Hisie Morne

      Утро вполне ожидаемо началось с перебранки: даже сквозь сон были слышны тяжелые голоса гномов, от которых начинало давить виски. Окинув взглядом потолок комнаты, я раздосадованно вздохнула. Кажется, Торин в гостиной кого-то бранил, и, судя по мелькавшим в разговоре «остроухим», упоминал он единственную неприятную личность — меня.       Я лениво приподнялась на локтях, отметив, что за ночь успела сделать из постели нечто невразумительное, и широко зевнула. На улице едва рассвело. Продолжать спать было нельзя, да и обстановка, не сказать, что располагала к валянию в кровати. Натянув на себя одежду, я смиренно спустилась вниз.       В гостиной на добротном кресле сидел Балин. Торин прохаживался вдоль и поперек комнаты в своей излюбленной манере, и где-то на задворках слышался монотонный голос Двалина. Разговор велся на повышенных тонах — по крайней мере, суровая и непримиримая речь Торина заглушала все остальное. Я предпочла не высовываться и осталась сидеть на верхушке лестницы. — Торин, сколько можно? — заговорил Балин несколько устало, словно уже поднимал одну и ту же тему несколько сотен раз, — эта девочка не желает ни тебе, ни нам зла. А тот khulum и вовсе вытащил Дори и Ори, когда они висели над пропастью! — Они оба — эльфы! — опять начал гнуть свое Дубощит, — потомок Дурина не нуждается в их услугах и подачках!       Я тихо вздохнула. Кажется, либо я, либо наставник все-таки смогли уязвить его гордость, поэтому сейчас гном так и бесился. Вот только слова Торина отчего-то больше не вызывали во мне неприязни — только сочувствие. В какой-то степени мне даже было его жалко: Дубощита практически везде выставляли жадным гордецом. Конечно, не сказать, что он им не был — все-таки сам гном был на удивление твердолобым и упрямым, а еще немного нелогичным. Если он так сильно ненавидел Трандуила, почему злился и на всех остальных?       Осторожным шагом я дошла до комнаты и открыла дверь. Оркрист лежал на столе, обернутый в серовато-зеленый дорожный плащ. Голубоватый метал приятно холодил пальцы, и в душе поселилось одно заветное желание: оставить меч отца себе. Вот только он мне, увы, не принадлежал. — Торин, — я спустилась как раз тогда, когда их перебранка подошла к логическому концу, — вот, возвращаю.       Я протянула гному рукоять, и тот, раздраженно вспыхнув глазами, выхватил меч у меня из рук. С секунду подумав, Торин гневно сжал челюсти и отозвался: — Возвращаешь после того, как украла его во всей суматохе, — тяжело и предупреждающе уронил тот, — от вас ничего другого я и не ждал, эльфы.       Я вскинулась, как от удара. Стало по-настоящему обидно, учитывая тот факт, что меч я могла бы и не отдавать совсем. Балин, сидящий в кресле, вдруг покачал головой. Я непонимающе нахмурилась. Мое негодование можно было практически ощутить кожей, и от этого атмосфера в комнате значительно испортилась. — Я ничего не крала, — отрезала я, полностью оскорбленная словами гнома, — вы сами его потеряли, когда ломанулись вперед. И если уж говорить об этом, этот меч принадлежал моему отцу, и я имею на него все права. — Он его потерял, — ехидно оскалился гном в ответ, пародируя мои слова, — я нашел его. Теперь он мой. Вы, эльфы, всегда посягаете на чужое.       Я крепко стиснула зубы, но была вынуждена проглотить этот выпад. Следовало сохранять спокойствие, но уводящий разговор в сторону гном заставлял гаснувшее раздражение вспыхивать, как костер в удушливое лето. — Мне некогда с тобой разговаривать, — Торин показательно развернулся, но прилетевший в спину вопрос заставил его замереть на мгновение. — Почему вы так враждебны именно ко мне?       Лицо Торина нехорошо скривилось и тут же покрылось пятнами. Опережая его следующую фразу, я спешно перебила: — Я знаю, что вы ненавидите эльфов. Но ненавидьте тогда лишь Трандуила! Почему вы судите всех только по нему одному?       Ответ последовал сразу: гном выдал привычную тираду почти на одном дыхании. — Вы все одинаковые! Все вы прогнившие, эгоистичные и жадные твари, которые хотят отсидеться в своих городах!       Я раздосадованно отпрянула. Нет, я все-таки ошибалась. То, что Торин вел себя вполне адекватно по отношению ко мне в походе, ни о чем не говорило. Он просто терпел меня, пока я не мозолила ему глаза, а сейчас, озлобленный срывом своих планов и ослепленный местью к убийце отца, гном был готов обвинить любого. К его удаче под руку попалась я. — Послушайте, — начала я и, заметив открывшего рот Двалина, тут же с нажимом продолжила, — я хочу сказать, что понимаю, почему вы так считаете. Лихолесские эльдар отвернулись от вашего народа, когда вам требовалась помощь, но это они, Дубощит, а не я. И даже не мой род, не эльфы Ривенделла. Когда-то все нолдор были дружны с вашим народом: наставник рассказывал мне, как между городами ходили караваны торговцев, как оба народа работали сообща, обменивались знаниями, делились умениями… — Это было до того, как вы нас предали!       Я прищурилась, но больше ничем не выдавала своего раздражения от этого откровенного обвинения. Если бы я сорвалась, все закончилось бы еще хуже. Сейчас же еще оставался призрачный шанс на спокойный, аргументированный спор. Но после всего отступать я не собиралась: я докажу, что права, даже если мне придется с гномом драться! — Не мы, — твердо отрезала я, — если уж рассуждать на эту тему, как полагается, то вина тут лежит не только на эльфах, но и на гномах. — Ты не знаешь ничего, чтобы судить нас!       Торин вскипел окончательно, и кажется, сидящий в кресле Балин тяжко, почти пронзительно вздохнул. — Я знаю достаточно, — парировала я, — дружба гномов и эльфов начала рушиться еще во времена существования Белерианда. Тогда король Дориата, Тингол, отказался платить вашим мастерам за работу, унизил их и выгнал. А гномы убили его, возжелав вправленный в Наугламир сильмарилл, который не принадлежал ни им, ни эльфам Дориата. — Тот эльф был коварен, — вставил слово Двалин. — Не спорю. Но кто прав, кто виноват в этой истории, сказать сложно, поскольку вина тут на обеих сторонах. Я лишь хочу сказать, что Трандуил, несомненно, помнит об этом моменте. Или же в вашем случае все решает личная неприязнь.       Лицо Дубощита было нечитаемо спокойным, и именно в этой пустоте сквозило липкое ощущение исходящей от него опасности. Рука его гневно сжалась, брови исказились, и Торин громко выплюнул: — Ты ничего не знаешь! Ты не знаешь, как мой народ скитался по землям, в надежде выжить! Как мы бродили, как попрошайки, — голодные, обескровленные — и как униженно просили помощи! Но эта эльфийская выскочка отвернулась от нас!       Я сжала руку, впиваясь ногтями в кожу на ладони. Вот уже который раз возникало неожиданное желание треснуть гнома по башке. Глорфиндел всегда говорил мне, что на подобные выпады следует отвечать спокойно или же не отвечать вовсе, вот только хваленого эльфийского терпения мне не хватало. — Это так, — неожиданно согласилась я, — но я тут ни при чем. Ни я, ни мой наставник, ни эльфы Имладриса — никто не бросал вас. Более того, мы позволили вам остаться, снабдили едой, всем необходимым, но вы бесчестно обокрали нас. Не думаете, что это было несправедливо?       Торин затих, вспомнив про вываленное из дорожных сумок столовое серебро. Молчавший все это время Балин тяжко вздохнул — он вообще казался самым разумным из компании. — Я не мелочная. Мне нет дела до того, забрали ли вы с собой наши ложки, — наши мастера сделают еще — но мне неприятно слушать эти обвинения. Вы и сами то не лучше.       Торин вскипел. Я не стала дожидаться, когда тот обрушиться на меня с новыми силами, и спешно выбежала за дверь. Свежий, легкий ветерок на секунду отрезвил, слегка погасил раздражение и злость. Черт, что бы я еще хоть раз спорила с гномами! — Тебе не хватает терпения, — неожиданно раздался голос наставника, и я подскочила от испуга, — если уж решила спорить с наугрим, не отступайся. Иначе все будет походить на побег.       Я вскинула голову. Лаурефиндэ стоял неподалеку, облокотившись лопатками о стену дома, и всеми силами старался подавить улыбку. — С ним бесполезно спорить, — выдохнула я и едко спародировала Торина, — все сводит к «эльфы плохие» и «вы предатели».       Глорфиндел взглянул на мои кривляния со смесью веселья и некоторой обеспокоенности и все же спросил: — Тогда что заставило тебя начать этот спор?       Я пристыженно скукожилась. В голосе наставника не было ничего обвиняющего, но почему-то от его ровного, мудрого тона становилось не по себе. Такой он был: скажет слово, и ты тут же поймешь, что поступил как-то не так. — Да я и не начинала, — уныло протянула я, вспоминая об утерянном навсегда мече, — пришла отдать Оркрист, а он на меня накинулся с обвинениями. Я не какая-то воришка! — И поэтому ты решила ответить ему в той же манере, — Глорфиндел негромко вздохнул и мягко улыбнулся. Я покачала головой. — Он просто меня разозлил.       Фигура эльфа зашевелилась, и буквально через мгновение прохладный палец заправил за мое ухо непослушную прядь. Я повернулась, слегка дергая ухом, и уставилась на наставника в изумлении. — В тебе слишком много горячности, — Глорфиндел покрутил в пальцах стебелек луговой ромашки и осторожно закрепил ее в моих волосах, — это неплохо, однако старайся думать головой, прежде, чем что-то говорить.       Его палец насмешливо и едва ощутимо ткнул меня в лоб. Я нахмурилась, ладонью отмахиваясь от пальца эльфа. Ну вот, снова он обращался со мной, как с ребенком! — Я не хотела отдавать Оркрист, — наконец, призналась я, — но Торин прав: у меня на меч прав не больше, чем у него. Это меня разозлило. Потому что этот меч — единственное, кроме кулона, что осталось от отца.       Я грустно воззрилась на обступающие поляну буки и усеянные клевером поляны, которые ничуть не радовали глаз из-за моего плохого настроения. Глорфиндел занял место около моего плеча, и я ощутила его внимательный взгляд на себе. — Тогда почему отдала?       Тихий, вкрадчивый голос, словно заранее наталкивающий на правильный ответ, заставил на мгновение задуматься. Потому что я считала себя честным человеком? Потому что стремилась к справедливости? Может быть. А может, я слишком эгоистична, раз делала все, чтобы другие думали обо мне в позитивном ключе.       Я отозвалась через несколько секунд: — Будто я сама знаю.       Через несколько часов, уже ближе к полудню, солнце начало нещадно припекать, и снующие туда-сюда гномы плавно перетекли в тень. Гендальф, кажется, все это время о чем-то разговаривал с Беорном, а Торин навьючивал поклажу на пони; где-то за домом то и дело слышались задорные и громкие возгласы Фили и Кили, а Бильбо увлеченно рассматривал неестественно огромные венчики клевера. Остальные гномы словно слились с постройками. — Эй, девочка.       Я оглянулась, нелепо и удивленно взирая в сторону дома. Нахмуренный и какой-то уж слишком недовольный вид Торина не внушал радости, да и приказной тон отнюдь не скрашивал атмосферу. Я скривилась в ответ и, полностью игнорируя гномьего короля, отвернулась. Оркрист в его руке заметно дрогнул, словно им захотели атаковать, но смогли сдержаться буквально в последнее мгновение. — Я с тобой говорю.       Я только тяжело вздохнула: для выяснения того, кто из нас окажется более упрямым, ситуация не подхода совершенно, а значит, надо было ответить. Внутренне взвыв, я все же повернулась в его сторону. Было же все мирно, никто никого не трогал, что он ко мне то прицепился? — У меня имя есть, — медленно, терпеливо, будто ребенку, ответила я, — Исиль.       Торин смерил меня ледяным взглядом, и я едва удержала себе от того, чтобы обхватить плечи руками и поежиться. — Оставь себе.       Я резко дернулась, ожидая удара, но на траву вдруг приземлился Оркрист. Я удивленно воззрилась на меч в ножнах и перевела взгляд на гнома — серьезного и даже несколько возмущенного. — Я не настолько скуп, как ты думаешь, чтобы за эльфийские цацки драться, — как ни в чем не бывало продолжил тот. Я, полностью ошеломленная, могла лишь таращиться на него и беспорядочно думать о причине подобного поступка.       Длились наши переглядки почти минуту: Торин, видимо, ждал от меня ответного жеста, а я все никак не могла понять, в чем же заключался подвох. Что бы сам Дубощит отдал мне меч, который собственными руками выкопал из кучи тролльских отходов — да ни в жизнь! Тут явно был подвох! Просто огромнейший подвох! — Это вы так за ложки откупаетесь что ли? — с внимательным прищуром уточнила я. — Дались тебе эти ложки, — взгляд Дубощита буквально прикипел к мечу, однако Торин ничего не сказал, лишь нахмурился сильнее.       Я слепо пялилась на гнома, и тот, видимо не дождавшись нужной реакции с моей стороны, развернулся. — Тогда почему? — спешно спросила я. Торин состроил какое-то сложное выражение лица и, вдруг остановившись на половине шага, бросил через плечо: — Я уже все сказал. Меч твой.       Гарда приветливо блеснула на солнце, и я сжала пальцами Оркрист. Неужели Торин слышал наш с Глорфинделом разговор, и именно поэтому отдал клинок? Я пораженно выдохнула и тут же окликнула его: — Торин! Спасибо!       Он вяло отмахнулся, даже не повернувшись в мою сторону, и прошествовал в сторону конюшен, и я проводила его грозную фигуру взглядом до самых ворот. Кто бы мог подумать, что Торин был еще способен на нечто такое, великодушное? Даже скрывая остатки своей доброты за напускным равнодушием, гном все равно отказался от хорошего клинка лишь потому, что меч был дорог мне. Может, я все-таки была права, когда считала его не таким уж злобным эгоистом?       Гномы выдвинулись в путь сразу после полудня. Наши с Лаурефиндэ проводы на гномов, как обычно, впечатления не произвели, но те насмешливо салютовали нам в след. Я тоже радостно размахивала руками — то ли из-за скорого отъезда гномов, то ли из-за радостного предвкушения совместной с наставником дороги — и старательно игнорировала Гендальфа. Старец смотрел в мою сторону, о чем-то размышляя, и взгляд его пробирал до костей.       Когда сероватые фигуры гномов скрылись за пеленой деревьев, я соскочила с забора на землю и тут же спросила: — Как думаешь, почему Гендальф ничего мне не сказал? — Не сказал о чем?       Лаурефиндэ слегка оглянулся, наблюдая за мной с легкой смешинкой в глазах — видно, мои попытки слезть с бревен пришлись ему по душе и заметно развеселили. — Я ведь не пошла на совет, да и чего только не вытворяла в походе гномов, — в голове вдруг явственно материализовался момент с горящей шишкой, и я растерянно остановилась, — и шишка…       Глорфиндел остановился, тут же развернувшись в мою сторону. — Шишка? — эльф приподнял бровь в недоумении. — Вспыхнула синим и белым огнем, — объяснила я, хватая Глорфиндела под руку. Тот механическим движением накрыл тыльную сторону моей ладони своими пальцами, и я невольно отметила, какими холодными они были. — Возможно, это дело рук Митрандира.       Я двинулась за эльфом следом, раздумывая о его словах. Лаурефиндэ мог быть прав: все дело было в магии исстари, а слова Азога я понимала просто потому, что когда-то давно смотрела фильм. Может, эти реплики сами собой отложились в голове и в нужный момент воспроизвелись мозгом, а может уже начинала сходить с ума — со всеми этими происшествиями уже неудивительно.       Мы выехали из дома Беорна на рассвете следующего дня. Скакали молча, не решаясь нарушить тишину. Я вяло осматривала плотную стену леса впереди, изредка хмурясь из-за приглушенной боли в плече, а Глорфиндел думал о чем-то своем, плавно ведя лошадь галопом. Пусть мне и понравилось короткое путешествие с гномами, но попадать с ними в плен к Трандуилу не хотелось, а лезть к дракону — тем более. Конечно, было бы интересно посмотреть и на Озерный город, и на Эребор, и даже на Шир, но я считала себя разумным человеком. Путешествие Торина было полно опасностей, а я никак не была к ним подготовлена.       У ворот в Лихолесье Глорфиндел спешился, тут же поднимая меня за талию и опуская на землю. Не знаю, почему он всегда так делал: я могла спуститься с коня и сама. Пока наставник снимал дорожные сумки, я нетерпеливо рассматривала лесные врата. — Лес стал темнее, — вдруг поделилась я наблюдениями, — и ветви будто ниже растут.       Пожелтелая листва, казалось, совсем не пропускала свет, и дальше эльфийских врат по земле распростерся полумрак. Я прошла чуть дальше, вслушиваясь в шепот палых листьев, и наткнулась взглядом на опутанную травой статую женщины. Гладкий серый камень едва виднелся под тяжелыми ветвями буков и нитями засохшего плюща, и я осторожно поддела зелень кинжалом. — Кто это?       Глорфиндел подошел ближе, вгляделся в женскую фигуру и покачал головой, не узнавая эльфийку, высеченную в камне. У нее были мягкие черты лица, а отшлифованный камень придавал ее образу еще бóльшую нежность и так называемую «эльфийскую хрупкость». — Просто эллет. Я ведь не могу знать всех эльдар в лицо.       Он ухватился пальцами за опутавшую статую траву и дернул одним отрывистым движением. Я успела уловить лишь то, как дернулась его рука, и как едва заметно расширились глаза. Лоза выскользнула из его пальцев, и эльф тут же требовательно попросил: — Исиль, отойди назад.       Я послушно сделала шаг, недоуменно всматриваясь в засохшую на статуе алую краску. Несмотря на неровные, с подтеками края, символ сплетался двумя дугами в очертания глаза и венчался угловатой короной из пик. Что-то мне подсказывало, что была это совсем не краска… — Что это? Око Саурона?       Даже со спины Глорфиндел выглядел не на шутку встревоженным, и я запоздало сообразила, что о возрождении Саурона он знать не мог. Впрочем, как и о том, что его основные силы сейчас сконцентрировались в Дол-Гулдуре. — Откуда тебе знаком этот символ? — голос наставника прозвучал на удивление сухо. — Разве не все о нем знают? — нервно отозвалась я, жалея о своих вечных ляпах, и подошла чуть ближе, всматриваясь в очертания ока, — это знак его непрерывного контроля. — Подобного символа мне встречать не довелось. Но даже если так, Саурон не мог вернуться так скоро, — словно пытаясь уверить себя в обратном, произнес Лаурефиндэ, — после Войны Последнего союза его развоплотили, и коль…       Глорфиндел резко остановился. Я цепко проследила, как палец эльфа потер красную надпись, и та осыпалась мелким крошевом на землю. — Кровь свежая, хоть и успела высохнуть. Идем. Нужно встретить патруль как можно быстрее.       Мы шагнули вглубь буков и редких вязов — сначала Глорфиндел, следом я. Наставник выглядел необычайно напряженным, но хранил молчание, поэтому понять причину столь сильного беспокойства я не могла. Одно я знала точно: Глорфиндел не стал бы так торопиться к Трандуилу лишь из-за увиденного по дороге знака. — Почему ты так взволнован? — все же спросила я, пытаясь перебраться через высокий корень дерева. Лаурефиндэ молча оглянулся и через мгновение ответил: — Элронд поведал мне, о чем именно шла речь на совете Белых. И сейчас, после твоих слов, я уверен, что в Дол-Гулдуре засел не просто оживляющий мертвецов адан.       Заметив мои мучения с деревьями, Глорфиндел протянул ладонь. Я с готовностью ухватилась за нее, сетуя на разросшиеся деревья. Странно, но когда я путешествовала с посланием Элронда, тропа была куда шире, и даже лошадь могла спокойно пройтись по ней. Сейчас же от дороги осталось лишь название да каменная кладка, сплошь укрытая витыми стволами и корнями.       В лесу было душно, но одновременно по коже бегал мороз, и с каждым шагом отзвуки природы словно пропадали в пустоте. Не слышно было даже привычного пения птиц, шелеста листьев под ногами — и лишь изредка абсолютную тишину прерывал голос Лаурефиндэ, словно возвращавший меня в реальность. Все затихло, как перед бурей, и от этого становилось жутко. Прошлый мой визит в эти земли оказался вполне удачным, но сейчас я чувствовала нечто иное — огромные перемены за рекордно короткий срок. — Ты знаешь, что будет.       Эльф не спрашивал. Я остановилась от испуга — всего на мгновение, но и его Глорфинделу хватило с лихвой, чтобы увериться в своих домыслах. Он вздохнул — ни устало, ни раздраженно, а с едва заметной досадой и тревогой. — О чем-ты? — я растянула губы в улыбке, пытаясь скрыть свой страх, и чуть сильнее сжала его ладонь. Я не имела права говорить ему больше — ни о Кольце, ни о грядущей войне, но если бы он спросил меня о таком, я не смогла бы молчать. Нужно было перевести тему. — Тебе известно будущее. То, что грядет.       Эльф остановился, сжимая пальцами мою руку, и, приметив неуверенность в моем голосе и взгляде, спешно исправился: — Говорить мне об этом не стоит, — я почувствовала, как ладонь эльфа опустилась на макушку и слегка взъерошила волосы, будто пытаясь утешить, — думаю, будет правильнее, если ты сама решишь, что делать с этим знанием. Только будь осторожна. Если об этом прознает враг, ты можешь оказаться в опасности.       Его внутреннее беспокойство передалось и мне; я тяжело вздохнула, опустив плечи, и проворчала с нарочитым недовольством: — Я же не совсем беспомощная, Глорфиндел.       И покачала головой, на секунду потянувшись за ускользающим прикосновением. Совсем уж без чьей-либо помощи я вряд ли смогла бы управиться, но хотелось думать, что после тренировок эльфа я хоть немного была в силах себя защитить. — Знаю, — Лаурефиндэ улыбнулся, — ты очень сильная. Сильнее многих.       О на миг промелькнувшей в его улыбке грусти я предпочла не думать.       Мы встретились с отрядом патруля ближе к вечеру. Эльфы, узнав в моем спутнике прославленного Лаурефиндэ, тут же потащили нас к себе, дабы переждать ночь. Я последовала за остальными, судорожно хватаясь за ладонь наставника, и смогла выдохнуть, лишь когда мы уселись у костра.       Лес был мрачен. Лес был тих. Высокие искореженные деревья и отсутствие света давили, а вспыхивающие где-то в глубине леса алые огни нагнетали атмосферу еще больше. К наступлению ночи лес стал совсем непроглядным, а опутавшая его тьма — вязкой и почти осязаемой, и, помня о моем неудачном опыте с пауками, я напряженно затихла возле Глорфиндела. Холодало. — Ты напугана.       Я вздрогнула и крепко обняла себя поперек живота. В последнее время я действительно чувствовала ничем не обоснованный, почти интуитивный страх перед многими вещами. Мир ощущался иначе. Словно стянутый до этого времени невидимой границей, он вдруг раскрылся полностью, спустил с себя таинственную поволоку, и обнажился сумрачной чернотой. В лесу это чувствовалось еще сильнее. — Темно. И еще тут пауки водятся.       Лаурефиндэ на секунду высвободил руку, чтобы в следующее мгновение устроить меня на своих коленях. Я тут же заерзала, пытаясь ненароком слезть, и прошептала: — Отпусти! На нас же все смотрят! — Разве? — коротко рассмеялся Глорфиндел, и я затихла, ощутив вибрацию его тихого смеха.       В объятиях Глорфиндела — немного неловких и слегка неудобных — было так хорошо и тепло, что прерывать их не хотелось совсем. Пальцы эльфа, методично перебирающие мои волосы, успокаивали, и даже среди всепоглощающей тьмы я чувствовала себя полностью защищенной. — Мне кажется, я трусиха, — прижавшись лбом к горячей шее наставника, поделилась я. Тихо переговаривающиеся между собой синдар совсем не обращали на нас внимания. — Испытывать страх столь же естественно, как и… — начал Глорфиндел, но я перебила его на полуслове. — Нет, — я отстранилась, ловя его взгляд, — сейчас все чувства будто обострились, и я боюсь всего, даже если знаю, что справлюсь. — Ты не веришь в себя.       Я уткнулась носом в камзол наставника, пряча взгляд за волосами. Длинные, шелковистые, блестящие, словно золото — они не менялись в длине на протяжении всех трех с небольшим лет. Я знала, что Глорфиндел их не стриг. Казалось бы, именно длинные волосы были главной причиной его смерти, но именно они и были его главной усладой. — Скажи, — тихо спросила я, переводя тему, — почему ты не отстриг их? — Тебе не нравятся?       Голос Лаурефиндэ прозвучал несколько расстроенно, и я поспешила уверить его в обратном: — Нравятся, даже очень — они ведь такие красивые, — я провела пальцами по золотым прядям, в отблесках костра отливавших алым, и зарылась глубже, — но разве ходить с такой длиной удобно? — Я ведь не всегда хожу простоволосым, — эльф хмыкнул, и грудь его слегка дрогнула от вибрации. — Можно тогда я заплету тебе волосы как-нибудь?       Глорфиндел слегка склонил голову в мою сторону, почти устраивая ее на моем виске, и коротко отозвался: — Сочту за честь.       Оставшаяся часть ночи прошла спокойно: я молча пялилась на разгорающиеся угли, а Глорфиндел переговаривался с отрядом патруля. В разговоре то и дело мелькали упоминания пауков и что-то о приближающейся тьме, но я не вслушивалась. Скоро мы должны были снова встретиться с Трандуилом, и почему-то от этого на душе становилось еще мрачнее.