Укрощение пожирателя

      Первое, что он почувствовал — холод. Холод, обжигающий его, и без того холодное, тело.       Ледяные капельки воды скользили вниз по платиновым волосам, идеальному лицу волшебника, медленно стекали по шее, заставляя рубашку противно липнуть к телу.       Он раскрыл глаза и не сразу понял где находится. Перед ним стояла грязнокровка с пустым ведром в руках и презрительно, с мерзкой усмешкой на лице, смотрела на его худощавое тело.       Вокруг были стены из больших тёмных каменных плит, двери не было видно. Небольшая комнатка с достаточно низким потолком, которая была похожа на пыточную в Малфой Меноре и навевала неприятные, почти на физическом уровне, воспоминания.       Ноги еле доставали до пола, а запястья были закованы в цепи и неприятно саднили. Кожа на шее гадко взмокла и была покрыта испариной из-за толстого куска кожи, обвивающего горло. Всё тело ныло, особенно отвратительные ощущения были в области сфинктера. Что-то растягивало его изнутри, мешая стенкам ануса привычно касаться друг друга. Вход щекотало нечто пушистое, мягкое, что наверняка было продолжением штуки, находящейся в заднице Драко Малфоя.       Он резко встрепенулся. Так резко, что всё тело болью откликнулось на его движение. Его глаза были похожи на глаза, загнанного в тупик, дикого зверя, который не мог выбрать что ему делать: попробовать напасть на охотника, или же просто угрожающе рычать из угла.       Драко попытался сжать тугое колечко мышц, но не смог. Они снова и снова натыкались на округлое металлическое препятствие, нагретое его телом.       — Что это, Грейнджер? — Нотки испуга отчётливо слышались в голосе Пожирателя. Он и сам это понял, поэтому решил переспросить, придав голосу, подрагивающему от волнения, угрожающий, как казалось Драко, тон. — Что это, блядь, такое?!       Гермиона опустила ведро. Бесенята плясали в её чайных глазах. На этот раз они не были похожи на кипящую смолу одного из котлов ада, но эти маленькие дьяволята ясно давали понять: пощады не будет.       — А это, Малфой, — начала девушка, — значит, что сейчас ты — мой домашний хорёк. Милый, пушистый зверёк, который любит и уважает свою хозяйку, и получает ответную любовь вместе с лаской, — маглорожденная говорила это нежно, с придыханием, но чётко делая паузу после каждой фразы или отдельного слова, как бы выделяя их запятыми, придавая им огромное значение. Она медленно ходила вокруг Малфоя, как львица, выслеживающая свою добычу; обвивала его невидимыми нитями, проводя ноготками по рубашке и заставляя алебастровую кожу покрываться мелкими мурашками.       — У тебя крыша поехала? — скривился парень. — Ты путаешь роли, Грейнджер, и лучше тебе вспомнить об этом пока не поздно.       — Ах, милый, как жаль, что не ты устанавливаешь тут правила. Я уже говорила, что научу тебя уважению. Так и будет, можешь не сомневаться в этом.       Она остановилась перед Драко и потянулась к первой пуговичке его рубашки. Малфой задёргался; завертелся как уж на сковороде, пытаясь отпрянуть от волшебницы, но не мог. Ноги будто бы налились свинцом, так что он не мог оттолкнуть Грейнджер и как-либо помешать ей.       Слишком часто с ним проделывала такое Пэнси и, надо бы сказать, расстегивать пуговки на всегда идеально-выглаженных рубашках Малфоя у неё получалось гораздо быстрее. Вспомнив об этом, он почувствовал как кровь начала приливать к нижней части его тела, что было совсем не вовремя. Единственное воспоминание о недалеком юношестве, проведённом в компании симпатичной, вечно присмыкающейся, девушки заставили его тело откликнуться, что было весьма иронично. Драко стиснул зубы.       Чёрт, только не сейчас.       — Убери свои поганые руки, грязнокровка!       Новый хлопок заставил голову мужчины резко дёрнуться и бессильно повиснуть. Всё возбуждение, окутывающее его пах пару секунд назад, бесследно испарилось. От злобы девушка рывком разорвала все нити, сдерживающие остальные пуговицы на местах. Они посыпались по полу, создавая неприятную мелодию танцующего перламутра по холодному камню.       Гермиона опустила взгляд вниз, дабы проследить за мимолётным танцем пуговиц и успокоить разбушевавшиеся чувства. Всё-таки, в последнее время она часто выходила из себя и с каждым разом ей было труднее себя контролировать. Гермиона закрыла глаза, глубоко вздохнула и попыталась расслабиться. Открыв глаза, она увидела, что Малфой смотрит на неё. Смотрит полным ненависти взглядом. Глазами, которые, как могло показаться, сейчас же начнут метать молнии и убьют женщину, что так неосторожно оказалась рядом.       — Что случилось, Малфой? — Усмехнулась она. — Я думала, тебе нравится, когда девушки снимают с тебя одежду.       — Какого хрена ты творишь, сука?! Ты забрала меня у министерства лишь затем, чтобы воплощать свои неудовлетворённые сексуальные фантазии?! Неужели с этим не справляются Поттер с Уизли? Боже, только не говори, что они не ставят тебя раком каждую ночь и не ебут во все щели до тех пор, пока ты не потеряешь сознание. Ну же, признавайся Грейнджер, какие мерзости заставляют тебя творить эти двое? Ах, может тебе захотелось впервые почувствовать, каково это — быть сверху, управлять ситуацией? Тогда спешу тебя расстроить: таким шлюхам, как ты, нужно сразу при встрече затыкать рот членом, чтобы не забывала где твоё место, — казалось Драко сошёл с ума. Он говорил первое, что приходило на ум, лишь бы сильнее задеть эту грязнокровку, попытаться вызвать в ней те же чувства обиды и горечи, которыми так часто награждал её своими резкими словами раньше.       Но на этот раз тщетно… Гермиона даже бровью не повела, что, надо сказать, неприятно поразило бывшего Пожирателя.       — Я просто хочу воспитать тебя, милый. Сделать тебя покорным, умным мальчиком, который больше не сможет подумать о том, чтобы навредить кому-то. Послушай, всё что тебе нужно делать — это быть послушным и…       — Отсоси. — Драко не дал ей возможности закончить. Он плюнул девушке под ноги, так что один сгусток мокрот попал аккурат подле её чёрных лаковых туфель, едва не попав на них.       — Что ж, я думаю, ты сделал свой выбор.       Гермиона отошла от Пожирателя на несколько метров. Сбоку от него, на стене висело множество кнутов и плетей, которые он не заметил изначально. В сердце парня закрался страх.       Зачем всё это? Что она собирается делать? Неужели…       Лоб и спина покрылись липким потом. На виске вздулась вена, по которой можно было заметить как часто бьётся его сердце, насколько участился пульс после ужасного открытия, навевающего не самые лучшие воспоминания из детства.       Да, порой Люциус порол своего сына за непослушание и это было унизительно. Каждый раз во время порки мальчик пытался сдерживать мерзкие слёзы, рвущиеся наружу, но они всё равно смачивали уголки его серебряных глаз, несмотря на все приложенные усилия.       Впервые отец выпорол его когда маленький Драко разбил антикварную проклятую вазу, которая передавалась в семье Малфоев из поколения в поколение.       Он кидал камешки в белоснежный сосуд, окаймлённый синим узором, из-за гнетущего чувства в груди каждый раз, когда пробегал мимо него. Эта ваза пугала его, заставляя маленькие белёсые волосы вставать дыбом. Один камушек, принесённый с улицы, был увесистым и, как только серая поверхность гранита коснулась тщательно отполированной плоскости вазы, раздался звон бьющегося фарфора и едва слышимый звук, растворяющегося в атмосфере, проклятия.       Люциус порол мальчика гибкой тростью. Она разрезала воздух всего два раза: один раз подымаясь, а второй — опускаясь на спину ребёнка. После, светловолосый волшебник откинул трость, упал на колени и сгрёб сына в объятия. Впервые за долгие годы Люциус плакал. Он только хотел защитить мальчика, преподать ему урок, показать тому, что такое плохо. Он поклялся, что больше никогда не ударит сына, но это был лишь вопрос времени и той шалости, которую сотворит его сын снова.       Сам же Драко не мог понять происходящего. В его маленькой кукольной головке события происходили так же быстро и стремительно, как игроки в квиддич летали на мётлах. Спустя несколько секунд, он тоже начал плакать. Он ревел навзрыд из-за пекучей боли, которая, казалось бы, может расплавить его спину, и от обиды за, как он сам думал, незаслуженное наказание.       Эта грязнокровка не посмеет. Не посмеет, потому что он — Драко, чёрт возьми, Малфой, и ни одна шавка не может поднять на него руку. Не посмеет, ведь она гриффиндорка. Они все такие благородные, защищают маглов, стоят на стороне нищих и слабых. Это ведь опозорит её, обесчестит.        Но Гермиона всё равно подошла к стене, которая была увешана всевозможными орудиями для воплощения любых грязных фантазий. В самом углу висело несколько масок, которые из-за полумрака, царящего в этом подземелье, Малфой принял за головы зверей. Но пока Грейнджер задумчиво ходила вдоль стены, оценивая средства пыток, он всё-таки смог разглядеть лёгкий блик от латекса, который сначала принял за блеск собачьей шерсти.       Голова собаки… Драко помнил одну из Американских легенд из книги в библиотеке отца. История о Мари Лаво и её возлюбленном, который был убит Дельфиной Лалори и превращен в минотавра. Это была страшная, но захватывающая история для мальчика, который часто под покровом ночи думал о том, какую магию использовали колдуны вуду для воскрешения и мечтал научиться владеть ею, чтобы стать воистину сильным волшебником.       На стене и около неё были ещё некоторые штуки, но Драко не знал их названия и предназначения, приходя от этого в ещё больший ужас.       — Ну что, Малфой, подумал над своим поведением? — сказала девушка, легонько хлопая себя по руке одной из плетей, выбранных для воспитания.       Он не ответил. Более того, он даже не слышал заданного вопроса. Все его мысли кружились вокруг воспоминаний и старой легенды.       Проведя несколько лет в Азкабане, Драко научился впадать в своеобразный транс, строить вокруг себя огромную толстую стену, за которой прятался от окружающего мира.       Не получив никакого ответа на заданный вопрос, Гермиона стиснула от злости зубы так, что на почти незаметных скулах заходили желваки, одним шагом преодолела разделяющее пространство между ней и жертвой и больно сжала глубокие впадины, которые ранее были щеками юноши.       — Ты меня слушаешь?! — прошипела девушка ему в лицо, делая акцент на каждом слове. Она яростно глядела в серое озеро глаз пожирателя.       — Что? — Драко будто очнулся ото сна, вынырнул из Омута памяти, что стоял в бывшем кабинете Дамблдора.       Гермиона резко убрала руку от его лица, как будто оно стало горячим, словно раскалённый металл.       Этот глупый, вредный, самовлюблённый, такой ненавистный Малфой. Что он вообще себе позволяет? Он правда не понимает в каком положении находится?       — Малфой, ты знаешь что это? — сказала Грейнджер, кивая в сторону длинного чёрного плетёного кнута в чёрно красных тонах, вытягивая его в разные стороны.       — Плеть, — хмыкнул парень.       Она не станет делать этого, а он, Драко, чистокровный наследник рода Малфоев, не испугается каких-то нелепых угроз, которым никогда не стать реальностью.       — Это Плеть послушания, — она водила ногтем от рукояти до кисточки на конце, перебирая пальчиками не заплетённые кусочки кожи. Гермиона снова стала невозмутимой, холодной женщиной, которую она создала из руин нежной, некогда доброй, гриффиндорки.       — И что дальше? — Драко вопросительно поднял бровь.       Не важно что она говорит. Чистокровный слизеринец никогда не будет боятся поганую гриффиндорскую сучку, подстилку Святого Поттера и Вислого, ёбаную мисс Заучку.       Эта мысль не успела до конца пронестись в его голове, как на бывшего Пожирателя со свистом обрушилась кожаная коса. От неожиданности Малфой вскрикнул. Левое плечо на пару секунд будто парализовало, а потом начало гореть. Пекучая боль кнута и унижения.       За первым ударом пошёл второй, третий. Гермиона била наотмашь, почти не глядя. Она вымещала всю обиду, накопленную годами, все издёвки, все ночи, проведённые в слезах, каждое грубое или резкое слово, сказанное в её адрес. Она вспоминала каждый час, проведённый за делом Малфоя; каждый час, когда она представляла как будет упиваться его болью, господствуя над ним, как подчинит его — сделает послушным рабом.       Каждый удар был сильнее предыдущего и, в конце концов, напрочь лишившись сил, Гермиона опустила плеть.       Всё тело её пленника было ярко-красным, а сам парень еле дышал. Он тяжёлым мешком висел на железных цепях, намертво прикованных к низкому потолку, и немного подрагивал при каждом выдохе. Бей она чуть менее зло, он бы, возможно, не лишился чувств и снова сказал ей какую-нибудь остроту, что взбесила бы волшебницу ещё сильнее.       На некогда прекрасного юношу было страшно смотреть. Побитый, точно уличный пёс, он, разве что не скулил от боли. Если быть предельно честным, Малфой не издал ни единого громкого звука во время этой бесчеловечной порки, он лишь сдавленно мычал, когда плеть касалась уязвленных участков его неприкрытого тела.        Гермиона не могла понять, в сознании он или нет, но подходить к нему не хотела. В уголок её сознания закрался мимолётный страх, что в порыве злости и ненависти она убила Пожирателя.       Нет. Он дышит. Она видела как тяжело поднималась и опускалась грудная клетка Драко, но всё же делала это. Девушка приблизилась и взяла в руки подбородок Малфоя, заглядывая ему в лицо. Да, он был в отключке. Облегчённо вздохнув, она немного грубо погладила большим пальцем его щёку, провела другой рукой по алому, от побоев, торсу и склонила голову к его груди.       — В следующий раз будь благоразумнее.       Гермиона постояла так ещё некоторое время, а потом тихонько отстранилась. Повесила плеть на место и вышла из темницы. Цоканье её каблуков эхом отдавалось по узкой спирали лестницы, что вела в особняк. Закрыв дверь, которая скрывалась за картиной всадника на чёрной лошади, она прошла дальше по коридору, минуя двери огромной библиотеки, нескольких гостевых комнат, где иногда останавливались важные гости министерства, которые хотели как можно чаще находиться в приятной компании волшебницы, и старые друзья, иногда заглядывающие к Гермионе в гости на пару стаканчиков огневиски, которое ей самой казалось отвратительным.       Гермиона предпочитала пить одна. В библиотеке, или в просторной гостиной около камина, с бокалом красного сухого Бароло, привезённого из солнечной Испании. Чаще всего она читала, или же раздумывала о своих чувствах. Пару раз она надумывала сходить к магловскому психологу, но окончательно протрезвев, неизменно понимала, что это лишнее и она может справиться со всем сама. Но не справлялась.       Вспышки гнева, которые время от времени было всё труднее контролировать, чрезмерное желание подчинять себе всё и какое-то слишком повышенное либидо, с которым Гермиона не могла справиться сама, атаковали её чуть ли не каждый день.       Всё как по Фрейду,— каждый раз, неизменно хмыкала она.       — Мисс Грейнджер, — пропищал кто-то слева.       — Да, Поппи? — она остановилась и наклонила голову к небольшому существу.       Поппи — так звали одну из четырёх домашних эльфиек, которые захотели добровольно служить Гермионе. После волшебной войны девушка не отступилась от своей идеи освободить домашних эльфов. Она бегала в Визенгамот отстаивать их права, пыталась поднять на уши общественность, да только мало кто из эльфов хотел покидать дома своих хозяев. Единственное, чего она добилась — это получение новой работы в качестве волшебного юриста и несколько освобождённых от раболепской жизни эльфов, которые тут же решили прислуживать своей спасительнице.       — Прикажете подготовить для вас ванную?       — Да, конечно, — сосредоточенно, но слегка устало, кивнула девушка.       — Сию секунду, мисс, — и эльфийка уже хотела трансгрессировать, как Гермиона остановила её.       — Постой.       — Что-то ещё, мисс? — с благоговением пропищала Поппи.       — Позаботься о мистере Малфое. Ему также нужна ванная, а ещё целебные травы.       — Прикажете подать мистеру Малфою ужин?       — Нет, я принесу ему завтрак поутру. Можешь идти.       В задумчивости Гермиона продолжила путь. Ноги сами принесли её в комнату, где она сбросила туфли, устало упала на кровать и прикрыла глаза. Её грудь мерно поднималась и опускалась, сердце билось медленно, но гулко, а мысли уносили девушку очень далеко. Гермиона не могла перестать прокручивать в голове образ Малфоя. Единственного мужчину, которого она не смогла сломить с первого раза.       Через кнут «Госпожи Джейн» прошло много мужчин и даже несколько женщин. Она была достаточно известна в узких кругах Британского общества, предпочитающего отдавать себя во власть сильной женщины. Эта женщина всегда могла заставить своих рабов умолять: кого-то о помиловании, а кого-то о продолжении её действий.       И можно быть уверенным, ей нравилось это. Гермиона любила подчинять себе сильных, значимых в волшебном и магловском мире, мужчин. Та власть, которой она обладала над ними дарила ей почти осязаемое ощущение полного удовлетворения и контроля над ситуацией.       Женщина придумала себе псевдоним, тем самым разделяя себя на две части: нежную и добрую Гермиону, и властную, умную, деспотичную Джейн. Раньше девушка быстро «переключалась» с одной части своей личности, на другую, но в последние месяцы ей становилось делать это всё труднее и труднее. Она часто представляла, как заставляет ползать на коленях Мальчика, который выжил, льёт расплавленный воск на нежную спинку своей миленькой секретарши и засовывает один из своих самых больших фаллосов в девственное анальное колечко Драко Малфоя.       Что ж, последний пункт она выполнит обязательно.       Он должен был просить прощения, раскаиваться в своих поступках и о каждом дерзком слове, сказанном в адрес её и её друзей во время обучения, а не молчать как рыба об лёд.       Волшебница тихонько чертыхнулась. Совсем рядом раздался тихий звон колокольчика, оповещающий Гермиону о том, что её ванна уже готова. Она не торопясь встала на пушистый ковёр, лежащий около огромной кровати, и устало прошла мимо комода туда, где располагался вход в ванную комнату.       Эльфы любили свою хозяйку и выполняли все её поручения как можно быстрее. Вот и сейчас, видя её настроение, они бегом наполнили ванну, добавив туда ароматных зелий, которые делали кожу Гермионы мягкой и нежной, и обставили ванную комнату ароматическими свечами, которые дарили особый покой и уют.       Девушка прикрыла дверь, устало облокотилась на неё и прикрыла глаза. Она медленно стянула сначала правый чулок, а потом и левый. Невесомый капрон легко тёрся о её кожу, покрывая ноги стайкой мурашек. Когда чулки были откинуты в угол комнаты, волшебница принялась за блузку, так же неторопливо расстёгивая белые пуговицы и вынимая заправленные концы из юбки. После этого Гермиона потянулась, привставая на носочки и скинула с себя ненужную более ткань. Она направилась к зеркалу, по пути расстёгивая юбку и опуская её на белые кафельные плиты. Чёрная ткань тихонько зашуршала и не издала ни звука когда женщина переступила через неё на пути к своему почти обнажённому отражению.       Гермиона завела руки за спину и спустя пару секунд две белые чашечки уже одиноко лежали у её ног. Она провела пальцами по округлостям груди, как бы случайно задевая правый сосок, от чего тот мгновенно затвердел. Поворачиваясь перед зеркалом, волшебница внимательно осмотрела свою фигуру, задержав взгляд на небольшой родинке, располагавшейся на одной из ягодиц. Решив что последняя, оставшаяся на ней ткань мешает как следует изучить каждый изгиб и участок её тела, Гермиона стянула трусики. Она привстала на носочки и стала отходить от зеркала, дабы увидеть себя в полный рост. Свет от свечи невесомо танцевал на теле колдуньи, создавая мягкие тени на её округлостях.       Девушка была полностью нагая. Иногда она, будто бы стыдливо, прикрывала глазки, опускала головку и накрывала грудь руками, пряча её от своего отражения; иногда широко улыбалась себе, поднимала волосы руками и вертелась, рассматривая себя со всех сторон. Пару раз она закусывала губу, поворачивалась к зеркалу боком и поглаживала бедра, с силой сжимала ягодицы, от чего на них оставались красные следы, звонко шлёпнула по одной из них и, подмигнув своему зеркальному двойнику, залезла в ванну.        Тёплая вода постепенно расслабила напряженные мышцы и подарила девушке блаженные минуты умиротворения. Но на этом Гермиона останавливаться не собиралась. Она снова коснулась груди, сжала бусинку соска между пальцами и немного потянула её, затем невесомо провела ноготком по другому соску, от чего по телу вновь поползли мурашки. Волшебница вздрогнула и перевела руки на живот, слегка поглаживая его и опускаясь ещё ниже. Когда указательный палец аккуратно задел клитор, её ноги напряглись, чтобы, после этого, так же быстро расслабиться. Выждав пару секунд, Гермиона раздвинула нежные лепестки половых губ и прошлась пальцем от клитора вниз, заставляя тело трепетать от ожидания.        Запах чайной розы, развивающейся по комнате от горящей свечи, и густой пар окутывали мисс Грейнджер, позволяя насладиться той гаммой эмоций, что кружились в её голове. Похоть, абсолютная власть над человеческой судьбой и телом, расслабленность возбуждали колдунью. Ласковые пальчики массировали нежный бугорок, а дыхание понемногу сбивалось. Память услужливо воспроизвела картину светловолосого узника — такого злого, но такого беспомощного. Воображение, в свою очередь, рисовало сцены, которые нередко видела Гермиона в своих снах: два горячих тела, которые льнут друг к другу, сбившееся дыхание обоих, два голоса, страстно шепчущих слова, от которых бегут мурашки по коже.        Вода не давала соку женщины смазывать вход в её лоно, но из-за огромного возбуждения, пылающего где-то внизу живота, ничто не помешало Гермионе проникнуть в себя. Сначала один палец, затем другой плавно исчезали во влагалище, постепенно наращивая темп и вынуждая бёдра двигаться навстречу, дабы наполнить хрупкое женское тело непередаваемыми ощущениями.        Через несколько минут её наслаждение достигло пика и начало медленно оседать. Ноги задрожали и обмякли. Пальцы одной руки всё ещё медленно двигались внутри женщины, не давая оргазму быстро покинуть её тело, а другая рука прикрыла глаза от мягкого света догорающей свечи.        Чуть позже она потрёт своё тело губкой, вылезет из еле тёплых объятий воды, укутается в полотенце и, лёжа в кровати, решит что делать с её пленником дальше. А пока что, пока вода всё ещё тёплая, а пламя свеч тихонько полыхает, всё может подождать.