Не сказка о вампире и принцессе

      — Белла, пожалуйста, поговори с доктором, — почти умоляет Чарли, прислонившись к моей двери.       Я сижу посреди комнаты, окруженная тряпками, разбросанными книгами, игрушками, дисками и всем остальным, что держалось раньше исключительно на своих местах. Я создала этот хаос. Я наслаждаюсь им. Хаос — единственное стабильное, что осталось в моей жизни. Мне жаль Чарли, он волнуется, но это первый раз за всю мою жизнь, когда моя собственная боль становится выше боли других. Я не хочу притворяться, что я в порядке. Не хочу играть в хорошую дочку, которая просто пережила разрыв с парнем.       Это не так.       Я не пережила, я умерла в тот самый момент, когда он ушёл, унеся с собой все мои мечты, все надежды… Весь мой мир. Никогда не думала, что стану одной из тех девушек, чей мир заканчивается с уходом бойфренда. Впрочем, его и бойфрендом назвать сложно. А наши отношения были гораздо серьёзнее, чем просто роман. Как мне казалось. Да, я однозначно веду себя, как все остальные девушки-подростки, которых бросил парень. «Он не такой», «наши отношения были серьёзными», «мы были большим, чем просто парой». Как же глупо!       Я взяла настольную лампу и кинула её в дверь. С моих губ сорвался крик, а во рту я ощутила солёный вкус собственных слёз.       Чарли замолчал, но мне не было стыдно. Мне было больно. Эта та удушающая боль, которая не даёт думать ни о чём, кроме себя. Боль, которая делает меня эгоистичной. Боль, напоминающая мне каждую секунду о том, что его больше нет. На моих губах появилась горькая усмешка. Можно подумать, я в состоянии забыть об этом.       — Белла, пожалуйста, — измученно простонал Чарли, легонько постучав по двери.       — Оставь меня в покое, — мой грубый голос, севший от криков и рыданий, тяжело узнавался даже мною.       — Тогда хотя бы поешь, пожалуйста, Белла, — я услышала звон тарелки, поставленной около двери и тяжёлые шаги Чарли, идущего в гостиную.       Я не хочу есть. Я не хочу притворяться живой. Я хочу сидеть в комнате и думать о собственной глупости и никчёмности. Мои пальцы легли на грудную клетку. Боль в сердце была такой сильной, что я ощущала её физически.       В начале года я прошла испытание Джеймсом, кровожадным вампиром-садистом, после чего восстанавливалась не одну неделю, страдая от срастающихся костей, неспособности нормально двигаться и абсолютной беспомощности. Боже, как бы много я отдала, лишь бы вернуться в то время.       Не любит. Не нужна. Как бы часто я не повторяла себе эти слова, а ещё чаще не молила саму себя перестать, я не могу поверить, что думала, будто обратное возможно. Он великолепен: сильный, умный, красивый, добрый… Он мечта любой девушки, а кто я? Серая мышка, которая возомнила о себе невесть что. Глупая, глупая Белла Свон.       Мой взгляд упал на зеркало, в котором отображался кто-то, совсем незнакомый мне. Девушка с опухшими красными глазами, искусанными до крови губами, растрёпанными волосами, в которых узелков больше, чем прямых волос, «образ» завершает помятая пижама, которую я ношу последние шесть дней. Девушка в зеркале выглядит безумной.       Шесть дней с нашей последней встречи. Первые шесть дней моего бесконечного ада.

***

      — Я не поеду к маме! — мой голос срывается на визг, когда я ударяю рукой по обеденному столу. Чарли, кажется, непреклонен, но и я сдаваться не собираюсь. Я не уеду из своего дома, не уеду из места, в котором всё напоминает о нём.       — Изабелла Свон! — взревел мужчина, обессиленный моими истериками. — Ты отказываешься ехать к матери, отказываешься ходить к специалисту, что ты планируешь делать дальше? Сидеть дома, страдая и мучая себя голодом? — как бы зол он не был, даже сейчас в его голосе отчётливо слышна боль.       — Я вернусь в школу, перестану всё громить, буду кушать и вести себя хорошо, — сказала я, вложив весь энтузиазм в голос, стоит ли говорить, что живее он от этого не стал?.       — Изабелла, — он посмотрел на меня так, словно мои слова причиняют ему боль… Впрочем, так оно и есть. Ни один отец не хотел бы увидеть дочь в таком состоянии, — я просто хочу, чтобы тебе стало лучше.       — Станет, обещаю, — интересно, когда это я научилась так врать?       Придя к «испытательному сроку», мы с Чарли разошлись. Я зашла в комнату, в которой царило всё то же безумие, и внимательно осмотрела погром. Чтобы остаться здесь, я должна «ожить». Наверное, проще всего начинать с чего-то механического, что не требует раздумий и анализа. Уборка — самое то.       Я подняла с пола синюю блузку, все мои силы, что я собрала для уборки, тут же испарились, а я осела на пол. Он любил эту блузку, а я любила носить её при нём. Из моей груди вырвался звук, похожий на вой, я быстро заткнула рот синей тканью, которая в считанные минуты промокла от моих слёз.       Боже, как же больно. Я легла на пол, мою грудь сдавили рыдания. Как же хочется закричать, но толку от этого не будет. Боль не ослабнет, дышать легче не станет, а вот Чарли может передумать. Я обхватила свои плечи руками, всё ещё лежа на полу. Сколько ещё дней, наполненных болью, я переживу? Сколько дней моё сердце, разбитое на миллионы осколков, сможет выдержать?       Тринадцать дней без него. Как мне жить дальше?

***

      Я хожу в школу, готовлю, хоть и не каждый день, делаю домашнюю работу и убираюсь. Я веду себя лучше, чем вела, когда была в отношениях с ним. Наверное, любой отец хотел бы такую дочь: спокойная, хозяйственная, никуда не бегает, не ходит на свидания… Но правда в том, что я просто ношу маску человека, которым когда-то была. И Чарли это знает.       Он притворяется, что верит в мои положительные изменения, но в его глазах плещется океан боли каждый раз, когда он смотрит на меня.       Я не плачу, во всяком случае не тогда, когда Чарли видит, но и не улыбаюсь. Не могу. Не помню, как это делается.       Я радуюсь, что Чарли не знает, насколько плохи мои дела. У меня регулярно случаются провалы в памяти, когда я не помню урок, школу, а то и весь день. Уже случалось такое, что я подъезжала к школе, а следующее воспоминание было уже о том, как я ужинаю с Чарли. Он списывает моё поведение на рассеянность, я же не возражаю.       Я перестала общаться с людьми. Я хожу в школу, отвечаю на уроках, но за пределами классов я всегда одна. «Друзья» вмиг отвернулись от меня, перешёптываясь за моей спиной и рассуждая о том, насколько же я всё-таки безумна. Впрочем, я и сама сомневаюсь в своей адекватности.       По ночам я вижу его, в какой-то степени я даже наслаждаюсь своими кошмарами, только там я могу быть рядом с ним. Только ночью я могу позволить себе кричать от боли, разрывающей меня целыми днями, но не испытывать чувство вины перед Чарли, который прибегает, причём не по одному разу, каждую ночь. Иногда я кричу его имя, именно в те дни тоска Чарли ощущается физически. Ему жаль меня, моё разбитое сердце. Ему жаль, что со мной такое приключилось.       Мама звонит каждый день. Я даже почти всегда отвечаю. С ней ещё сложнее. Она всегда была сгустком энергии и радости, но сейчас её голос сухой и грустный. Я не хочу думать о том, какой несчастной я делаю её, хоть и знаю, что это так. Она и Чарли несчастны, видя, что творится с их любимой дочерью.       Полтора месяца без него. Полтора месяца, но я всё ещё надеюсь, не могу отпустить. Я должна, должна хотя бы попытаться. Ради Рене и Чарли. Я поеду в дом Калленов. Моё сердце заныло ещё сильнее, стоило мне произнести, пусть и мысленно, их фамилию. Я поеду туда, чтобы увидеть своими глазами, что их больше нет.       Я должна убедиться, что его больше нет. Нет надежды.