопросы?       – Нет, адмирал.       МакКой отключил связь. Некоторое время сидел неподвижно, вспоминая Хана в лаборатории и Хана здесь, на корабле, среди экипажа. Кажется, внушение действовало ровно до того момента, пока Хан оставался один на один с датчиками и резиновой свиньёй, лишённый социальных контактов.       Я при нём не куратор, а надсмотрщик. Если вдруг некий Джон Харрисон откажется играть по правилам, я обязан устранить его. Знаешь, на что похоже? На попытку пристроить ненужный валяющийся в кладовке хлам. Если эту рейку нельзя использовать как подпорку для персикового дерева, которое повредил ураган, её следует выкинуть. Но попробовать всё же стоит.       Но что делать ему самому, МакКой ни малейшего понятия не имел. Он видел Хана на планетоиде – готового, пусть и в достаточно авторитарной манере – защищать, а не разрушать и убивать.       Проблема – и разговор это выявил, состояла не в том, что Хан мог быть опасен как объект эксперимента. Он был опасен потому, что МакКой сам, исподволь, начал ему доверять. И может быть, где-то внутри себя хотел сделать его…       Частью своей семьи?       Он склонился над столом и упёрся лбом в его поверхность, ощущая нарастающую боль в крыльях.       Спок определённо начал лучше контролировать хлопки своих крыльев – хорошо, потому что Джим начал опасаться, что придётся заниматься сексом в… каске какой-нибудь. Или одолжить ушанку у Чехова. Неэротично, зато безопасно.       Но нет, теперь Спок ограничивался пятью-шестью хлопками. И Джим любил видеть это – как вулканец прикрывает глаза, как напрягается его тело, предчувствуя оргазм, как сильно и глубоко он вбивается в тело Джима, выгибается, смотрит жадно из-под прикрытых век, и… заходится в наслаждении, хлопая крыльями. Потрясающе горячее зрелище.       Спок, переводя дыхание, улёгся рядом, пока Джим доводил себя рукой. Понадобилась медленная и вдумчивая дрочка, потому что за ночь это был уже третий раз. Организм как бы говорил Джиму: «Хватит трахаться, я же не железный», – а Джим отвечал: «Потерпишь, влюблённость не больше трёх лет длится». И дрочил на образ кончающего Спока.       Сам Спок лежал рядом и, подперев голову ладонью, полусонно наблюдал за ним, как сытый кот за пробегающей мимо мышью. Вроде инстинкт говорит схватить, но в то же время никакой нужды в этом нет.       Джиму даже эта его привычка казалась горячей.       Оргазм подступал неспешно. Сначала спазмом стянуло живот. По телу прошлась горячая волна, Джима выгнуло, резануло наслаждением внизу живота, поджались пальцы на ногах…       Падд коротко пискнул – сообщение из штаба.       … и выплеснулось. На живот, на руку, толчками вылились тёплые капли. Джим облизал пересохшие губы, расслабляясь. После оргазма и дышать-то было лень, не то что проверять сообщение.       Спок уже тянулся за влажными салфетками, чтобы обтереть его. Так мило.       – Я надеюсь, они отменят приказ об исследовании планетоида, – сказал попутно.       И тем не менее, командование вполне могло уцепиться за этот кусок металла в космосе, пока он ничей. МакКой, находящийся в экспедиции, ещё вчера накатал Джиму несколько сообщений на тему планетоида – и по ним выходило, что эта штука опасна. Джим знал, когда Боунсу что-то не нравится, а планетоид ему не нравился сильно. И вряд ли это было необоснованно.       Опять же, Споку об этом было необязательно знать. Человеческие эмоции – и всё.       Падд снова пищит входящим.       – Мне тоже надоело здесь болтаться… – Джим прикрывает глаза, чувствуя влажные касания на своём животе. – М-м-м, Спок, ты такой милый…       «Милый» мягко поцеловал его и продолжил работу.       – Просмотри сообщения.       – Зануда, чтоб тебя…       Джим на ощупь тянется к падду – докатился, лень открывать глаза, по памяти снимает блокировку экрана, тыкает, принимая последнее входящее. Глаза приходится открыть.       – Очередной эксперимент, – поясняет Споку. Влажные касания на животе уже сменились лёгкими поглаживаниями – какого чёрта вулканцы настолько выносливые? – Так, ага, обосновать позицию… вот чёрт…       Будь это после первого, да даже после второго оргазма, Джима, скорее всего, подбросило бы на кровати после такой новости. А так он просто съехал по подушке ниже под испытующим тёмным взглядом.       – Антикрыльники, – Джим пояснил ему, – продвигают свою петицию о всеобщем удалении крыльев. Пока что у экипажей звездолётов, ввиду ненужности крыльев на оных. Серьёзно взялись. Всему экипажу предлагается написать эссе-обоснование своей позиции – за, против.       – Эссе? Джим, это не твоя поэтическая интерпретация?       – Родной, ну вот смысл мне? Нет, реально. Эссе свободной формы.       – Нерационально, – Спок явно «завёлся». – Кто будет всё это читать? Проекты законов о свободе от крыльев выдвигаются давно, почему именно сейчас?       – Не знаю, кто это будет читать, но у нас месяц. Потом приём эссе закончится, ну и… будут дебаты всякие, обсуждения…       Джим принимает сидячее положение. Люди часто жаловались на крылья – да тот же Боунс, послушать его, так крылья – это наказание какое-то всему человеческому роду. А вот Джим свои крылья любил. А уж как он любил крылья Спока, так и вовсе не передать словами. Параллельно просматривает второе сообщение – просто отчёт из транспортаторной о возврате группы с планетоида. Вернулись только что, здоровы, биофильтры прошли успешно. Вот уж точно ничего срочного.       – Спок, я надеюсь, ты-то от своих избавляться больше не хочешь? – спросил капитан подозрительно.       – Необходимо всё взвесить, – изрекает Спок, садясь на кровати. Чёрная громада его крыльев мягко складывается за спиной.       Джим встаёт на колени, склоняется над ним. Проводит пальцами по кромке уха.       – Ну так у меня целый месяц, чтобы активно влиять на твоё мнение, м?       Спок повторяет его действие – его прохладная ладонь касается капитанского уха гладящим движением, пальцы зарываются в его волосы.       – Ты уверен, что готов переубеждать меня прямо сейчас?       – На самом деле, я еле держусь, чтобы не отключиться, – Джим, улыбаясь, целует кончик его носа. – Но завтра точно начну, обещаю.       – ...Паразиты, конечно, главная причина. Точнее, то, что механизм заражения мы установить не можем. Если они распространялись с помощью семян, то каким образом эти семена оказывались внутри гуманоидов? Если с помощью спор – мы не знаем, почему этих спор не оказалось в пробах воздуха. Загадка и то, каким образом они заразили весь корабль. Опасность может до сих пор скрываться на корабле.       – Это всё, доктор? – спросил Спок.       МакКой кивнул и опустился на место.       Здесь присутствовал он сам и вся группа, высаживающаяся на корабль, включая стажёра-новичка.       – Результаты изучения образцов тканей уже на ваших паддах. Отчёты будут чуть поздней.       – Итак, на основании этих данных вы просите свернуть экспедицию…       – Уничтожить этот планетоид. Лучше сжечь. Если обитаемая звёздная система его притянет, под угрозой может оказаться существование какой-нибудь расы.       – Но при этом ни вы, ни ваша группа не нашли доказательств опасности.       – Как и подтверждений её отсутствия.        – Коммандер Спок, позвольте высказаться, – новичок поднял руку.       Все остальные посмотрели на него без удивления, и Спок заключил, что выступление было спланировано. Дают возможность доклада новичку?       Доктор, на удивление плохо выглядящий, встал и провёл рукой над поверхностью доски для голопроекций, которую включил в самом начале собрания. Несколько движений, и он вывел на экран со своего подключенного падда защищённую папку с архивами визуальных файлов. Разблокировал.       – Коммандер, разрешите мистеру Харрисону продемонстрировать вам некоторые материалы, собранные нами на корабле, а также рассказать о наших догадках.       – Посмотрим, – Спок кивнул Хану. – Прошу вас.       – Благодарю, коммандер. – Новичок с достоинством поднялся и вывел на экран фото замороженного трупа планетоидного туземца. Из его кожи прорастали тоненькие побеги.       – Мы с доктором МакКоем обнаружили это тело в одном из ответвлений коридора, ведущего к так называемому «карману». Тело лежало, – вывел рядом с фото карту одного из блоков планетоида, – тут, – указал на карту, и нужный участок коридора подсветился красным. – Карман от этого участка был достаточно близко. В нём одной из первых исследовательских групп были обнаружены трупы, как вы знаете. Так вот, при исследовании трупов уже наша группа выяснила, что в тканях отсутствуют растительные элементы. Все эти гуманоиды умерли от нехватки воздуха после того, как в запечатанном помещении закончился кислород. Инженерная служба подтвердила, что карман был абсолютно герметичен, а системы подачи воздуха в него – специально выведены из строя. Корневая система растений была очень тонкой, но и находилась только у оранжерей. Далеко. Гипотетически в этом кармане гуманоиды были в безопасности, блокировать его не было необходимости. Здесь, – Хан вывел ещё несколько голографий, – снимки этого кармана изнутри. Вот, – указывает на один из них, – застреленный человек, который тянется к открывающему дверь рычагу. Здесь, – ещё одно фото, – взрослый обнимает младенца. Все эти картины указывают на то, что у них была мотивация выжить, однако они предпочли задохнуться, нежели впустить в своё безопасное пространство хотя бы глоток воздуха. Я вижу единственный логичный вывод – опасность была и в воздухе. Я помню, что наши исследователи брали пробы и не нашли там ничего опасного. Это очень плохо, коммандер, и означает лишь то, что опасность невидима для наших приборов.       Спок кивнул. Ему самому не нравился этот корабль, несущий на своём борту несколько тысяч мертвецов.       – Представляется возможным как-либо выявить причину заражения? Какие-то версии, догадки, которые можно апробировать? – уточнил Спок, глядя на голографию застывших растительных отростков.       – Нужны дополнительные исследования, коммандер. – Хан выводит дополнительно несколько таблиц. – Как видите, мы составили приблизительные модели растений-паразитов. У них нет привычных для растений органов размножения, только тонкие стебли и такие же корни. Пока что мы можем предположить наличие особых активных частиц, которые передавались от контакта с растением или по воздуху, и которые не имеют аналогов в известных нам растительных организмах. Возможно, природа размножения этих странных организмов – энергетическая, но это только гипотеза. Все останки, обнаруженные нами, либо носят следы финальной стадии заражения, когда наступало прорастание, либо, как те, которые найдены в «кармане», отсутствия заражения. Ни одного тела с ранней финальной либо латентной стадией заражения найдено не было.       – А как же это? – Спок указал на снимок. – Насколько я понимаю, растения имеют краткий жизненный цикл, иначе их экспансия была бы... обратимой. Здесь побеги только проклюнулись.       – Это не недавнее заражение, растение уже успело сформироваться в заражённом организме. То, что вы видите, может быть только плодовыми телами. Как грибы на грибнице.       – Спасибо, можете садиться. – Спок слегка обернулся в кресле к МакКою. – Доктор, как от старшего группы, я требую от вас конкретного заключения по вопросу.       – Планетоид опасен. Наши методы исследования не могут установить причину гибели гуманоидов. Возможно, это угроза уровня, который мы не сумеем даже осознать. Я рекомендую свернуть исследования и уничтожить планетоид.       – Ваше мнение понятно. – Спок впервые с начала собрания посмотрел в сторону Джима. – Капитан, от себя могу добавить, что исследование до сих пор не дало никаких результатов. Мой отдел в течение месяца высаживался на планетоид. Проводились всевозможные замеры и пробы, но ничего конкретного сказать до сих пор нельзя. Я поддерживаю мнение офицера МакКоя: мы имеем дело с чем-то, чего не можем понять.       – Действительно…       Джим опёрся на стол, устало помассировал переносицу.       – Ну что, господа, ваше выступление было убедительным, – капитан убрал руку и посмотрел на доктора. Доктор ответил ему хмурым взглядом. – Все отчёты мне на падд, коммандер, распорядитесь, чтобы планетоид снова окружили силовым полем, доктор МакКой – ко мне в кабинет, остальные свободны. Своё окончательное решение по поводу планетоида я сообщу после согласования с командованием.       Все зашуршали, поднимаясь. Спок остался сидеть. Он поймал взгляд Джима и получил подтверждение на свой незаданный вопрос: да, капитан будет говорить с доктором наедине.       – Насмотрелся ужасов, да? – Джим, когда они только оказались в кабинете, сразу пошёл к шкафчику, где стоял виски. Нереплицированный. МакКою, как человеку нервному, сейчас было нужно – да и самому Джиму не помешало бы.       – Скажем так: я увидел достаточно, чтобы заработать бессонницу. – МакКой опустился в кресло и очень медленно свернул за спиной крылья. С большой осторожностью. – Так что надеюсь, ты будешь умничкой, мой капитан, и шмальнёшь по этому булыжнику чем покрепче.       – Я – хоть сейчас. Транспортировать туда взрывчатку, окружить силовым полем и взорвать – идеально. Но, сам понимаешь, завтра я отправлю рапорт во флот, а там уже решать будет командование. Хотя…       Джим вытащил виски, поболтал бутылкой. Она была почти пустая. Они с Боунсом предпочитали пить в каютах, никак не здесь.       – Хотя есть вариант, конечно… на крайний случай, ну, сам понимаешь, мы устроим по кораблю сбой связи и, не дождавшись письма в какое-нибудь установленное время, взорвём планетоид. Хм, – усмехнулся, – огребу я сполна, зато и опасность устранена.       – Мне это не даёт покоя, Джим. – МакКой неосознанным движением потёр плечо и поморщился. – Всё живое размножается.       Джим прыснул. Ситуация тупая, но что поделаешь – смешно. МакКоя беспокоит, что всё живое размножается.       – На вот, – посмеиваясь, он поставил стакан и бутыль перед Боунсом, уселся в капитанское кресло, – что, опять крылья? Болят?       – Я про эти растения. – Боунс хмуро на него зыркнул и подтянул к себе стакан. – Они должны как-то размножаться, но у них нет никаких органов для этого. Как будто чёртов святой дух.       – Разъебём планетоид, и делу конец. – Джим разлил виски, чокнулся своим стаканом об его. – Выпей. Я хочу побыстрее закончить с этой жуткой штукой.       – Угу. – МакКой вертел стакан, глядя на блики в его стеклянных гранях. – Ты о чём-то поговорить хотел, радость моя пуховая? Выглядишь, кстати, плохо. Зайди потом ко мне, проверю.       – Ну, если не считать того, что хотел обсудить планетоид неофициально…       Джим задумчиво болтает виски в стакане. Красивый, блин, цвет, чистый янтарь. На просвет и вовсе как драгоценный камень сияет.       – Крылья. Эта, антикрыльная коалиция, вернее. Они на полпути к победе. Падд с собой? – и, получив ответный кивок, – щас, перешлю. Смотри почту.       Джим пересылает ему положение из адмиралтейства. И обеспокоенно смотрит, как МакКой открывает его, как читает.       Боунс всегда жаловался на крылья. Если у остальных это было больше фоновое нытьё, то доктор реально считал их помехой в своей жизни. К тому же, они болели. Джим знал, живя с ним в общаге – ночами МакКой частенько вставал за обезболивающим. Как и всё, что связано с крыльями, боль эта была загадочного не диагностируемого происхождения, таблетки на неё не действовали, но Боунс говорил – психологический эффект. Когда и он не помогал, в ход шёл виски.       Прочитав, МакКой отложил падд. И поднял свой стакан.       – За здравый смысл, – сказал негромко. – В кои-то веки этим олухам пришла хорошая мысль. А ты чуешь, как умно они поступили с этим эссе? Дали возможность подумать и осознать.       – Я нихрена не чую, потому что избавляться от крыльев – это дичь несусветная, – Джим такую реакцию и ждал. Даже не расстроился. – Культурные табу просто так не появляются, друг мой. Особенно – табу врачебные, тебе ли не знать.       МакКой хлопает залпом налитое – там на два пальца было, и морщится, шумно втягивая воздух.       – Ст… старею. – Он шмыгает носом и отставляет стакан. – Скоро пиво буду хлебать как ядрёный самогон. А вот на тему табу и прочего тебе бы с моим подопечным поговорить. Утверждает, что потеряв крылья, человек теряет душу. Красивые сказки рассказывает – заслушаться можно.       – Это первый раз, когда ты со мной сам о нём заговорил, – Джим хмыкает и снова отпивает. Хороший вискарь, зря МакКой на него гонит. – В смысле, как о человеке. Что, адаптируется помаленьку?       – Ну, как сказать…       МакКой скрыл от Джима и разговор с адмиралом, и свои опасения, и факт «приставаний» подопечного к нему в палатке. Более того, он понимал, что ни в одном отчёте этого не напишет. Да и эксперимент надо было продолжать, с кураторства его никто не снимал. Поэтому он спокойно обговорил с Джимом видеосвязь для Харрисона с кем-то из своих, когда внутри всё переворачивалось от мыслей о Хане, сверхчеловеке, преступнике, диктаторе. Джим покивал, сказал, что относительно рядом ЮСС «Саратога», у которой на борту один из проекта реабилитации, и с ними вполне реально связаться – вот только с планетоидом решат вопрос.       На том и порешили.       С остальными проблемами ещё предстояло разобраться. Как и всем, кто был на планетоиде, МакКою полагалось полутора суток отдыха, поэтому он подумывал плюнуть на всё, оставить на потом все отчёты, принять нормальную ванну, – возможно, горячая вода уймёт эту чёртову крыльную боль, съесть что-нибудь и завалиться спать. С этими мыслями он вышел из лифта на третьей палубе. И наткнулся взглядом на Хана.       Сверх-людь, встопорщив крылья, стоял со скрещенными на груди руками и ждал.       У МакКоя не было особо много вариантов, кого именно. Крылья, кажется, заломило ещё сильней.       – Есть разговор? Только давай быстро, я хочу отдохнуть.       – Коммандер Спок рассказал мне о проекте по удалению крыльев. Хотел узнать, что об этом думаете вы.       – Думаю, что в кои-то веки командованию пришла в голову здравая мысль.       – Вы искалечите себя, – Хан стал выглядеть более грозно, хотя, казалось бы, ничего для этого не сделал.       – Ох, конечно, древние сказки. Прости, но я атеист. – МакКой, ощущая, что ещё немного – и он позорно сползёт на пол и будет тихо подвывать от боли, направился к двери своей каюты.       Хан – ну кто бы сомневался – последовал за ним.       – Это для вас древние сказки, а я видел это своими глазами. Доктор!       МакКоя резко дёргает к стене – Хан прижимает его, смотря в глаза.       – Леонард, – он говорит это тихо, взгляд светлый до прозрачности, – я не допущу, чтобы вы сделали это с собой. Я обещал защищать вас.       – Ты понимаешь, что нас фиксируют камеры? – спросил МакКой вполголоса, внезапно поймав себя на том, что смотрит ему в глаза. Смотрит и… где-то в глубине себя… да, боится. Неконтролируемости. Силы. Открывшейся правды. Этого «Леонард», произносимого так, будто Хан имеет право на озвучивание вслух его имени.       – Вы этого боитесь? – Хан улыбается слегка. Это жуткая улыбка. – Боитесь этого, когда вас пытаются лишить крыльев? Я не опасен для вас, максимум, что может произойти – меня вышвырнут с корабля, я сам уйду, если понадобится. Если, – его палец касается подбородка МакКоя, – нас обяжут удалять крылья, я сбегу, Леонард. Я уже говорил. И, надеюсь, вы будете достаточно благоразумны, чтобы сбежать со мной.       – Древние верили, что влечение к своему полу карается богом, – МакКой неожиданно смеётся. – А я… должен поверить, что крылья – это моя душа?! Вот эта… – он дёрнул себя за перо, и боль как будто взорвалась хором из тысячи несовпадающих голосов, – эта вечно болящая груда перьев? Эта дрянь, из-за которой я спать нормально не могу? Ну, дорогой мой, для всего есть предел. Даже для сказок.       – У вас болят крылья? – Хан моргает, и его взгляд становится не таким прозрачным. Не таким… нечеловеческим. – Я… могу зайти к вам на чай?       – Тебе мало было палатки? Казалось, мы всё выяснили. А теперь пусти меня, я хочу заснуть хотя бы на два часа.       – А если я вам скажу, что болезни крыльев лечатся? – Он не отпускает. – Я вас не обманывал. Ни разу.       И на смену проблеску страха пришла злость. Горячая, живая и душащая.       – Тогда скажи правду, не-обманщик. Какого ты порываешься меня защищать? Что я такого выдающего сделал в твоей жизни? Я уже задавал тебе этот вопрос, но ничего внятного не услыш…       Звук открывающихся дверей турболифта заставил их отпрянуть друг от друга, словно целующихся в полутёмном школьном классе подростков. Здесь не успели модифицировать до беззвучных, мелькает мысль, иначе они бы пропали.       – Зайдите ко мне вечером, если у вас есть какое-то дело, – официальным тоном говорит МакКой, провожая взглядом прошедшего мимо них Спока и надеясь, что голос не дрожит. Вулканец обладал музыкальным слухом.       И уходит, не дожидаясь ответных реплик Хана. Крылья ломит так, что впору накачаться целой бутылкой виски.       Спок скрывается в каюте… капитана, конечно, и Хан сразу идёт до двери доктора. Звонит по интеркому, не зная, запустят ли его. И он простоит у двери сколько угодно, раз за разом запуская вызов, чтобы добиться ответа. Внутри всё буквально пылает яростной мыслью – Леонард не должен отказываться от крыльев. Это самоубийство.       Звонок сбросился после стандартных десяти секунд без ответа.       Хан набрал снова. И снова. Снова и снова, потеряв счёт прерванным звонкам. Он почти чувствовал, как дыбятся перья на крыльях – не хотелось бы взламывать панель – после такого ему прямая дорога в тюрьму или на новый виток реабилитации. Но если понадобится…       На пятнадцатом звонке доктор открывает. Уже без верхней части форменки, в руке – початая бутылка. Взгляд ничего не выражает – тот самый, с которым он разговаривал со своим подопечным в первые дни.       – Вы меня не слушаете, – резко бросает Хан, заходя в комнату. – Но вы выслушаете. Вам придётся.       Как тяжело себя сдерживать сейчас – хочется прижать Леонарда к стене, вытребовать у него обещание, буйствовать, но так он лишь уверит доктора в своей неадекватности.        Доктор не верит ему. Не без оснований. Но это не имеет значения. Он стал частью Ханова мира, стал обязательным элементом его душевного спокойствия, и теперь Хан сделает что угодно, чтобы уберечь его.       – Я знаю, что вы мне не верите, – Хан мерит комнату широкими шагами, – ваше право. Но вы доверяли мне свою жизнь. Ваши крылья. – Он резко оборачивается. – Они болят? Это можно исправить.       Доктор кивает.       – Ответь только на мой вопрос.       Он садится на стул у стены. Медленно складывает крылья. В дверной проём видна разобранная кровать, скинутое комком на пол покрывало. Смятые простыни. У кровати – ещё одна бутылка. Ночью её не было. Он пил сейчас.       – Почему я так... заинтересовался вами, этот вопрос вы имеете в виду? – Хан чувствует, как по перьям прошла волна дрожи.       – Простой и ясный вопрос, – доктор смотрит на него в упор. Тяжёлым, свинцовым взглядом, лишённым цвета. – Учитывая, что я тебе никто. Давай, ответь, что задумываешь и как планируешь меня использовать. Я жду.       – Доктор, будем откровенны. Я мог бы вас использовать. Но стал бы я в таком случае рисковать вашим расположением?       Он практически подлетает к доктору, нависает над ним, сжимая его плечо. Смотрит в его глаза странного цвета – зелёный или карий?       – Я не собираюсь вас использовать. Ни сейчас, ни потом, никогда, Леонард. Вы запали мне в душу. Вы – удивительный человек. Сильный. Цельный. Вы – единственный – не испытывали страха предо мной, когда я только появился здесь. Что… – Рука Хана разжимается, хватка перетекает в плавное скольжение пальцев по шее. – Что ещё вы хотите от меня услышать? Проклянут ли меня мои боги за то, что вы того же пола?       – Проклянут ли они меня за то, что я так хочу тебе верить, – тихо сказал доктор. Губы его странно кривились – не то в усмешке, не то от боли. За последнюю версию были неловко сложенные за спиной крылья. – Капитан для меня слишком дорог, чтобы рисковать его жизнью.       – Богами моего поколения были мы, сверхлюди. И я не прокляну вас.       Хан присаживается на корточки перед ним, раскинув крылья, пальцы не убирает – гладит ими шею, щеку, которая всё ещё небрита.        О, он желает этого человека. В его смелости, ярости, хрупкой человечности. Всего – полюбить, овладеть, свернуться вокруг него, защищая от мира. И причина… пожалуй, очевидна.       – Почему вы так боитесь, что я принесу вред капитану? Вы не боялись этого раньше. Что изменилось? Результаты моих тестов?       – Даже если бы ты был прав – разве имел бы я право сказать об этом? – Он глотнул из бутыли, поморщился. Резко, терпко напахнуло спиртом и лимонной кожурой. – Зато я договорился насчёт видеосвязи для тебя с кем-то из твоих. На «Саратоге». Вот только разберёмся с проклятым булыжником...        Эта новость влилась в сознание живительным глотком кислорода. Хану были недоступны материалы по его подчинённым, их не показали ему даже по пробуждении. К тому же, Саратога...       – Спасибо, Леонард. – Хан убирает с его лба прядки влажных волос. – Но вы должны пообещать мне, что не будете поспешны в своём решении по поводу крыльев. Вы знаете, что я не склонен верить сказкам. Это как раз тот случай. Думайте о моих словах, пока не решите оставить крылья.       – Для начала я хочу выспаться. И тебе советую отдохнуть, и… – он морщится недовольно, – эта мерзость. С планетоида. Будто пропитала какая-то дрянь. Меньше, чем часом ванной, не обойдётся. А ещё, очень тебя прошу, не надо трогать меня так, будто мы в нежных отношениях лет пятнадцать.       – Я уйду, если вы просите об этом. – Хан опускает голову, перебарывая желание остаться.       Он дал слово защищать Леонарда. Но теперь он и сам желает защищать его как часть своей семьи. Хрупкую, но такую важную часть.       Хан поднимается на ноги, удерживая взглядом взгляд доктора.       – Доброй ночи.