Инструкция к человеку. Мануал для андроидов-чайников.

После случая в магазине Тэхён затихает. Как море, пережившее шторм, его накрывает молчаливым отстраненным спокойствием, но внутри, под водной гладью, куда не проникает солнце, все еще беснуется потревоженная вода. Хосок до тех непрозрачных глубин не дотягивается, как бы ни старался — Тэхён уходит от вопросов, прямых и в обход; уходит из дома с рассветом, избегая школу, и возвращается ночью. Несколько таких ночей проводит в спальне Хосока, маленькой комнатке под сводом крыши, с мифическими родственниками, которых никогда не было дома. Тэхён не отвечает на вопросы, но неизменно приходит, честно признаваясь, что у Хосока ему спокойнее. — Не хочу опять гавкаться с отцом, — отмахивается он, лежа под хосоковым одеялом и глядя в маленькое окошко под самым верхом крыши. — Не хочу там никого видеть, — пряча взгляд, говорит он утром, когда собирается уходить, минуя школу. И Хосок уходит вместе с ним. Они бездумно шатаются по улицам и паркам, исследуют спрятанные улочки. У андроида на голове кепка с низко опущенным козырьком, чтобы его случайно не узнали другие машины, у Тэхёна — глубокий капюшон, чтобы не попасться охранникам, но Хосок время от времени ловит из-под него улыбку. По набережной они движутся, легонько соприкасаясь пальцами. — Хоби, — несмело зовет парень, выискивая что-то на асфальте. — Ты ведь не оставишь меня? — Ты чего? — пугается Хосок. Тэхён поднимает голову, и солнечный свет от его отросшей челки отражается ободком, только в глазах не свойственная июлю дождливость. — Просто… Те андроиды, — он прикусывает губу, — они ведь… любили друг друга? В его голосе вопрос и Хосок бы хотел на него ответить, у него есть знания, чтобы объяснить, но по верхам, несерьезно. Как можно противопоставить бессмысленный анализ тому, что он увидел своими глазами, но почувствовать не может? Не умеет? А это, черт возьми, два андроида. — Я не знаю, Тэ, — честно говорит он, — наверное. — Ты понимаешь, как это смешно? — Тэхен, печально улыбнувшись, останавливается. — У машины есть тот, кто его любит. А я… совсем один. Хосок удивленно распахивает глаза, но Тэхён обрывает его раньше, чем он успеет что-то сказать. — Я знаю, что ты скажешь. Что у меня есть любящие родители? Я маму встречаю раз в несколько месяцев. А отец… — он горько, иронично фыркает, — ты его видел. — Тэ… — Друзья? Хоть раз было, чтобы они позвонили просто так? Не бухать позвать, а просто… Что там друзья делают? Тэхён растерянно, рвано вскидывает руками и уходит к перилам, а когда Хосок подходит ближе, то находит его непривычно распахнутым, смотрящим вниз на тихую воду в жарком, отчаянном поиске. С ним же он поднимает голову, ищет в лице Хосока ответы. — Что если, когда мне понадобится помощь, мне некому будет протянуть руку? Я боюсь обернуться и увидеть, что я совсем один, понимаешь? У Тэхёна в глазах честный испуг, брови тревожно заломлены; Хосок думает, как сильно хочется просто коснуться и разгладить тонкую морщинку между них. А потом не думает, не подводя причины под анализ: гладит между бровей большим пальцем, обводит поперек лба, по виску и уже полную ладонь прикладывает к щеке. Тэхён теплый, по-настоящему, какими бывают только живые существа — именно жизнь ты чувствуешь этим важным теплом под кожей. Хосоку нравится его чувствовать. — Я буду с тобой. Это звучит как обещание для них обоих — Хосок не думает о том, как будет пытаться его сдержать, и почему важно его сдержать, потому что Тэхён смотрит на него с такой невообразимой, не поддающейся его знаниям бурей чувств, что ничто другое более не имеет важности. — Обещаешь? Хосок не думает о том, почему ему так легко это сделать. — Обещаю, — и в ответ на его улыбку Тэхён озаряется искренной радостью. Слегка несмело накрыв его ладонь своей, трется щекой доверительно и, вдруг замерев, с несмелым взглядом из-под ресниц спрашивает: — Ты ведь…не подумаешь ничего такого? — А что я могу подумать? — удивляется Хосок. — Ну… — Тэхён отводит взгляд, — Соджун говорит, что так трогать друг друга это по-гейски. — И пусть говорит, — улыбнувшись, Хосок пожимает плечами. — Какая разница, если тебе это нравится. Тебе ведь нравится? Тэхён возвращает взгляд, и солнечный свет рассыпается в его глазах на смущенные искорки. — Нравится. — Мне тоже. Хосок упускает, как в секунду случайного молчания между ними проскальзывает что-то скрытое, значимое — подложное дно у опрокинутого сундука. Тэхён захлопывает его раньше, чем выпадет содержимое, одной насмешливой улыбкой. — Где же ты раньше был? — Не важно, где я был, важно, где буду, — Хосок опускает руку и тэхёнову ладонь встречает уже внизу. — С тобой всегда. С набережной они уходят, крепко переплетя пальцы. ___ Приближаясь к поместью Ким, Хосок думает о том, с каким облегчением напишет матери Тэхёна, что самую малость преуспел в работе с мальчиком. Нет, он не чувствовал себя обремененным существованием рядом с ним, пусть даже попадание в некоторые ситуации могло заставить его пересмотреть свои взгляды. Вроде той, когда, будучи взбешенным конфликтом со своим репетитором и после — изрядно пьяным, Тэ спровоцировал группу проблемных подростков, и Хосоку пришлось бороться за их с мальчишкой безопасность такими навыками дипломатии, которые он в себе не подозревал. Нет, облегчение он испытывал даже от самой призрачной надежды на то, что Тэхён немного смягчился за время их общения, особенно за сегодня. С каждой улыбкой, с каждым робким, благодарным взглядом, он чувствовал, что готов еще немного побороться за то, чтобы чаще видеть солнце вместо штормовых туч. Тэхён в действительности был сложным, но прекрасным, душевным юношей, достойным самой тяжелой борьбы. Возможно, Хосок был самоуверен. Или слишком наивен, чтобы думать, что ему под силу бороться со стихией. Но когда они с Тэхёном заходят в холл, и массивная дверь погребает их под тишиной, все происходит быстрее, чем Хосок успевает выбрать тактику действий. Отец Тэхёна влетает в холл, отталкивая дворецкого-андроида, и хватает нескольких секунд, чтобы они с сыном начали ругаться. Их ссоры всегда похожи на то, как если бы двое пытались докричаться друг до друга, стоя в стеклянных, звуконепроницаемых кубах — ссоры у них страшные, до крика, один не щадит эмоций, другой выражений. Тэхён от каждой колко брошенной фразы про разочарование вздрагивает как от физической раны, и Хосок готовится рвануть к нему, но звонкий шлепок замораживает всех четверых. Тишина повисает глухая, пугающая, как в мгновении после того, когда осколками разлетается любимая вещь по полу. Тэхён зажимает ладонью пылающую щеку. Со спины Хосоку видны лишь его мелко дрожащие плечи, и он просто видя это предчувствует, как плохо это может закончиться. — Ты ведь меня ненавидишь, да? — произносит Тэхён, и его шипение набирает угрожающих, низких ноток. — Получил неидеального сына, будучи неидеальным отцом, удивительно, правда? — Как ты смеешь?! — ревет господин Ким, но холодный голос сына тушит его ярость. — Ты меня никогда не хотел. Да вот старшая дочь спуталась с каким-то мерзавцем и сбежала, пришлось взяться за вторую попытку, — Тэхён драматично вздыхает и ухмыляется. Убирая руку от лица, он складывает их на груди; его скула полыхает алым, и Хосок словно леденеет от волнения. — Я дал тебе все самое лучшее, неблагодарный щенок! — И что же ты сделал? Окружил меня андроидами, чтобы они выполняли твою работу. Отдал в школу, управляемую андроидами. В нашем доме — одни андроиды. — Тэхён бросает насмешливый взгляд на дворецкого, но тот пустыми глазами смотрит вперед, ожидая команды. — Если на меня плевать моей семье, то какое дело им до меня? Все верно, никакого. А если вам одинаково плевать, — он фыркает и, наклонив голову вбок, произносит, — то зачем мне ты? Может, тебя тоже заменить на андроида? Хосок готов сорваться за долю секунды до того, как замечает, что Ким-старший сжимает пальцы в кулак. Но раньше, чем ему удается ударить Тэхёна, его руку перехватывает дворецкий. — Я рекомендую вам этого не делать, господин. — Отпусти меня сейчас же, пока я не отправил тебя на свалку, — рычит мужчина, но андроид с тем же непроницаемым лицом и нечеловеческой силой удерживает под запястьем. — Я выполню ваш приказ, если вы отступите от господина Тэхёна на три метра. Хосок видит мигание индикатора и отвлекается на то, чтобы отправить андроиду предложение встретиться завтра для диагностики, упуская момент, когда Ким-старший толкает дворецкого так сильно, что тот ударяется спиной в стену и громко рушится на пол. Тэхён смотрит на происходящее в ужасе — это не может происходить, не может, не с ним, не после того, как он изводил каждую машину в доме, — и Хосок уже делает шаг к нему, тянет руку по привычке, но отец Тэхёна резко разворачивается к нему, указывая пальцем, и шипит: — Не смей. И Хосок застывает на месте. Чувствует, как коротит система, захлебываясь формулами, разрываясь между знаниями и сомнениями, долгом и чувствами. Как что-то сильнее формул и подзадач заставляет держать взгляд на испуганном лице Тэхёна, погружает в страх. Тэхён сам не догадывается, как спасает его, когда, натягивая улыбку, все еще бледный, словно растаявший воск, тихо просит: — Уходи. Хосок ни за что не ушел, если бы мог. Но дверь закрывается за ним, как за проигравшим. Когда Хосок обреченно откидывается на спинку стула, тот жалобно, старчески скрипит, как и практически каждый предмет в помещении на чердаке, которое наскоро маскировали под его комнату. Как и весь план, набросанный на коленке, который, выйдя из-под контроля хозяина, разваливал всю эту красивую, лживую легенду на части. Он впервые понял, как ощущается бессилие, когда ты загнан в угол чувством вины, необходимостью выполнить задание, ответственностью за одного потерянного маленького человека и…страхом. Хосок закрывает лицо руками и замирает, будто так он сможет спрятаться от правды. Но талант к притворству не спасает его самого — он знает, почему ушел, но не знает, что с этим делать. Потому что в тот момент он испугался не того, что отец Тэхёна в пылу эмоций его раскроет, и это будет провалом задания, а того, сможет ли он смотреть Тэхёну в глаза после предательства. И как объяснить, что заданием он давно перестал быть. Может быть, стоит найти Тэхёну другого опекуна? Может быть, ему все-таки нужна помощь человека? Может быть, увезти его? Как ему помочь? Как спасти? Хосок заносит пальцы над клавиатурой, успевая только открыть файл с отчетами, и замирает. Тэхён. В каждой мысли. Тэхён, Тэхён, Тэхён. — О нет… — вырывается из него испуганным шепотом. Он быстро шлет сообщение с просьбой о помощи Чонгуку, как единственному, у кого встречал такую ситуацию, и прикосновением голых пальцев отключает компьютер мгновенно. Будто это поможет ему отгородиться от правды, что он на самом деле… Неровный стук в дверь заставляет его резко обернуться. Его фальшивая семья все еще в отпуске, и вряд ли кто-то из них мог вернуться, когда на улице такой ливень. Единственный вариант из возможных встречает его за дверью. Тэхён насквозь вымокший, вечерний ливень стекает с кончиков волос и края джинсов в лужицу на полу — он стоит в ней с опухшими от слез глазами, губами рвано-алыми, кожей, потерявшей несколько теплых тонов, будто он провел на улице бог знает сколько времени. — Хоби… — губы мелко дрожат. Хосок видит в его взгляде те же сомнения, что чувствует сам, ту же неуверенность. А может ли он прийти? Имеет ли право искать тепла? Он не отверг бы его ни в какой из существующих вероятностей и потому протянутые замерзшие руки ловит в свои без раздумий, как доказательство того, что — может, имеет право. Тэхён, освобожденный от гнетущего чувства вины, льнет одним рывком, прижимается, холодный и мокрый. Ему хочется согреться щекой об хосоков домашний свитер, но он не может отвести взгляд, и что-то в их молчаливом диалоге подводит к единственному желанию обоих. Даже если Хосока отправят на принудительную диагностику, он никогда не сможет объяснить, почему захотел поцеловать Тэхёна. И почему это сделал. Поцелуй выходит торопливым, отчаянным; Тэхён с онемевшими губами сдается такому натиску, свое рвение выражая телом — жмется крепче, практически повисая у Хосока на шее, тянет к себе, пряча ледяные пальцы в его волосах. Хосок обнимает его за талию и ловит судорожный вздох, когда мокрая одежда внезапно прижимается к телу. — Тепло, — стонет Тэхён, то ли от наслаждения, то ли просяще, а Хосок привык давать ему все, что он захочет, в пределах разумного. Разумно ли целовать своего подопечного вообще? Хосок не думает об этом, когда сдергивает с Тэхёна рубашку и майку. Тот льнет к нему в ту же секунду, жадный до тепла, обнимает порывисто, толкая назад, в комнату, пока Хосок не оседает на кровать, ударяясь спиной об стену. Он понимает, о чем говорил Чонгук. Он хочет подумать, хочет остановиться, просто хотя бы на секунду попытаться понять, что происходит, но смотрит, как стоящий перед ним Тэхён скатывает со своих ног мокрые джинсы и белье — и просто не может. Не может думать хоть о чем-то другом, кроме того, насколько Тэхён прекрасен вот таким, как есть, обнаженным, распахнутым для него; как красиво розовеет его лицо от чужого жадного взгляда; как светлеет улыбка, когда он садится ему на колени. Хосок чувствует так много, так невозможно, когда, привлекая к себе обеими ладонями, сладко целует его снова. Ему нравится чувствовать. Ему нравится чувствовать — к Тэхёну. Он целует обнаженные плечи, ключицы, мягко трется щекой об грудь — он пока не знает, где Тэхёну приятно, но тому, кажется, приятно везде, потому что он вьется под его руками, выгибается под поцелуями, крепко прижимая к себе и только выдыхает с облегчением: — Тепло. Хосок повышает свою температуру на несколько градусов, и прикосновения его раскрытых ладоней ширятся по тэхёнову телу ласковыми, морскими волнами в июльский полдень. Тэхён обессилено сцепляет кулаки на чужом свитере, намереваясь снять чертову тряпку, но Хосок путает его в своей нежности, ведет цепочку солнечных поцелуев по шее, подбородку, щекам, один осторожный оставляет на еле заметном розовом отпечатке. — Прости, что ушел, — шепчет он, пряча взгляд. — Прости, что сказал уйти. Тэхён приподнимает его лицо и запечатывает свою улыбку в еще одном горячем поцелуе. Свитер все-таки удается стащить, и они жарко сталкиваются друг с другом снова, будто не виделись целую вечность. Тэхён ненасытный до сумасшествия — трогает по всему телу, прижимается так тесно, что сам не может вдохнуть. Ему нужно больше с каждым поцелуем и каждым стоном, Хосок понимает это, когда чувствует, как парень трется об его бедро. Руки на поясе своих джинсов ему приходится ловить. — Тэ, мне нужно кое-что сказать. Тот отстраняется, пытаясь вглядеться, а глаза у него блестящие, глянцевые от желания. Хосок никогда в жизни не чувствовал, чтобы его так сильно хотели. — У меня не получится. — Он не готов сказать ему правду прямо сейчас, а поэтому выбирает максимально честно: — Физически. Тэхён хлопает ресницами, смотрит вниз на свои руки над ширинкой, как будто только сейчас замечая, что у Хосока не стоит. На деле — там ничего стоять не может, потому что Хосок, будучи моделью старой комплектации, за ненадобностью отказался от дополнительных функций, когда андроиды получили на них право. — Оу, — осеняет парня. Хосок сожалеюще поджимает губы, уже представляя, как сейчас слезет с кровати и пойдет искать Тэхёну чистую одежду, но тот вдруг улыбается солнечно, обнимает его лицо ладонями, слегка мажет по губам поцелуем, чтобы снова отстраниться, всмотреться ищущим, жадным взглядом. Будто ничего важнее для него не существует. — Это ничего, — произносит он со смущенной улыбкой, — я что-нибудь… что-нибудь придумаю. Хосок знает, что у парня нет никакого серьезного опыта, и беззлобно смеется над такой самоотверженностью. Он целует его жарко, торопливо, вынуждая отвлечься, и в его руках Тэхён стаивает в послушную мягкость. Хосок забывает, что он андроид, а Тэхён — человек, потому что все, что важно для него, это целовать до сладких сорванных вздохов, гладить до исступления. То, как Тэхён цепляется в его плечи, когда он сжимает член в кулаке, стонет ломко, хрипло, как просит, кусая губы в поцелуе: — Сделай так еще раз. Хосок подводит его к одному ритму, мягко поддерживая за бедро, и Тэхён в тесноту пальцев толкается сам, трется промежностью о жесткую ткань джинсов — ему горячо и немного больно, но вздохи, которые он глушит в поцелуях, доказывают, что лучше и быть не могло. Хосок снимает руку с бедра, ныряет назад, оглаживая поясницу и ведет вниз почти невесомо. Когда его пальцы жмут между ягодиц самыми кончиками, мягко массируя, Тэхён сползает с его губ с громким стоном, мелко трясется от переизбытка ощущений. Голос дрожит в просьбах: — Хоби, Хосоки, пожалуйста… — Все, что угодно, — честно обещает Хосок. В жадном ожидании он смотрит на тэхёново лицо, как оно меняется, искажаясь удовольствием, как открываются глаза, а внутри — та самая буря, только природа ее другая, и Хосок, запоминая такого Тэхёна, восхищенно млеет перед стихией. — Скажи, что любишь меня, пожалуйста, — задыхаясь просит тот, прижимаясь ко лбу своим. — Скажи, что хотя бы ты любишь меня. — Люблю. Хосок не обманывает — другого слова всему, что он испытывает к мальчишке, не существует. Иначе как назвать, когда внутри не остается ничего, кроме его имени? — Я тебя люблю. Правда. У губ Тэхёна — привкус отчаяния. Он целует долго, ярко, бесстыдно раскачиваясь на Хосоке, пока хватает сил. И когда совсем не находит их, его бедра пускаются в рваный, торопливый темп, а сам он прячется у чужой шеи, оставляя мокрые поцелуи под ухом, трется носом вдоль мочки. — Хосоки… — усталый шепот словно льется ему напрямую в систему, — ты мне нужен, так нужен. Люби меня, пожалуйста. Тэхён стонет, когда Хосок случайно сжимает кулак — для него сегодня все впервые: осознавать новые чувства, терять контроль над собой, чувствовать, будто код в его системе пишется на неизвестном языке. Будто его сердце, как настоящее, человеческое, сжимается от любви. Но сейчас ему приходится дать Тэхёну все, что он в состоянии дать. Он берет ритм в свои руки, двигает кулаком быстро и крепко, и Тэхён, ломаясь между тем, чтобы толкаться ему навстречу или выставить задницу и позволить пальцам проникнуть глубже. Но Хосок только дразняще водит вокруг, нажимает ровно настолько, чтобы ощущалось давление, и ловит Тэхёна между контрастом жестких толчков и мягких поглаживаний, а его жалобные стоны — губами. Один особенно громкий, тот, с которым Тэхён кончает ему на живот, Хосок записывает глубоко в память. Еще несколько минут после они сидят в объятиях друг друга молча. Хосок носом водит у Тэхёна по волосам и уже хочет спросить, не уснул ли он, когда тот бормочет ему в плечо: — Можно я переночую у тебя? — Конечно можно, откуда такие вопросы, Тэ? — Вдруг ты не хочешь, чтобы я…после того, как мы… — Эй, — Хосок аккуратно заставляет его поднять лицо, но Тэхён все еще прячет взгляд, — сегодня был тяжелый день, я знаю. Поэтому мы поговорим обо всем завтра, хорошо? Тэхён так же не глядя кивает. — А сейчас я найду тебе сухую одежду, и ты пойдешь в душ, договорились? Тэхён снова кивает и только с помощью Хосока у него получается слезть и добраться до ванной. Когда они ложатся спать, Тэхён все еще удивительно молчаливый. Будильник ставится на семь, потому что он обещал все-таки пойти в школу, а Хосок, обнимая парня со спины, ставит свой внутренний — через несколько часов, чтобы, когда парень крепко уснет, пойти поработать. Включается он за час до рассвета, но Тэхёна рядом с ним уже нет. _____ «Мой сын неуправляем». Хосок понимает как сильно ошибался, когда не мог провести параллель между этой фразой и солнечным мальчиком, доставшимся ему на попечение. Раньше он наивно полагал, что штормовое море ему если и не под силу успокоить, то хотя бы сдержать — в действительности Тэхён оказался из тех сумасшедших бурь, что обрушиваются на тебя посреди ночи, смывая весь дом одним ударом. Они встречаются в школе на перемене, но Тэхён оставляет от себя ощущение чужого человека, безликого двойника того мальчишки, что еще несколько часов назад цеплялся за его тепло. Их диалоги комканые и неохотные; Тэхён не идет на контакт и не задерживается рядом, он постоянно где-то с кем-то, с людьми, которых Хосок вообще впервые видит. Он бы хотел сказать, что его избегают, но когда бессмысленная охота через пару дней ему надоедает, он цепляет Тэхёна за руку в коридоре. — Что? — отзывается он нервно, вырываясь из прикосновения. Неестественно, нетипично. Хосок осторожничает. — Пойдем на крышу? Тэхён и здесь странно нерешительный. Крыша — его любимое место в школе, но он мнется неуверенно и все-таки соглашается. Он не избегает вопросов, и только так Хосок обретает иллюзию, что его — тоже нет. — Ты забиваешь себе башку, — объясняет парень на очевидный вопрос и достает сигарету. Хосока тянет стащить ее по привычке, но странное чувство его останавливает. Чувство, будто он чужой, не к месту, и Тэхён не дает ему ошибиться. — Поцеловались и ладно. Бывает. Тебя парит? Тэхён торопливо, недовольно курит, ерзает, как будто ему осточертел этот диалог раньше, чем он начался. А Хосок не может его начать. Не понимает как. Не понимает, что происходит. Если ты знаешь все о людях, это не значит, что ты можешь их понять. И тем более не значит, что ты сам можешь быть человеком. — Я сделал… что-то не так? — чуть испуганно спрашивает он. А если догадался? Но боится сказать? — Ты ничего не сделал. И я ничего не сделал. Все норм, да? — Тэхён впервые смотрит на него. И это даже не взгляд, он просто мажет вскользь, пожимает плечами и, добив сигарету, поднимается с места. — Захочешь еще раз — говори. А щас не вижу темы драму разводить. Он уходит с крыши, не оглядываясь. И Хосок смотрит в его спину с ощущением, будто что-то важное в его жизни исчезает. Отсутствие Тэхёна на периферии после нескольких месяцев их постоянного нахождения рядом ощущается так, словно внутри у него пропала важная деталь. Все слажено работает, сбоев нет, но он вновь и вновь проверяет систему на предмет сбоев и не встречает ни одного, все еще ощущая — почти физически, — что ее нет. Тревожное сообщение госпожи Ким о том, что ее сын второй день не возвращается домой, пускает Хосока по городу. Тэхён не берет трубку, игнорирует смс, и Хосоку приходится взламывать его телефон для поиска. Маршрут стабилен: от круглосуточных до моста над Ханганом и непонятных квартир — он никогда не видел ошивающихся рядом людей, только Соджуна, но Тэхён вместе с ними громкий, улыбающийся, чаще пьяный, чем сытый, и черт возьми, как сильно это беспокоит. Когда на телефон Тэхёна приходит приглашение на вечеринку, Хосок цепляется за знакомое имя — кажется, кто-то из класса 2С, мальчишка тоже из статусной семьи — и, уставший от постоянной слежки, появляется там лично. Особняк за высоким забором грохочет и переливается всеми цветами, людей вокруг столько, что хватило бы на всю школу и еще две. Хосок бегло сканирует окружающих и действительно находит несколько старших параллелей; кто-то даже узнает его, и ему приходится весело отбиваться от мелких компаний, предложений выпить, покурить, потанцевать. Девчонки стреляют кокетливыми взглядами, но Хосок только успевает улыбаться, пока анализирует толпу в поисках единственного человека. Он находит его слишком быстро. Конечно он пришел. Хосок почти может его понять — здесь громко, весело, и все вокруг так беззаветно счастливы, что нет лучшей иллюзии для побега. Тэхён в этом раю на одну ночь фальшиво, ядовито счастлив — он сидит на чужих коленях, чужие губы на его губах, чужие руки под футболкой. Хосок знает, каково отчаяние его объятий на вкус, и чувствует его сейчас так же четко, как в тот вечер. Как мог бы чувствовать, если бы был на месте этого парня. Он должен там быть. Тэхён отрывается, оборачиваясь, и они сталкиваются взглядами — эйфорический дым в глазах, улыбка кривая и пьяная. Тэхён улыбается не ему, он даже узнает его не сразу, просто, возможно, осознает что-то чуждое. Потому что Хосок замирает посреди комнаты, а вокруг — беснующееся, радостное месиво из людей и алкоголя, — только он стоит и смотрит на Тэхёна. Он ждал, что тот сбежит, как только увидит его, но он то ли не может на пьяных ногах, то ли дело в Хосоке, который перехватывает его быстрее. Остается надеяться, что он не сломал несчастному руки, пока срывал их с Тэхёна. Он не помнит. Не осознает. — Какого черта?! — пьяно вопит Тэ, пытаясь оттолкнуть его от себя. Хосок встряхивает за плечи. — Ты что делаешь? Ты вообще понимаешь, что делаешь?! — Понимаю, — но в глазах у него болотистая, густая муть, Хосок видит, что мальчишка едва складывает буквы в слова, и ему страшно представить, сколько в его крови алкоголя. — Социализируюсь, видишь? — Тэхён криво обводит рукой толпу, в развороте падая в руки Хосока, но продолжая как ни в чем не бывало: — Отец говорил, что мне нужны правильные социальные контакты, а я вон, видишь! Ты мне один контакт испортил уже… — Ты целовался с парнем, ты представляешь, что о тебе в школе будут говорить? — шипит Хосок. Он и сам не понимает, что несет, путая необходимую для задания модель поведения со своей собственной. Беспокойство рушит все его стратегии, оставляя наголо с чувствами. — А пусть говорят, — ухмыляется Тэхён, — я туда все равно не вернусь. — Господи, Тэ, да что с тобой? — с отчаянием сдается Хосок. Он придвигается ближе, чтобы его голос слышал только один человек, и парень от внезапной близости чуть оседает, успокаивается. Хосок за брешь в обороне цепляется вслепую. — Ты же можешь мне рассказать, я все для тебя сделаю. — Со мной все в порядке, Хосок! Со мной вот так все в порядке! — Но я же чувствую, что что-то не так! И Тэхёна неожиданно прорывает: — А я ничего не чувствую! Не чувствую! — Тэхён изо всех сил отталкивает его от себя и кричит, но людям вокруг словно наплевать. — Я не знаю, что с этим делать! Ты вообще можешь представить, каково это?! Он может. Лучше, чем кто-либо. Лучше, чем любой из его фальшивых друзей, любой из тех, через чьи руки он пошел, чтобы разрушить себя до конца. И он почти готов признаться, почему, но кто-то позади зовет: — Тэ, Соджун уже двадцать минут ждет тебя на остановке, чтобы ты его забрал! И парень, ругнувшись, уносится куда-то, сшибая людей и предметы на пути. Хосок бежит за ним, расталкивая толпу, кричит ему в спину, прося остановиться, подождать, взывает к разумности: — Тебе нельзя за руль! Но Тэхён только уносится быстрее, бросая через плечо нервное: — Да отвали же ты от меня! Он протискивается между множеством людей, дергающихся под громкую, кислотную музыку и, пользуясь тем, что кто-то из них останавливает Хосока, чтобы позвать танцевать, сбегает в гараж и закрывает за собой дверь. Драгоценные минуты Хосок теряет в попытке найти другой выход, чтобы не сносить дверь тараном на глазах у всех — он ни черта не видит перед собой, только цели хаотично скачут по экрану, вероятности накладываются одна на другую, проценты сливаются в сломанный обратный отсчет. Вбегает в гараж через улицу, и вся система сходит с ума от четкого понимания, что у него секунды три, не больше, прежде чем он увидит, как Тэхён в пьяном бешенстве нажмет на педаль. Но он не видит. Чувствует. Между ним и бампером — чуть больше метра за секунду до того, как его подбрасывает вверх. Ударом не сильным, но резким его прокатывает по верху машины с гулким, металлическим грохотом и роняет на бетонный пол. Тэхён, затормозивший в ту же секунду, видит его в зеркало: неестественно скрученный, с подвернутой ногой. Он выскакивает из машины, несется к Хосоку, совершенно трезвый и до смерти напуганный, только сердце разбивается об ребра. Хосок, оказавшись в его руках, не двигается — его система не привыкла к таким встряскам и отключается сразу, чтобы проверить целостность всех достаточно старых деталей. Но Тэхён об этом не знает, он прижимает бездыханное тело к себе, впивается в пустые глаза с отчаянием, и с ним же шепчет: — Хоби, Хоби, очнись… — дрожащими руками он трогает его лицо, плечи, руки, осматривает всего, — пожалуйста, Хоби, я все, что угодно… Он роняет взгляд на ноги в джинсовых шортах, промаргивается и застывает. Его желания никогда не сбывались так быстро. Так быстро и так коварно. Сквозь содранную «кожу» Хосока проступает голубая кровь. — Вот черт, я влюбился в андроида…