Спустя час. Школьный двор привилегированной школы Берлина.
Иоанн.
Прошёл час, а я даже не заявился на уроке мистера Груббера, чтобы сказать ему, что ухожу со второго урока физкультуры. Я просто свалил в ожидание того, что совершённое мною действие по отношению к Оливии забудется. Забудется у учеников, учителя и даже у меня. Потому что помнить это, для меня, хуже сгорания моего тела или падения с двенадцатого этажа. И стоило мне сейчас столкнуться с какой-то не очень-то и актуальной проблемкой, так моё пернатое "я" уже засунуло голову в песок, понимая то, что от проблемы-то далеко не ушло. Какая-то убийственная сила мной двигала в момент «героического спасения» Оливии. То ли это было чувство вины, доселе мне незнакомое, или это было минутное помутнение. Я не знаю. Знаю только одно, я – никогда не любивший никого, незнающий чувства тревоги или какого-то сожаления к незнакомым девушками/женщинам – помог слабой девчонке, что сейчас лежала (или уже нет) в травмпункте. Но факт заключается в том, что я проявил заботу к противоположному полу, хотя никогда не делал этого. Не считая моей матери, что была прикована к депрессии и слезам по причине того, что мой отец – ублюдок. И конечно, в любой момент, когда я вспоминаю отца, то невольно и вспоминаю то дело, что он хочет мне передать. Свой чёртов бизнес, оправдываясь за своё поведение словами: «Я хочу, чтобы мы были в ещё большем достатке». Но куда ещё больше? То, что он навязывает мне можно сравнить только с киллерской организацией. Только вот, "киллерская организация" гораздо круче звучит. Строгостью и секретностью эти две организации точно не отличаются. Поэтому, учиться в этой школе = забрать бизнес отца и стать таким же, как он. И хоть сейчас я отделился от отца, обязанностей с меня это не сняло. Что будет, если я стану таким как он? И зачем мне всё это продолжать, если я знаю всё наперёд? И сейчас я вышел на улицу, сев прямо под греющие лучи, чтобы признаться себе, что я меняюсь. Становлюсь мягче, а точнее, если мягче, то это неминуемая смерть от «рук» чувств, которые уже начали мной одолевать. Нет. Не тех чувств, которые показаны в дорамах и сладких сериалах. А более яростные. Такие, что и убить человека хочется и закрыть собой от любой опасности. Горло начало жечь, а голова стала кричать о помощи, умоляя меня закурить. Не сопротивляюсь, достаю недокуренную сигарету и поджигаю снова, в очередной грёбаный раз, зажимаю зубами и впускаю в себя дым, в котором нуждаюсь. И кажется, что переломным моментом мне служил мой уже пережитый переходный возраст, обременённый диссоциативными расстройствами. Ведь курить я начал тогда. В момент моего одиночества вперемешку с моральным опустошением. Моё мировоззрение и такое равнодушие к жизни сводили с ума всех, я переламывал кости своими ответами на вопрос: "Ты в порядке", улыбаясь своей гнилой душе и довольно живя к своей огромной и огромной печали. Нежелание даже просто существовать меня никогда не пугало, оно лишь подталкивало на то, чтобы сыграть с собой в злую игру под названием «Суицид» и спокойно отойти. А куда отойти? Да куда-нибудь, лишь бы отсюда. Будь я совершенно нормальным человеком, я бы попытался бороться за жизнь. Но я борюсь за то, чтобы хотя бы жизнь начала бороться за меня. Мои друзья, которые первое время моей агрессии и молчания за меня безумно переживали, изменили мнение обо мне, сказав, что мой рассудок съехался ещё при рождении. Мой кивок служил им и ответом, и посыланием к чертовой матери. Вдалбливать им, что они кретины и свиноподобные суки, я, пожалуй, не стану. Каждый из них тоже начнёт сходить с ума и попадёт в психиатрическую больницу так же, как и я попаду туда (по их словам), будет нервно курить, а я буду долбить ногой из соседней палаты, пробивая стены, пробивая препятствия к их смерти. Я буду напоминать о том, что я ещё жив, что не подох, я доведу их до паранойи. Находясь от них через стену, я буду кричать им, что я всегда рядом, и слышать, как они скребутся ногтями о стены. И лишь потому, что тупость людей слишком зашкаливает – я прекратил общение с некоторыми подонками, коим и сам, честно говоря, являюсь. Но остались самые верные, что понимают абсурдность лжедрузей, и сами такими не являются. Чувствую жар на своих пальцах и замечаю, что сигарета уже заканчивается и даже немного обжигает мне пальцы. Тушу сигарету о парапет, на котором сижу, и выкидываю в расстояние между решётками забора за пределы школы и… Вижу её. Она идёт, оглядываясь, потому что не понимает своего нахождения здесь. Крутит своей маленькой головкой, совершенно не слушая жужжащую что-то ей на ухо Ингу, что всё время подхватывала Оливию под руку. Какое совпадение: в субботу Оливия почти на себе тащила пьяную Ингу, а сейчас Инга, словно возвращает долг девчушке, старается хоть каким-то образом заставить Оливию облокотиться на неё. А Оливия, теперь понурив голову, как-то по-детски семенила по дорожке хрупкими ногами и кривясь от того, что её наверняка пошатывает. «Неудивительно, кроха, тебя ведь вырубили», - это первое, что сейчас выдало моё обычно язвительное Альтер-эго при виде её состояния. И единственное, что меня испугало… То, что то самое Альтер-эго столько лет предпочитающее язвительный способ выражения своих мыслей, сейчас каким-то образом выдавило из себя комментарий в виде нежного: "Кроха", отчего меня всего передёрнуло и взбудоражило. Надо это прекращать. Но тишину, которую я сам сейчас придумал, назвав прострацией, прерывает какой-то слишком истеричный и даже фанатичный выкрик моего имени: - Иоанн, ты здесь! А я тебя искала. Вместе с этим криком на меня обернулась и Оливия, что до сей поры не замечала и даже не догадывалась о том, что я сидел и для чего-то наблюдал за ней. Глаза цвета солнца в крапинку пересеклись с моими, задав немой вопрос, ожидая от меня немой ответ. Но я не могу ответить тебе. Я не могу даже ответить себе на свои же вопросы. Поэтому ты стоишь сейчас, потупив глаза, словно спрашивая меня: "Зачем ты это делаешь?". А я сижу, как законченный дебил, врезаясь в тебя взглядом, стараясь разорвать тебя на мелкие части, чтобы наконец ты перестала так отрицательно на меня влиять. Чёрт. Ты стоишь и смотришь. Смотришь. Смотришь. Но немого ответа не будет, ведь Инга, перехватив тонкое запястье рыжеволосой, уже тащила её дальше от меня, всё ещё что-то там про себя вереща. И чем дальше Оливия удаляется от меня, тем сильнее меня мучает вопрос: "Иоанн, товарищ, нахрена ты вляпался в это всё?". «Потому что идиот!», - аплодируя стоя, ответило мне же ржущее эго. Но сейчас есть проблема гораздо посерьёзнее, и догадаться какая это проблема не тяжело - Тея, что банным листом ко мне приклеилась ещё в детстве и теперь отклеиваться, к моему сожалению, не собиралась. Покладистая блондинистая махора своей модельной походкой заставляла меня собой невольно наслаждаться, ведь стройные ноги, по-моему, заменили ей мозг. И всё бы ничего, думаю, она могла бы и завоевать моё сердце, но вот только... Только если бы не была вечно мешающей занозой в заднице, стараясь играть в этой заднице положительную роль. Но если ты, мать твою, заноза, то ты заноза и тут ничего не изменить. Вот и Тея, что яро верит в то, что "под новый год мечты сбываются", каждый этот новый год загадывает счастливое будущее со мной. А я же в этот момент нахожусь в какой-то энтропии, выпивая раз за разом алкоголь, дабы заглушить терзания, связанные с тем, что один, нет, два человека ломают мне жизнь. Но… Увы, Тея, тебя ждёт провальный успех, в котором в плюсе останусь только я. Но сейчас мне остаётся только терпеть подошедшую ко мне бестию, ещё и взгромоздившую на меня свои гладко-выбритые ноги. Резкий запах её духов вперемешку с потом, задымляющий и без того задымлённый разум, ударил в ноздри и раздербанил всё внутри от приторности. Кажется, что ещё чуть-чуть и меня вырвет от её запаха. Ну или же от её нахождения рядом со мной. И чтобы я не делал, как бы не пытался вдолбить этой прохвостке уже закреплённый на людях факт: "Тея, мы с тобой не вместе!", она во всю глотку орала: "Иоанн - мой парень", во что некоторые тугодумы, и даже сам чёртов Йен, действительно верили. «Хорошо, что хоть плакаты не начала развешивать», - успокоило меня Альтер-эго, как бы вдалбливая надежду, что всё не так уж и плохо. Но сейчас в моей башке роится только один вопрос: нахрена я обратил внимание на то, выбриты ли её ноги или нет? Но тут начался фатальный вынос моего мозга: -Иоанн, - пропела в самое ухо чертовка, переигрывая с прядками моих волос, - а почему тебя не было на уроке? - Занят был, - отрезал я часть от всей фразы, которую я хочу в матерной форме вылить на эту поблуду. - А тебя это так волнует? По реакции Тее можно сказать, что она даже сейчас взволнована. Округлённые глаза, подёргивание губами и ненавистное хлопанье глазами по отдельности. Всё это я ненавижу, но терплю каждый день, дабы не выслушивать ещё и от родителей. И это терпение слишком долго копится во мне, так и желая вырваться наружу ядрёным матом так, чтобы даже слюни летели. - А чем ты был занят? - отвечает вопросом на вопрос, пододвигаясь ближе. – Оливией, да? Оливия. О-Л-И-В-И-Я. 6 букв. Многомиллионное значение, сочетавшие в себе неясную дерзость вперемешку со сладостной улыбкой, выразительные глаза и горящие рыжим на солнце волосы, которые были собраны тонкими пальцами. И, казалось бы, что в данный момент меня толкнуло на то, чтобы вспылить внутри себя. Ведь что-то такое колющее зародилось в душе, порождая там искры какой-то агрессии к Тее, что невзначай постаралась узнать с кем же на этот раз я загулял. Но точно не с Оливией. Слишком маленькая. Слишком глупая. Слишком неиспорченная. Слишком непонятная. Слишком светлая. Таких дам не должны касаться руки таких «джентльменов», как я. И дабы не выдать свою ныне приобретённую беспокойность, я строю гримасу полного отчуждения - Нет, - мои слова прозвучали, словно плевок, отчего её всю покорёжило и она сжалась до состояния «нельзя». - Нет? – как-то глупо лыбясь, выдала только крепче прилипшая Тея, обнимая меня чуть ли не ногами, - Иоанн, ответь: точно «нет»? Она начала меня раздражать. Тем, что столько раз ловила меня на лжи и старалась верить. Конечно, все мы не без греха. Но коль, если ты знаешь, что я точно вру, так не делай мне мой присутствующий мозг. - Ты решила заняться палинфразией? – стараюсь скинуть с себя ноги, юбку на которых было даже не видно из-за задранных ног. И на отупевший взгляд своей подруги, который нёс смысл: «Что такое палинфразия?», мне как всегда пришлось отвечать, дабы избежать ещё кучи вопросов. - Частое повторение определенных слов, - говорю я, поднимаясь с парапета, что отслужил мне хорошим сидением. – В твоём случае, моих слов. И как только я собрался уходить, особа 17 лет резко подловила меня за руку, таща обратно и зыркая своими наштукатуренными глазами. - У меня есть разговор к тебе, - сказала она, припечатывая меня своим телом снова к парапету и обволакивая своими руками. Ненавижу, когда она так делает. Ненавижу, потому что сдаюсь. Говорить, что этот человек никак не влияет на меня всё равно, что доказывать, что дважды два – пять. Она влияет на меня. Но только если раздета или, зная мои слабые места, использует их в нужный момент. А в остальные моменты, да и даже в моменты моей «сдачи», она является для меня лишь каким-то физическим болеутоляющим, в который я окунаюсь, растворяюсь, но привыкнуть и полюбить это болеутоляющее я не могу, как бы не старался. А я правда старался… К любому болеутоляющему, как и к сигаретам, должна появиться зависимость. И обычно это зависимость появляется нежданно, но здесь, даже когда я стараюсь вызвать эту зависимость, она, смеясь надо мной, куда-то уходит. Я знаю. «Мерзкий. Используешь девочку, а она ведь любит». Мерзкий? Каюсь. Любит? Не доказано. Но именно она сейчас возложила на себя мои руки, принуждая своим телом их сомкнуться на спине. А сама же, как бы не давая мне право на свободу, обкрутила на узел свои руки вокруг моей шеи. - Иоанн, - её мурлыканье до мурашек щекотало ушную раковину, - что между нами происходит? Мне казалось, что её мурлыканье и тёплые руки растопят моё сердце, но всё усугубилось в виде слишком крепко сжавшихся на её талии руках, отчего Тея резко выпустила воздух из лёгких. - А что происходит? - говорю томно, нагоняя на неё некую дрожь с именем «Нервозность», отчего она съёживается. - Иоанн, - Тея шмыгает носом и дрожащим голосом пытается выдавить из себя внятные слова, - тебе плевать на меня? «Чёрт, - как всегда поддерживает меня Альтер-эго, которое хочется уже избить, - смотри, Иоанн, она догадалась». Но дабы не разбить сердце этой чертовки ещё до свадьбы, нужно вложить в свою речь максимально много нежности, что вышло у меня довольно плохо, а точнее, очень плохо: - Нет. Тея. Ты. Мне. Не. Безразлична. Послышать всхлипы Теи, к тому же, ещё и нарастающие, но успокаивать её, зная, что она плачет каждый божий день, не очень-то и хочется. Поэтому я только осторожно глажу её спину, чтобы создать хотя бы иллюзию моего сострадания к ней. А она же, то ли пытается давить на жалость, то ли искренне плачет (чёрт это женщину знает). - Тогда почему ты так обращаешься со мной? – выдаёт ещё один свой закидон Тея, крепче к себе прижимая. Как там говорилось? «Женщины странным образом всегда прижимают к груди нож, который нанес им рану.»? И я – тот самый нож. - А как я обращаюсь к…? - ДА ХВАТИТ ОТВЕЧАТЬ ВОПРОСОМ НА ВОПРОС! - в лапах истерики закричала Тея, не дав мне договорить, но не вырываясь из моих рук. – ОТВЕЧАЙ КАК ЕСТЬ! «Ну вот шикарно, Иоанн, ты довёл женщину». Довёл. В очередной ли раз? Я уверен, такие срывы у неё не впервые. И честно сказать, ничего не переоценивая... Я растерялся. Потому что сейчас в моих руках плачет женщина. И самое гнилое – из-за меня. Эти завывающие всхлипы противны мне, но осознание того, что они из-за меня автоматически делали меня мерзавцем, даже для самого себя. И как бы погано я себя не вёл с Теей, эта ситуация меня подломила, ведь её слёзы вызваны… Чувствами? И сейчас, когда мы оба в растерянности: она плачет, а я впервые глажу её по спине, сострадая – нужно поговорить о том, что наша с ней «любовь» не больше, чем просто фикция, созданная нашими родителями для вынесенного оттуда блага. - Тея, - голос понизился примерно на октаву, - ты ведь сама всё понимаешь… Голос задрожал от моей нерешимости, которая, как назло, именно в этот момент решила одолеть мной. - … понимаешь, что всё просто бессмысленно. Что наша с тобой будущая… свадьба и совместная жизнь – выгода для наших отцов. Разве нет? И сейчас, когда ты ещё не полностью в меня влюблена… Я прошу тебя не любить меня. Лучше ненавидь. Ведь, пока ты любишь меня, а я…. - А ты не любишь… - закончила за меня Тея, уже успокоившись, но впиваясь в мои плечи мокрыми ладошками, - но кто сказал, что я ещё не полностью влюблена? - Тея, - произнеся это имя в такой обстановке, я окончательно, со стучащим тёплым сердцем внутри, понял, что не люблю её. Совершенно, - Я с детства с тобой делил комнату, делил завтрак, делил игрушки, но не делил единственного – душу. И сейчас я могу делить с тобой комнату, еду, игрушки, господи… - голос срывается, - но я все еще не могу разделить с тобой свою душу. Тея молчала некоторое время, что-то обдумывая и перебирая пальцами по моему позвоночнику, нагоняя уже на меня нервозность. И я уже приготовился сидеть в тишине и слушать её всхлипы, пообещав себе успокоить её, но она оказалась сильнее. - А зачем нам души? – никак не унималась Тея. - Мы можем просто жить друг с другом… - Но как, если без люб… - Да зачем нам нужна любовь! – отлипает от меня Тея, схватив со всей силой мои плечи. – Тебе будет достаточно того, что я буду любить?! Не будет, Тея, не будет. Потому что я начинаю чувствовать, как что-то неясное стало зарождаться внутри. И это самое «неясное» требует моей любви, которую я так долго отрицал. Но не к тебе и не твоей любви. Поэтому я прошу отпустить, словно пропускаешь песок меж пальцев. С такой же лёгкостью пропусти меж пальцев и меня, навсегда забудь чувства ко мне, дабы не жить так, как живут наши родители – проживая день в ненависти друг к другу. Я не хочу брак. Это точно. Не хочу быть несчастливым. И ты со мной будешь такой же. Несчастливой. ОТПУСТИ. ОТПУСТИ. ОТПУСТИ МЕНЯ. Душа вывернулась наизнанку от того, что всё накопленное и в ней и во мне вылилось такой драмой именно сегодня. Да если так посудить; всё, чего я больше всего и никогда не хотел – случилось сегодня. Поэтому… Поэтому нужно собраться с силами и договорить, чтобы она не утонула в том, в чём сама себя ежедневно топит. - Ты любишь меня, Тея? – глупый вопрос, тем более после всего ею сказанного. - Да, - как-то ошарашенно проговаривает почти про себя девчушка, - люблю. Признание, такое открытое и чистое, что даже моё Альтер-эго, что всегда знало, как язвительно ответить – спрыгнуло со скалы. - Но зачем? – непроизвольные слова выскакивают из моего рта, чем заставляют Тею застыть на месте с подрагивающей губой. Она продолжала стоять, пялясь на меня своими округлёнными глазами, а мне ничего не остаётся делать, кроме как в ответ смотреть на неё. - Я не знаю… Её шёпот вдалбливал меня в лёд. А по коже словно прошлись раскалёнными металлом. Сердце пропустило сразу тысячу ударов, и озноб мерзкой плёнкой застыл на коже. - Тогда может лучше не любить? - сегодня мой рот выдавал какие-то нелепые обрывки фраз, которые могли и меня самого в гроб заколотить. И здесь Тею прорвало, задыхаясь от собственных всхлипов, она заставила моё сердце встать: - Я не могу тебя не любить! Ты – часть всего самого важного! И единственное, что есть у меня сейчас – любовь к тебе. И будь ты проклят, Иоанн Каскалес, будь проклят за то, что разбиваешь мне сердце! Ты будешь помнить меня, будешь помнить! И не важно каким способом. Последние слова прозвучали, как приговор, что помутнение отразились во всём моём организме. Страх перед самыми страшными её словами появился у меня незамедлительно. То, о чём я сам несколько раз задумывался, сейчас вызвал страх, ведь она думает о том, как отпечатать себя у меня в памяти. - Тея, - я будто пытаюсь сейчас оправдаться перед ней, но она не позволяет. - Нет, - разделяя нас теперь рукой, выросшей из ниоткуда, остановила мою речь Тея, - мы поговорили, я всё поняла. Больше я тебя не люблю. Не трогай меня. Словно гром среди ясного неба. Ведь она так быстро сдалась. Но может, так оно будет лучше. Никаких больше её слёз, приставаний, простая ненависть, обрамлённая лёгкой досадой этого случая. Она уходит и быть может, мне стоить побежать и поймать её. А что дальше? Заключить в объятия? Сказать, что я люблю её? Но я не люблю... Снова разбить ей сердце? Довольно. Доразбивался. Ведь… Я действительно не люблю её. Что ещё говорить тогда? Искать причины для любви к ней? Это будет эгоистично. Любить человек за что-то конкретное. Из-за каких-то причин. Поэтому я и сижу здесь. Закрыв свой рот и признавая то, что это ситуация тяжёлая. Действительно. Она так больше не может. А я и не заставляю… Поэтому она уходит, но один раз оборачивается...