«губы об твои»

Пятница, 8:43 утра. Привилегированная школа города Берлин.

Весенний ветер холодным ознобом задувал в открытые форточки школы. За дверью в кабинет, а точнее в новый класс, который неизвестно как меня примет, раздаются громкие, почти бешеные крики и грубый хор мужского смеха. Сидеть сейчас за дверью было самым утомительным за сегодняшнее утро. Казалось, что может быть хуже того, что всё утро я пробегала по кабинетам важных персон этой школы и старалась успеть до начала первого урока. Я успела и теперь жду урока. Но хорошо ли это? Что может быть хуже ожидания и неизвестности? Да ничего. Сидеть здесь и сейчас. В данное время, когда у подростков переходный возраст, когда их авторитет ставится на унижение не таких, как они. В тот самый момент, когда у подростков началось соперничество. В тот самый момент, когда ты без возможно влюбляешься и ничего не можешь сделать, кроме как продолжать убивать себя от любви. В этот самый момент, когда всё идёт в одно место, а ты продолжаешь убеждать себя, что всё отлично. В этот самый момент я решила изменить место жительства, а значит изменила в корне и свою жизнь. И вот, не долгожданный звонок на урок, но всё те же разговоры и смешки за дверью, только более тихие, ведь свою речь, которую слышно даже через стены, уже начал профессор: — И так, класс, успокоились? — профессор чуть выждал, но затем продолжил. — Вы не верили мне в том, что в наш класс прибудет новенькая девочка. Спрашивала меня и старались поймать на лжи. Выкусите. Прошу любить и жаловать, Оливия Боско. Теперь она член нашей семьи. Семьи. Посмотрим что там за семья. Профессор, как только окончил свою речь, мой проводник осторожно хлопнул меня по плечу и пошел открывать дверь. На трясущихся ногах я умудряюсь как-то подняться и осторожно ступаю. Кажется, что мои тихие шаги слышат все, а дыхание своей тяжесть разобьёт все окна. «Ну же, Олли, соберись!» — твердило подсознание, отчего не становилось спокойнее, а даже наоборот. — «Это ведь просто класс!» — Оли? — торопит меня проводник, уже открыв для меня дверь. Он кивнул мне, а затем обратился к самому учителю с какими-то бумагами. Дав мне время полностью собраться. Что ж, пора. Собравшись с силами и личной уверенностью, я уверенно вхожу в класс, не смотря на учеников, которые, казалось, никак не реагировали на моё присутствие. Я прохожу к доске, словно собираюсь рассказывать стих Пушкина, выдыхаю, поднимаю голову и выдаю: — Я Оливия Боско, — голос не дрожит, что очень странно. Оказалось, что ожидание хуже реальности. — И прошу вас, если вы ненавидите меня — не обвиняйте меня в этом, посмотрите сначала на себя. Я готова с вами общаться, не смотря на ориентацию, цвет кожи, религию. Давайте будем уважать друг друга. В классе повисла гнетущая тишина. Взоры учеников были обращены ко мне, по которым можно было прочитать, что они в полнейшем шоке от такого тёплого приветствия. Никто не смеялся, не спал на партах, класс просто молчал, отчего становилось ещё хуже. Сказав слова приветствия, я только сейчас решила их обдумать. И слова, которые я хотела донести в дружеской форме, прозвучали как угроза и даже неприязнь. Но оправдываться перед классом, ещё ничего не сделав, я не стану. Но вот какой-то парень с дальних парт, первый опомнившийся, заулыбался во все свои зубы и стал громко хлопать: — Не знаю, как все остальные, но я тебя уже уважаю, — громко засмеялся паренёк, а за его смехом последовал смех и других ребят, которые действительно тепло отреагировали на меня и даже на моё необычное приветствие. Стало легче, я посмотрела на учителя, который осматривал свой класс с какой-то родительской нежностью и даже не ругал за то, что часть его урока уходит просто на смех здоровых быков, от смеха которых школа трясётся. Но когда я перевела взгляд на учеников этой школьной семьи, мне на глаза попался парень, сидящий на задней парте, никак незаинтересованного тем, что происходит в классе. Он отвернулся и смотрел в окно в то время, как девочка, что сидела левее него, что-то рассказывала ему и тоже никак не интересовалась ничем происходящим, кроме этого белобрысого шкафа. Эти двое были поглощены: один окном, другой тем, что поглощён окном. В этот момент, да простит меня о Великий, я подумала о том, что если в этой школе окажется встроенная взрывчатка, то после взрыва его найдут в обнимку с окном, а её в обнимку с тем, что уже в обнимку с окном. Треугольник с окном? Такого ещё не было в истории человечества. Это никак не тронуло моё душу, но тронуло моё понимание. Теперь точно понятно, кто сильнее всего будет «уважать» меня. Теперь стало ясно, кто будет моими врагами и кого стоит опасаться, с кем придётся бороться за существование в этой школе. От этого не стало не хуже, не лучше, стало никак. Потому что лучше против двух человек со всем классом, чем против всего класса с двумя людьми. Из мыслей меня вырвал профессор Лоуренс, аккуратно взявший меня за локоть: — Ты можешь сесть за парту, которая свободна. Третья парта у окна сойдёт? — Да, спасибо, — улыбчиво отвечаю я и понимаю, что сижу как раз перед своим лучшим оконным другом. Теперь осталось дождаться ножа в спину. Радует, что хоть парты одноместные. По пути к своей парте я то и дело слышала то комплименты, но назойливые смешки, то вопросы об уходе рук. Это так забавно. Уход рук. Но отчётливее всего я слышала быстрые речи той самой девицы: «Ну Иоанн, почему ты молчишь? Ответь: ты придёшь на вечеринку ко мне?». Ответ ей — молчание и постукивание по парте того самого Иоанна. Если его кисть переложить на клавиши фортепиано, то он может стать лучше Моцарта. Как прозаично. По-моему, он в гневе или просто научился терпеть эту назойливую пиявку. И всё-таки, если подумать, то можно с достоинством отметить, что внешностью он не был обделён, поэтому девчонку на парте левее можно понять. Она старалась обратить его внимание на себя в то время, как он просто разглядывал ландшафт. Это ли не ирония 21-го века? Когда девушка пытается достучаться до парня, а его интересует всё, кроме этой девушки. Но думать о Иоанне мне некогда, поэтому я плюхаюсь на парту прямо перед ним, достаю учебники и следующие 40 минут провожу на уроке немецкого языка. Сколько я наслушалась из уст этой девчонки, ведь весь урок она не теряла надежды дозваться до Иоанна, который имел огромную силу воли, чтобы не встать и не вмазать ей. Мысль о «вмазать» временами возникала у меня. Но вот урок окончился и первый, кто вылетел из кабинета (угадайте, кто) — правильно, Иоанн. А следом за ним, со своей свитой, и та приставучая, хотя домашнюю работу ещё не давали. Учитель после такого жеста в его сторону просто выдохнул и продолжил: — Домашняя работа на понедельник остаётся той же, что и на сегодня. А сейчас у вас что? — Литература, — хором ответил класс и отправился вон из кабинета в другой кабинет, волоча за собой сумки и школьный душевный груз.