Изумруды

Тёмная ночь. Яркое звёздное небо, покрытое белесой дымкой Млечного Пути и бриллиантовой россыпью звёзд, мерцающих во мраке, осветилось бледным, но чистым ликом молодой луны, мягко освещающей лесную тропу, чернеющие листья, что шелестели при очередных порывах ветра. Шуршащие травы нежно прогибаются под тихими шагами людей, под потоками холодного воздуха… Это была настоящая магия, та магия, которой человек никогда не сможет завладеть: магия природы. Это первая ночь в лагере, самая трудная ночь. Но Мидория продолжает внимательно глядеть в застеклённое окно и улыбаться лицу природы, игнорируя тяжёлую усталость. Клонило в сон, однако, отрывать глаз от красоты звенящего ночной жизнью леса совсем не хотелось. Иногда, прикасаясь к холодному стеклу голыми пальцами, Изуку улыбался своим тайным мыслям. Да, было тяжёлое время. Время, когда сложно даже жить, но время, когда нужно весело улыбаться. И он улыбается, взирая на лунный луч на своих пальцах. Он слышит (точно во сне!) голос Тодороки и Ииды, даже Урараки, чтобы поскорее он ложился спать, но парень просто улыбнулся. — Это красиво… Не могу оторвать глаз, — одной улыбкой сказал Изуку. Те и не стали особо возражать. Такое состояние души, временно безмятежное, как корабль после шторма в Тихом океане, нельзя было прерывать… Через пару минут опять воцарилась тишина. Кто-то бормотал во сне, кто-то посапывал или похрапывал, а кто-то уже видел четвёртый сон. Но эти звуки не портили картины за окном. Лесные мелодии продолжали манить на улицу, но, увы, туда не суждено попасть, по крайней мере сейчас. А так бы хотелось посмотреть на звёзды, дыша чистым воздухом, слыша голоса жучков или вой ветра… — Ты что тут торчишь, Деку? — раздаётся за спиной знакомый голос. Да, он заставляет прикрыть глаза и представить лицо обладателя. Прикосновение — совершенно безобидное — к плечу немного выводит из реальности, подыграв романтичной обстановке природы. Бакуго стоит рядом и молчит, наверное, пытается рассмотреть в тиши то, за чем так завороженно наблюдал Изуку. Но он не увидит этого, потому что то, за чем наблюдал Изуку, — его собственные грёзы. Может, глупо об этом думать сейчас, когда напряжение и обстоятельства так волнуют всех, когда нужно думать о настоящем, однако, что поделать? Таковы люди, что их чаще волнует свой внутренний мир, нежели окружение. Кацуки хмурится, когда изумруды переводят на него свой взгляд. Этот взгляд, непривычно нежный и чересчур интимный, их общая тайна, означал лишь одно. Изуку опять хотел внимания. Странно, но сколько бы Кацуки (сквозь собственное отвращение к сентиментальности) не говорил Мидории заветные слова, последнему всё равно было неспокойно и мало. Увы, но это так. — Чего же ты добиваешься?.. — только прошептал Бакуго ему тихо, заметно хмурясь. Изумруды всё так же глядят, запудренные дымкою, но блестящие. Они всегда блестели наедине или тогда, когда можно было глядеть именно так, по-особенному. Кацуки лишь вздыхает, мимолётно оглядываясь на уставших спящих товарищей. И, как будто поборов последние сомнения, берёт за руку Изуку, чтобы в следующее мгновение прикоснуться к его немножко холодным губам своими губами. Это касание всегда волновало, как ни странно, и самого Бакуго. Он чувствует, как руки, знакомые и покрытые шрамами, дрожаще обхватывают ему шею. Мидория улыбался ему в губы, тихо отвечая на ласки: всё те же пальцы зарылись в светлые волосы, а голос подрагивал при вдохе. Изумруды блестят под чёрными ресницами, скрываясь, как и рассудок, который просил Изуку одуматься. Их могли легко заметить. Но что для нас запрет? Наоборот — это желанный плод! Их простой и, как любил Мидория, невесомый поцелуй, перерос в нечто большее. И это уже любил Каччан: грубоватый поцелуй, глубокий, уносящий воздух из лёгких. Он длинный, как всегда — незабываемый, но такой же тайный, как и остальные. Редко когда Кацуки соглашался на такое, но если соглашался, планку не опускал, может, даже наоборот, каждый раз поднимал её… Его рука, словно по привычке, спускается с талии на поясницу, оттуда — ещё ниже, нетерпеливо и властно сжимая, давая понять, кто здесь хозяин положения. — Каччан, тише, — еле слышно прошептал Изуку, проходясь взглядом по спящему помещению. — Мог вообще не начинать тогда… — хмуро шипит Бакуго ему в ответ, напротив, притягивая Мидорию ближе. — Нас услышат… И в этот раз Киришима и Тодороки, да и остальные, вправду всё поймут… Изумруды моляще блестят вновь. Изуку не отрывается от него, не уходит, хотя и временно смог удовлетворить свою потребность. Может, это уже можно назвать настоящей зависимостью, наркоманией, но в тяжёлые минуты эти секунды единства особенно помогали ему отойти от насущных проблем… Увы, больше поцелуя они сейчас оказать друг другу не могут… Бакуго утыкается ему в шею. Сопротивляться — себе дороже. Поэтому Мидория только закусывает губу, не смея издать лишнего звука, но понимая, что завтра нужно будет прятать очередной мстительный засос на шее, который кончается довольно громким «чмок», заставивший обоих замереть и прислушаться. Кажется, никто не проснулся… — Ты дурак, — только и говорит Кацуки, с неохотой отнимая руки от Изуку до «следующего раза». В изумруды, наверное, полные любви и обожания, даже уважения, он смотреть не может, особенно под светом далёких звёзд и луны… — Я люблю тебя, — одними губами шепчет Изуку, сжимая кулак на груди. Эти слова всегда успокаивали его и будоражили одновременно. Они-то и отвлекали его от реальности и проблем, боли и предвкушения. Он знает, что Каччан ему не ответит, но какая-то часть его всё равно понимает, что мысленно отвечает ему Бакуго. Иначе бы они сейчас не стояли визави и не глядели бы друг на друга «так». Кацуки первый идёт к своему матрасу, на который быстро ложится, укрываясь прохладным одеялом. Он больше ничего не скажет — Мидория знает это. Поэтому тоже быстро ложится спать, прикрывая глаза. Его лицо трогает чуть заметная улыбка счастья. Она заглушала всю боль за свои прошлые, настоящие и будущие проблемы. Почти сонный Кацуки слышит лёгкое сопение через пару минут. Прикрывает глаза, а там, в его фантазии, будто вправду перед его взором, сверкают эти изумруды. Он тайно улыбается. И тоже шепчет одними губами: «Я тоже»… — До следующего раза, Деку… — говорит он сам себе, перед сном. — До следующего раза…