Паренёк, Когда ты стоишь Рядом со мной, Я лишь знаю, Что не хочу прятать тебя Ни от кого. [1]
— Ты ведь знаешь, что из-за тебя у нас в театре произошла первая ссора? За два года существования. Я едва успел занять место напротив Твика со своим пряным чаем, как он поспешил броситься в меня обвинением. Вялым таким, явно инициированным уже остывающей обидой. Я на секунду притормозил, зависнув в полуприседе и уставившись на свою руку, но потом всё же занял стул так, как полагается. Открыл крышечку и поизучал содержимое стаканчика. А потом очень устало вздохнул. — Твик, у меня башка болит, — сказал я почти умоляюще. — Я обгорел и ещё не отошёл от этой сраной пытки. Если ты, такой дохуя занятой, нашёл время следовать за глупыми затеями Клайда, прекрасно зная, что не найдёшь тут ни его, ни его вопросов о театре, давай, может, тогда хотя бы ссориться не будем? Твик фыркнул. Он на меня ни разу за наш неудобный разговор даже не взглянул, предпочитая смотреть в стол и дёргать плечами. Я знал, что под столом он заламывает пальцы. — А для чего ещё он меня сюда позвал? Он сговорился с Хайди, чтобы я пришёл сюда слушать от тебя лекции о пользе отдыха. А раз уж ни он, ни она теперь не разговаривают со мной, я тут. Я застонал и еле удержал себя от того, чтобы уронить голову на стол. Не так я представлял себе свою первую встречу с Твиком за пределами музыкального театра. — Слушай, — вздохнув, я решился дать стоящее объяснение происходящему, устав за последние четыре дня от последствий своего своеволия, — давай, раз уж вы из-за меня поссорились, и ты пришёл слушать мои нотации, я скажу тебе, как было. Клайд не сговаривался с Хайди. Или сговаривался. Но в таком случае я набью ему морду. Я гей, Твик, люблю мужские жопы, и он решил, что раз я пытаюсь попросить у тебя помощи, то делаю это не просто так, вот и попробовал мне помочь, но он придурок, поэтому так случилось, что мы с тобой сидим в Старбаксе. Никто не собирается учить тебя жить, уж тем более я. Я хочу пить чай, спать, пересмотреть «Мстителей». Никак не уговаривать тебя полежать пятнадцать минут или типа того. И мне стыдно, что я наехал на вашего театрального подонка, ладно? Он меня довёл. — Тебе не стыдно, — пропищал Твик. Я смотрел на его вытянувшееся в удивлении лицо. Он мучительно осознавал всё, что я только что на него выбросил, поэтому не спешил дополнять ответ. Что ж, славно, я заполнил эту паузу тем, что вернул на место крышечку и начал медленно пить чай. — Как? — Вот так, — просто сказал я, пожав плечами. — Бывают типа натуралы и геи, вот, я гей. — Но как давно с тобой это случилось? — потрясённо и тихо донеслось от него, и я не смог сдержать улыбку: это выглядело и звучало чертовски смехотворно. Плечи Твика ходили ходуном от того, с какой силой он там отрывал себе пальцы. — Очень-очень много лет назад. Честно, я был действительно куда больше настроен говорить о своей гомосексуальности, только бы не возвращаться к теме музыкального театра и всего, что в нём из-за меня произошло, но, убедившись, что у меня полный порядок с принятием себя, Твик, судя по всему, пережил весть о моей ориентации, поэтому поднял, наконец, на меня взгляд. — А я… — очень придушенно начал он, и я покачал головой. — Мне всё равно, — ответил я, предвосхищая сказанное. — Я уверен, ты предполагал. Другие точно. Чёрт, я почти открытым текстом сказал об этом Джимми, но, если ты спросишь, я бы заступился за тебя в любом случае. Гей я или натурал, не важно, как не важно и то, кто и насколько мне нравится, чувак, но то, что этот ублюдок там с тобой делал — просто пиздец. Ты уж прости, но я не привык такое терпеть. Лучше иметь дело с твоим нытьём, чем с сердечным приступом. — Нытьём?! Какого хрена, Рокки? — возмутился Твик, и на щеках его снова появилось по яростному красному пятну. — Вот видишь, как я тебе скажу что-то колкое, ты сразу на меня срываешься. Что ж тогда с тобой стало? На это было типа просто больно смотреть. — Можешь считать, что я с тобой дружу, — хмыкнул Твик. Я посмотрел на него с долей насмешливого недоверия, но он хоть и выглядел, как овца на заклании, был в целом серьёзен, посылая мне ответный взгляд. Я просто пожал плечами и вернулся к своему чаю. Если он не хочет давать объяснение своим внезапным переменам темперамента, то я не стану выпытывать, потому что знаю, что в этом нет никакого смысла. Он и без того достаточно нервничает даже просто из-за нужды со мной говорить. — «Мстителей», серьёзно? Тяжело и с оттяжкой камень из моей груди провалился глубоко в желудок, и мне задышалось легче. Я снова снисходительно улыбнулся ему. Твик хочет поговорить о «Мстителях»? Не о театре? Не о том, что я натворил? До этого момента я даже не представлял, насколько сам, при всей своей невозмутимости, напряжён. Что ж, я тоже человек и тоже могу нервничать. — Серьёзно. — И каких? — Да всех. — Всех — это с «Первого мстителя» или с первых «Мстителей»? Я измученно застонал и схватился за голову, а Твик негромко хохотнул, тут же заткнув себе рот костяшкой пальца. Какая у него идиотская привычка. — Боже мой, да ты из всего умеешь сделать проблему, — сказал я, не желая его обвинять. Улыбка Твика из нервозной стала натянутой, а камень медленно принялся подниматься обратно в грудь. Ох, да это высосет из меня все силы. — Я тебя напрягаю? Это из-за того, что тебе неуютно или?.. — Слушай, честно? — Твик кивнул. — Я просто не хочу тебя обидеть или разозлить. Давай называть вещи своими именами, я не очень виртуозно общаюсь, а ты типа дохрена сложный человек. Если я с тобой общаюсь, как с остальными, ты просто сваливаешь или бесишься. — Это я — сложный человек? Нет, я закрыл рот и помотал головой, это была идиотская идея, слишком неподходящая для разговора, когда мы без одного шага на ножах. — Забудь, — сказал я. — Что случилось с театром? — Так значит, всё-таки… — Нет, чувак, Господи, я не пришёл защищать свои права, говорить тебе, что вы сами виноваты или типа того. Я просто хочу знать и всё. Я же тоже в театре. Твик изучил, наверное, уже каждый миллиметр нашего столика, но всё продолжал любоваться удивительным изделием из обработанной древесины. Выглядел он сильно сомневающимся, но всё-таки решился на историю: — Ну, после того, как мы разошлись, м… в среду, я струсил и не вернулся обратно. Я пошёл домой и был дохрена на вас зол, поэтому, когда мне потом позвонила Хайди, я накричал на неё. Я спросил, какого хера она или кто-то, кто был в зале, не остановили тебя и почему никто не сказал Гаррисону, что ты не имеешь… что не имеешь к театру отношения. Я знаю, Рокки, что это грубо, и мне жаль, что я так взбесился, но я до того тебя обругал, что Хайди просто бросила трубку. Мы решили встретиться на следующий день до пар, но тебе ничего не сказали, потому что хотели только между членами кружка обсудить, ох, что случилось, ну. Ну, в общем, я думал, что остыл за вечер, но Хайди, Клайд и Кайл сказали, что, когда мы ушли, они неплохо провели время и позанимались с Гаррисоном. И я просто не сдержался. Я сказал, что ты во всём виноват и что зря мы решили кого-то звать в театр, Клайд и Хайди жутко на меня за это разозлились, и… оказалось, что никто не думает, кроме меня, что ты в чём-то виноват. Они перестали со мной разговаривать, поэтому я… Поэтому он решил прийти сюда. Я невесело усмехнулся, ненамеренно перебивая его, и он оторвал взгляд от края стола, взглянув на меня с опаской. Думаю, узнай я об этом в четверг, когда и сам был дохрена зол на всю эту ситуацию, то разозлился бы, но, поскольку из нас двоих только у Твика были проблемы с отходчивостью, я просто не мог не отметить, насколько эта ситуация была до убогого смешной. — Никто не общается с тобой, кроме того, на кого ты больше всего обижен? — спросил я очевидное. Твик нервно пожал плечами, но ничего не ответил. Ну, правильно, что тут скажешь. Ощутив прилив уверенности, я откинулся на стуле и посмотрел на него пытливо. — Так ты сам, значит, пришёл мириться? Ни Клайд и ни Хайди тебя не заставляли… — Рокки, вот, блять, знаешь, ты такой засранец! А что ещё мне было делать?! — излишне громко отреагировал Твик, привлекая к нам внимание. Я оборонительно выставил перед собой руки и медленно опустил ладони вниз, призывая его успокоиться. Твик сделал несколько глубоких вдохов и на секунду перевёл взгляд на мой чай. Я примирительно подвинул его в его сторону. Поколебавшись секунду, Твик взял его трясущейся рукой и сделал нехилый глоток. — Да, я вспылил, я обиделся на тебя, разозлился. Говоришь, ты неловкий в общении с людьми? Ну так посмотри на меня, гандон! Я срался тебя так же сильно, как и Гаррисона, когда в первый раз встретил, и мне понадобился хренов месяц, полный убеждений от Хайди, чтобы поверить, что ты не убьёшь меня где-нибудь после репетиции! Клайд просто говорит нам: эй, а я нашёл нам Рокки, это мой, блять, хренов друг-футболист из деревни, где мы дрались в барах! А потом ты пришёл и смотрел на нас, будто мы какие-то придурки, так же, как и все остальные, получающие спортивную стипендию или считающие, что театр — не профессия. Тебе было просто на нас насрать, и когда я встретил тебя потом в твоём корпусе, и ты не прошёл мимо, не посмеялся, а спросил, не нужна ли мне твоя помощь, я чуть кони не двинул! Я думал, всё, пиздец, сейчас меня затолкает в шкафчик тот херов жирный лайнмен или утопит в унитазе этот парень, разговаривающий так, будто у него синдром Туретта. Но ты просто, типа, эй, парёнёк, когда ты стоишь рядом со мной. Да, я испугался Гаррисона. Я бы провалился ещё больше, но по крайней мере держался бы до конца! Я бы победил себя, я бы это вытерпел, не показал ему, что меня это задевает настолько, чтобы убегать, и он бы проникся ко мне уважением, но, блять, нет, Рокки. Я оттуда сбежал, так что он теперь про меня думает? Я... Я, приоткрыв рот, пришибленно слушал поток излившихся на меня откровений. Самоуверенность ушла, как не было, и мне стало жутко стыдно за то, что я принялся его подстёгивать. Твик был прав. Я ни хрена о нём не знаю, и я действительно всё испортил. Мне не стоило лезть в его дела, особенно те, что касаются театра. — Я знаю, что не ты виноват. Вообще-то, виноват только я сам. Это я тебя послушал. Я послушал тебя и просто сдался. — Извини меня, — сказал я искренне. Вложив в это незамысловатое откровение всю свою эмоциональность. — Правда, прости. Я мог бы догадаться, как, эм… ну, как это важно для тебя. Преодолеть себя или типа того. Я сам взбесился и вспылил. Я и до этого был зол на тебя, и это стало последней каплей. Я, э… если могу что-то сделать, то скажи. И вот, мы замолчали. Мы извинились друг перед другом, и Твик поговорил со мной… вау. Вау, на самом деле, моё сердце билось чертовски быстро. Дело было не только в тревожности, у парня были охренеть какие проблемы с доверием, но он вроде как сказал мне всё это честно. Не знаю, как много других его знакомых знают об этом, но я ощущал важность произошедшего во всей её силе. Он поделился со мной своей проблемой, и я был должен ему за это усилие. — Да, чёрт, извини. Без проблем, я, мне не стоило, знаешь, чёрт, я пью твой чай… — Пей, ты заслужил. Для меня, эм. Много значит это? Твик усмехнулся. — Тогда спасибо. Мне, э… стало легче. — Мне тоже, — выдавил я, не удержавшись от желания поёрзать. — Так ты… гей, — вдруг сказал он, странно на меня посмотрев. — Абсолютно. А ты? — Не знаю, — задумчиво ответил Твик, и это почему-то показалось мне жутко смешным, так что я развёл руками и почти потрясённо улыбнулся. — Ну, я не думал вообще никогда, об… об отношении к другим людям и с другими людьми. — Чувак, это смешно. Такие вещи просто знаешь. — Ничего это не смешно, Рокки, — огрызнулся Твик, но без особой злости. — Я просто не думал. Мне никогда никто не нравился и никто не проявлял ко мне интерес так сильно, чтобы, ну, думать об этом. — Да даже если так, ты же смотришь фильмы? Ну, мюзиклы, ладно. Ты не можешь избежать мыслей об этом. — Фильмы, серьёзно? — я посмотрел на него вопросительно. — В фильмах всё совсем иначе, а уж в мюзиклах тем более, Рокки. Люди не ведут себя, как в кино. Я фыркнул. — Мой друг кончил во сне на Бебе и начал преследовать её, потому что решил, что это знак свыше. Это, блять, охренеть какой сюжет для сериала, так что можешь убеждать меня сколько угодно. — Правда?! Он кончил на неё во сне? Из чле… — он замолк, поняв, что сморозил глупость, а я рассмеялся над ним. — Да, из члена. Мы жили вместе и это произошло в ночь, когда мы спали в одной комнате, так что это было просто жутко тупо. Он разбудил меня, начав шуметь, а потом проснулся сам и сказал: «Я влюбился в неё, это знак». Он не мог не рассказывать, он хвалится этим, как медалью. — Я думал, он шутит. Он… — Клайд никогда не привирает, он на это не способен. Можешь с этой минуты считать, что всё, что ты принимал за шутку или ложь — чистая правда, — сказал я, пожав плечами. Такова жизнь — тяжёлая и полная страшных открытий. Лицо Твика приобрело крайне занимательное выражение. Думаю, не у одного меня теперь болит голова. — Ну что, мы с тобой теперь друзья? — спросил я. За этот вечер мы оба, наверное, узнали о мире и о себе даже слишком много, поэтому я считал логичным закончить нашу неловкую очную ставку на хорошей ноте. Твик кивнул, слабенько улыбнувшись.***
Напомните, сколько раз за последний месяц я отдавал Клайду должное? Наверняка не раз и не два, но сегодня он просто превзошёл самого себя. Я никак не мог подумать, что его сомнительная затея с организацией свидания сработает, но всё это, промчавшись через ямы и ухабы, вдруг приобрело вид вполне дружелюбной, примирительной встречи. Кроме того, учитывая любовь Клайда трепаться, я был очень удивлён тем, что он не посвятил меня во все детали произошедшей в театре ссоры. По его словам, они просто друг на друга от души проорались и решили разойтись и остыть. Я ничего не знал ни о том, сколько дерьма обо мне там было сказано, ни о том, что это не на меня они так сильно обижены. Хорошо, что всё сложилось именно так. Не думаю, что было бы кстати узнавать, как много всего плохого думает обо мне скандальный со-руководитель кружка не лично от него. Отправив ему сообщение со скупыми, но очень искренними благодарностями, я благоразумно перевёл телефон в беззвучный режим, упал на кровать и вырубился так быстро, как никогда раньше.***
Естественно, Клайд всеми мыслимыми и немыслимыми путями пытался вымолить у меня подробности нашей с Твиком встречи. Когда в следующий раз я пришёл в музыкальный театр, все до единого знали о том, что это наша тайная встреча в Старбаксе стала результатом их скорейшего примирения, поэтому, очутившись в комнате, где собирался кружок, я был первым делом удостоен тишины — уважительной такой, полной признания. Что было ещё более забавным — Твик донельзя дружелюбно помахал мне рукой и улыбнулся так знающе, что я не удержал свои чувства в узде, и моё сердце набрало приятную скорость, подарив телу лёгкость, полную ощущения успеха и предвосхищения. Хотел бы я соврать себе, что, посравшись несколько раз с Твиком, понял, что он не просто сложный, а ещё и достаточно раздражающий мудак, но правда была в том, что эти маленькие… и даже не очень маленькие изъяны делали вещи только лучше. После той плодотворной встречи я ощущал себя готовым пытаться, пробовать и быть рискованнее и изобретательнее в проявлении своих знаков внимания. Что ж, пожалуй, мы оба друг на друга очень хорошо повлияли. — Не знаю, — нарушил тишину Кайл, — как ты это сделал. Я думал, вы друг друга убьёте, но, поглядите. Театр дружен и полон энтузиазма, как никогда. Я тебя уважаю, мужик. — И боюсь, — сказала Бебе. — Я говорила вам, что внутри этого поганого фермера сидит бес. — Мужик, — чуть не плакал Клайд, подбираясь ко мне и крепко обнимая. — Ты спас мой дом, я так люблю тебя, бро. Будучи в крайне приподнятом настроении, я обнял Клайда в ответ и по-отцовски похлопал по спине. — Чего только не сделаешь, чтобы все забыли про твой стояк, да? — прозвучал голос Кенни, и ребята рассмеялись. Что ж, жизнь продолжалась. И была готова подбросить мне очередной сюрприз. — Уже октябрь, мои дорогие, — сказал Эл, прерывая наше воссоединение. — Нам пора двигаться дальше. Давайте сегодня порепетируем новую сцену с Рокки. Мы ещё не очень продвинулись и в старой, поэтому я не считал это такой уж блестящей идеей, но два раза в неделю отыгрывать одно и то же несколько часов подряд — это было очень, очень утомительно, поэтому возражать я не стал. Бебе отвесила мне пинок под зад, и я посмотрел на неё, стараясь выглядеть очень разочарованным её ребячеством. — А ты вообще знаешь, мой дорогой сельский жеребец, какая у нас следующая сцена? Я припомнил, удосужился ли прочитать сценарий дальше, чем до конца своей первой партии. Настигшее меня осознание обрело форму ужасного чувства оцепенения. — Да, да, мой немаленький дурачок, — продолжала издеваться надо мной Бебе. — Вот эти малышки окажутся у тебя в руках. Я глупо моргнул, проследив за тем, как она указала себе на грудь, а потом перевёл взгляд на Клайда. Того, к моей неудаче, совершенно не волновало, что я должен буду трогать… — Это же сценический секс, — опомнился я. — Зачем мне трогать твою грудь? — Потому что, — ответил за неё Эл, — так нужно, котик! Впечатляющее объяснение. — Не переживай, дорогуша, это для сцены. Это для сцены, сказал он. Не переживай, дорогуша, сказал он. Скрепя сердце, я принялся за игру, ощущая себя неуютно и странно, и я терпел, улыбался, как придурок, и смотрел на Бебе и её грудь голодными глазами, молясь, чтобы это поскорее кончилось. А потом она взяла мои руки и положила себе на грудь. Вот просто так взяла и положила. Я всегда считал себя золотой звёздочкой [2], но сегодня я понял кое-что важное — да, я гей на сто, на двести, на тысячу процентов. Я отскочил от неё, как от ядовитой змеи.***
Адаптироваться, значит, выживать. Надо заметить, я считал себя очень адаптивным. Миру крайне редко удавалось утереть мне нос. Но сегодня это произошло. Бледный, я сидел на своём голубом стульчике и неподвижно глядел в стык двух паркетин. — Ну ладно тебе, — ворковал надо мной Клайд, — я вовсе не обижаюсь, Бебе тоже. Это же по игре, это же постановка. — Кончай лить слезы, — помогала ему Бебе, сидя с другой стороны от меня. — Подумаешь, титьки. Мои брови медленно поднялись, лицо вытянулось. Я не верил своим ушам. — Подумаешь, титьки? Бебе, мне двадцать лет, и я впервые потрогал женскую грудь. Грудь девушки своего лучшего друга. Мы занимались сексом по игре, а грудь я трогал наяву. Этими руками. Эти руки я вытянул перед собой, чтобы все их увидели. Музыкальный театр с любопытством наблюдал за моими муками, ожидая, чем же кончится моё осознание необыкновенно опыта. — Ты впервые трогаешь женскую грудь, чувак? — удивился Кенни. — Так ты, типа, правда гей? Я, да и все остальные тоже, посмотрели на него очень-очень многозначительно. Сейчас не самое лучшее время было мусолить мою ориентацию, сейчас нам предстояло решить, что делать с этими греховными руками. — Рокки… ты гей, мой мальчик? — спросил Эл севшим голосом. — Но… — Ага! — обретя защитника, оживился Кенни. — Не один я не мог поверить. Чел, ты выглядишь типа так, будто цепляешь красоток одним своим взглядом! — Эй, да ладно, — ободряюще улыбнулся мне Твик, прерывая затянувшееся отступление. — Я отдал театру свой первый поцелуй, а ты — первое прикосновение к женской груди. Мы все тут чем-то жертвуем. Я неверяще на него уставился. Судя по всему, Твик так шутил и ожидал, как я отреагирую на эту его шутку, ну а я просто пытался осознать, во-первых, то, насколько абсурдной была эта формулировка, ну, знаете, про жертвы, а ещё то, что этот парень насколько отбитый, что впервые целовался в, блять, театре. — Ты по игре кого-то поцеловал впервые? — опешил я, позабыв о своих муках. Что ж, это хотя бы возымело на меня должный эффект. Вот уж и правда — «да ладно». До него мне ещё расти и расти. — Никогда бы не подумала, что моя грудь способна сломать Такера. Он обычно не такой цветочек. — А если бы тебе надо было потрогать мой член? — спросил я, устав терпеть её насмешки. Что ж тут у всех за развлечение — выставлять меня дураком? — А у тебя там, что, ядовитое жало? — не разделила моих страданий Бебе. — Мне не обидно, что у тебя встаёт только на яйца, если ты об этом переживаешь. — О Боже, — уронил я голову в руки. Театр их всех деформировал, они просто не понимают. К такому я оказался адаптироваться не готов.***
Дальше было хуже. Я играл в футбол и радовался жизни, потому что, в отличие от кружка, команда никогда не подбрасывала мне никаких ужасающих сюрпризов и встречи наши всегда проходили легко и весело. Я словил длинный пас, просто ради шутки сделав с мячом кувырок через голову, дал пять смеющемуся Диксону, повернулся к Стэну, чтобы узнать, какие у нас теперь планы, как вдруг он спросил: — У тебя что… у тебя ноги бритые? — Чего-чего? — Том приблизился ко мне и вгляделся в голую голень. — Ого! Тебе жарко стало, малыш? Он рассмеялся, страшно довольный своей шуткой, и прошёлся, манерно выставив руку в сторону. Они не со зла, сказал я себе, подавляя нарастающую внутри защитную агрессию. Умерь пыл, чувак, выдохнул я несколько раз. — Ну, да, это надо для театра, — сказал я честно. Диксон поперхнулся травинкой, которую жевал, и получил от лайнмена удар по спине такой силы, что вовсе прекратил дышать. Отплевавшись, он уставился на меня, как на цирковую мартышку, внезапно потребовавшую от него назвать три закона Ньютона. — Ты ради театра, типа, ради одной постановки побрился? — Это была эпиляция, — тщательно подавляя раздражение, спокойно ответил я, — бро, бодибилдеры тоже делают эпиляцию, а я типа, знаешь, качка играю. — Блин, нет, это хрень, — отбрил клайдов аргумент Томас, перехватив мой взгляд и разочарованно на меня посмотрев. Я ощутил, как всё внутри меня напряглось и сжалось, готовое к противостоянию. Вот же, чёрт, херня, я никогда бы не подумал, что мне придётся защищаться перед парнями, с которыми мы до этого без проблем проводили время. Но я хотя бы мог дать им отпор. Мой авторитет всё ещё не окончательно для них умер, а физическая сила обещала пару хороших тумаков тому, кто перейдёт черту в этих требованиях объяснений. Что делал бы, не знаю, Баттерс, попади он в такую ситуацию? И вот, так я и познал, наконец, то, о чём говорили ребята, когда требовали политику максимального принятия в своём кружке. Чертовски дерьмово себя чувствуешь, вынужденный доказывать кому-то, что твоё серьёзное отношение к делу, каким бы оно там ни было, не повод уточнять, насколько ты здоров на голову. — Ты же играешь в бодибилдера, а не на самом деле бодибилдер. Это другое, — поддержал его Стэн. — Чувак… — Да Такеру похоже просто нравится, — пожал плечами Диксон. — Вау, не могу поверить, как быстро они тебя скрутили. Что там, девчонка что ли какая-то, раз ты на такое идёшь? — Блять, — не выдержал я, — вы, парни, жуть какие охреневшие, вы знаете? Никому не приходит в голову спрашивать у вас, какого хуя вы играете в футбол и ради этого… Тут я замолк, не зная, что привести в пример. Ради театра я сделал эпиляцию и загорал, прикрыв хрен одной тряпочкой. Никто из них не делал ничего, ну… ничего такого ради футбола. И, да, я знаю, что ничего такого уж страшного в этом нет, но… Но, не знаю. Стигма есть стигма. Ничего тут не поделаешь. — Такер, мужик, да ты уже заговорил, как они, — глухо сказал Стэн, звуча так, будто я их предал, будто подставил, изменил им или сделал ещё что дурное. — Вот, — вставил Картман, — о чём и речь. Никогда не видел, чтобы мужик собирал чешки после тренировки и танцевал танцы. — Парни, — я постарался звучать одновременно твёрдо и примирительно. — В театре нет ничего плохого или страшного. Никто не заставлял меня и не скручивал. В ваших словах нет никакого смысла. Вы играете в футбол, вам это нравится, они играют в театре, и причина у вас, ну… одна. Вам просто нравится и всё. Мне нравится и то и другое, какие проблемы? — А… а что тебе там так нравится? — спросил Диксон, почёсывая голову. — Футбол — ну, командная игра. Можно выпустить пар, расслабиться. Ты сам понимаешь, команда — это серьёзно. Все важны. Это дружба и спорт. А театр, что там тебе нравится? И снова мне было нечего сказать. По сути… по сути в театре меня привлекал только его со-руководитель, но это было ещё в сентябре, а сейчас? Не мог же я на одной инерции играть с ними месяц с лишним, тут точно было что-то ещё. — Не знаю, это тоже расслабляет. Не самая удачная формулировка. Театр скорее напрягал меня, чем расслаблял, но я не очень успешен, когда доходит до подбора слов. Что-то около того? — Там тоже классные ребята. — А то тебе нас мало? — хмыкнул Томас. — Классных ребят везде полно, чего именно театр-то? — Бля, ну, они другие. Я не сказал, что вы не классные, я только сказал, что с ними мне тоже интересно проводить время. И, ну, играть довольно круто. Можешь почувствовать себя другим человеком. — Бред, — отрезал Стэн, швыряя мяч на землю и тут же снова его поднимая. — Тебе не нравишься ты сам? Чувствовать себя другим человеком? Послушай себя. Пройдёт неделя и ты просто начнёшь, как и они, смотреть на нас, как на отбросов. — Я, блять, даже ещё не начал, чувак. Успокойся, что за истерика? — атаковал я. Стэн щёлкнул челюстью и зло на меня посмотрел, но я, наконец, смог выйти из тупика и загнать в него квотербека. Значит, мои слова теперь имели для них смысл. — То-то же, парни. Заканчивайте эту блядскую войнушку с театром, что за старшая школа? Люди делают, что хотят, и я не собираюсь оправдывать то, что мне с ними круто, только потому, что вам кажется игра недостаточно интересным занятием. Окей? Парни переглянулись и пожали плечами. Раунд был за мной, но, знаете? Победа стоила мне их доверия. Я был прав от первого до последнего, пристыдив их за сражения с факультетом тонких искусств, хотя и знал, что на факультете этих пресловутых искусств достаточно тех, кто не прочь унизить футболистов всеми возможными способами. Я не собирался ввязываться в злоебучее противостояние, я просто хотел делать, что хочу. Нихрена себе, подумал я по пути домой, какой я теперь стал гордый и независимый. Вот стал бы я месяц назад так идти против всего мира разом? Не-а. Ни за что я не стал бы, потому что знал, на сколько вещей влияет общественное мнение. Судя по всему, теперь мне было всё равно. Парни были в чём-то, да правы. Театр менял меня. Футбол продолжал мне нравиться, но вот парни, которые в него играют, были жуть какими напрягающими со всеми их сложностями. Забавно, потому что раньше напрягающим мне казался скорее театральный факультет. Жизнь очень, очень, очень непредсказуемая и странная хрень.***
— Рокки! — я плавно обернулся. Твик догнал меня, бродящего по кампусу, в обеденный перерыв. До сих пор мы никогда ни с кем из театрального не пересекались, что было понятно: им нечего делать там, где было большинство нужных мне корпусов. Как и мне незачем было ошиваться около их. — Ты в?.. — Старбакс, — ответил я, кивком головы указав себе за спину. — А ты? Трудно даже подобрать эпитет к силе моего любопытства. Вот так вот внезапно он взял и нагнал меня, хотя мы не оставались наедине с тех пор, как в последний раз были в Старбаксе. — Ты просил меня помочь тебе с Рокки. А. Ясно. — Да, было дело, — кивнул я, проглотив разочарование. На что ты надеялся, деревенщина? — Я принёс тебе программу. Готов приступить? Я поморгал, как остолоп. — Приступить к программе? — Именно. Она несложная. Я считаю, что ты, знаешь, что ты быстро освоишься. Ты не так и плохо справляешься. Как думаешь. Твик протянул мне сложенный вчетверо листочек. Я развернул его. Там было всего два пункта, которые предполагали, что каждый вечер я буду прочитывать или четыре шекспировских сонета, заучивая и пересказывая один, или буду смотреть хотя бы тридцать минут классики среди мюзиклов. Другое требование было не легче. Твик хотел, чтобы каждый обеденный перерыв я встречался с кем-то из театра и разговаривал с ним исключительно в стихах или песнях. — Шутишь? — всерьёз спросил я, но Твик помотал головой. — Отбрось сомненья, милый друг, и станешь ты успешен, — нараспев протянул Твик, пожав плечами. — Нет, Боже, это шутка? — я не смог сдержать улыбки. — Это глупо. — Мне видеть невтерпёж ту прямоту, что глупостью слывёт [3], — продолжал он. — К тому же, друг мой, этой глупостью ты грешен. А, он припоминает мне ту отсылку? Хороший выпад. — Ладно, приятель, э… я с тобой в игре. Смотри не обосрись ты мне, ведь я супер-стихоплёт. — Я с нетерпеньем жду твоей фантазии полёт. Я посмотрел на него. Он на меня. И мы оба рассмеялись так чертовски легкомысленно.***
Это произошло через неделю. Неделю, полную сонетов, «Вестсайдской истории», «Рокки Хоррора», которого я-таки домучил, «Виктора/Виктории», «Ромео и Джульетты» с Лео, снова сонетов и обедов, во время которых мы от души веселились с подсылаемыми ко мне ребятами из кружка, эффектно опуская (или восхваляя, если это был кто-то достаточно милый, например, Хайди) друг друга. В общем. Спустя неделю я вскочил со стульев и запел. Я помнил наизусть всю свою партию, идеально, без сучка и задоринки помнил каждое своё движение. — Мужик жжёт! — Рокки пробудился, — ржал Кенни, хватаясь за живот, когда смотрел, как я удираю от Твика. Я очень скептически отнёсся к идее, но сам не успел понять, как всё это произошло. Я не словил озарения, не ощутил себя другим человеком, играя Рокки, не могу сказать, что, ну… понял его, но, наверное, я понял кое-что о мюзикле, который активно призывал меня веселиться и ни о чём не думать, пока можно. Не думаю, что «гениальный посыл» был именно в этом, но, как они говорили? Найди в этом свою правду и сыграй её. Думаю, для Рокки такая правда просто отлично подходила. Эл сидел на стульчике, схватившись за сердце. — Не верю! Но люблю тебя, ах, рыбка! — щебетал он, изображая предобморочный бред. Я самодовольно развёл руками. Съели? Такой уж я. Твик показал мне большой палец, улыбнувшись. Что ж, думаю, что уж теперь я точно ему чертовски должен, и в долгу оставаться не собирался.