Понедельник, тот же день. Привилегированная школа Берлина.
Иоанн.
Резкий и заставляющий мои кулаки сжаться хлопок разразил округу и словно разрезал реальность. Реальность, что сейчас замедлила темп, приводя саму себя в состояние замедленной съемки. А я стоял, ничего неожидавший, растерявшись в том, что мне нужно сделать. Впервые в жизни я растерялся. Она падала от удара, который прилетел от придурка Джона, что теперь стоял в страхе, что и вовсе попал в неё. Стоял в страхе неизвестного исхода. А точнее – меня. А она продолжала падать, неминуемо приближаясь к земле, угрожая мне тем, что и ещё один удар придётся ей на голову. И единственное, что я могу сейчас сделать – поймать тонкое тело, что летит прямиком не землю, собираясь себя покалечить. От удара я её не защитил, но не поймать не имею право. Тело с быстротой поддаётся вперёд, захватывая тонкое запястье Оливии и переводя её тело из состояния полёта в состояние «лёжа» с упором на меня, создав её стойкую защиту от объятий с землей. Хрупкое создание, потерявшее сознание сейчас лежало у меня на руках, немного сморщившись от боли и попавших на лицо волос, которые я, с какой-то родительской и мерзкой для себя заботой, решил поправить, совершенно забыв о двадцати четырёх парах глаз, что сейчас уставились на меня и Оливию. Но мне плевать и я уже знаю, что делать: 1. Отнести её в больничное крыло. 2. Надавать по роже ушлёпку его же мячом. 3. Проследить за тем, чтобы очередной мяч не прилетел в её итак незаживший нос. 4. Опять надавать по роже ушлёпку, но уже не мячом. И пока я поднимаю лёгкую Оливия, дабы лично проследить за её безопасностью, нужно намекнуть или нет, прямым текстом сказать этому ушлёпку, чтобы он бежал с города, пока у него есть для этого ноги. - Джон, - поднимая взгляд с дышащей (и то хорошо) Оливии на сжавшегося Джона, что сейчас оторопело стоял впереди всех, - можешь говорить свои прощальные слова. - Но Иоанн… И он оборвал свою речь. Потому что ничего не смог больше придумать, кроме как добавить к моему имени ещё и «Но». Ничего, потому что сейчас он полный дебил, запустивший мяч в ребёнка, что даже не виноват во всей это ситуации. Она ведь молчала. - Иоанн! - резко отчеканил моё имя этот старик Груббер, что сейчас являлся одним из тех, кто меня больше всего бесил. - Только не на моём уроке. - И правда, - с каким-то язвительным намёком обратился я к учителю, - Вам хватит того, что теперь Вам отчитываться за действия барана. Поэтому мы поговорим с ним попозже. - Иоанн, я уверена, что с ней всё в порядке, - как-то жалостливо и умоляюще выдала Тея, неуверенными шагами приближаясь ко мне. – Пусть о ней позаботиться кто-то другой, а я пока могу стать твоей парой… Тея как-то замялась, затопала на месте своими длинными ногами, но продолжила: - Парой для упражнений... Господи! Тея, только не красней. «Ненавижу, когда такие, как ты краснеют. И ты делаешь это так часто, что я даже начал ненавидеть тебя из-за этого», - первое, что подумал я, посмотрев на Тею. - Нет, Тея, - грубо выдаю еле вдохнувшей в себя воздух Тее, - Я и сам могу разобраться. Парой для «упражнений» ты мне станешь позже. Тот посыл, что я нём под словом «упражнения» всё поняли правильно. Отчего мне самому на минутку стало противно от самого себя и от того, что я делаю с самооценками и чувствами людей. Девушка сжалась, и уже пожалела, что предложила мне совместную тренировку. - Мне очень жаль, Иоанн, - как и было предначертано, Джон, по своей излюбленной привычке стал извиняться, после того как накосячил и подумал о последствиях. А РАНЬШЕ ОН СВОЁ СЕРОЕ ВЕЩЕСТВО НАПРЯЧЬ И ПОДУМАТЬ НЕ МОГ. Но времени нет, чтобы тратить его на этого кретина. Чем раньше её проверят, тем раньше я узнаю результаты и, если нужно будет, на руках донесу до дома, ведь лишь мой рот изверг это злосчастное: «А ты что, переживаешь…?», а не её. Моментом сорвавшись с места с грузом на руках в виде этой неуклюжей чертовки, я из всех сил погнал в сторону, как назло далеко находящегося, больничного крыла нашей школы, попутно придумывая оправдание перед всеми на их будущий вопрос: «А почему ты не забил на неё?». Сам не знаю. Быстро несясь по коридорам, я только и мог только следить за тем, как бы ещё сильнее не поранить её. Отчего чувство ответственность возросло во мне. А её голова беспокойно ёрзала у меня на плече от тряски, которую я создавал. С грохотом ввалившись в кабинет медсестры и с радостью поняв, что за все годы работы в этой школе она хотя бы раз появилась на работе, я положил Оливию на кушетку и присел рядом, дабы знать, что мне делать с этой неуклюжей стервой дальше. Медсестра быстро подорвалась со своего места и бросилась ко всем своим медицинским штучкам. - Что случилось? - строго спросила меня медсестра с довольно хорошими формами, измеряя давление ещё не пришедшей в себя Оливии. - И что у неё с носом? Неприятное воспоминание того, что нос Оливии пострадала от "рук" моей груди сейчас толкало меня на то, чтобы соврать. Ведь если я скажу правду, то меня вероятнее всего заподозрят в том, что это я разбил нос. Но если Оливия лежит на кушетке у врача, от моей информации может что-то зависеть? Плевать. - Насчёт носа, - слишком громко начал говорить я, чем привлёк внимание молодой сестрички, - в пятницу мы с ней неудачно столкнулись. И она разбила об меня нос. Врач каким-то странным взглядом посмотрел на меня, явно думая: "Господи! Какой идиот". Если бы не её уставные нормы в общение с учениками, я уверен, она это ещё бы и озвучила. - Разбила? - поморщилась медсестра. - Этот удар, судя по всему, ещё и после длительного, стрессового и перелётного периода, отразился в голове, что не очень хорошо. Но хуже этого то, что сейчас её голову снова потревожили и более сильно. Мяч попал ровно в височную часть и смог задеть весь мозг. Обморок - следствие вех нагрузок, что сейчас переживает её организм. За мисс Боско нужно просто ежедневно следить, соблюдать режим принятия таблеток и помогать ей, потому что в дальнейшем ей придётся несладко. Слова звучали, словно уже поставленный диагноз, отчего по коже пробрались холодные мурашки, оставаясь неприятным ознобом вдоль моего вытянутого, словно струнка, хребта. Понимание и принятие титанической сложности ситуации закончилось тем, что ко мне пришло ещё одно понимание - Я первый, кто задел её мозг тем столкновением. А Джон, которому меня всё равно не избежать, лишь усугубил ситуацию. Поэтому лицо нужно разбить не только ему, но и желательно мне. И сейчас, в момент, когда я решил, что полностью от всего освободился - я снова скован, но не обстоятельствами, а непонятным чувством долга и вины перед Боско. Я мог бы забыть, как всегда это делал, сплавить всё эту суматоху учителям и провинившемуся, но какое-то непонятное чувство одолело мной, и я просто не смогу этого сделать. Не мог оставить Оливию на попечение тех придурков, что вышибают её ударом мяча, и только затем думают о последствиях. Такие люди, знаете ли, весьма ненадёжны. Но из всех моих мыслей о надёжности и ненадёжности меня вырвал сладкий голосок врача Всея Германии, которая хоть и усугубила мои мысли о том, что всё плохо, но хоть дала дальнейшие наставления: - Есть тот, кто за ней будет следить некоторое время? Мама? Сестра? Приятель? «Да, да, - усмехнулось Альтер-эго, - Брат, сват, тётя, дядя, второй муж сестры Алисы, которая из Австрии, хотя родилась в Австралии рядом с кенгуру». Собственное Альтер-эго взорвало мне мозг, и если я сейчас не прекращу мысли о муже какой-то Алисы, то я точно сойду с ума и лягу на кушетку вместо Оливии. - На это я ответа не знаю, - как-то замешкался я, не полностью уверенный в том, что скажу сейчас достоверные вещи. - Вроде как, она переехала в эту страну сама. Медсестра примерно с минуту молчала, явно думая о том, что делать в такой неимоверно СЛОЖНОЙ ситуации. Даже я знаю: - Чёрт, - поражаюсь я собственному уму и тугости медсестры. – Но это же не значит, что у неё никого нет вообще. Укоризненный взгляд этой прохвостки твердил мне: «Вообще-то, дорогой мой, я и без тебя знала». - Тогда мы немедленно сообщим её родителям, а там сами пусть что-либо предпринимают, - сказала медсестра, присаживаясь за своё место за столом. –Назови её и своё имя. Так, было бы нормально, если бы эта женщина спросила моё имя где-нибудь в клубе, но в больничном крыле, с учётом того, что я притащил девочку без сознания и сознался в её разбитом носе, пугают меня. - Её-то имя понятно для чего вам нужно, а моё зачем? - Чтобы написать отчёт, - с какой-то напряжённостью выдала медсестра. – Имена. - Оливия Боско и Иоанн Каскалес. Теперь осталось ждать фразочек про всех святых Иоаннов. - Иоанн? – удивилась она, поглядывая на меня кошачьими глазами, – Редкое имя, как у святых. КККККОМБО. Я так этого ждал. - Пусть ещё час она полежит у меня в кабинете, - приказывающим голосом прокудахтала медсестра, имя которой мне сейчас лень прочитать даже на её идентификаторе. - Час? – возразил я, вскочив с места. Сестра подняла на меня свой больно спокойный, но какой-то заигрывающий взгляд. «У тебя все взгляды заигрывающие.», - прокудахтало в край охамевшее эго, но не согласиться с ним сложно. - Да, - выдала мне какую-то бумажку с «китайскими-понятными-только-врачам иероглифами» женщина в белом халате, - а через час ты можешь её забрать уже в сознании. Передашь ей этот листочек. Если честно, предложение безумно заманчивое, но пересекаться с Оливией и отвечать на вопросы: «Почему ты это сделал», ну не очень-то и хочется. Для неё я – хамло, который разбил ей нос, а для меня она – птичка, которой я разбил нос. И не больше. Да и к тому же, с той ненавистью, что огромным водопадом скатывается на меня от неё, значит только лишь то, что если я сейчас заберу её, то меня ожидает шквал неясных унижений, неимоверный борзоты, с который я обязательно не справлюсь, а ещё запуганные взгляды и пламенные русские посылы в далёкие страны. И чтобы это не терпеть… - Решено, - выкрикнул я, словно доказал теорию, - её заберёт Инга. - Договорились, а теперь иди отсюда, - стала прогонять женщина в белом, и даже не оставив номерок. – Ей нужен покой. Раз. Два. Три. И я уже за дверью. Вот такое вот "спасибо" за спасение молодой девушки.