For your family

      – Пойдём, – МакКой кивнул Хану, за которым пришёл в научный. Оторвал его от работы, но так даже лучше – Хан этого не ожидал. – Корабль подошёл. Вам решили устроить очную встречу.       – Вы всё ещё не говорите мне, с кем именно я встречаюсь.       Хан осторожно закрыл пробирки, убрал в держатель, держатель понёс к холодильной камере. Видеть его в маске, очках и защитных перчатках было непривычно.       – Сам понимаешь, меры предосторожности. Вдруг вы учините мировой заговор, не выходя из транспортаторной.       – Вы не верите в это.       Разоблачившись, Хан подошёл к МакКою, окидывая его пронзительным взглядом своих нечеловеческих глаз. В такие моменты казалось, что он смотрит, стараясь запомнить тебя на всю оставшуюся жизнь.       – Вам нравится смотреть на меня? – прервал Хан их молчание.       – Мне не нравится долго ждать, – МакКой кинул взгляд на стену с хронометром. – Готов?       – Конечно, – он улыбается. – Ведите, доктор.       Пока они идут в коридоре, МакКой старается не допускать соприкосновения. Даже случайного. С него хватило подозрений Джима и заснятой сцены в коридоре.       Поэтому он идёт чуть впереди.       – К слову, – тихо, – не лез бы к Чехову. Он – ребёнок впечатлительный.       – Ребёнок? – переспросил Хан с усмешкой.       – Не волнует.       – Что именно, доктор?       – Что ты об этом думаешь. Полезешь к нему ещё раз – я приму меры.       Они остановились у двери в транспортаторную. Дверь мягко открылась. По бокам уже стояла вооружённая охрана, напротив ждала О’Мэйли – старший офицер медицины с корабля «Саратога», с которой МакКой разговаривал не более чем час назад. Именно они вдвоём продумали детали встречи своих курируемых и сейчас просто кивнули друг другу в знак приветствия.       Её подопечный стоял чуть впереди, вскинув подбородок и сцепив пальцы опущенных рук. Светловолосый и голубоглазый, высокий, широкоплечий, будто пришедший из норвежского эпоса. Хан на его фоне выглядел даже изящным.       МакКой остался стоять у дверей.       – Иди, – сказал Хану. – У вас пятнадцать минут.       Хан, кивнув – всё это время он смотрел на второго – прошёл вперёд. Второй также сделал несколько шагов ему навстречу.       – Вольг, – Хан сцепил руки за спиной.       – Господин, – Вольг упал на одно колено, склонив голову. – Я счастлив видеть вас.       – И находишься в добром здравии, как я понимаю. Это отрадно.       – Я здоров, господин. – Вольг поднимает голову, смотря на него. Долгий взгляд, какой МакКой не раз наблюдал и у самого Хана. – Вольг пришёл, чтобы служить вам.       Он порывается сделать какой-то жест – вроде бы, приложить правую руку кулаком к левому плечу, но Хан не даёт ему это сделать. Берёт Вольга за плечи и заставляет подняться.       – Тебе пора понять, что мир изменился. – Хан держит его крепко, несмотря на разницу в росте. – Сильный человек не боится перемен. Особенно, если они необходимы.       – Господин, мы всегда сами были источниками перемен.       – И мы проиграли. Нужно быть мудрее. – Хан улыбается, делает шаг вперёд и стискивает Вольга в объятьях. – Я действительно рад видеть тебя, мой добрый друг и соратник.       МакКой мучительно пытается понять, играет Хан или нет. Понял он уже, что никто не калечил его психику? И если да, зачем это представление?       Он обменивается взглядом с О’Мэйли – на видеоконференции кураторов они предположили, что у сверх-группировки есть какой-то секретный язык – жестовый ли, иносказательный. Для его определения каждому предоставлялись видео таких встреч сверхлюдей друг с другом, но пока что безрезультатно. Как вообще понять, что из сказанного может быть тайным шифром? Разве вот что принять за тайный шифр взволнованное подрагивание Хановых крыльев. Женщина отрицательно качает головой и снова переводит взгляд на обнимающуюся парочку.       И МакКой вдруг понимает, что помимо простого неверия, не хочет, чтобы Хан был заговорщиком. Чтобы осознавал свою «сверхсущность» снова.       Хан тем временем разговаривает с Вольгом. Вольг полон возмущения.       – Я не сразу узнал вас, господин. Что они с вами сделали?       – Мне тоже не нравится эта внешность. – Хан фыркает, поводя плечами. То, как его крылья почти что сделали попытку развернуться, говорит об искренности его недовольства. – Первое время я смотрел в зеркало и не видел там себя. Сейчас уже принял новое лицо. Ты привыкнешь.       – Оно не похоже на вас.       – Ты так горюешь о моём лице, будто видел во мне лишь его. – Хан грозно выпрямился. Перья на его крыльях встопорщились. – Вольг, не гневи меня. Ты за лицом шёл? Отвечай.       – Нет, – он опускает голову, – господин. Простите.       – Ты не нажил ума.       Хан качает головой. А потом обнимает Вольга.       – Ты несдержан. Работай над этим. Будь достоин имени сверхчеловека.       Они разговаривают ещё некоторое время; о былых временах и небе, полёт в которое в их эпоху казался сказкой.       – Время, – напоминает МакКой через пятнадцать минут. Напоминает резко.       – Конечно, доктор, – Хан кивает ему. Снова берёт Вольга за плечи. – Последние мои слова, Вольг. Запомни их и передай тем, кого ещё встретишь. Мы покинули своё время и не вернёмся в него больше. Мы должны научиться жить здесь. Сейчас. Федерация дала нам дом, и мы будем ценить это. Ты услышал?       – Я услышал.       – Ступай.       Хан отпускает его и с пару секунд смотрит, как тот возвращается к своему куратору. Потом и сам разворачивается и идёт к МакКою, непривычно задумчивый.       – Пойдём, – собственная ладонь против воли ложится ему на спину, между крыльев – так успокаивают детей или друзей. Личный жест. И МакКой убирает руку. Впрочем, Хан не противится: они покидают транспортаторную и выходят в полутёмный коридор в молчании.       – Мы не смогли бы оставить вас наедине по протоколам. Но надеюсь, такой день придёт.       – Вы не мешали нам, доктор, – отзывается он спокойно. – По крайней мере, не мешали мне. А Вольг… он всегда был недалёким. Но сейчас, когда он один, это опасно в первую очередь для него.       МакКой останавливается посреди пустынного коридора и оборачивается к нему.       – Скажи мне, ты веришь в проект реабилитации? Действительно считаешь, что вы сможете принять Федерацию и её законы?       – Нет, доктор. – Хан чуть улыбается ему. Глазами. И МакКой понимает, что он знает, и вопрос теперь, когда догадался. Две недели назад? Полтора месяца, когда только вышел из лаборатории? – Ваши законы всегда будут для нас чужими. Но это не значит, что мы не сможем жить с вами в мире. Главное – найти, ради чего стоит оставаться и стараться. Или ради кого.       – Я тебя понял.       МакКой доводит его до самой каюты. На душе кошки скребут из-за новостей и ещё – ноют крылья. Но ему сегодня много работать: вместе с научниками передавать «Саратоге» данные по планетоиду.       В дверях Хан останавливается и оборачивается к нему. Берёт его руку в свои, склоняется и целует костяшки.       – Я рад, что там со мной были вы.       МакКой освобождает руку из его хватки.       – Я просил тебя меня не трогать.       Все вопросы «зачем» бессмысленны, не ответит. Ещё один беспринципный тип на его голову.       – Вы просили не трогать вас так, как будто мы с вами в отношениях, – Хан больше не делает попыток его коснуться. – Но я не вижу причин скрывать мои чувства к вам. К тому же, это ещё и затруднительно.       – Ты напоминаешь старшеклассника, который пристаёт к училке. Хватит, ещё раз прошу. Не приказываю, заметь, хотя и вправе.       – Вы пытаетесь свести ситуацию к абсурду, чтобы было проще воспринимать её? – Хан чуть наклоняется к нему, удерживая взгляд. – Я не старшеклассник, доктор. Вы не училка. И я добиваюсь вашего внимания не потому, что попал под власть нестабильных гормонов.       МакКоя начинало это бесить. В целом вся ситуация, действительно вышедшая за границы разумного: пока они всей кураторской братией трясутся в ожидании заговоров по свержению Федерации, к нему подкатывает собственный подопечный.       – Почему тогда я отчитываю тебя как школьника, а ты игнорируешь мою прямую просьбу и уходишь в софизмы?       – Потому что я не хочу выполнять вашу просьбу, доктор. Если я не буду проявлять свои чувства, вам будет проще сделать вид, что их нет. – Он как будто слегка грустнеет. – Скажите, вам действительно так важно сохранить место моего куратора?       – Мы оба знаем ответ. На любого другого тебе будет чихать. Ты не станешь ему подчиняться – ты даже мне не подчиняешься, просто пока не переходишь рамок.       – Я полностью в вашей власти, доктор. Просто вы этого ещё не поняли. И я выполню вашу просьбу.       МакКой достал падд и посмотрел на время. Он опаздывал в конференц-зал на девять минут. Спок бы даже секунды приплёл… Потом снова посмотрел на Хана. Он стоял в дверном проёме, крылья величественно сложены за спиной, взгляд спокойный. А от него, судового доктора, зависело, верить ли ему, допустить ли в жизнь корабля – понемногу, потихоньку… Дать ли возможность занять своё место на «Энтерпрайз» и в этом мире, либо поддержать слухи о закрытии проекта.       – Я рад это слышать, – сказал МакКой наконец, убирая падд обратно в чехол. – В благодарность… могу рассказать, что за записку с формулой ты передавал мне. После смены. Сейчас я опаздываю на встречу с научниками «Саратоги».       – Я буду вас ждать.       МакКой на заседание опоздал. Это для него характерно не было – да и мрачный зашёл сверх меры, но Джим решил на этом внимание не заострять. Он кивнул вошедшему доктору, встал, оглядывая сидящих за овальным столом представителей двух кораблей.       – Компьютер, начать запись заседания по передаче данных планетоида X-ps142.       – Запись начата, капитан, – отозвался компьютер.       – Со стороны ЮСС «Энтерпрайз» на заседании присутствуют капитан Джеймс Кирк, коммандер и старший офицер по науке Спок, старший офицер медицины Леонард МакКой. Со стороны ЮСС «Саратога» на заседании присутствуют, – Джим включил список на падде, – капитан Кеннет Бенуа, заместитель по науке Старф Трог-Ги, заместитель по инженерной части Арселия… просто имя, без фамилии, верно? – Шикарная блондинка улыбнулась ему с левой половины стола, – и старший лаборант Барлас Дарбеев.       Закончив с представлением, Джим сел и сцепил пальцы перед собой. Он о капитане Бенуа знал только понаслышке. Знал, что у него замечательные результаты по миссиям, что он, вроде, адекватный тип, потому и надеялся на хороший исход встречи. Но вот сейчас что-то Кирку в выражении лица этого Бенуа не нравилось.       В молчании на несколько секунд Джим собирался с мыслями.       – Мы обнаружили этот объект чуть более месяца назад. Данные спектрограммы показали, что в его составе присутствует огромный процент сплава платины и дорсалия. Зная, что на данный момент нет ни одного способа получать дорсалий из естественных месторождений, а тем более его сплавы, мы приняли решение изучить этот объект.       Джим облизывает губы. Смотрит на Спока, потом на капитана Бенуа. Капитан Бенуа слушает внимательно… даже слишком.       – Объект оказался космическим объектом типа планетоида, модифицированным под космический корабль. Мы собрали все данные, которые смогли получить из его повреждённых носителей, и узнали, что раса, которая жила на нём, истощила свою планету и построила этот корабль в надежде найти новый дом. На их родной планете дорсалий действительно был одним из распространённых полезных ископаемых. Они путешествовали в космосе несколько лет, их оранжереи истощились, расе грозила голодная смерть. По косвенным данным мы поняли, что их учёные работали над созданием гиперпродуктивного растения, которое дало бы расе ещё несколько лет. Это всё, что мы смогли узнать из сохранившихся банков памяти. О результатах наших исследований я прошу рассказать коммандера Спока.       Спок поднялся и слегка одёрнул узкую форменку (ещё одно нововведение флота – чёртовы узкие, задирающиеся при каждом удобном случае даже на вулканцах форменки). Падд он не брал, просто сложил руки за спиной.       – За означенное время на планетоиде работали восемнадцать исследовательских групп, исследования которых затрагивали…       Спок говорил долго. О смертях, о найденных «карманах», показывал голографии с мест, приводил данные анализа образцов – тут предоставил слово МакКою, который расписал возможные причины смерти. Завершили они почти что дуэтом: понятно, что планетоид захватили растения. Но ни механизм их внедрения в тела, ни способы их размножения установлены не были.       – Ни один из известных нам способов размножения растительных организмов – вегетативный либо генеративный – не подтвердился в данном случае, – Спок снова кивнул на экран, где теперь была объёмная картинка воссозданных лабораторией моделирования растений. Сплошные щупальца и тонкие нитяные отростки. – У некоторых особей, как вы видите, есть корни. Подобные экземпляры были обнаружены в оранжереях планетоида. У тех, которые осуществляли процесс роста внутри живых организмов гуманоидного типа, их нет. Растения сумели перейти к паразитарной вегетации за рекордно короткие сроки, но каким образом происходило заражение – мы установить не сумели. В этом кроется главная проблема в связи с освоением планетоида: опасность заражения может до сих пор присутствовать на нём. – На этом моменте Спок слегка приподнял бровь и добавил: – Исключая высокий уровень радиации, опасный для здоровья, разумеется. С дополнительными материалами и выкладками исследований вы можете ознакомиться в любой момент.       – Спасибо, коммандер. – Спок, кивнув Джиму, сел. А Джим не смог не задержать взгляд на том, как эти восхитительные форменные штаны обтянули его зад, когда он садился. Но почти сразу же перевёл глаза на капитана Бенуа. – Мы считаем, что планетоид необходимо уничтожить, капитан Бенуа. Ни один металл на свете не окупит возможность заражения этими растениями.       – Спасибо, капитан Кирк.       Джим, едва только увидел вот эту улыбку Бенуа, сразу понял – объяснения пропали впустую. Улыбка типа «я вас услышал, милейший, но идите вы со своим мнением».       – Скажите, кто-нибудь из вашего экипажа заразился? – спросил у Кирка.       – Нет. – Джим покачал головой.       Бенуа нащупал слабое место в их аргументации. Не заразился никто. Ни один. Сложно поверить в чудовищную опасность заражения после этого.       – То есть, стандартные протоколы безопасности в этом случае действительны. Капитан Кирк, – Кеннет оперся о стол, сверкая на него глазами, – представьте, какую пользу Федерации может принести этот планетоид. Выделив дорсалий из сплава, мы улучшим электропроводимость сотен тысяч электрических цепей. Время перезарядки фазерных орудий сократится до тысячных долей секунды.       – Мы считаем, что риск неоправдан.       – Но я не вижу здесь того риска, о котором вы говорите. Ваши люди вернулись с планетоида живыми, здоровыми, все как один. Кто брал пробы, кто исследовал оборудование – все живы. Так чем мы рискуем?       – Капитан Бенуа, – начал Джим резко. Заметил, как нахмурился МакКой. – Я не первый год в космосе, и вы тоже. Космос непознаваем, опасности, которые в нём таятся, бесчисленны, но мы не пасуем перед ними. Но здесь, вот это, – Джим указывает на голографическую проекцию планетоида, повисшую между ними, – это не просто опасность. Это бомба замедленного действия, хуже атомной или ядерной для двадцатого века, и если она рванёт, то пострадают все, кого взрывная волна достигнет. Лучшее, что мы можем сделать – это окружить планетоид силовыми полями и дать ему направление к ближайшей звезде.       – Так вам, капитан, – Бенуа наклонился к нему, – с такой позицией нужно не исследовать космос, а сидеть в одном из земных штабов.       Наступила секундная тишина. У Боунса вздыбились все перья. Но это ерунда по сравнению с тем, что произошло со Споком. Его крылья, казалось, сейчас раскроются во всей своей красе и сшибут парочку ближайших стульев. Но нет – дрогнув раз, они остались сложенными, только встопорщились перьями.       – Однако земные штабы не дают нам непосредственных приказов в данной ситуации, что говорит об их неуверенности, а на замену одному исследовательскому кораблю посылают другой… с наиболее радикально настроенным экипажем, – заметил Спок ровным спокойным голосом. – Капитан, в данном случае логично будет вспомнить, что само использование дорсалия даже при его малой радиоактивности всё ещё не считается безопасным. А речь идёт о двойной угрозе: радиация и неизвестный растительный паразит.       – Мы держим все взятые с планетоида образцы под силовыми полями, – вступил МакКой, недобро прищурившись. – Учитывая ваш оптимизм, я так думаю, вы не откажетесь провести небольшой эксперимент: исследовать образцы вне силовых полей. На своём корабле, конечно же, потому что мы… менее радикально настроены, как выразился коммандер.       – Я думаю, всё произойдёт следующим образом, – Бенуа выпрямился, – мы исследуем планетоид, найдём заразу, и окажется, что она погибла лет так сто назад. Может, из-за низких температур. Может, просто от времени. И тогда мы отгоним планетоид к ближайшей научной базе, где его разберут по кусочкам. А ваш корабль будет брать одну миссию по доставке провизии на колонии за другой, что, конечно, тоже полезно. И безопасно.       – Я, капитан, – Джим улыбается Кеннету, – очень надеюсь, что так и будет. Потому что я не пожелал бы обнаружить эту заразу у себя на корабле даже клингонам, не то что вам. Но если всё пойдёт несколько иначе, и на вашем корабле кто-то – ну вдруг – обрастёт зелёными стеблями, мой вам совет – не зовите "Энтерпрайз" на помощь. Потому что если мы прилетим, мы уничтожим вас вместе с планетоидом.       Бенуа ещё помолчал, сверля Кирка взглядом – Джим глаз не отводил. Перья обоих дыбились, как перед боем. Но потом капитан Саратоги выпрямился в кресле, одёрнул форменку и принял максимально независимый вид.       – Я думаю, встреча окончена.       – Конечно, капитан, – Джим выпрямился в ответ. – Мы вышлем вам все результаты исследований.       – О, я надеюсь на это, – он кивнул своим, давая знак подниматься.       – Перья, – весомо сказал МакКой Джиму на выходе. – Надо было видеть ваши перья со стороны. А мне – мои… Но ты смотри, моё предложение по снятию силовых полей они просто проигнорировали. Только научник их заинтересовался, вроде, но этот петух ему и слова вставить не дал.       – Они же не совсем идиоты, – рыкнул Джим. – Или совсем. Чёрт возьми, я и правда надеюсь, что мы просто перестраховались, но… вряд ли.       МакКой хлопнул его по плечу.       – Успокойся, всё ты сделал правильно. Рисковать ради спасения жизней – это я ещё понимаю, а вот ради того, чтобы появилась новая возможность эти жизни угробить… К чёрту, Джим. Ты лучше подумай: кактусы созрели!       – Да ты… – Джим заозирался, – нет ли поблизости его чуткого на уши коммандера. А потом расплылся в улыбке, – ну хоть что-то хорошее, а. И когда Скотти создаст свою волшебную микстуру?       – Если всё пойдёт как надо, то ещё три дня на сам выгон. Плюс настояться, плюс фильтрация… Эта партия где-то через месяц. Сегодня пойду их срезать. – МакКою стало не по себе. То, что он собирался делать, было равносильно предательству и не являлось им только потому, что он сейчас говорил обо всём Джиму. – Понимаешь, такое дело, посвящённые научники втянули в это моего младшеклашку.       Наименование выскочило само, да ещё и в первый раз, но Джим нахмурился. Понял сразу.       – Заставили его передать записку от Скотти мне, в итоге он заинтересовался. В общем, хочу показать ему нашу с Чеховым оранжерею, но без твоего согласия, понятно…       – Научники-научники, а с головой не дружат, – выругался Джим, – кто вообще додумался передать записку через него? Химики? Чи? Значит, его в оранжерею…       Джим чуть задумался. Потом пожал плечами.       – Споку он нас не сдаст, начальству тоже. Может, даже и к лучшему… – Поймав взгляд МакКоя, капитан объяснил, – мы же решили дать ему второй шанс. Ну так и надо давать, а не ограничиваться полумерами.       – А ты смелей, чем я. Намного. – МакКой даже сумел улыбнуться. – Хотя самый смелый тут тот саратогский петух, так что сравнивать не будем.       – И это говорит человек, курирующий психически неуравновешенного бывшего диктатора, – Джим похлопал его по плечу. – Ладно тебе. Он такой паинька… вроде бы, что он сделает в оранжерее? Сворует артезианский кактус и попытается захватить корабль с его помощью?       МакКой попытался представить, как Хан захватывает кактусом корабль – ну то есть, убивает всех, заталкивая им по очереди этот кактус в горло. Учитывая крепость его колючек, картинка рисовалась вполне реалистичная.       Тьфу ты       – Котлету тебе на язык за такие предположения, пуховая подушка. А вообще, пойдём-ка поедим, пока время есть. Так и так сегодня всю гамму работать…       Доктор пришёл в конце гаммы, когда экипаж альфа-смены только должен был подниматься с кроватей и, лениво почёсываясь, идти в ванну. Хан встал пару часов назад, но он не в счёт – сверхчеловеку требуется меньше времени на сон.       – Вы выглядите ужасно, – искренне сказал Сингх, пропуская доктора внутрь. В клетке деловито шуршал кормящийся триббл, с кресла на них пытливо взирала Флаффи, и серовато-измученный доктор в этом плюшевом царстве уюта смотрелся почти неорганично. – Позвольте сделать вам кофе.       – Потом кофе, – он отмахнулся, скользнул невидящим взглядом по трибблу и не среагировал, когда тот негромко замурлыкал. – Вообще всё потом, они перезреют. Мы вот сейчас кое-как разобрались, где чья территория в документации. Бред какой-то, святый боже, с этим авторством исследований. Каждый комок плесени скоро надо будет подписывать и патентовать. Идти готов?       – Конечно.       Хан с готовностью поднялся.       Он не привык загадывать наперёд, но всё же удивился: доктор повёл его в свою каюту. Там он был раньше всего несколько раз, в гостиной. Единожды в спальне. Теперь же его провели в дальнюю часть за спальню, где у ванной находилась крохотная комнатка, отделённая герметичной дверью. В офицерских каютах, как Хан знал из планировки, там располагался самый обычный, негерметичный одёжный шкаф.       У его дверей доктор остановился, поднял с пола небольшой контейнер – такие использовались в лабораториях для временного хранения препаратов – срезов тканей, пересаживаемых органов и т.д.       – Кактусов не боишься? – с этими словами доктор потянулся к панели и набрал код. Двери открылись. В комнату напахнуло влажно-травянистым запахом. Когда они вошли, доктор тут же отдал приказ компьютеру заблокировать двери.       – А то влагой в комнату натянет, – пояснил вскользь, ставя контейнер на небольшой свободный участок стола.       Внутри обычного стенного шкафа два на два с половиной метра была устроена крохотная лаборатория по выращиванию растений. Небольшие кадки-горшки громоздились на столах и многоярусных полках, над некоторыми были укреплены дополнительные светильники или поливалки. Чего здесь только не было: плодоносящие мини-яблони, цветущее лимонное деревце, карликовый мандариновый кустик, жёлто-розоватые цветы, источающие очень сладкий, густой и съедобный ореховый аромат, пряные травы в ящичках, в том числе «шоколадная амброзия» – трава с Цитиса с ярким запахом шоколада, из которой получали натуральный безвредный ароматизатор, диковинные, чёрные как уголь грибы, растущие в закрытом парничке, иноземные мхи и кактусы.       В стенку оказалась встроена панель с экраном, очень сходная с экранами в медотсеке: на экран выводились какие-то данные.       – Наш с Чеховым проект, – сказал доктор, надевая перчатки и беря со стола небольшой нож. – Растительная мини-лаборатория. От каждого растения на панель выводятся данные о состоянии почвы, так определяется оптимальное время полива. Некоторые надо освещать интенсивней, всё это забито в программу. Чехов хотел довести до экосистемы, но это явный перебор для моего чёртового одёжного шкафа, хватит и так. А записка твоя касалась красного кактуса. Он созрел.       Хан склоняется, трогая одно из растений – обычную земную розу. Так странно видеть её здесь, среди великолепия инопланетной флоры.       – Вы не перестаёте удивлять меня, доктор, – сказал, ощутив пальцами бархатистую нежность лепестка. – Это восхитительно.       – Смотри не разочаруйся во мне, когда узнаешь, для чего эта клумба выращивается, – хмыкнул доктор. В этом крохотном садике, где им двоим было практически не повернуться, а крылья тесно и неудобно жались к спинам, он определённо посвежел. – Скотти у себя в инженерном держит самогонный аппарат нового поколения, как он его сам зовёт. Уж не знаю, нового он поколения или не нового, но пойло получается отменное. Чистейшее. Вообще-то, на борту сухой закон, и это всё – подсудное дело, поэтому посвящены в суть единицы из экипажа. А я, так сказать… поставляю ароматические отдушки.       И он принялся за обрезание «созревшего» кактуса: аккуратно и быстро срезал ножом плотные, мясистые почки ярко-красного цвета, укладывал их в открытый контейнер, вполголоса приговаривая «вот и всё, хороший мой, они бы тебе всё равно жить не давали, цветки эти, все соки бы вытянули, уж ты мне поверь».       Хан наблюдает за его умелыми движениями – доктор явно льстил себе, когда говорил, что сможет разочаровать Хана этой информацией.       – Как вам будет угодно, доктор. – Хан присаживается перед розой. – Всё равно ничего лучше старого доброго вина создать невозможно.       – Ну уж нет, ни уса чёртова винограда в моём огородике не будет, – фыркнул доктор, чем-то смазывая места отрезанных почек из небольшого тюбика. – Чертовски капризная штука, хуже капитанского пуха. А ты посмотри сюда…       Он присел рядом, зажал контейнер между коленями и животом. Указал на кактус:       – Одну почку я оставляю. Видишь, какая огромная? Это царь-цветок. Он единственный из всех не пахнет, зато очень красивый. Остальные почки появляются раз в год, только вовремя урожай снимай, а эта зреет в течение трёх лет. На Адрагере, откуда кактус родом, туземцы тоже настаивают на почках алкоголь, но царь-почка, по легенде, принадлежит богу спиртного, и её не трогают. Человеческому обонянию запах не учуять, но этот самый бог ходит по пустыне и собирает раскрывшиеся царь-почки для своей божественной настойки.       – Как думаете, а сверхчеловеческому обонянию она раскроется? – Хан лукаво смотрит на него. Приятно видеть, как доктор ожил. Видимо, это место действует на него особенным образом, что бы он ни говорил о цели его создания.       – Если ты ещё и богом окажешься – я от тебя под кровать прятаться буду. И хрен меня оттуда вытащит весь адмиральский совет, сами пусть курируют.       Доктор сказал это почти весёлым тоном, но тут же почему-то помрачнел и поднялся. Сразу стало заметно, что он не спал целую ночь.       – Ладно, пойдём и отнесём эту радость Скотти, пока почки свежесть не потеряли. А потом можно и за кофе.       – Может быть, вам лучше отнести их одному? Вряд ли Скотт обрадуется, увидев меня, вас и почки вместе. – Хан поднимается. – Я предпочёл бы сделать вам хороший кофе.       Доктор разрешил Хану с собой не ходить, но завтрак с кофе сказал перенести в каюту Сингха. Возможно, это и к лучшему. Стандартное репликаторное меню не понравилось Хану с первых же дней, так что его репликатор тут же претерпел некоторые улучшения. Полностью законные, конечно же.       К приходу доктора Хан успел реплицировать завтрак – себе сделал кроличье рагу, доктору его обычную овсянку. Негоже игнорировать чужие предпочтения в еде, даже если они обусловлены заботой о весе. И кофе. Себе с корицей, доктору простой чёрный.       На самом деле, Леонарду сейчас нужен был не кофе, а сон. Долгий и спокойный. Но это было решать не Хану.       Доктор вернулся в молчании. В молчании же сел, пробормотал благодарность и притянул кофе, по своей привычке побаюкав с минуту чашку в ладонях.       – Вы не выглядите радостным. – Хан понимает, что осталось только одно свободное кресло, и оно занято Флаффи. Приходится пересадить свинью на полку – и Хан не фанат одушевления неодушевлённого, но выражение у неё становится обиженным. Зато теперь можно сесть и самому. – Кстати, поесть вам тоже нужно. Время ещё есть.       – Тошнит от одной мысли про еду. Кофе хватит.       – И что вы сейчас сказали бы себе как доктор?       Хан приподнимает брови, принимаясь за рагу. Рагу отвратительное. Этот рецепт тоже нуждается в доработке.       – Что надо спать, – было в ответ совсем уж тихое. Следующие несколько минут доктор клевал носом, иногда всё же отхлёбывая из чашки. Наверное, когда вспоминал о её существовании. Он так и уснул – сидя, склонив голову над чашкой.       Хан тихонько сфотографировал его на падд и переслал фото капитану. Пояснил: «Капитан, доктор пришёл меня проведать перед сменой и уснул. Ему не помог даже кофе. Вы не могли бы выписать ему отгул?»       Сработало замечательно. Ответ пришёл почти сразу: «Отгул будет, пусть спит».       Потрясающая неофициальность. Тихо-тихо, чтобы не потревожить сон Леонарда, Хан укрыл его ноги пледом, положил на колени Флаффи и ушёл на смену.       Когда он вышел из комнаты, от капитана пришло ещё одно сообщение вдогонку к первому: «Кактусы он отнёс»?       Надо же, какая важная тема.       Хан на ходу ответил: «Отнёс. Будьте спокойны, сэр».       День перелёта был тусклый, и словно в насмешку в отделе дизайна и программирования систем запустили тип освещения «пасмурная погода». Это ребята в рамках программы по снижению «одурения» экипажа от одинаковости стен, панелей и коридоров – то «солнечное», то «пасмурное», даже закаты и рассветы сделали. И Боунс их понимал.       Миссия была передана «Саратоге», но неприятный осадок остался. Не из-за грызни, а из-за незаконченного дела.       Когда МакКой на пятом часу альфа-смены проснулся у Хана в каюте, это чувство было первым, посетившим его (кроме удивления из-за свиньи и затёкших к чертям крыльев).       Потом понял, что именно произошло. Он в каюте своего подопечного, чужом пространстве, укрыт пледом и… с резиновой свиньёй на коленях. За все шесть лет, что он во флоте, это был первый раз, когда о нём кто-то заботился целенаправленно.       Его чашка с недопитым кофе стояла на краю стола.       Глядя на отражение потолка в ней, с прилепившимся полумесяцем тени от бортика, МакКой ощутил себя во сне. Плед съехал с его колен из-за тяжести, но свинью он успел подхватить и аккуратно поставил на стол. Рядом с чашкой.       Крылья заломило – в суставах, затем боль распространилась и в кости. Правильно, пять часов спать сидя и непонятно как. Морщась, МакКой поднялся с кресла, ощущая себя совершенно разбитым.       Прежде чем уйти, он в отместку свернул на кресле «гнездо» из пледа и усадил в него свинью. И только через минуту понял, что такие пледовые гнёзда Джо любила делать для своих игрушек. Говорила ещё, что подрастёт и построит им настоящее гнездо из веток на дереве – и себе шалаш.       Не случилось.       Сообщение Хана не давало Джиму покоя всё утро. Саратога – а, чёрт с ней, может, Джим и правда перестраховался. Осознавать эту возможность было неприятно, а отрицать – глупо. Да, мог перестраховаться. Может, стал осторожнее с опытом, может, слишком впечатлился материалами с планетоида.       Мысли об этом приходилось выкидывать из головы силой – он отдал дело другому кораблю, всё, надо забыть о нём и идти дальше. И когда получалось, он начинал думать о МакКое и Хане. Сообщение это с утра. Фото.       Каждое событие, связанное с этими двумя, могло произойти между куратором и его подопечным. Но произойти по отдельности. Упрямое молчание МакКоя о реабилитации бывшего диктатора, триббл в подарок, горячее выступление Сингха с материалами по планетоиду, сопровождаемое молчаливым одобрением друга, сообщение это с утра. Да даже происшествие в коридоре, то, на видео. Но всё вместе это закручивалось в единую и… вполне определённую спираль.       Джим думал об этом в своём кабинете, крутя в руках очередную безделушку со стола – ребристый стеклянный шар. У него было ощущение, что для полноты картины не хватает детали, какой-то очень важной…       Из мыслей его выдернул звук открывающейся двери. Джим вздрогнул.       – Спок, – он, улыбнувшись, отложил безделушку. – Ну как командование? Есть новое дело?       Коммандер уселся в кресло, чинно сложив за спиной крылья.       – В системе Бета-12 надо проведать колонию, обитатели перестали выходить на связь. Я уже отдал приказ лечь на нужный курс. Капитан, позвольте поинтересоваться, как обстоит дело с вашим сочинением?       Джим покивал – Бета-12 была недалеко, ознакомиться с документами по колонии нужно было в течение четырёх-пяти часов. А вот про сочинение он успел забыть.       – Пока что никак…       Джим снова взял безделушку, поднял её на уровень глаз.       – Я думаю про Боунса. Про то, что ты говорил мне о нём и Хане.       Спок чуть склонил голову набок. Параллельно этому за его спиной слегка приоткрылись крылья.       – Джим, происходящее между ними очевидно для всех, кто стал свидетелем ключевых событий. Кроме самого доктора.       – Ты хочешь сказать, было ещё что-то? Кроме коридора?       Джим хмурится, кусая губы. Он не рассказывал Споку о фото спящего Боунса, так что речь явно не об этом.       – Я несколько раз становился свидетелем их разговоров в лаборатории, где большую часть дня работает Харрисон, – Споку эта липовая фамилия далась без труда, в то время как сам Джим всё время держался, чтобы случайно не вылепить «Хан». – Они носили достаточно личный характер, несмотря на то, что доктор всего лишь наблюдал по протоколу за работой подопечного. А сегодня стажёр Харрисон явился на смену с опозданием на 28,3 минуты, хотя не имеет привычки опаздывать. Доктор на смену вообще не пришёл. Я знаю, что приказ отдал ты, Джим, и отдал его с опозданием в 26 минут с начала смены, потому что не знал, что доктор не явился на неё, хотя о таком он бы тебя точно предупредил заранее. Следовательно, тебя проинформировал кто-то другой. Например тот, кто опоздал на смену.       – А ты страшный человек, Спок… – Джим криво улыбается, хотя ему сейчас вовсе не смешно. – В условиях корабельного быта тебя невозможно обмануть, да? Ладно. – Он откладывает фигурку. Отодвигает её подальше, чтобы не было искушения взять снова, складывает пальцы перед собой и смотрит на вулканца. – Мы дали Хану второй шанс, и пока что у нас не было причин сомневаться в нём. Хотя я и не могу не беспокоиться, что сближение с МакКоем – часть его плана. Какого-нибудь. Но кураторство в таких условиях невозможно.       – Именно, – подтвердил Спок. – Доктор МакКой не может объективно осуществлять кураторство.       Он не стал продолжать, но это «я же говорил» читалось в серьёзном выражении лица.       Джим вздыхает.       Это тяжело.       – Я поговорю с ним сегодня, – капитан накрыл своей рукой руку Спока, склонился к нему, глядя глаза в глаза. – И спасибо, что не стал давить на меня с этим.       – Я тебя разочарую, Джим. – Спок слегка погладил его пальцы. – Потому что в течение этого дня ещё несколько раз напомню про сочинение. К слову, моё составляет уже двенадцать стандартных страниц.       – М-м-м… предлагаешь помериться длиной?       Спок приподнял бровь.       – Если посчитаешь, что соревнование положительным образом скажется на качестве текста.       Джим ласково похлопал его по щеке и поднялся из-за стола. Дряные шутки со Споком никогда не прокатывали – да и с чего бы?       В своей каюте МакКой первым делом проверил падд.       Там болталось сообщение от Кирка «Боунс, сегодня ты отдыхаешь. Это приказ» пятичасовой давности. К нему прилагалась фотка самого МакКоя в пледе. Кирк был тут? Или, что совсем бред, Хан сфотографировал его и послал фотографию Джиму? Но зачем?       Распоряжение от Джима он воспринял как чёртов знак судьбы: смена будет потеряна. Эта такая чуйка выработалась за первую пару лет во флоте. Бывают средние дни с нормальной рабочей нагрузкой, адские дни, когда и носа из медотсека высунуть некогда, валят и валят, а бывают дни другие – когда ничего не происходит. «Энти» плывёт себе в космосе, всё спокойно, всё хорошо... а на душе хмарь. Вот такой день сейчас и предстоял.       После альфы к нему забежал Пашка. Принёс кучу шоколадок, но есть их не стал. Сидел на ковре в гостиной и пялился на выключенную лампу. МакКой сделал им чаю, отдал кружку Пашке и устроился на диване. Чехов раскрыл крылья и привалился к нему спиной.       – Я у тебя побуду? – спросил тихонько. – Часа два ещё.       – Да будь, конечно. – МакКой потрепал его по кудрям. – Чай пей, остынет.       – Угу. – Чехов ткнулся лбом в коленки. – Сулу своим видеописьмо записывает. Ну я и... Не охота никуда идти, а в каюте как-то не по себе. А то я опять буду "сосед по комнате мой". Я лучше у тебя посижу.       – Сиди.       Они молча выпили чай, потом Пашка забрался на диван, стянул со спинки плед, нахохлился в нём перьевым комком и вскоре уснул. Им вдвоём было на диване тесно. МакКой в который раз подивился, как Чехов вымахал за последние несколько лет, вот уж точно, большой, как лучше, не укажешь. Поправил на нём плед, удобно уложил завернувшееся крыло и оставил Пашку спать. Сам пошёл бродить по кораблю. Завернул к себе в отдел, проверил, как там дела, спустился в оранжерею, побродил между кустов, карликовых экзодеревьев и многоярусных клумб, сам себе напомнил блуждающее привидение, поднялся на палубы отдыха... Вскоре ему надоело здороваться со всеми подряд, и он вернулся на третью палубу. Раз ему встретился Спок, смеривший его нечитаемым тёмным взглядом и скрывшийся в каюте капитана. Через некоторое время оттуда вышел Джим, и выглядел он не по-пуховому решительным и мрачным. Такое бывало в последнее время всё чаще.       Завидел Боунса, помрачнел ещё сильнее и махнул рукой.       – Ко мне зайди.       – О-о, нет уж, – отозвался МакКой в тон ему мрачно. – Давай поговорим у меня. Не при гоблине, прости меня великий остроухий бог.       – Да он бы вышел. Хотя…       Пожав плечами, Джим направляется к каюте МакКоя быстрым и уверенным шагом.       Внутри было темно и почему-то холодно. МакКой не помнил, чтобы ставил освещение на «сумерки». Пашка наронял на ковёр сухих листьев, когда уносил их вместе с мусором. От него же на столике осталась пустая кружка и надкусанная шоколадка в ярко-золотой фольге.       – Свет на двадцать процентов, – скомандовал Боунс, опускаясь на диван. – Садитесь, дорогой капитан.       Дорогой капитан уселся, огляделся, подтянул шоколадку к себе. Отломил дольку. Ну да, это же Джим Кирк, всё, что видишь, надо в рот тащить.       – То, что куратором ты быть уже не можешь, ты, наверное, и сам понял, – он закидывает дольку в рот.       МакКой кивнул. А что тут скажешь?       – Он обо мне заботится. Как о части своей семьи. Я не ожидал такого, да никто, пожалуй, не ожидал.       – А я за тебя опасаюсь. Я помню, да, ты сказал, он безопасен… – Джим поднимает глаза, – но это Хан. Он сильный, умный, и он избрал тебя своей целью. Почему? Чего он добивается?       Крылья напомнили о себе тянущей ломотой в костях. Такая бывает при гриппе.       – Я этот вопрос ему задавал раз за разом, потому что не мог поверить, но… Да к чёрту! Если ты просыпаешься в чужой каюте накрытый пледом и узнаёшь, что за тебя уже попросили отгул – что ты подумаешь? Я вот не знаю, что думать. Пускай назначают нового куратора и он уже разбирается, что к чему. И Джим, мать твою, прекрати жрать шоколадку! Её Пашка притащил, она может быть с апельсиновым наполнителем! Или корицей – не знаю, что, к чёрту, хуже.       – Естественно, Пашка, твоя была бы с коньяком как минимум, – он отламывает ещё одну дольку. – А вот назначат нового куратора – и ты-то что планируешь дальше делать? Оборвать общение? Продолжить?       – Жрать прекрати, – сказал Боунс без особой надежды. – Не знаю. Если допустить на минуту, что ему действительно по какой-то причине нужен я… не по той, чтобы захватить корабль и всех убить, то что будет, если я вдруг самоустранюсь из его жизни?       – Да забудь ты про него, а. Я сейчас о тебе говорю.       Жрёт. Ловит его хмурый взгляд, отламывает дольку и протягивает.       – На, проверь и успокойся. Просто шоколад с кусочками сушёной клубники.       – Верю, себе оставь. Ты же до сих пор не опух.       МакКой проигнорировал это «ты», стянул с подлокотника подушку и смял её у себя на коленях, уперев в мягкую поверхность локти. Крылья продолжали ныть. А он – что? Что говорить? Хочет ли он броситься в объятия к сверхчеловеку, который обещает ему на полном серьёзе заботу, защиту и безопасность? А даже если и да – готов ли рискнуть безопасностью своей семьи? Ответ однозначный…       – Ничерта подобного, – пробормотал вслух.       – И почему всё обязательно должно быть сложно, да? – Джим усмехается, катая шарик из фольги в своих ладонях. – Ты не против, чтобы я сам с ним поговорил на эту тему? Может, что новое проскользнёт.       – На какую ещё тему?       – Боунс, не дури. На твою тему, конечно.       – Я против. Но тебя это разве остановит? – МакКой кивнул на шарик фольги в его руке – всё, что осталось от почти целой шоколадки.       – Да почему. Пока это остаётся вашим личным делом – разбирайтесь, как хотите. Я просто за тебя переживаю.       Джим кладёт шарик на стол, бьёт по нему кулаком, и от шарика остаётся выпуклый в обе стороны диск.       – В том-то и дело. Когда личное перестаёт быть личным, и когда можно вмешаться, чтобы не навредить, – МакКой подумал про Чехова с его «любовью» и ощутил себя бесконечно уставшим. Это та усталость, от которой сон не поможет, разве что сон под хорошей такой дозой виски с колой. – Ладно, Джим. Два дня мне на все отчёты, потом отсылаю их командованию, потом они назначат нового куратора. Может быть, Хана вообще уберут с твоего корабля.       – Сам-то в это веришь? Убрать Хана – это почти благодеяние, а кто нам его окажет после провала с планетоидом?       Джим со вздохом поднимается. Сейчас по нему и не скажешь, что пух ещё не вылинял, тени под глазами как… ну не как у самого МакКоя, ладно. Просто как у взрослого.       – Дай мне знать, когда отошлёшь всё. И это… – мнётся чуть, – ты в эссе про крылья что напишешь? Решил уже?       МакКой возвёл глаза к потолку. Этого ещё не хватало. Крыльные эссе. Но своё он давать Кирку на «глянуть» совершенно точно не собирался.       – Пашка, умник, в конференции полчаса распинался, что написал нечто в духе «крылья нужны, потому что иначе на увольнительных со многих деревьев не достанешь фрукты, а Кинсер не делится стремянкой». Врёт, точно говорю.       – Да чтоб тебя, Боунс, сколько можно переводить на других, когда я про тебя спрашиваю, – кажется, он слегка разозлился. Но только слегка, потому что сразу скис. – Я без понятия, что писать. «Крылья нужны потому что они классные» – дурь же, я и сам чувствую.       – Дурь, – МакКой ухмыльнулся. – Напиши, что не готов отказываться от крыльного массажа своим первым помощником, что это лучшим образом влияет на повышение работоспособности, ну вы понимаете…       – Возьму и напишу, – он хмуро берёт подушку с кресла и швыряет её в МакКоя. Но так. Без энтузиазма. – Хоть какая-то причина.