Вот всё, что я теперь знаю: зверь ещё голоден, И ползающие по планете Странные насекомые, называющиеся людьми, Потерялись во времени. Потерялись в пространстве. И не понимают, в чём смысл. [1]
В восемь утра подо мной завибрировал телефон, застрявший между диванным подлокотником и подушкой. Бок болел: его острием пару часов подряд колола незакрытая ручка. Телефон не был моим, он принадлежал маленькому со-руководителю кружка музыкального театра, который спал в моей комнате после того, как устроил моему лицу знакомство со своим кулаком. А потом мне — знакомство со своим тяжёлым прошлым. — Да, — ответил я хрипло и излишне гнусаво. Забитый кровью опухший нос сделал мой голос ещё более жутким. — Привет! — бодро поздоровалась Хайди. — А ты где?.. Кто это?! — Рокки Хоррор, — ответил я, сам не понимая, на что раздражаюсь. — Крэйг? Ты с?.. А… Ой. А что происходит? — Твик болеет, — соврал я. — Его не будет на репетиции сегодня… — Крэйг, ради Бога, скажи, что с ним? Что произошло? Я болезненно нахмурился. Болело у меня всё лицо, болела голова, резало от недосыпа и усталости глаза, и то, что Хайди решила не верить мне на слово и захотела подробностей, не было вещью, способствующей коррекции моего физического (да и эмоционального тоже) состояния. — Он болеет, — ещё раз озвучил я своё враньё. Я уже понял, что оно её не убедило, хотя и не представлял, почему. Мне казалось, никто не знает Твика даже хотя бы немного, поэтому её уверенность в наличии какого-то происшествия была для меня странной и некстати. — Крэйг, — её голос стал твёрже. — Во-первых, ты отвечаешь на его телефон в восемь утра. Что значит, что он или у тебя дома или ты у него, а я жила с ним, Рокки, я знаю, что он никогда никого не позвал бы в свой дом, и в гости он тоже не любитель сходить. Сейчас восемь. Он, как ты говоришь, болеет. Ты провёл с ним ночь. Это во-вторых. В-третьих, однажды Твик заболел гриппом. Это было на первом курсе, и он всё равно пошёл на сраные занятия, потому что боится слететь со стипендии. Его госпитализировали из университета, потому что он был слишком упрямым и тревожным для пропуска по уважительной причине. Говоришь, болеет? Что с ним произошло? Он при смерти? — Господи, — я провёл рукой по лицу в раздражении и задел нос. Боль волной прокатилась по переносице и щекам, в глаза натекло слёз, и я помолчал мгновение, приходя в себя. — Блять, — продолжил я парад красноречия. Я не мог сказать Хайди правду, но и во вранье уже не преуспел. — Он не умирает. Кое-что случилось, не очень ужасное. Он живой и целый, просто дайте, блять, ему выспаться без вашего сраного театра и всего прочего. Теперь в ответ мне помолчала Хайди. — Вы?.. Я всё равно не понимаю, как вы оказались ночью в одном помещении. И я хотела бы знать. Я ни ему, ни тебе не враг. — Боже, Хайди, ну не могу я об этом сказать, ладно? У вас разве так рано начинается репетиция? Что тебе, короче, от него было нужно? — Ладно. Хорошо. Не надо так злиться. Если он с… с сумкой, то посмотри там флешку, синюю. Проверь, там должна быть музыка. Если она там есть, я зайду и заберу. Если нет, то попрошу его потом… — Что за музыка? Не хотел я, блять, чтобы его трогали. Я и злиться, если быть честным, не хотел, но ночные приключения меня здорово выбили из колеи, поэтому мне казалось, что провести этот день без музыкального театра, без контакта с внешним миром, заперевшись дома — это не очень большая проблема. — Он спит? Он знает, какая, скажи ему, когда… — Блять, Хайди, ради Бога, просто скажи, что нужно. У меня куплена подписка на музыку, у меня есть Itunes, я просто дам тебе свой хуев айпад на пару дней, и, Богом блять, прошу, тратьте столько денег, сколько нужно, только не трогайте его со всем этим дерьмом хотя бы сутки. — Хорошо, — сдалась Хайди, предпочтя не злить меня больше. — Я сейчас подойду к Старбаксу, ты тоже подойди. Хотелось бросить телефон на диван, но я не стал. Желание выпустить пар поднялось и, не выпущенное, болезненно и неохотно скрутилось, тяжёлым комом повиснув в груди. Меня бесило абсолютно всё, я был на взводе с той самой секунды, как проснулся, и, чем больше времени проходило, тем больше я хотел выйти на улицу и набить морду всему миру, каждому встречному, за то, что… за то, что они не видят! Почему никому, кроме меня не было очевидно, что парню нужно отдохнуть?! Хайди, кажется, говорила мне, как она переживает за свободное время Твика, какого хрена ей бы не делать этого чуточку усерднее? Не звонить ему рано утром? В зеркало на меня посмотрел урод. Жёлто-фиолетовый синяк расползся по всему моему лицу, морда опухла от воспаления и недосыпа. Красные глаза с сетью лопнувших капилляров восхитительно дополняли мой образ сельского недоумка, который, надравшись пива, подрался с незнакомцем, пару часов проспал в канаве и теперь страдает от похмелья. Я хотел побриться, но до кожи над губой дотрагиваться было слишком больно, а оставить щетину только в области усов казалось идиотизмом. Я умылся и высморкал два кровяных тромба, следом за которыми свежая алая кровь залила всю раковину. Голова закружилась. Этот день я ненавидел. Перед тем, как уходить, я пробрался в свою комнату, стараясь издавать как можно меньше звуков и не разбудить Твика. Я положил на прикроватный столик свои чистые вещи, не особенно рассчитывая на то, что, проснувшись и не застав меня дома, он переоденется и будет меня дожидаться. Спал он в той же позе, что и несколько часов назад, когда я выбрался из комнаты, чтобы претворять в жизнь свои убогие планы по спасению его душевного равновесия. Скрутившись так, будто ему холодно, прижав руки и колени к телу, он казался ещё меньше и тоньше, чем даже в самый уязвимый момент нашего общения. Твик не выглядел, как человек, который спит, чтобы отдохнуть, он выглядел, как несчастный ребёнок, отрубившийся от невозможности просуществовать в сознании хоть немного дольше, и эта мысль разозлила меня ещё сильнее. Посмотрев на его телефон, который я, нависая над ним жуткой тенью, сжимал в руках до риска погнуть, я подумал, почему бы мне не позвонить его родителям и не пригласить их на мордобой? Или не поехать в Форт Майерс, ворваться в этот их «семейный бизнес» и не набить им морды, не размениваясь на такой вежливый жест, как приглашение подраться. Положив телефон сверху на сложенную так аккуратно, как я только мог её сложить, одежду, я вышел из дома. Ветер ударил мне в лицо: удушливый, но не жаркий. Ночью на город снова обрушился ливень, стало прохладнее. Вид высыхающего асфальта нагонял на меня тоску, синеющее на юге небо казалось далёким, а пальмы — враждебными картинками из чужой жизни, которой я пытался подменять свою. В Южном Парке от репутации родителей, позволивших произойти чему-то такому с их ребёнком и ничего после не предпринявших, не осталось бы даже памяти. Большой город просто утопил эту маленькую грустную историю чужой жизни в череде таких же, и сейчас я, кажется, впервые ненавидел Тампу всей своей душой. — О, мамочки, что с твоим лицом, Рокки? Расскажи, что произошло! — Вот тебе айпад, вот тебе бумажка с паролями. Ничего не случилось, Твик болеет, — упрямо продолжал я отбрыкиваться от её беспокойства. — Другим скажи так же. Хайди нахмурилась, но волнение не дало её взгляду сделаться злым. Я смотрел на неё прямо и равнодушно, и это окончательно убедило её, что упрашивать меня бесполезно. — Мне обидно, что ты ничего мне не говоришь, будто я могу вообще чем-то сделать хуже, что бы ни случилось. Знаю, что Твик мне не расскажет, даже если я буду ему угрожать, так что, как хотите. Я думала, ты повлияешь на него в хорошем смысле, не поощряя его привычку прятаться и убегать, но ты, похоже, и сам в это втянулся. Как знаешь. Он пьёт кофе только без сахара, с соевым молоком. Вообще, не используй никакое другое молоко, ему от него плохо. Ему от всего плохо. Я оставил эту отповедь без внимания, развернулся, и пошёл в магазин ниже по улице. Не то что бы мне было туда нужно, но я не хотел идти в Старбакс, будто уловил очевидный намёк. Хайди была хорошим человеком, и я знал, что она ничего плохого бы не сделала. Если бы что-то подобное случилось с Клайдом, и она предложила бы помощь, я бы согласился, не раздумывая, потому что сам по части советов и помощи мастером не был, я мог предложить только моральную поддержку, утешение. Но беда была не у Клайда, а у Твика, и я не знал, кому и сколько могу рассказывать.***
Полтора часа я гулял по магазинам, аптекам, по Тампе. К одиннадцати утра стало слишком душно, я вспотел, а опухшее лицо начало пульсировать и ныть, как большая и противная рана. Решив, что город достаточно перепуган видом моей опухшей рожи с застывшим на ней маскообразным яростным взглядом, я заглянул в Старбакс, взял латте без сахара на соевом молоке и, уже заранее воображая, как добавлю туда сахар и выпью самостоятельно, направился, наконец, домой. Что-то очень умное и рациональное подсказывало мне, что Твик, проснувшись, смоется мгновенно, и как бы я ни хотел поверить, что этого не произойдёт, предполагал, что начнётся новая череда загонов, с которыми мне придётся сражаться. В общем, я не надеялся на компанию, поэтому был сильно удивлён, обнаружив его рюкзак всё так же висящим в коридоре на крючке для одежды. Твик продолжал спать нездоровым сном, оставаясь в неподвижности. Я вздохнул, устав балансировать на краю неизвестности, ожидающей меня после его пробуждения. — Эй, — позвал я тихо, положил руку на его голову и пропустил мокрые волосы сквозь пальцы, погладив затылок мягким, массирующим движением. Его шея была скользкой от холодного обильного пота. Я хотел убивать за него всех, кто был хоть немного виновен. — У меня есть латте. — Что?.. Вместо ответа я снова погладил его голову. Рука стала мокрой, будто я окунул её в воду. — Блять… Ох, чёрт, твою мать, — глаза Твика широко открылись и испуганно заблестели. Он перевёл на меня взгляд и застыл в неловкой позе, полусидя. — А это?.. Хорошо, что я успел вымотать себя, потому что на его взволнованный вопрос смог выдать только безэмоциональный кивок. — Ты сегодня отдыхаешь, — заявил я. — Я тебя ударил, Крэйг, так, что у тебя синяк! Тебе всё равно? Я вздохнул, прикрыл глаза и просто упал на него, придавив к кровати тощее тело. Твик икнул, руками крепко вцепившись мне в плечи, вяло побрыкался, а потом ослабил хватку и замер. — Устал? — спросил он у меня через минуту. — Очень. Я не хочу иметь дела ни с каким дерьмом больше, я хочу отдыхать. — Так давай я тогда… Я быстро соберусь и… Чёрт, прости меня, я тебя прошу. Прости за всё это. За то, что я это затеял. И что сказал. Это всё полная хре… — И опять то же самое, и я вроде хочу быть больше, чем просто друзьями, — запел я первое, что пришло мне в голову, нахально его перебивая. — Эй… — Так что расслабься или, я боюсь, мы никогда не преуспеем в этом. И вот мы снова здесь, притворяемся, что не больные животные. — Это, блять, грубо, Рокки. — Ты поедаешь себе подобных, и я точно не выживу этой ночью. И уснуть я тоже не смогу. — Всё, нахрен, Рокки, я, блять... — Твик, уймись, ради Христа, — застонал я, поднимая на руках корпус и смотря на него со всем возможным в моём состоянии расположением. — Ты хочешь уйти? — Я вообще не должен был на тебя это так вываливать. Я, у меня репетиция сегодня, я думаю, что должен… — Господи, посмотри на себя, — я сел и взял его лицо в руки. Твик замолчал и уставился на меня воспалёнными глазами, как побитый щенок. Большими пальцами я осторожно тронул его опухшие веки, и он закрыл глаза, позволяя мне почувствовать, как под тонкой кожей быстрой дробью стучит его пульс. Его глаза были вообще отдельным пунктом олицетворяющей слово «задолбанный» внешности. Страшные сине-серые цвета, которыми была окрашена кожа нижних век, могли быть атрибутом пациента санатория для больных туберкулезом или раком. Никак не для парня с надеждами попасть на Бродвей. Светлая серо-голубая радужка делала взгляд прозрачным, стеклянным и острым. — Тебе надо спать часов сорок, чтобы прийти в себя, но, нет, ты хочешь на репетицию. Хочешь переживать на пустом месте. Я не обижен на то, что ты меня ударил, мне плевать. — Ты убирал за мной… — Насрать. Я тебе говорил — это просто рвота, не серная кислота. Ты хочешь уйти? Вот на самом деле? — Н-нет? — ответил он так, будто я мог за нежелательный ответ ему шею свернуть. — На хрена тебе это нужно? Я не хотел преподносить свою эту сторону. Это же… просто зачем. Ты знаешь меня меньше трёх месяцев и просто делаешь это всё для меня. Кровать можно выбросить, она насквозь промокла, а ты купил мне латте. — Ну, вот если не хочешь, — я отпустил его лицо и приглашающе раскинул руки, — то и не надо. Твик без энтузиазма оглядел меня, остановив взгляд на моей груди. От секунды к секунде это превращалось во всю большую неловкость, но потом он в конце концов со смирением отложил простынь, которой накрывался, и уронил себя мне в руки. — Я не понимаю, — сказал он устало. — Как я умудрился всё это испортить спустя несколько свиданий. Я представлял себе это не так. — Я, честно, рад, что ты всё испортил. Ну, не в смысле… я не рад тому, что узнал, потому что, кто будет рад? Но я и до первого свидания знал, что когда-нибудь услышу длинную и стрёмную историю, так что, наоборот. Это перестало выглядеть так, будто у нас деловые встречи. Отношения состоят не только из хорошего, но ещё и из дерьма. — Я просто в этом ничего не понимаю, — пробормотал Твик мне в футболку и затих. Я тоже больше ничего ему не сказал. Если бы я и сам понимал в этом чуточку больше. Мы с Клайдом всегда были подкаблучниками, к тем, кто нам нравился, подмазывались, добиваясь расположения, так что я не в первый раз слушал, как парень, в котором я заинтересован, доверяет мне свои проблемы. Обычно я был довольно неплох в том, чтобы поддержать, но тут было так много всего и всё это сразу, что, серьёзно, если бы я только знал, как сделать это лучше всего, сделал бы. — Расскажи мне всё остальное, — сказал я, когда решил, что достаточно убедил его в отсутствии необходимости бежать отсюда как можно скорее. — Как этот парень вообще оказался у вас дома? Из-за этого ты так… реагируешь на людей? — Я, вообще, плохо помню, что тебе рассказал. Этот парень был хорошим… ну, пока не случилось это, работал с нами долго, я хорошо его знал. У него была параноидная шизофрения в ремиссии, и, по-моему, он пытался сделать это из-за этого. Больше я ничего не знаю. — Больше не надо, — сказал я, проникаясь к его семье какой-то особенной, чернейшей ненавистью. Что за хуйня? Трудотерапия? Я не был мастаком в общении с детьми, меньше я понимал в их воспитании, но я точно не стал бы проводить эксперименты с самостоятельностью своего ребёнка, если бы знал, что где-то во дворе моего дома гуляет шизофреник в ремиссии. Он отодвинулся, чтобы посмотреть мне в глаза, и вот, теперь я видел на его лице не скрытый за напущенной занятостью и отчуждением отпечаток обречённой усталости, честный и очень напоминающий беспомощность. — Я не знаю, что ещё с этим делать, вот и всё. Не знаю даже, помог ли переезд в Тампу. Я умом не боюсь ни с кем общаться. Я ничего не боюсь так уж прямо сильно, на самом деле. Ни отношений, ни секса, ни дружбы, ни даже незнакомцев. Не до… не до дрожи, икоты, не до того, чтобы блевать от страха. Это просто тело. Я не боюсь, но мне страшно. — Давай ты начнёшь с того, что просто расслабишься. Хотя бы один день, вот сегодня, мы с тобой об этом поговорим, а потом ты перестанешь париться из-за этого каждую секунду. — Кому ты сказал, что я?.. — Хайди. Она сама позвонила из-за ебучей флэшки, и я наехал на неё. Я знаю, что это грубо и не очень социально приемлемо, но мне всё равно, я был жутко зол. Я сказал, что ты болеешь. Твик удивлённо на меня посмотрел, и я немного запутался. То есть… И тут я подумал, что, возможно, я очень сильно драматизировал, пока утром бесился из-за этого. Это произошло с ним не вчера, не неделю назад, да даже не год. Множество далёких лет назад. И он посещал терапевта. — Она тебе не поверила, — заявил он. — Ну, конечно? Что я должен был сказать ещё? Я просто настаивал, чтобы она не пыталась выяснить. — Сказал бы правду, — почему-то улыбнулся Твик. — Ну, что заставил меня отдыхать. Ты же так и сделал. Так делают хорошие… бойфренды, да? Я смутился, уставившись на него в смеси растерянности и облегчения. То, что он улыбается — это же хорошо? И остальное — тоже? — Мы бойфренды? — спросил я, медленно моргнув. — Разве нет? Я очень, очень сильно запутался во всём. — Я думал, что эти свидания нужны тебе, чтобы решиться. Я… чёрт. Я запутался. Мне казалось, ты стесняешься отношений. Что не готов об этом говорить. — Я был смущён, но… Господи, серьёзно, Рокки? Мы, ты… мы целовались. Знаешь, мне кажется, у тебя всё-таки есть какие-то проблемы с этим. Я… не самый социально ловкий, но, Боже, будь я проклят, стесняться отношений? Стесняться тебя? Ты для меня очень, очень много делаешь. Я ни за что не разозлился бы или не обиделся, если бы ты сказал другим. Я молчал, потому что ты молчал… Я думал, у тебя с этим… что ты в шкафу. Что тебе трудно открыться. Почему-то Клайд тоже подозревал, что я в шкафу, и я никогда не считал, что у меня есть какие-то проблемы с каминг-аутом, но то, что уже два человека говорят мне об этом и то, сколько на самом деле людей были искренне удивлены, узнав о моей ориентации, заставляло меня думать, что не у одного Твика здесь есть какой-то непроработанный травматический опыт из далёкого прошлого. — Вот. Вот так это примерно и ощущается, — Твик осторожно взял мою руку дрожащими ладонями. — То, о чём я говорил. Ты головой думаешь, что у тебя нет проблем. Что всё в прошлом. Что тот парень лечится в больнице, что твой друг больше не переодевается в вещи своей мамы. Твоё тело делает это само. Рука сама бьёт… лицо человека, которому ты благодарен сильнее всего на свете. И ты не говоришь другим, что открытый гей, потому что всегда есть повод промолчать. И оказывается, что ты всё ещё мальчик, которого чуть не изнасиловали. Или мальчик, который даже не знает, гей он или нет, но все вокруг просто так считают, и ты принимаешь это, как должное. Это же так? — Я не знаю, — сказал я честно. Вот теперь я не знал уже точно. Может, он был прав, и я действительно так мало понимал в самом себе. — Я тебя понимаю, потому что я просто в тебе это почувствовал. Ещё тогда, когда узнал, что ты попал в больницу. Я вспомнил про тот раз, когда у тебя встал, и ты как будто онемел. Как ты себя тогда вёл, будто произошло что-то дохрена ужасное. И та история Клайда. И я решил, что ты тоже не можешь держать своё тело под контролем. Голова говорит тебе, что ты просто загораешь, а на самом деле ты доводишь себя до предела и сам не понимаешь, что делаешь это. — Блять, — выдохнул я, снова сгребая его. — Я теперь даже не знаю, что в моей жизни ёбаная правда, а что нет, и почему я делаю те или иные вещи, но, просто, пожалуйста, всё. Давай посмотрим фильм.***
Пока Твик был в душе, я приходил в себя, разгребая кабели и занавешивая окна. Я не рассчитывал на лёгкий разговор, но это было не просто тяжело, это было также полно странных, обескураживающих открытий, и я периодически останавливался, пытаясь вспомнить, ощущал ли я когда-нибудь, что делаю что-то против своей воли? Это правда то же самое, что сделал разум Клайда, заставив его забыть, как он переодевался в мамины шмотки? То же самое, из-за чего тело Твика оберегает его от контактов с человечеством, разгоняя тревожность до нестерпимого уровня? Неужели и я тоже был с ними в одной лодке? Твик ведь был прав: я и Клайду и родителям говорил, что открытый гей, я знакомился с парнями, но никогда не знакомил с ними ни Клайда, ни родителей, ни всех остальных. Держал отношения в тайне просто потому, что не видел смысла заявлять о них, я не хотел, чтобы люди знали о чём-то, что я считал личным. Это из-за этого? Что, блять, начало происходить в моей жизни? Что, если вся она была обманом? Если я из-за этого не присоединялся ни к братству, ни к команде, хотя мог бы сделать это давно, но предпочитал отстраняться, оставляя все свои увлечения только достоянием себя одного? Это потому, что я боялся того, что они станут предметом всеобщего обсуждения, как однажды это случилось с нашими с Клайдом детскими шалостями и последовавшим за этим обличением в любви к членам? Типа… оберегал таким образом личное? Господи, почему разум делает с нами такие странные вещи? Что за ебучие когнитивные ловушки? Я предпочитал всем в своей жизни управлять, я предпочитал всё знать наверняка, а оказалось, что жизнь всё это время меня умело водила за нос. — Эй, — Твик поймал меня за неподвижным созерцанием открытой папки с видеофайлами. — Ты в порядке? — Ты смотрел «Хранителей»? Твик издал нервный смешок. — Ты же вроде хотел отдохнуть, а не загнаться, — ответил он, и я перевёл на него скептический взгляд. Он выглядел в моих вещах, как примеривший отцовскую одежду третьеклассник. — Ещё два дня назад я бы не поверил, что ты такой засранец, — сказал я ему, улыбнувшись. — Теперь я понимаю, как ты умудрился взбесить Кайла своими спорами о мюзиклах. Ты мне нравишься всё больше с каждой минутой. Я отвернулся, чтобы выбрать фильм, когда он сказал: — Ты мне тоже? Пусть я больше ничего не понимал ни о жизни, ни о любви, но я отложил ноутбук, встал и, взяв его лицо в руки, поцеловал, не очень церемонно, но очень голодно толкая язык ему в рот. Твик вцепился в мою шею, пытаясь, очевидно, прижать меня ближе или удерживать дольше, но кончилось это тем, что я больно вдавился носом в его щёку, и кровь снова хлынула, залив нас обоих. — Блять, — я дёрнулся назад, прикрывая нос ладонью: кровь потекла сквозь пальцы, и ещё одна белая футболка была безнадежно испорчена. — Чёрт, какого хрена. Твик вытер предплечьем рот, тронул пальцами язык. Ясное дело, кровь натекла не только мне в рот, но и ему тоже. — А он не сломан? — спросил он, с ужасом смотря на свою руку. — Это ненормально. — Не сломан, — заверил я, шмыгая носом. Теперь кровь потекла мне прямиком в глотку. — Давай лёд приложим? Не запрокидывай голову. Фильм мне пришлось смотреть в странной позе. Я лежал, удерживая на лице замотанный в пакет и полотенце лёд, и из-за того, что принял горизонтальное положение, отчаянно засыпал. Твику пришлось ютиться на краю дивана у моей головы, и его колено загораживало мне половину экрана, но я знал фильм наизусть, так что не слишком нуждался в картинке. Он был нужен для того, чтобы хорошенько загнаться каким-нибудь глобальным жизнеутверждающим дерьмом, забыв про своё собственное, но даже с этим мы не справились. Через час Твик лёг рядом. Через полтора мы просто отключились, так и не загнавшись, как следует.***
— Он сошёл с ума, — услышал я сквозь сон взволнованный голос Клайда, — он на морду положил пакет с водой… Мой бро… — Да там лёд был, наверное… Я не знаю. Давай валить отсюда как можно быстрее. На этот раз вытерпеть внеплановое пробуждение у моего организма сил не осталось, и боль ноющей каской сдавила мне голову. Я шевельнулся, правая рука онемела и не двигалась ниже плеча, выстрелив в низ живота и грудь мерзкими, щекочущими под кожей искрами. Рука Твика сжалась и разжалась на моём предплечье. Мои друзья молчали и ждали чего-то. — Знаете, — сказал я равнодушно, — я вот хочу, может, водить к себе домой парней. Проводить с ними время, спать с ними, заниматься сексом, и не переживать из-за того, что вам, двоим сплетникам, покажется, что вот просто вот взять и ворваться ко мне домой — это хорошая идея. Вот я делал так когда-нибудь? Нет, не делал. А вы так делаете. — Ты во что ввязался, хулиганьё?! — продемонстрировала Бебе чудеса защитной агрессии. — Морда в хлам, в ванной куча шмоток в крови, на полу кровь! — Бля, — проснулся Твик, выдохнув замученно мне на ухо. Я стянул с лица полный воды пакет, и он гулко шлёпнулся об пол. — Была драка, — тут же заключил Клайд, указав мне на нос жестом знатока. — Кто-то начистил моему братишке рожу. — Почему вы спите вместе? — не унималась Бебе. — Господи, Твик, из всех людей… геем оказался ты. Геем, который заинтересовался этой обезьяной под анаболиками. Мы переживали. Вы не брали трубку, Хайди как попугай твердит, что ты болеешь. Репетиция сорвана. Вот мы и пришли разбираться. Твик резко выпрямился, как испуганная, пойманная на чём-то плохом девица. Я лениво проследил за тем, как он в ужасе смотрит на этих двоих, а потом вытянул из-под него ногу и поставил её, согнутую в колене, на диван, соорудив преграду между ним и несносными любителями копаться в чужом белье. — Я тебя научу, как с ними общаться, — сказал я ему. — Вот так: пошли отсюда вон. Серьёзно. Ничего не случилось, оставьте меня в покое. — Как всегда, дружелюбно! Круто ты с друзьями общаешься! — Эй, — Клайд нахмурился, посмотрев на меня, как герой диснеевских мультиков, собирающийся дать обещание. — Держи меня в курсе, бро. Отдыхай. Погнали домой, крошка! И вот, ворвавшись в мой дом сумбурным ураганом, они так же быстро смылись. Твик молчал, весь разговор просидев в неподвижности и с непониманием наблюдая за моим взаимодействием с назойливыми приятелями. — Просто забудь. Это будет происходить всё время, в любой момент. Я забываю закрывать дверь днём каждый ёбаный раз, но они могут и в окно влезть. Вздохнув, я нашёл на полу телефон, проверив время. Дело шло к восьми вечера и единственное, о чём я мог сейчас думать — это о продолжении сна. — Я, наверное… я тогда пойду? Спасибо, что, ну… иногда знаешь, что мне нужно, лучше меня. Я кивнул, устало простонав ему в ответ. — За этим всегда приходи сюда, милашка. И, да. Держи. Из кармана я явил на свет измятую, измусоленную бумажку убогого вида. Твик развернул её и нахмурился, непонимающе вчитываясь в написанное. — Это что? Боже, ну, конечно, он был тем, кто никогда не играл в «мусорную охоту». Было почти стыдно не подумать об этом, прежде чем давать ему список заданий. — Если ты не играл, то твои одноклассники точно должны были. Это немного изменённая «мусорная охота». Тебе нужно выполнять задания из списка и тот человек, кого это коснётся, должен будет поставить галочку около него. Или я сам засчитаю его, если буду рядом. — Здесь имена. Тони Старк? — Я ночью пытался придумать, как... Вот, ты сказал, что терапевт предложил тебе театр и это помогло. Каждый раз, когда ты будешь чувствовать себя неловко слишком сильно, просто изображай любого персонажа из списка. Я понятия не имел, поможет ли это. Это было спонтанной идеей и за прошедшие несколько часов я много раз успел подумать, что мне не стоит отдавать ему этот жёваный листок. — Это выглядит, как… — не очень воодушевился Твик. — Я слышать ничего не хочу. Ты заставил меня неделю общаться сонетами, так что задолжал мне порцию унизительного опыта. Твик нервно улыбнулся, потянул палец ко рту, но остановил себя, скрутив в руке ткань джинсов. — Ладно, — согласился он. — Почему бы и нет?***
На следующий день я принялся разгребать оповещения, игнорируя девяносто процентов из них. Особенно те, которые были от старосты и касались учёбы. Или напоминание от Эла о необходимости репетировать танец.Heidi Turner SUN 12.19 AM
"Я зашла к Твику и… я считаю, что так как вы… в общем, просто хочу тебе сказать: только что он в ответ на мои попытки узнать, что случилось, ответил «какой, к чёрту, Баки». А потом он просто стоял и смотрел в стену." Я с секунду смотрел на сообщение в ступоре, а потом рассмеялся, как шакал.Tweek Tweak SUN 12.21 AM
"Зимний солдат?"
"Быстро она.""Блять, «какой, к чёрту, Баки». Это нахрен прекрасно."
"Могу я не раздеваться догола, когда буду изображать доктора Манхеттена? Как твой синяк? Ты в порядке?"***
Когда я закрыл за собой двери актового зала, куда музыкальный театр перекочевал, чтобы репетировать мюзикл на сцене и готовить декорации, меня встретил хор заинтригованных голосов. Я обернулся и Кенни присвистнул. — Что с тобой сделалось, Джек Блэк? — Драться люблю, — ответил я, с напускным самолюбием проводя по лицу рукой, будто горжусь боевым трофеем, как медалью за храбрость. Твик отвёл взгляд от поставленного маленьким, костлявым кулаком следа своего посттравматического расстройства, занявшись чисткой разобранного фортепьяно. Я знал, что ему неловко из-за того, что я никому не говорил настоящую историю о том, как нажил себе внеплановую ринопластику, но я это игнорировал. Я не считал его виноватым и не хотел, чтобы другие думали так. — Нормально тебя отделали, — покачал головой Кайл. — Ты поосторожнее с драками. Такое никаким гримом не спрячешь. — Пройдёт скоро, — отмахнулся я. Нос не был сломан, синяк был без кровоподтеков, а опухоль почти спала, так что волноваться было не о чем. Эл весь извертелся, обращая внимание окружающих на то, в каком он от увиденного ужасе. — Кошмар, котёнок! Мы сегодня репетируем оргию! Умоляю, целуй своих друзей с осторожностью. Бебе передёрнуло в плечах. — Тебе придётся целовать Клайда! — сообщил мне зачем-то Кенни. — Мерзость! Я пожал плечами. — Что я там не целовал. Токен поперхнулся водой. — Мы с братишкой дружим всю жизнь! Чего только не было! — легкомысленно добавил Клайд, послав мне воздушный поцелуй. — Я буду аккуратен с твоим личиком, детка. Рэд выглядела нездорово заинтересованной нашим диалогом. — Что насчёт него? — указал Кенни себе через плечо на обернувшегося Твика. Я перевёл взгляд на маленького со-руководителя здешнего сборища и пожал плечами снова. — С ним мы все выходные практиковались. Кенни хохотнул, приняв сказанное за шутку, а я посмотрел на Твика, дёрнув бровью. Не один он занимался дома тем, что пытался справиться со своей сраной жизнью. Если быть с ним означало быть открытым геем, то я был на это готов. Воровато оглядевшись на любопытно уставившихся на него товарищей, Твик отложил влажные салфетки и неуверенно спустился со сцены. — Рад видеть тебя, Рокки, — сказал он, подходя ко мне, и его улыбка нервно дёрнулась. Я раскрыл руки и крепко обнял его, приветствуя. Эл с грохотом опустился на сиденье задницей. — Птичка… — безголосо пробормотал он. — Ты… вы… — Вы все — гомосексуальная катастрофа, — закончила за него Бебе. — Мы с Клайдом зашли к Рокки в воскресенье и увидели настоящее шоу ужасов, не то что ваши замки Франкенштейна. — Это будет лучшая оргия в моей жизни, учитывая то, сколько я теперь знаю интересных вещей, — сказала Рэд довольным голосом, но обескураженный взгляд с головой выдавал её настроение. — Ладно, крошечки, — сказал на духу Твик, резко отстранясь и окидывая музыкальный театр стеклянным взглядом. — Уже декабрь, деточки, пора поторопиться. Баттерс, котик, не наиграешь нам открывающую песню? — Вот это! — крикнула Хайди, смотря на меня в ужасе и указывая на Твика пальцем. — Вот что это вот такое он делает?! Социализируется, с нездоровой гордостью подумал я, мысленно ставя галочку напротив имени Эла в списке его заданий. Может, я действительно очень сильно драматизировал на выходных и вещи оказались куда проще, чем представлялись ещё вчера. Ну или всему виной то, что Твик, наконец, рассказал мне свою историю до конца и ощущение натянутости и недосказанности исчезло. — Господи, чем он только купил тебя? — продолжала недоумевать Бебе, хватаясь за голову. — Он спел мне "Animal", — сказал Твик, улыбнувшись мне через плечо. Прошло меньше секунды, прежде чем Клайд заржал так громко, что неподготовленному свидетелю точно стало бы за него боязно. Он смеялся, как обкуренный, хватаясь за живот и сгибаясь. — Чувак, ты спел ему песню про еблю?! — сквозь выступившие слёзы, давясь воздухом, поинтересовался у меня Клайд. — Парню, который… А, Боже мой, ты правда спел ему?! О-оу, я хочу большего, так чего же мы ждём? Безнадё-ожно! Как ты вообще после этого с ним разговариваешь, Твик?! — Тебе напомнить ту историю про сельского парня Джонни Би Гуда? — вступилась за Твика Хайди, и со-руководители кружка переглянулись так, как могли делать только посвящённые в какой-то секрет приятели. Клайда эта угроза отрезвила, как затрещина. Он прекратил смеяться и глянул на Бебе, которая смотрела в потолок и держалась за сердце. — Бро? — спросил я. Мне он никаких историй про сельского парня не рассказывал. — Никогда не задумывался, — спросила у меня Бебе мрачно, — почему у всех нас в группе есть видео с прослушивания, кроме Клайда? Он сталкерил за мной и, проследив, куда я иду, ворвался в актовый зал, чтобы спеть эту хренову песню. — Это было так чудовищно ужасно, что мы без раздумий его приняли, — добавила Хайди. — Он снял рубашку и бросил её мне в лицо, — поделился со мной Твик. — Он хотел попасть в меня, — закончила Бебе. — Он промазал. Я посмотрел на Клайда и рассмеялся так, что у меня снова пошла кровь носом. Жизнь теперь неслась чертовски быстро, круто поворачивая в непредсказуемых направлениях каждый следующий момент, и я каждый новый день начинал с того, что ощущал себя выросшим над собой вчерашним. Хренов сраный музыкальный театр, от которого один геморрой, использовал на мне всё оружие, что у него было, чтобы вывести из зоны комфорта и показать, как бывает, когда действительно живёшь на широкую ногу. Раньше я считал, что такая жизнь состоит из развлечений, а теперь — был членом студенческого ПК-братства, играл в музыкальном театре и, типа… Работал над собой?***
Моя первая встреча с парнями из команды состоялась в четверг. Я направлялся в Старбакс, чтобы встретиться с Твиком и Хайди, а Картман и Диксон с Томасом — не знаю, куда, но, пересёкшись, мы нелепо остановились и пытливо друг на друга поглядели. — Как жизнь? — поинтересовался у меня Томас, и я кивнул. — В порядке. Вы как? — Со Стэном всё ещё на ножах, — поделился Диксон. — Нам дали нового тренера, кого-то из дружков канцлера. Мужик строгий, но без дерьма, как с прошлым. Так ты чего, не передумал ещё насчёт вступления? Мы, типа, ждём тебя всё время, но тебя на поле больше не видать. Я приподнял брови и всех троих оглядел вопросительным взглядом. — А как же ваша ебучая вражда с театром? — Ну, а хули теперь враждовать? — пожал плечами Томас. — Ни хрена теперь не понятно, кто крыса, кто лицемер, кто уёбок заносчивый. — Эй, Рокки… — я обернулся на знакомый голос и приветственно махнул рукой Твику, застывшему неловко на расстоянии десяти метров от нас. — И что, теперь я могу даже с Клайдом прийти поиграть? — спросил я, продолжая смотреть на мнущегося Твика. Подумав недолго, он всё-таки решил подойти. — Ну, если твой золотистый ретривер умеет играть, пусть тоже приходит. У нас теперь сверхтерпимость, — прорычал Картман. — Я не хочу больше слушать хуевы лекции ебанутого канцлера. Сам готов вступить в ваш гейский кружок. Твик нахмурился, не без испуга посмотрев на сыплющего бранью Картмана. Это его расправы он, кажется, боялся, когда признался мне в своём страхе перед человечеством. — О, привет, кофегомик, — он протянул Твику руку, но тот только в ужасе вылупился на его здоровую ладонь, дёрнувшись от неё, как от факела. Я поймал его за предплечье. — Полегче, — предупредил я. — Вечно ты за всех своих ебанутых приятелей меня хочешь уделать, — фыркнул Картман, опуская ладонь. — Ладно тебе, Такер, виделись мы, знакомы. Еврей рассказывал про него, я сам слышал, как его на первом курсе в Старбаксе бомбило в защиту Эла. — Ну, короче, мужик, приходи на футбол в любое время, — вставил Диксон, хлопнув меня по плечу. — Правильно Том говорит: везде всякого говна навалом. Я не хочу в этом копаться. Если в театре про меня матерные песенки не поют, то и я не стану. — Не поют, — задушено выплюнул Твик, изо всех сил выжимая из себя участие. Я продолжал крепко сжимать его предплечье. — А ты кто будешь? — спросил у него Диксон. — Это Твик, — ответил я. — Мой бойфренд. Я гей. Все четверо посмотрели на меня со смесью любопытства и непонимания. — Эээ… Ладно, — нелепо кивнул Диксон. — Круто. А не слух, что ты вступил в братство? Молния меня не ударила. Земная твердь не треснула под ногами. Никто не рассмеялся ни надо мной, ни над Твиком. Оказывается, всем и правда было плевать, что Крэйг Такер гей. — Нет, бро, — гордо ткнул я в нашивку на новенькой футболке, полученной после вступительной церемонии. — Так что, нам типа надо обняться? — вдруг спросил Томас. Я пожал плечами и, не раздумывая, раскрыл руки. Мы все сделали это.***
К субботе синяк окончательно сошёл с моего лица. Желтоватые пятна всё ещё лежали у самых глаз, не слишком заметные, если не присматриваться. Но я по крайней мере смог нормально побриться. Твик закончил с заданиями вчера на репетиции, и мы вроде как перешагнули через неудобный эпизод нашей жизни. Всем, в действительности, было плевать, что происходит между нами. Мы так же, как и всегда, обедали вместе, проводили вместе свободное время после репетиций, репетировали и учились. Надвигающиеся экзамены добавили занятости всем нам, а я начал всерьёз готовиться присоединиться к команде после того, как закончу с Рокки, поэтому дел у меня было достаточно. Что не означало, будто я не бросил все их, когда узнал, что сраная Бродвейская Дива снова собиралась навестить музыкальный театр. Знаю, что вёл себя, как идиот, но я с очень злым и упрямым лицом сидел на стульчике за кулисами, смотрел на то, как Твик нервно трясёт мятые бумажки с партиями Кайла, отбывшего на выходные по срочным семейным делам, и яростно колотил по доскам, на пару с Трентом сооружая декорации к «Рокки Хоррору». Самым удивительным было то, что я один, похоже, считал визиты Гаррисона нежелательными. Все остальные, узнав, что этот хрыч явится, впадали в ажитацию, начинали носиться с реквизитом и бумажками, бесконечно заучивая одно и то же. И хотя Твик, едва завидев его на горизонте, белел до состояния новенькой простыни, я подозревал, что и ему общение с этим утырком доставляет удовольствие. Я вроде как один тут всё ещё не понимал, чем это Гаррисон был таким классным. Я всё так же считал его говнюком. И он всё так же продолжал цепляться к Твику, очень обидно цепляться, явно перегибая в его отношении палку. Он ни в чью больше сторону не выливал такое ведро дерьма, только в его, и сегодняшний день, разумеется, не станет исключением. Я знал это, поэтому долбил по дереву, будто оно мне что плохое сделало. Когда двери с грохотом открылись, я швырнул молоток, по плану, на доски, но на деле чуть не убив им Трента. — Полегче, злодей, — едва успев увернуться от атаки, пробасил Трент. Молоток кручёным броском врезался в ступеньки, а я проигнорировал Трента, зло засверкав глазами на поднимающегося на сцену старого пердуна. — Хансен! Почему не при параде?! — тут же накинулся он на Твика. — А… — Где твой гипс, анорексик? У Эвана не такой сложный образ, чтобы потратить время на приготовление, разве нет? И причешись. Господи, что это у тебя? — Это Кайл… — Не слышу! Где твоя верхняя «фа», когда так нужно, пародия на Бена Платта? Я выпрямился и, набычившись, поднялся на сцену походкой школьного задиры. — Матерь Божья, ваш ручной шимпанзе всегда тут ошивается? Я продолжал сверлить его очень злобным взглядом. — Хансен! — снова заорал Твику в лицо Гаррисон. Его с ног до головы прошило дрожью, плечи мелко затряслись. — Что у тебя за помойные бумажки, я спрашиваю?! Не после того, что я узнал о его прошлом, я собирался позволять этому происходить. Может, я действительно вёл себя, как шимпанзе, мне было наплевать. Положив одну руку Твику на плечо, другую я опустил ему на грудь, накрыв ладонью бешено колотящееся сердце и вынудив сделать шаг назад. Он дрожал, потел, не знал, на кого смотреть, а я пялился на Гаррисона, агрессивно выкатив нижнюю челюсть. Бродвейский ублюдок молчал. — И что это за «Вестсайдская история»? — спросил он через некоторое время. Что ж, он хотя бы прекратил орать на Твика. — Это ебучие реплики ебучего Коннора Мёрфи, который уехал по ебучим делам, говнюк, — зарычал я. — Я не про бумажки спрашиваю, — закатил глаза Гаррисон. Он посмотрел в зал, найдя Эла взглядом оскорблённой звезды мирового уровня. — Как угомонить вашего Кинг-Конга? Он мне Хансена не отдаёт. — Мы сами не знаем, — выкрикнул из зала Кенни, веселясь. Эл пожал плечами. — Рокки, — прошептал Твик. Он хотел сделать это тихо, но получилось так, будто у него приступ гипервентиляции. — А он у вас что делает? — продолжая игнорировать меня, вопрошал у зала Гаррисон. — Он Рокки играет! — Этот? — засранец бросил на меня презрительный взгляд, но меня таким не проймёшь. — Я думал, он уборщик. И как играет? — Он очень старается, такой у меня молодец, — похвалил меня Эл. — Старательно, значит, играет. Хансен, отведи от меня своего Дьявола и иди мотай на руку скотчкаст. — Нету, — сдавленно пробормотал Твик. — Чего-чего? Блять, да этот ублюдок его прекрасно слышал! — Нету, говорят тебе! — огрызнулся я. — Один раз потерпишь без него. Гаррисон промолчал, переведя взгляд с моего лица на руки. — А. Точно. Какой музыкальный театр без гей-пары, да? Бог ты мой, ладно этот сельский житель, но ты-то вроде актёром хочешь профессиональным быть. Что ты нашёл в этом егере? А ты, местный Тоби Кит, лучше б его накормил, что ли. Может, он поёт, как кастрат, потому что кушать хочет. От голода воет. Хансен, ну-ка посмотри на меня. Бледный-то какой, Господи. Он тебя не колотит там? Выглядишь, будто сейчас подохнешь. — Ну всё, мужик, — прорычал я, раскалив свою ярость добела. Пожар разгорелся в моей груди, и я выпустил Твика, всерьёз собираясь поколотить урода без права на пощаду, но Трент подоспел как раз вовремя, чтобы схватить меня поперёк живота и отодвинуть на противоположную сторону сцены. — Ты чего, бро? — спросил он. — Угомонись. — Хансен! Научи свою гориллу общать… — Ещё одно слово насчёт Крэйга, моих яиц или голоса, и я даже не подумаю его останавливать, — на одной ноте, свистя и задыхаясь, со злостью выплюнул Твик. Так, как однажды он наехал на меня, когда я попытался управлять его распорядком дня. — Он прав, вы здесь, чтобы, чёрт, помогать нам, правильно? Ради этого же приходите, да? Я, блять, я не могу петь как Бен Платт, понятно? У меня голос выше. И я не для того играю Эвана, чтобы петь, как актёр оригинального каста, а скотчкаст закончился. Давайте начинать? Трент прекратил меня сжимать, а я нелепо застыл на сцене, улыбнувшись, как влюблённый кретин. — Вот так-то, — с гордостью протянул я. — Пошли нахуй со своими придирками, мистер Гаррисон. Я многого не понимал в этой жизни. Причин, по которым Гаррисон не отдал нас под трибунал — особенно. Всё, что он сделал — это кивнул, и они просто начали репетировать, будто не случилось ничего особенного.***
Гаррисон освободил кружок, как всегда, затемно. У нас были планы насчёт Старбакса, но до закрытия оставалось полчаса, поэтому, оказавшись у дверей кофейни, я замешкался: — Давай с собой возьмём? — Ммм, — ответил Твик усталым стоном, кивая и проходя внутрь. Мы молча сделали заказ, забрали его, и я, без лишних предложений, направился в сторону своего дома. Твик брёл рядом со мной, бездумно дуя в отверстие в крышечке. Оказавшись дома, я первым делом закрыл дверь на сраный замок, чтобы любители сходить в гости потерпели обидную неудачу, попытавшись ворваться ко мне в очередной раз, а потом посмотрел на Твика, пытающегося одной рукой стянуть с себя рюкзак. От усталости его незаметно качало и планы смотреть мультики стремительно накрывались. Моё сердце заныло и ускорилось, не справляясь с обработкой очень нежных гейских чувств. То, что каким-то непостижимым образом этот парень в самом деле переступал через себя, проводя со мной время на «небезопасной территории», заставляло меня чувствовать себя странно взбудораженным. Я был уверен, что был в полном дерьме из-за того, насколько мне нравилось, что моё поле зрения сузилось со всего мира до него одного, и он не был против, позволяя мне просто всё это делать: вытаскивать его из зоны комфорта, волновать, заставлять нервничать и переступать через себя. — Ты, оказывается, такой хренов капризный засранец. Эл был прав, когда говорил мне, что побаивается тебя. Такой требовательный. Твик тихо посмеялся. Я самонадеянно считал, что когда-нибудь настанет день, когда его зона комфорта перестанет состоять из одинокого, замкнутого существования в стороне от человечества. — Я чуть не обделался там, но ты так прав, Рокки. Этот гандон меня достал, он заслужил, чтобы его одёрнули. — Ты молодец, — похвалил я, поманив его рукой и обняв. — Это была очень ебанутая неделя, но ты им всем показал. — Господи, — смутился Твик. Его сердце билось быстро и громко. — Ты тоже. Ты молодец, Рокки. Я рад, что… что это всё просто произошло, и что ты помогаешь мне. Он сделал назад полшага, оказавшись стоящим передо мной и с неопределённым выражением смотрящим мне в глаза. — Я, э. В душ, можно? — Да, — чуть дёрнулся я, опомнившись от накатившей вязи. — Без проблем. Пока Твик торчал в душе, я, не уверенный в том, что мы будем что-то смотреть, подключил ноутбук к плазме и присел на диванчик, отдыхать. Мыться я пошёл следом, предложив Твику на своё усмотрение выбрать что-нибудь. В каком-то смысле, все они правы, называя меня деревенщиной, шимпанзе, тупым качком, ну, и всеми прочими прозвищами, звучащими нелестно. Я никогда шибко умным себя не считал, особенно сдержанным — тоже, поэтому ничего не мог поделать с тем, что мой член всерьёз заинтересовался запахом собственного геля для душа, сильно бьющим в нос в нагретой паром комнате. Боже мой, такая голубая хрень. Я вымылся так быстро, как мог, игнорируя желание передёрнуть, не из целомудрия, естественно. Я знал, как выглядит взгляд человека, заинтересованного в близости, и я знал, что это был тот самый взгляд, посланный мне в коридоре. Это потрясает, время так мимолётно, думал я, смотря на своё ошалевшее лицо в зеркале: большие чёрные глаза без выражения смотрели на меня, два пятна на запотевшем стекле. Нас всех с ума сводит сумасшедший жар, горящий в паху, мудро продолжал учить меня жизни идиотский мюзикл. Я думал о маленьком уставшем от жизни парне и его доверии. О своих больших, страшных руках: я практически мог одной своей ладонью обхватить его шею. И о враждебных пальмовых тенях. О трехметровом пласте снега, кривых высоких соснах, густо решетящих небо тёмными ветками. О школе, баре Скитера, своём маленьком доме в горах, выпускном, о той жизни до Тампы, когда я был совсем другим человеком, которого не помнил и не понимал. Я полностью потерял контроль над тем, что происходит в моей жизни из-за того, как сильно провалился в свои чувства. Всё слишком быстро изменилось. Глаза Твика, в скованном напряжённом ожидании по-турецки сидящего на диване, метнулись вверх, вцепившись в мой взгляд, будто он был испуган моим появлением. Он ничего не выбрал, и экран ноутбука, переключившегося в спящий режим, был таким же чёрным, как два пятна его расширившихся зрачков. Я сглотнул слюну, не слыша ничего, кроме шума собственной крови и не чувствуя ничего, кроме стянувшей живот судороги. Было бы здорово, если бы никому не нужные проблемы решались безболезненно и быстро, но я даже сквозь накатившее возбуждение видел, что Твик ни капли не верит в то, что это хорошо кончится. Я опустил руки ему на плечи: под моими ладонями он мелко дрожал. Повёл их к шее, надавив на напряжённые мышцы у основания, и Твик зажмурился, выпустив высокий стон. Я сдавил в ладонях кожу, массирующими движениями надавил на неё пальцами, повёл руки выше, к затылку, и обратно. — Блять, — с дрожью выдохнул Твик, наклоняясь вперёд, упираясь мне в бедро макушкой. Если он хотел, чтобы что-нибудь получилось, он должен был расслабиться хотя бы немного. Я знал, что далеко мы не зайдём, сделаем это нескоро, но, идя к нему без плана, неожиданно, мне казалось, нашёл хороший способ продвинуться дальше. — Ложись, — низким голосом прошептал я, снова беря его за плечи и сопровождая, пока он опускался на диван. Он всё держал глаза плотно закрытыми: ресницы дрожали. Я не знал, лучше будет или хуже, если он будет смотреть. Может, он так пытается не связывать своё напряжение с моим образом… в этом я ему советчиком не был. — Предупреди, если снова соберёшься бить, — нелепо пошутил я, и Твик нервно икнул, попытавшись невесело усмехнуться, но не справившись. — Ну, тише. Я погладил его живот сквозь ткань футболки. Твик крепко вцепился руками в скомканный плед, и я положил свои ладони на его руки, с ощутимым нажимом повёл вверх, положил на ключицы, по которым провёл большими пальцами. У меня было мокро в штанах, сердце билось, сотрясая тело, в животе скручивалось тяжёлыми тянущими волнами неотреагированное напряжение. Я всё это игнорировал, продолжая гладить и трогать его поверх футболки, пока он не прекратил цепляться за плед так, будто это его единственный шанс держать руки подальше от моего носа. Я низко наклонился над его лицом и осторожно поцеловал уголок рта, поймав прерывистый выдох. — Эй, — прошептал я, чуть отстраняясь, — всё хорошо, ладно? Я не буду снимать с тебя футболку, сладкий. Можно я потрогаю тебя? Под ней? — Блять, — безголосо выдохнул он. Твик кивнул, приоткрыв глаза и выпустив ещё один полный тревоги выдох. Я поцеловал его, осторожно, чтобы не душить, если ему будет не хватать дыхания, и одну руку просунул под футболку, погладив низ живота, дорожку тонких русых волос. Я продолжал держать своё лицо в миллиметре от его, когда провёл по его коже медленную линию вверх. Твик поёрзал, позволяя футболке задраться. Пальцами я провёл по его груди, задевая затвердевший сосок. В его горле завибрировал удержанный тонкий стон, едва слышным звуком прорвавшись наружу. — Ты такой красивый, — забормотал я, продолжив гладить его грудь и ничего не соображая. — Красивый маленький мальчик. Тебе нравится? Мой член натянул ткань хлопковых домашних брюк так сильно, что я почувствовал, как щекотно закатанные в два оборота брючины поднялись выше по моим голеням. Я игнорировал собравшееся внизу живота напряжение, начавшее приносить боль, до тех пор, пока это не стало невозможно. Тогда я просто прижался своими бёдрами к его, упёршись в каменно-твёрдый стояк своим. — Ох, Господи, — задохнувшись, пропищал Твик, выгнувшись, но в следующий момент схватил меня за спину обеими руками, прижавшись крепче. Я коротко и тихо рассмеялся в ответ, укладывая вторую руку ему на грудь и легко щипая напрягшиеся соски. Для этого пришлось упереться головой в подушку. Тело Твика дрогнуло под моими пальцами. Рискнув, я опустил руку ниже, пытаясь накрыть его ширинку. — Нет, Боже, у меня маленький член. Господи, не надо. — Два сантиметра? — спросил я незнакомым самому себе голосом, замирая над его животом. — Что? Нет, не два. — Если это вся проблема, то мне плевать. Можно? Он снова кивнул, и я толкнул пуговицу его джинс в петлю. — Всё будет хорошо, — шепнул я, чуть повернув голову и найдя его ухо. — Как тебе нравится? — Я, блять, я не знаю, — задыхаясь, ответил он, задрожав всем телом. — Не очень много практиковался. — Плевать, — не к месту ответил я. Я не очень хорошо владел собой. Опустив его бельё ниже, я только мельком, под неудобным углом глянул вниз, рассмотрев очертания его члена, крепко стоящего, а потом взял его в руку, другую просунув Твику под спину и крепче прижав к себе. Не было ничего странного в том, насколько быстро это случилось. Тело Твика прошибло судорожной волной, качнувшей меня. Он дёрнул ногой, беспомощный под накатившей разрядкой, а потом заскулил мне на ухо так, будто сейчас зарыдает. Мы оба дышали, как бегуны: он из-за пережитого оргазма, а я из-за не пережитого. Рука Твика дёрнулась, он пытался дотронуться до меня, и я перехватил его запястье. — Плохая идея, — выдавил я хриплым шёпотом, погладив большим пальцем тыльную сторону его ладони. — Я. Не… Вместе? — Блять, ну, к чёрту, тогда. Взяв его руку удобнее, я неловко спустил брюки и позволил ему обернуть пальцы вокруг своего члена. Я много раз представлял, как, когда, при каких обстоятельствах это произойдёт, потому что был кончено помешанным на этом парне и желании сделать с ним действительно много вещей, но того, что это случится настолько скоро, я не ожидал. — Как? — спросил Твик с таким испугом, будто ассистировал в операции. — Двигайся, — пробормотал я, поднимаясь на свободной руке и смотря на его потрясённое, потерянное лицо. Едва ли он понимал, что делает и как до этого дошло. — Господи, ты такой красивый, мой мальчик. Пожалуйста, двигайся. — Ладно, — выдохнул он, взяв сразу быстрый темп, чтобы лишний раз не думать. Я неловко прижал свой приоткрытый рот к его скуле, облизав крепкую кость, согнулся сильнее, найдя его рот, и кончил, беззвучно напрягшись в болезненной от затянутого сексуального напряжения судороге. В ушах зазвенело, тепло прокатилось по телу волной, вымывая остатки сил. Я понял, что мои руки дрожат. — Ты… ты нормально? — спросил Твик обеспокоенно и растерянно. — Я трогал член, — поделился он со мной, и я странно, коротко и тихо рассмеялся, совсем падая на него. — Прекрасно, — ответил я, — ничего не понимаю, но в хорошем смысле. Я, блять, долго ждал этого. — Никогда не был напуган и восхищён одновременно так сильно, — обняв мою спину, ответил Твик, ёрзая, чтобы лечь удобнее. Его голос дрожал вместе со всем его телом. Я мог себе только представить, что сейчас происходило в его голове, потому что даже мне казалось, что он слишком задрал планку. — Будет… будет странным, если... Я не знаю, я хочу говорить такую хрень, извини. — Это нормально, когда кончишь. Ты можешь говорить. — Ну, ты просто всё перевернул, в таком случае. Никогда не встречал такого, как ты, Крэйг. Я так, блять, счастлив. Мой живот скрутило приступом обожания. — Я из-за тебя в дерьме по уши. Веду себя, как идиот, — сконфуженно ответил я, и мы замолчали. Я не знал, что ещё должен говорить. Твика знобило и оттого трясло, я чувствовал выступающий на его коже холодный липкий пот, но, не думаю, что ему нужен был сеанс терапии с проработкой опыта. Было жутко от того, как он пытался отреагировать, но не так жутко, как неделю назад. Он хотя бы не плакал. — Давай умоемся, — сказал он тихо через некоторое время. — Я хочу посмотреть что-нибудь. — Серьёзно? — я почти спал, но, если он настаивал. — Ну, ладно, давай тогда «Хранителей» досмотрим. — Ты, если… ты можешь спать со мной, если тебя не, блять, если не проблема, что я потею ночью. Я усмехнулся, выпрямляясь и сперва натягивая бельё на себя и на него. Твик смущённо следил за моими руками. — Не слишком для тебя сегодня бравады? — поинтересовался я, улыбнувшись. Твик пнул меня в плечо худой ногой. Я посмотрел на него с напускным скепсисом. Блять, знаете? На следующей неделе я познакомлю с ним родителей.