16 лет назад…
Высоко-высоко над голым бетоном бурлили тяжелые тучи, готовые в любой миг сорваться с небосвода. Сделав глубокую затяжку, я выдохнул дым, и он смешался с грозовыми гигантами, несущимися мимо плоской школьной крыши. Спокойно… Несмотря на все дерьмо, взвалившееся на мои плечи из-за преддверия выпускных экзаменов, и бессчетные домашние проблемы, — было спокойно… Только здесь… Ржавая скрипучая дверь распахнулась с такой яростной стремительностью, словно ее пытались снести с петель, — и по бетону застучали знакомые скорые шаги. — Я здесь, — подал я голос из-за поворота, и пришедший направился ко мне. Его черные волосы были взлохмачены — и сами по себе, а не по вине сильного ветра, перекидывающего мою пепельную шевелюру с бока на бок. Испуганные карие глаза бегали из стороны в сторону, губы были бледны и искусаны, воротник черного школьного пиджака наполовину загнулся, наполовину стоял — в таком раздрае Пола я еще не видел. Сигарета в моих пальцах медленно опустилась на бетон, и я поморщился, не отводя от лучшего друга взгляд. — Что за хрень с тобой?.. Что случилось? Он приземлился на задницу рядом со мной и даже глазом не моргнул, отбив себе копчик. — Шерон… — истерическим высоким тоном озвучил Пол, и я пожал плечами. — И? Что — Шерон? Он повернулся ко мне, чуть не плача, и усмехнулся ввысь: — Беременна… Сигарета дотлела до середины, и я вскрикнул сквозь плотно сжатые зубы. На пальцах наливался краской разделенный надвое ожог, оброненную же сигарету подхватил шальной весенний ветер. Подпрыгивая, будто заводная, она докатилась до края крыши, прошмыгнула под сетчатым ограждением и канула с высоты пятиэтажного здания. Пол трясся, обхватив колени. Я — жевал собственный язык. Внутри до последней капли крови сражались два Дэмиена. Первый — лучший друг Пола, думающий в первую очередь о нем, реалист и прагматик. Он был абсолютно непоколебим в вере в то, что столь раннее отцовство утянет Пола на самое дно: никаких тебе перспектив, ни намека на получение высшего образования и хоть сколько-нибудь престижную профессию — только соски, пеленки, если не попытки затопить стресс в ближайшем захудалом баре, пока Шерон в одиночку будет нянчить сына или дочку. Второй Дэм… он знал, как это… находиться в дюйме от собственного несуществования… И ему было глубоко плевать на Пола и на Шерон — их личные интересы не стоят ничего в сравнении с целой жизнью, которая имеет право быть. Тот самый момент. Эта крыша. Этот ветер. Улетевшая сигарета и стальная сетка, нарезающая холодный воздух, — тот самый момент, определяющий все. В итоге одно-единственное слово решит будущее раз и навсегда… — А что Шерон? — только и смог вымолвить я. Пол оторвал лоб от колен; на прокушенной губе собиралась кровь. — Плачет, — односложно ответил он. — Тогда почему ты здесь, а не с ней? Вопрос был верным, а Пол — нет. Его кулак врезался в мою скулу, и я завалился набок, чувствуя не столько боль, сколько облегчение: раз он способен злиться, то не собирается перекладывать на меня ответственность за собственный побег всецело. Привалившись к стене, он пыхтел; свистел обозлившийся ветер. Я перевернулся на спину, раз уж оперативно лег благодаря удару, и пасмурное небо окончательно заворожило меня. — Я скажу ей сделать аборт… — натужно выдавил Пол. — А мне зачем говоришь? — Ты мой лучший друг! — зло выкрикнул он. Я знал, чувствовал, чего добивался Пол, сам того не понимая: он стремился вывести меня из себя, заразить меня отчаянием и злостью, чтобы разразилась грандиозная драка или громкий скандал, кои станут для него очередной возможностью сбежать от необходимости принять решение или саму ситуацию. Не позволю… — Да, но не я ведь залетел. Не я сейчас реву в женском туалете, не ощущая ни капельки поддержки, — и уж точно не я не умею пользоваться долбаной «резинкой». Из груди Пола вырвался низкий животный рык. Запрыгнув на меня, он схватился за лацканы школьного пиджака и как следует тряхнул меня. Даже приложившись затылком о бетон, я сумел не потерять контроль над эмоциями и подавить страстное желание двинуть Пола головой в лицо. Нет, дружок… Сам наворотил делов — сам принимай решение… Я не подпитывал его гнев на самого себя, и вулканический жар, пытающий его нервы, пошел на убыль. Склонившись, Пол уперся макушкой в мою грудь. Холодные белые пальцы мяли мой пиджак; с губ Пола слетали не то всхлипы, не то частые рваные вдохи. Где-то поблизости грянул гром, и птицы с шумом сорвались с соседней крыши. Я провожал их взглядом, жалея, что сам не могу оторваться от опоры и оставить все это дерьмо на далекой-далекой земле… — Скажи… — начал было Пол. — Скажи, что я должен де… — В задницу пошел, — выпалил я, и Пол тряхнул меня еще раз. Его темные глаза горели вновь воспламенившейся злостью. — Что такое? Ожидал, что я возьму всю ответственность на себя за твои решения? Это, мать твою, не тестик какой-нибудь и не пачка сигарет, найденная твоим батей. Я не обязан постоянно подтирать тебе зад. Ты хочешь убить этого ребенка? Так сделай это сам, не впутывай меня! — Это не ребенок! Это… жалкие клетки, и только!.. — Если ты только клетки видишь, то ты звездец какой тупой! Что же ты себя не воспринимаешь как набор органов или банк генов? — Я думаю! Хожу, принимаю решения!.. — Он тоже будет, если выживет! А про последнее: сопли ты жуешь, а не решения принимаешь! Второй удар пришелся в живот, и, кажется, на языке появилось немного крови. Заколебал… Я был терпеливым, понимающим и принимающим — хотя бы первые минуты этого бесящего фарса, но хватит с меня! Мои руки вцепились в пиджак Пола, и мы покатились по крыше, рыча оскорбления и проклятия. Правый джеб в челюсть усмирил его, и Пол, сжавшись на бетоне, приглушенно разрыдался. Не от боли — я обрушил дамбу. Он выл, пока я сидел поверх его ног, а за ближайшей многоэтажкой прокатывался гром. На мою и его кожу начали падать холодные дождевые капли, сперва редкие и мелкие, но чем чаще душу сотрясали грозовые раскаты, тем больше становилось воды. За ледяной решеткой ливня не было видно практически ничего, и мы с Полом остались вдвоем в плотном шумовом кольце. — Я боюсь!!! — проревел он, перекричав ненастье. — Я знаю! Но это нормально! В первый раз все что угодно внушает страх! Это не значит, что нельзя попробовать! — Это же не вождение или гавайская кухня, Дэмиен! Это ребенок!.. Черт!.. — Я знаю, приятель… Я знаю… — Нелепо потрепав Пола по мокрым волосам, я рухнул рядом с ним на бетон и подставил лицо дождю. — Ты должен поддерживать Шерон. Прямо сейчас. Иначе она испугается так же, как и ты, и не решится его оставить. — Как я могу поддерживать кого-то, если у самого ноги трясутся от ужаса?!.. — Просто будь рядом с ней. Этого вполне хватит…***
Полгода спустя…
Я намеревался сидеть на этом металлическом стуле хоть всю ночь, если потребуется, но сам не заметил, как вырубился. Кто-то активно расталкивал меня, звал по имени, и только через минуту-другую я стянул с себя достаточно сонной паутины, чтобы понять: это был Пол. Он широко улыбался, хоть глаза его и были на мокром месте. Он вытянул меня за руки с ряда ледяных стальных стульев, на которых я спал последние несколько часов, и потащил по светлому больничному коридору. Поясница разрывалась от боли, скрежетал каждый сустав в теле, но я на автомате перебирал ногами, просто чтобы не упасть. Передо мной открылась дверь, и Пол толкнул меня в палату, заодно сбив мое плечо о косяк. Мои серо-зеленые глаза встретились с блестящими от слез серебряными очами Шерон. Укрытая по грудь, в свободной больничной рубахе, с пышными разметавшимися темно-русыми волосами, она держала на руках сверток из белого детского одеяльца и голубого покрывала. Сонная нега растворилась до последней частички, и я медленно подступил к кровати. За спиной шмыгал носом Пол, Шерон смеялась сквозь слезы, и только ребенок молчал, едва различимо посапывая. Жиденькие черные волосы младенца немного топорщились, совсем как у его отца; малюсенькие ручки с еще более миниатюрными горошинами-пальчиками высовывались из свертка и соприкасались с материнским большим пальцем — действительно большим, просто огромным по сравнению с таким маленьким, кукольным тельцем!.. — Хочешь подержать? — спросила Шерон, и я, переняв умалишенную улыбку ее будущего мужа, помотал головой: — Боюсь, уроню. Счастливые, но измученные родами Пол и Шерон плаксиво рассмеялись, и он присел на край ее постели, любуясь ребенком, как и я. — Вы… уже придумали ему имя? — Да, — подняла глаза Шерон. — Его зовут Вельт…