Две недели спустя, 18: 34. Частный район города Берлин.
Инга.
Всё утро, день и даже вечер я только и выслушивала слова о том, как Оливия жалеет, что согласилась на всё это, о том, что утопит меня, и Иоанна следом, о том, что хуже быть не может и о том, что Боженька её явно за что-то наказывает, о том, что лучше прямо сейчас умереть. Но всё это проигрывает на фоне того, как Оливия яро реагирует на одно лишь слово — Иоанн, о том, как её передёргивает, сводит и крутит, отчего я делаю вывод — либо она его яро ненавидит, либо слишком к нему хочет и тянется, а это главное в чувствах, которые в ней явно присутствуют. И вероятнее всего, последнее, а точнее то, что она тянется к нему, правильнее. Так что все её слова о том, что она не хочет — ложь, она хочет, но боится. А это разные вещи. Бояться — правильно, но стараться избегать свой страх всеми методами — неправильно. Что сказать обо мне? Так это, единственная причина, по которой я решила отправиться в эту поездку — Авраам, что нагло щекочет мне нервы своим поведением, непонятно что, требуя от меня. Это поездка — мой последний способ понять его отношение ко мне, и, конечно же, я сделаю всё, если это конец, чтобы он понял, кого теряет. И в этом мне поможет лишь то, что я знаю все его болевые точки. И это лишь потому что в то время, как я пытаюсь понять этого человека и что-то сделать с ним, он только и может присылать фотографии из клуба с очередной вертихвосткой, словно специально насмехаясь надо мной, а на мои звонки после этих фотографий мне отвечает каждый раз один и тот же женский голос, вероятнее его клубная фаворитка, проговаривая, что: «А Авраам сейчас немного занят!», и каждый наш разговор с Авраамом заканчивается тем, что она мудак, а я — истеричка проклятая, ударами в грудь и разгоном, чтобы зарядить ему между ног, как итог — получаю я, а не он. Но что делать, если ты уже запутался, а когда пытаешься всё разрулить — всё заруливается ещё сильнее? Конечно, применять только тяжёлую артиллерию в виду природного женского обаяния и женской ненасытной мести к тому, что мужик твой — бабник и поблуда. Собственно, по такой же поблуде сейчас убивается и моя подруга, нервно оборачиваясь, словно Иоанн не на машине приедет и войдёт через главный вход, а телепортируется или пройдёт сквозь стену. — Знаешь, — скулит Оливия, поедая персики из вазы с фруктами. Я даже потерялась в количестве съеденных персиков, но знаю одно: их количество стремительно уменьшается, — мне кажется, что это совершенно плохая идея. Может, — она умоляюще уставилась на меня, — стоит все отменить? «Ну уж нет, подруга! Я так долго ждала момента, когда смогу максимум времени проводить с Авраамом, и ты мне не помешаешь, козень сыкливая!» — Ты серьёзно? — я усмехаюсь, выглядывая в окно дома подруги. — Мы уже согласились, чёрт знает, сколько парни денег за нас вывалили, — хорошая отмазка, чтобы надавить на её совесть и уговорить поехать. Но подруга не сдаётся, поглотив персик, а косточку складывая на салфетку, а точнее складывая косточки на гору из таких же косточек. Может стоит ей остановить, из-за такого аллергия начинается? А ведь аллергию на персики Олив не переживёт. — Я верну деньги за себя! — Олив выкрикивает и собирается было подорваться с места, чтобы побежать всё и отменить, шёпотом прикидывая суммы, но за стенами огромного дома раздаётся громкой сигнал машины, и, по-моему, не одной машины, и Оливия останавливается, застыв на месте, как вкопанная. — Поздно, да? — скулит она. — Да, Олив, поздно! Поехали на заслуженный отдых! — я подрываюсь с места, хватаю под руку и Олив и свой чемодан и тащу подругу, что еле ухватилась за свой чемодан не больше моего, на выход, дабы она не успела ничего предпринять, а ещё, чтобы не успела мне вмазать за такое. — Да ну тебя! Будет весело! — Даа, — выдыхает Леви, когда видит целый ряд дорогих автомобилей, владельцы которых нагло облокотились каждый на свой, взглядом сверля девушек, — я чувствую веселье… Честно говоря, и у меня дыхание спёрло от того, что на улице в ряд выстроилось не меньше семи автомобилей, самых дорогих марок, да ещё и украшенные такими прекрасными парнями, и главное, каким разными: и блондины, и брюнеты, и высокие (низких не оказалось), и накаченные, и слишком накаченные. — Сколько мужиков! — не сдержавшись, заорала я, раскинув руки в стороны. — Да это ж рай, Оливия, выбирай! — парни в голос засмеялись, слушая эту картину. — У меня есть право выбора с кем я хочу поехать? Так, пацаны, сейчас будет кастинг, — парни вокруг смеялись и только одна рожа оставалась каменной, угадайте какая. — Нет, — орёт мне в ответ Авраам, вздымая бровь, — я за тебя решил! Замолчала и пошла в мою машину! — Ой, ты жлоб, — кривляюсь я, помахивая каждому парню. Ей богу, они любой модели фору дадут, — жалко, что ли? Бог велел делиться! — Авраам двинулся в мою сторону: либо забрать чемодан, либо убить меня. Второе вероятнее всего. Но я же свободная женщина, имею право на таких же свободных мужчин. — Жалко у пчёлки, — всё так же орёт Авраам, уже оттащив мой чемодан с места, и безмолвно заставляя идти за собой. — В машину! Бегом, а то разговорилась. — Ой ты, — засмеялась рядом стоящая Оливия, — джентльмен, — Оливия лишь толкнула меня, когда к ней самой уже приближался Иоанн. В то время, как я грациозно прошлась к машине, помахивая в сотый раз каждому парню, а затем садясь в открытую Авраам дверь, и наблюдая недовольно сидящую рожу рядом, Оливия же закатила примерно подобную картину Иоанну, почему-то шуруя впереди него, как будто он её раб, но только этой сцены я не слышала, только лишь видела через окно улыбающиеся морды парней, которые наслаждались тем, что в их компанию попали хоть немного весёлые девушки, ведь судя по морде Авраама, он не очень-то и юморной. Тишина в машине висела накалённая, отчего хотелось провалиться сквозь землю, и мимолётные взгляды Авраам немного, хоть так, сводят с ума, ведь они обращены ко мне. — Укройся, — Авраам перекидывается на заднее сиденье, достав оттуда плед и протянув его мне, — холодно будет. А ещё вот, — он протягивает мне термос, — кофе, много не пей, оно крепкое, — через секунду он отбирает термос, — хотя отдай, поездка долгая, мне нужно, чтобы ты поспала хоть чуть-чуть, — он отобрал термос, но молча протянул мне жевательные конфетки, прямо те, что я больше всего люблю, а я в ответ лишь улыбаюсь, глазами говоря спасибо. Такой маленький жест, а сколько тепла разлилось у меня по телу, какое приятное чувство от заботы рядом сидящего, самого нужного, который не знает о моих чувствах… Который не знает и сам ничего не говорит. — А как же ты? — парень ничего не отвечает, а лишь наблюдает за тем, как я раскрываю плед и укрываюсь, хотя в машине довольно тепло. Через несколько секунд становится жарко, и я снимаю пальто, оставшись только в белом кроп-топе. Парень первые секунды не отрывает от меня заворожённого взгляда, отчего я смущаюсь, но и ловлю приятный табун мурашек. Что с ним сегодня? Почему он такой? Я открываю пачку конфет и протягиваю ему, но он отрицательно качает головой. — Как дела? — весело спрашиваю я у Авраама, который наблюдал за тем, как все рассаживаются по машинам и поймав сигнал от перед ним стоящего, жмёт на какие-то кнопки, выключив свет в машине, но при этом оставаясь в зоне моей видимости. Знаете, он ещё прекраснее за рулём. — Пока не родила, — усмехнувшись, отвечает парень и, заведя мотор шикарной машины, срывается с места на большой скорости, мчась заключающим, но не отставая от других. Он усмехнулся, хоть это радует. Ведь чувствую, поездочка будет жаркой и достаточно болезненной. Плавная музыка с лёгкими битами качается в машине, разгоняя воздух и обстановку, от чего становится спокойно, ведь на улице уже почти стемнело. Я бы всё отдала, лишь бы быть всё время в такой поездке, с ним, в машине.