осознанность присуща лишь животным
сознанию тесно в черепной коробке. иногда вам кажется, что вы не справляетесь. бешеные глаза очерчивают контур узкой комнаты, проскальзывают сквозь потолок, через квартиры масс, к небесам, а там - оглушительная пустота. по утрам вы молите истерику отступить. тело хрустит под бременем мелких проблем, но вы выдыхаете, выливая вчерашний алкоголь в расколотую раковину, кладете под язык две белые таблетки. вы в порядке, несомненно. личный психолог засыпает в своем уютном кресле каждую среду в семь-тридцать вечера, когда вы изливаете ему свои душу и дух. врач давно уже просек, что изливать там нечего, поэтому рисует каракули в вашей истории болезни. вы в порядке. человек смешон в своих страданиях именно потому что он считает себя великомучеником. если ваша зарплата ниже тысячи долларов, если ваш муж не первый в списке форбз, если ваш ребенок не тянет на Эйнштейна - вы, блять, не затравленные жизнью, надломленные, уставшие труженики. вы скучны, банальны. вы серая масса. лишь раз я увидел того, над чьими личиной и душой жизнь посмеялась так, что меня рвало после зрительного контакта с ним. побитым псом мальчишка сидел на групповой терапии, не решаясь пошевелиться и вздохнуть. он не смог вымолвить и слова, разрыдавшись, но так и остался сидеть на дрянном стуле. я улыбался. мне, признаться честно, было глубоко плевать. еще один из настоящих великомучеников, почти святых, жертв концлагеря жестоких реалей. его ждет всего два варианта с одним исходом - паренек сдохнет: быстро ли, щелчком, медленно ли и в муках - по сути не важно. женщина, которая ведет наше сборище истериков и истеричек, шоу уродов, проще говоря, попросила остаться после сеанса нашего маленького Фрэнки. тот, в свою очередь, обвел всех диким взглядом красных глаз и залился второй волной молчаливой истерики. я не смог сдержать гадкого смешка. только двадцатью минутами позже я заметил кровь, которая каплями приземлялась на пол, рядом с Фрэнком. рукава светло-серой, но, очевидно, ужасно грязной толстовки, были пропитаны жидкостью. мне потребовалось секунд пять, чтобы панически осознать, что это не результат непрекращающихся слез. обреченно вздохнув, я отвернулся. банальщина. тикали часы, оглушая аудиторию мерзким шуршанием стрелок. больные поглядывали друг на друга. очевидно, пришло время для самоанализа. я же в это время сканировал других, хоть это и было весьма нудным занятием. в центре - парень с биполярным расстройством, кажется, сейчас он в упадке. правее - девушка с попыткой суицида, или тремя. дальше - попытка суицида - таблетки, попытка суицида - крыша, попытка суицида - лезвия. останавливаясь на себе, я отметил - многократные попытки суицида. последний раз я хотел отпилить себе голову тесаком для мяса. все тут слишком предсказуемы. люди с проблемами, точнее, проблемы с людьми, еще точнее, одни проблемы. мы эрозии на теле общества. наше существование - жалкая попытка решения демографической проблемы государства. мы издохнем завтра, правительству опять повышать материнский капитал. малыш Фрэнки остался для меня загадкой. я успел только впиться в него взглядом, пока мальчонка пулей выскакивал из комнаты, теряя измятую грязную пачку сигарет и горсть таблеток, радугой рассыпавшихся по керамической белой плитке. окружающие, казалось, не были удивлены, а психолог лишь покачала головой и горестно вздохнула. в пачке мальборо лежали отнюдь не табачные палочки - поломанные лезвия для бритв марки "YES SOLINGEN", лезвия из точилок, кусочек ножа и ножниц, там же был ржавый хирургический скальпель. на полу одиноко валялся ксанакс, о других судить не могу, возможно я видел и кетамин. а этот парень знает толк в веселье. подобрав всю эту безделицу, я направился вслед за Фрэнком, перемазав пальцы в чужой крови. мальчишка сидел на улице, на бордюре, сжавшись, и казался маленьким ребенком, каким, собственно, и был. о его руки терлась дворовая шавка, слизывая кровь и задорно виляя хвостом, иногда поскуливая (животное или сам Фрэнк..?). глубокая лужа мочила хилые кеды, некогда красные, сейчас же бурые с отливом в грязно-синий. я не стал садится рядом. никакой тактичности, не с ним и не от меня. дождь моросил по улице, создавая белый шум. - это, кажется, твое. существо дернулось и резко обернулось, неудачно подскочив на ноги и пнув пса. я протягивал парню горсть таблеток и звенящую пачку, надменно ухмыляясь. затравленный, неуверенный взгляд, каким смотрит животное на своего мучителя, бегал от моего лица к моим рукам. дрожащая, окровавленная, израненная рука забрала сначала пачку мальборо, потом горсть таблеток. слезы потекли по впалым щекам. таблетки, все и разом, оказались в глотке этого говнюка. - выплевывай, блять! - я схватил этого придурка за плечи и заставил открыть рот, из которого посыпались разноцветные колеса. Фрэнки закашлялся, обмирая в моей жесткой хватке. третья волна неистовой истерики поглотила его. неразборчивый шепот, всхлипы и удары его ослабших кулаков по своим же грудной клетке и ребрам. казалось, он кричал так громко, что мои уши заложило, а сосуды в голове полопались, но на улице было чрезвычайно тихо. глухие удары моего сердца отдавались в черепе. вырвавшись из моих рук, парень так и остался сидеть в слякоти на асфальте, лишь раз посмотрев мне вслед. - ты ебаный урод, ты знал? - спросил я, удаляясь от него. Фрэнк поднял голову, вцепившись горящими глазами в мои, но потом свет его потух, уступив место тягучей тоске и забитости. голова поникла под бременем моих слов и этой же животной тоски. тучи рассеялись. порывистый ветер жужжал в проводах и гонял пыль по сырому асфальту. гул трассы утопал в тишине спального района. солнце широкими мазками покрывало крыши зданий, смешиваясь с цветом озябшей листвы. у того ублюдка, Фрэнки, были глаза такого цвета - прелая листва и все дерьмо его души. каждая прохожая тварь напоминала мне о мальчонке. гребанный урод с глазами грустной собаки, он был похуже всех других. не думаю, что его волновала маленькая зарплата или херовые родители. полагаю, ни того, ни другого у него и впомине не было. слишком несчастен, слишком жалок. кажется, что парень давно должен сыреть в мраморной земле, навещаемый только вороньем да северными ветрами. он из разряда мазохистов-показушников, эстетов-самоистязателей. неизвестно, явится ли он на следующий сеанс, но, могу поставить свою жизнь, я о нем еще услышу.я не лечусь, чтоб заражать других. нет большего удовольствия, чем смотреть на чужие страдания, когда ты сам тому причина