Тонкая грань

Утреннее солнце пробивалось сквозь занавески. Поморщившись от бьющих в глаза лучей, Тор перевернулся на другой бок, отворачиваясь. Веки словно налились свинцом, никак не желая открываться. В ещё не до конца проснувшемся сознании было мутно, как в речной воде, а голова вновь раскалывалась от боли, рождая неприятное чувство дежавю. Твою мать... Он что, опять пил вчера? Один его точно убьёт. Коротко застонав, Тор вновь зашевелился, борясь с подступающей к горлу тошнотой... И едва не подпрыгнул, наплевав на головную боль. В его кровати совершенно точно был кто-то ещё. Кое-как сфокусировав взгляд, Одинсон отдёрнул одеяло, стаскивая его в сторону. И почувствовал, как его вновь тошнит. На второй половине кровати, совершенно неаристократично похрапывая во сне, лежал Локи. Морщась от резких движений, Одинсон спустил ноги на пол, садясь на край постели и запустил пальцы в волосы, прикрывая глаза. Какого чёрта Локи, мать его, Лафейсон, здесь делает? Словно желая проверить ещё не до конца оформившуюся догадку, Тор посмотрел вниз... Да, так и есть. Он голый. Подавив желание побиться головой об стену, Тор потянулся к нагло дрыхнувшему Локи и потряс за плечо. – Эй, – голос звучал сипло, будто сорвано. – Ты меня слышишь? Вставай, мать твою! В ответ детектив пробубнил что-то невнятное, явно не просыпаясь, и отвернулся, натягивая одеяло на голову. – Вот чёрт! – прошипел Одинсон, сдёргивая с того одеяло. И тут же накинул его обратно, чувствуя, как щёки против воли заливает краской. Видя, что Локи вставать совершенно не собирается, Тор заметался по комнате взглядом в поисках собственной одежде. Вещи их обоих были разбросаны по комнате в хаотичном беспорядке, поэтому в итоге он плюнул на все поиски и натянул джинсы прямо на голое тело. Зайдя на кухню, Одинсон первым делом бросил в стакан с водой таблетку антипохмельного, которое тут же зашипело, растворяясь. Тяжело опустился, с неудовольствием отмечая, что руки дрожат. В голове была абсолютная пустота – ни единого воспоминания о прошедшей ночи. Но то, что они оба оказались раздетыми под одеялом, наталкивало на определённые выводы о том, что. – Нет, – помотал головой в ответ собственным мыслям Тор и залпом выпил содержимое стакана. – Нет. Не-а. Такого быть не может. – Чего быть не может? – хрипло поинтересовались от двери. Оторвавшись от рассматривания пола, Одинсон поднял голову. Локи, помятый и заспанный – хорошо, хоть оделся – стоял в дверном проёме и недовольно щурился. – Надеюсь, у тебя есть Зорекс, – прошлёпав к кухонному шкафу, проговорил Лафейсон. – Надеюсь, у тебя на него аллергия и ты умрёшь от отёка, – сообщил в ответ Тор, чувствуя, как начинает действовать антипохмельное. Но, не выдержав осуждающего взгляда Локи, всё же кивнул. – Только Алка-Зельцер. Вон там, на верхней полке. – Какое мещанство, – пробубнил детектив. – Не удивлюсь, если ты вместо презервативов пакеты используешь. Потому что такое длинное слово запомнить не можешь. Через секунду в нескольких дюймах от лица Локи пролетел стакан и разбился, встретившись со стеной. Одинсон мстительно улыбнулся. – Прости, не попал, – хмыкнул он и тут же против воли закашлялся, заметив на скуле Лафейсона довольно глубокую царапину, кровь из которой капала на грудь. – Оу, – смущённо пробормотал он, старательно давя неизвестно зачем проснувшуюся жалость. – Правда, прости. – Придурок! – выплюнул Локи, касаясь щеки пальцами. – Хоть бы раз думал перед тем, как делать! Тор вскинулся. – Сам бы думал! – гаркнул он. – Какого чёрта ты голый делал в моей кровати. – Ну так ты же у нас начальник бюро расследований, ты и выясняй, – ехидно предложил Лафейсон, усаживаясь на край кухонного стола. – Прости, бывший начальник. Хотя ты и раньше интеллектом не блистал... – Ты у меня сейчас синяками заблестишь, – сквозь зубы пообещал Тор. Локи нахмурился, что-то вспоминая. – Ну точно! – наконец обрадованно щёлкнул пальцами он. – Ты пьяный вчера приехал ко мне, признавался в вечной любви, потом напоил какой-то гадостью, притащил сюда и изнасиловал. Пожалуй, дам интервью Нью-Йорк Обсервер, я знаком с их редактором. Бывший глава бюро расследований – маньяк! На протяжении всего повествования Одинсон менялся в лице, плавно начиная напоминать по цвету свёклу, а к концу и вовсе, кажется, начал задыхаться. – Ты-ы-ы... – просипел он, пытаясь справиться с собственным голосом. – Серьёзно? – Конечно, – кивнул Локи. – Мы со Старком уже года три знакомы. Поверь, всю историю напишет в лучшем виде. – Да я вообще не про это! – рявкнул Тор. – В смысле, ты... Я... И я тебя... Твою мать, – наконец выдохнул он, пряча лицо в ладонях. Лафейсон удивлённо поднял брови. – Я пошутил вообще-то, псих. На какое-то время в комнате воцарилась тишина, а затем Локи осторожно добавил: – Но я тоже не помню, что произошло, честно. – Твою мать, – глухо повторил Одинсон, не поднимая головы. – Ты хоть понимаешь, что... Лицо Локи окаменело. – Я понимаю "что"? – звенящим голосом поинтересовался он. – Что ты разнылся как девчонка из-за того, что у нас что-то могло быть? Нет, этого я, уж прости, не понимаю. – Я тебя видеть не могу, понимаешь? – тихо проговорил Тор, наконец оторвав лицо от рук. – Ты испортил всё. А теперь, когда моя жизнь практически наладилась, опять появляешься ты и всё летит к чертям? – Вот как? – выплюнул Лафейсон. – Жизнь налаживается? Да ты спивался, когда отец мне позвонил! И не смей меня ни в чём обвинять! Во-первых, ты виноват не меньше, а во-вторых, я не хотел, чтобы так вышло. Я единственный заботился о матери, пока отец торчал на работе, а где шлялся ты... – Не обвинять тебя? – взорвался Тор. – Да если бы не связался с тем уродом, у мамы бы не было повторного приступа! – Тебе напомнить, почему именно я с ним связался? – ядовито процедил Локи, скрещивая руки на груди. Одинсон внезапно стушевался. – Всё, что и требовалось, – поморщился детектив, направляясь в спальню. Спустя несколько минут он появился уже в костюме – правда, весьма помятом, и вышел из квартиры, от души хлопнув дверью. Всё это время Тор сидел, не двигаясь, а затем, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана. Под руку попался телефон. Значок уведомления о пропущенных от Одина пока остановился на цифре десять, и это было определённо хорошо. Обычно серьёзно начинать волноваться стоило после пятнадцатого. Тор разблокировал смартфон и сглотнул, чувствуя, как тело против воли немеет. В открытой галерее было полно фотографий, где они с Локи целовались.

***

В отделе лучше не стало. Тор искренне был готов убить кого-нибудь, если бы ему пообещали, что в таком случае голова перестанет болеть настолько сильно. На столе было полно новых материалов и документов, однако сосредоточиться на них никак не получалось. Утренний диалог совершенно не желал идти из головы, не позволяя сосредоточиться ни на чём ином. Ещё и эти фотографии... Одинсон собирался удалить их сразу, как только увидел, но в итоге почему-то оставил, сказав самому себе, что на это нет времени. Мысленно проклиная всё на свете, Тор всё-таки попытался сконцентрироваться на лежащих перед ним бумагах. И нахмурился, пытаясь понять, не мерещится ли ему написанное. – Задержать Лайама Кенсингтона, – пробормотал он, нахмуриваясь. – Но он же мёртв, так как тогда... Вспомнить хоть что-нибудь из событий вчерашнего дня надо было срочно. Место преступления, отдел... Локи, ерзающий у него на коленях. Тор усилием воли отогнал это воспоминание от себя, жалея, что не может, как Шерлок Холмс, удалять из головы ненужную информацию. Вот они поехали к Кейди Джордж, девушке убийцы – вернее, того, кого считали убийцей. Поговорили с ней, а дальше... Что, чёрт возьми, было дальше? И как можно было настолько напиться, чтобы этого не помнить? От размышлений Тора отвлёк стук в дверь. – Мистер Одинсон, – это снова был Вонг. В руках у него был какой-то конверт. – Это вам. Оставили в приёмной на первом этаже, просили передать. – Кто просил? – Не знаю, – пожал плечами Вонг и прошёл в кабинет, чтобы положить конверт на стол. – Но мы проверили на всякий случай – ничего опасного. Там какой-то лист. Тор рассеянно кивнул. И только когда Вонг вышел, потянулся за ножницами. Почему-то изнутри грызло стойкое чувство, что не стоит вскрывать эту... посылку при ком-то ещё. Разрезав конверт, Одинсон достал лежащий в нём лист и нахмурился, не понимая, что это. На бумаге был изображён знак бесконечности.