Хранитель сокровищ

Дом на Пергаментной улице в прежние времена вёл спокойную и размеренную жизнь. Его нечасто посещали гости, да и то из гостей чаще всего наведывался Николя Ролен, чтобы составить хозяину партию в шахматы или мирно побеседовать у камина. Прочие посетители, произведя с хозяином коммерческие расчёты, удалялись, не задерживаясь. Сам хозяин предпочитал проводить вечера в уединении. Никто не нарушал степенную тишину, ревностно оберегаемую Тьерселеном. Настоящее оживление случалось лишь по возвращении мессира Гарена из длительных поездок. Но с появлением хозяйки всё изменилось. Сначала в доме поселился низкорослый бородач, а с ним странные, непонятные великаны, будто с головы до пят вымазанные сажей. Слуги казначея побаивались их, Николя Ролен из предосторожности приходил всё реже. А на исходе осени, как и предполагал Абу-аль-Хаир, появился новый обитатель, издававший такие звуки, каких здесь прежде и вообразить было нельзя. Впрочем, пока он по большей части дремал, принимаясь плакать, когда испытывал голод или его что-то беспокоило — словом, ничем не отличался от других младенцев и не доставлял лишних хлопот. Но уже пользовался почётом, как и положено сыну Генерального казначея. Капеллан из Нотр-Дам де Дижон окрестил его именем Мишель. — Ведь вам дорого это имя, — объяснил Гарен свой выбор. — Его носил особо почитаемый святой, чей праздник отмечали недавно. И один храбрый юноша, верный своему долгу. Однако если вы возражаете… — И не подумаю! — заверила приятно удивлённая Катрин. — Чтобы я отказалась от драгоценнейшего из подарков, что вы мне преподносили? Она с особой полнотой ощутила, как любит мужа, хотя недавно ей казалось, что уже невозможно любить сильнее. Пожалуй, ей стоило поблагодарить герцога за то, что связал их судьбы. А как бы сложилась её жизнь с Арно, не разойдись их пути? Была бы она так же счастлива? Но никто не знал ответа на этот вопрос и Катрин, поглощённая новыми заботами, перестала им задаваться. Она пока не дала окончательного согласия на возвращение к придворной службе, но уже и не выражала категоричного отказа. Отчасти стараниями Эрменгарды, зачастившей в дом де Бразе. Общество подруги помогало ей смириться с утратой: Маргарита Баварская, вдовствующая герцогиня скончалась 23 января 1424 года, через три месяца после свадьбы дочери. — До чего прелестное дитя! — приговаривала Эрменгарда, укачивая маленького Мишеля. — Право, я люблю его, как родного, — она шумно втянула носом воздух. — Не знаю, когда мой сын порадует меня внуками. Пока подвиги в армии Жана Люксембургского ему больше по душе. А этот мальчуган… Возможно, он тоже вырастет славным рыцарем! — Я полагаю, он пойдёт по стопам отца, — улыбнувшись, возразила Катрин. — Во всяком случае, склонность к ювелирному ремеслу наверняка у него в крови. — Не забывайте, его отец сопровождал монсеньора Жана в походе против турок. Катрин нашла, что в этих словах есть резон. Эрменгарда меж тем пересела на любимого конька, заметив, что негоже матери будущего воина и жене казначея киснуть в затворничестве. Катрин покачала головой. — Я не могу вернуться ко двору, Эрменгарда, и мы уже обсуждали, почему. Мне известно, что монсеньор выслал во Фландрию Жанну де Прель, и я не верю, что эта отставка связана исключительно с политикой. — Глупости! — фыркнула Эрменгарда. — Освободившееся место тут же заняла другая. Или вы думаете, оно пустует ради вас? А вот вам всегда уготована должность в свите герцогини. — Герцогини? — Разумеется. Его светлость намерен вновь жениться к концу года. Ему нужен законный наследник. Катрин вновь не дала согласия, но обещала подумать. Гарен подтвердил, что монсеньор готовится к свадьбе — его избранницей стала Бонна д’Артуа, вдова погибшего при Азенкуре графа Неверского. Графиня не отличалась ни красотой, ни крепким здоровьем, но союз с нею сулил выгоды для Бургундии, поэтому герцог добивался папского разрешения на этот брак*. Но не один герцог, как оказалось, вынашивал матримониальные планы. Спустя несколько месяцев после рождения Мишеля Сара с присущей ей прямотой объявила хозяйке, что сожалеет о грядущем расставании, но намерена вернуться на улицу Грифонов. Времени, проведённого под одной крышей в Марсанне, оказалось достаточно, чтобы мэтр Готерен решился, наконец, на то, что откладывал слишком долго. Сара давно ему нравилась, а лавка и виноградник нуждались в хозяйке, так же, как сам мэтр нуждался в женской заботе. Розовея от смущения, он предложил цыганке руку и сердце. Катрин, одновременно и огорчённой, и обрадованной таким событием, ничего не оставалось, кроме как потворствовать влюблённым. Пожалуй, она действительно утратила необходимость в опеке Сары. Но не в камеристке. Катрин назначила на эту должность одну из прежних служанок — кроткую простодушную девушку по имени Перрина. Да, всё переменилось в доме на Пергаментной улице! Неуловимо изменился и сам хозяин, прежний угрюмый одиночка, добровольный отшельник в роскошных комнатах особняка. Жизнь его наполнилась новым смыслом, а мятущаяся душа обрела покой. Он любил и был любим и, без сомнения, счастлив, о чём свидетельствовали новые интонации в голосе, смягчившееся выражение лица, скрадывавшее природную резкость черт, всё реже появлявшаяся кривая ухмылка. Катрин ничуть не лукавила, утверждая, что во всём Дижоне, если не в целой Бургундии, не сыскать более преданного мужа и заботливого отца. — Как и более нежной матери и прекрасной жены, — неизменно добавлял он. В этом они были полностью согласны друг с другом. * Предыдущим супругом Бонны д’Артуа был родной дядя Филиппа Доброго, Филипп II Неверский. Таким образом, герцогу Бургундскому она приходилась пусть и не биологической, но тётей, а такой брак также требовал разрешения Папы Римского.