Пролог: Время разрушает даже города.
Н о в ы й у ч е б н ы й г о д.Осень, понедельник, 13:43 Привилегированная школа Берлина, Германия.
Оливия.
Месяцы пролетают незаметно, особенно, когда ты совсем забыла два ли дня прошло, или же один, какой месяц, какая на улице вчера была погода, тёплую ли воду ты вчера выпила перед сном и какой у тебя цвет глаз. Когда уже первый день в школе, а ты словно и не прочувствовала лета, словно всё вокруг уже поблекло и, кажется, отдых тебе только снится. Но мне снится не отдых. Мне снится светловолосый, в татуировках, с запонками на рубашке от Gucci, с перстнями на длинных бледных пальцах, что соблазнительно обтягивают стакан с коньяком, а глаза усмехаются оскалом дьявола. Снится каждая его привычка, будь то дыхание, будь то даже его привычка щурить глаза, когда он улыбается, или же привычка стискивать челюсть, если он недоволен. Снится каждая мельчайшая деталь, не позволяя мне забыть, хотя я так молю об этом всех богов на всех языках. Я потеряла веру в Бога ещё давно. Но я продолжаю ему молиться, потому что больше сил ни на что нет. Меня рвёт. Рвёт изнутри, оставляя после моей истерзанной души ошмётки, помои, которые не нужны даже мне. Мою душу рвут мои же ангелы-хранители, которые говорили, что всё будет хорошо, что обязательно всё наладится, а демоны, которые вторят лишь правду о несчастливом будущем, о последнем истраченном на Иоанна сердце, теперь лишь как-то это душу склеивают. Но ангелы и демоны лишь тешатся тем, что осталось. Теми остатками души, которую я так долго и бережно выращивала, как капризный зимний цветок. Мою целую, цветущую душу раскромсал лишь один человек, и его сейчас нет. Ни в стране, ни в городе, ни рядом со мной. Его нет нигде, он просто исчез, просто пропал, как и обещал. Вырвал своими нежными руками лёгкие, лишил воздуха, обглодал душу до костей, окрашивая своим ядом плоть в чёрный цвет, а затем и её вместе с этим ядом и поглотил. Я такой же яд рядом с ним глотала. Когда он рвал мне душу в палате, нежно касался, слова громкие шёпотом произносил, увлекал к себе в омут в который раз, губы с нежностью терзал, отчего, кажется, сердце биться начало, но потом снова остановилось, в пятки упало и там же в осколки превратилось, вместе с душой на ноль свелось. Я думала, что собрать себя смогу, до последнего в лучшее верила, всё улыбаться пыталась, в школе даже сейчас сижу и умное лицо делаю, а внутри на части рвусь, всё слиться с болью воедино пытаюсь, чтобы частью её стать и наконец перестать чувствовать. Подругой с ней что ли стать, чтобы наконец уже не так больно было. «Здравствуй, родная, вот мы снова и вместе», мерзкими пальцами ко мне Боль прикасается, всё внимание моё на себя обратить пытается, а я не поддаться стараюсь, понимая, что наизусть её лик знаю, в стихах восхваляю, за сестру третью принимая, которая на смену второй пришла в минуту моей главной потери. Нежно мне спину поглаживает, а сама медленно в рёбра стрелы вколачивает, всё убеждает, убеждает и убедила. - Почти три месяца, ты представляешь, - радостно щебечет Патриция, пришедшая в школу, чтобы в первую очередь проведать Леона, но здесь из кабинета математики вышла я, отчего попала под обстрел. - Мы уже почти три месяца вместе, а я не знаю, что ему подарить, если брать в расчёт и то, что все деньги даёт мне он, - она грустно опускает голову, помешивая свой капучино, явно озадаченная тем, как обрадовать Леона на три месяца отношений, которые начались на балу. Улыбка залегает на губах, когда механизм воспоминаний с бала начинает работать. «А сейчас я бы хотел сделать заявление, - Леон взгромоздился на сцену, где уже сидели скрипачи, виолончелисты, пианисты и дал им жест прекратить ненадолго музыку, - в наш уже невесенний праздник я бы хотел признаться, - сердца всех присутствующих трепетали, одна лишь Патриция, впервые находящаяся в подобном обществе нелепо щурила глазки и дёргалась от каждого даже очень тихого голоса со стороны. - Недавно я встретил её... Девушку, ставшей мне подарком, ставшей мне основным фактором, заставляющим меня бороться за что-либо. Это так важно, что мне кажется, что если я не сделаю это сейчас, то не должен делать этого и потом, ибо будет слишком поздно. Сердце и моё, и напрягшейся рядом Патриции, я уверена, пропустило последние удары, если считать и то, что я бы тоже хотела услышать такое от Иоанна сегодня. Но как думаете, что же случилось? Он просто не явился. Просто не захотел, хотя и сам звал. Сам обещал сопроводить в длинном красивом платье, обещал быть рядом, обещал стать хотя бы на сегодня самым мне близким. Но его нет. Зато есть счастливая улыбка Леона, немного напрягшаяся Патриция, которая все жмёт ручки, обрамлённые в перчатки, пока это единственная причина держаться сегодня на плаву. - Тебя ждёт сюрприз, - тихо шепчет Патриции Инар, что выпрямился рядом со мной уже с бокалом шампанского в руках. – Прости, что отошёл, не предупредив, - уже ко мне обращается Инар и принимает мою просящуюся руку в свою, осторожно перекладывая на сгиб локтя. – Я думаю, что Леон всё правильно делает. - Я бы хотел, чтобы Патриция Авогадро, - на секунду Леон замолкает и со всем своим трепетом смотрит на ту, что стоит для него в самом центре, не только танцевального круга, но и теперь уже жизни, - чтобы ты поднялась ко мне на сцену, - и он добивает – протягивает ладонь перед собой. Протяни бы Иоанн ко мне так руку, попроси бы он меня о том, чтобы я стала его, я бы с разгона бросилась к нему, в его руках осталась, никуда бы не ушла, за всё простила, на всё глаза закрыла. Только если бы Иоанн. Цисси стояла, комкалась, пыталась отдышаться, хваталась тонкой рукой за грудь, всё наличие сердца проверяла, а сама еле-еле вперёд пятилась. - Она так точно не дойдёт, - шикнул Авраам и, оставив на минуту плачущую в голос Ингу в одиночестве, подхватил Патрицию под руку и уверенными шагами повёл в сторону сцены. Только когда она еле-еле стояла на ногах рядом с Леоном, Авраам вернулся к любимой, одаривая нежным поцелуем в лоб. - Цисси, - так Леон называет Патрицию, когда хочет проявить свою высшую любовь. Он показывал нам это, когда говорил о ней, когда вновь и вновь упоминал о том, как дорожит и как не позволит никакой больше боли прикасаться к этой хрупкой душе. Рассказывал, как сожжёт каждого, как найдёт, вычислит, как задушит и закопает, багрился, а затем улыбался, потому что её вспоминал. Ту, что влюбить в себя смогла того, кто шлюхами торгует и никогда ни о какой любви подумать не мог, - сегодня я чувствую, что дышу, - а мы все в зале поголовно стоим и слезами давимся, задыхаемся, - я понял, что хочу дышать каждый день, мне это нравится, но это возможно только с тобой. - Леон, - Патриция нервно оглянулась, когда Леон настойчиво взял ладошки Патриции в свои, - что ты делаешь? - но Леон лишь улыбается, каким-то взглядом сумасшедшего смотрит, на Патрицию наглядеться не может. - Ты согласна принять моё сердце, взамен отдав мне своё? – в следующее мгновенье красивый кулон с камнем уже обрамлял тонкую шею Патриции, и мне показалось, что это ошейник, которым Леон привязал нужную для него Патрицию к себе. - Я обещаю его беречь, но и ты береги моё.» Сколько девичьих слёз пролито было в тот день, а сольный вальс Киану и Агаты как старост своих курсов и вовсе добил хрупкие души сентиментальных девушек, а особенно Ингу. Казалось, что в тот день все сердца влюблённых сливались воедино, становились одним ценным, даже во время вальса Киану поцеловал Агату, растопил льды моей души, когда проявил слабость, лидер преклонился перед хрупкой фигурой, все голову клонит, но лидером в чужих глазах остаётся. Я в тот день руку от сердца убрать никак не могла, всё воздух ртом выхватывала, всё от боли избавиться пыталась, а в горле словно ком застрял - не вдохнуть, не выдохнуть. Я глазами всё нужного искала, но не на тех натыкалась. Под конец разозлилась, забыть его пообещала, но никак выполнить обещание самой себе не могу. - Олив, так что ты думаешь? - более мягко начала Патриция, заметив мою удрученность и бесчувственный взгляд в одну точку. - Ты думаешь, что с Иоанном что-то случилось? - Патриция толком не знает Иоанна лично, но достаточно наслышана от меня, за это время она его и ненавидела за злость и нахальство, и умилялась его ревности, восторгалась его силой и упорством, а в итоге теперь она смотрит на меня с жалостью, чего я боялась больше всего. - Я думаю, что могу дать тебе денег, - сухо тараторю я, бросая на стол из сумки пачку сигарет, мешающую добраться до кошелька, на что Патриция тускло выдыхает, как-то нервно жмёт пальцы и губы в трубочку поджимает - сказать что-то хочет. - Ты хочешь что-то сказать? - я перегибаюсь через круглый столик, заглядывая в глаза темноволосой. - Я послушаю, ты же знаешь. - Я не знаю Иоанна, но я знаю тебя. Ты не усидишь на месте, и, если тебе понадобится что-то - ты это из-под земли достанешь. Но сейчас пойми, зацикливаться на чём-то - ущерб тебе самой. Никто не говорит, что он уехал навсегда, у него ведь просто трудности, - кому Йена теперь назвали просто трудностью? Я усмехнулась, отвернулась, но губы поджала, ведь некоторая доля правды всё-таки кольнула сердце. - Он не вернётся, в этом я уверена, - и листья, которые начали желтеть, своей тусклостью, мрачностью, убийственностью поддержали меня в моих словах. Душа наполнилась ещё большей болью, отрицать больше я ничего не хочу, хочу просто смириться. Хочу просто перестать терпеть боль, хочу с ней вступить в сестринский союз. - Так что с деньгами? У меня есть лишние. - Да нет, - как-то понуро отвечает Патриция, но всё же мило улыбается, подбирая по звонку на урок вещи со стула, - у меня есть финансы, я получаю неплохую сумму в школе за отличное обучение. Я просто искала причину поговорить с тобой, - она грустно улыбается и скрывает накатившиеся слёзы, отчего в душе мне становится тошно от самой себя, - но видно ты ещё не готова. - Цисси, - окликаю её, когда она уже почти вышла из кафе, выдавливаю из себя измученную улыбку, стараюсь себя в руках держать, чтобы вот тут прям от боли не разорваться, - я была бы рада встретиться с тобой на выходных, ты как? – она светиться изнутри сразу начинает, часто-часто кивает и, помахав мне напоследок ручкой, из кафетерия выходит. * * * 18:45. Оливия. - Потрудись ответить, почему незнакомая мне девушка приглашает меня на выставку картин художника-эксгибициониста, написав в приглашении, что сама является этим художником? - брат Иоанна и я стоим напротив какой-то крайне идиотской картиной, и да, я заставила его встретиться со мной, отослав приглашение на якобы мою выставку, как крупному акционеру, и всё потому что в буклете она стояла самой первой. Мне ничего не оставалось делать, кроме как соврать для такой нужной встречи с тем, кто может знать, где Иоанн. Это всё должно бы меня пугать, но сейчас Александр - единственная надежда на то, что я смогу найти Иоанна. - Почему ты попросила встретиться? И как меня нашла? Это ведь не просто так, я прав? Учитывая, что на художника-эксгибициониста ты не похожа, - у него тихий, пробирающий до костей голос, с лёгким акцентом, словно несколько лет он покидал родную страну и забыл особенности её языка. Он отдалённо похож характером на Иоанна, на внешне совершенно с ним различен, что порой несвойственно братьям. Порой чаще встречаются внешние сходства с характерными различиями. - Я очень долго тебя искала, - да, если это «долго» можно считать первого барыгу, который по связям достаёт адреса и номера. - А узнала я о тебе ещё от самого Иоанна, - вру, нагло вру, не помню, чтобы Иоанн рассказывал мне что-то о своей семье, разве что, Исаак однажды упоминал, что у Иоанна есть брат, вот я и запомнила, а заплатить барыге труда не составило. «Юный следопыт», - смеётся Альтер-эго, вновь во мне пробудившееся. - Интересно, если ты долго меня искала, то значит дело очень важное? - парень боковым зрением снова обвёл меня взглядом, а затем снова обратил своё внимание на картину, отчего нутро сжалось до немыслимых размеров, я даже мурашками покрылась. Всё-таки, общаться с людьми, менталитет которых тебе не ясен, а общение не приносит удовольствия крайне тяжело, почти невозможно. – И мне интересно, что ты хочешь спросить? – если так подумать, то спрашивает больше Алекс, нежели я. - Я хочу поговорить о том, где может быть Иоанн, - прорубила с плеча, следя за его реакцией: как насупился, слегка сжался, брови свёл и руки на груди скрестил, словно защищается или что-то скрывает. – Ты его брат, ты ведь должен знать, - я уже забыла про картину, про других гостей этой выставки и во весь голос веду диалог с Александром, отчего ловлю недовольные взгляды и шёпотки. - Ты ошибаешься, я точно так же, как и ты ничего не знаю, - он не отрывается от картины, уголками губ усмехается, отчего в ступор меня вводит. – Если наша встреча нужна была тебе просто для того, чтобы спросить, где Иоанн, то могла бы просто спросить у любого прохожего об этом. Этот прохожий точно так же, как и я, брат Иоанна, ничего не знает. А теперь подумай об этом. И я думаю. Стою посреди галереи и думаю, даже когда она разворачивается, уходит со своей охраной, меня в неведении оставляет, когда люди уже почти все уходят, а самые стойкие остаются, я всё ещё стою, смотрю и думаю, но к стойким давно уже не отношусь. *** 21:00. Автор. «Теракты, нападения, взломы и ограбления, серийные убийства и пропажи людей. И всё это делают особо опасные группировки. Городские и мировые мафии снова угрожают всему миру, и кажется набирают основные силы для борьбы со спокойной жизнью, миром и справедливостью. Правительство думало, что уже полностью искоренило такую проблему, как незаконные группировки, занимающиеся продажей, контрабандой и убийствами, но как оказалось, это не искоренить никогда, а такие банды уже сейчас становится сильнее. Мы, как граждане нашего государство в любую минуту должны быть готовы встать на защиту родины. Должны бороться за справедливость и свет во всём мире.» - Этого журналиста уже ищут многие кланы,и наши в том числе, - усмехается Тилль, попивая кофе и опуская глаза снова в вырезку из журнала. – Вы только послушайте, что он пишет: «Должны бороться за справедливость и свет во всём мире», что за бред? – прыскает сразу же Тилль выпитым кофе. – Кто вообще попрёт против нашей мафии? - То, что Иоанн теперь в мафии, и она теперь так открыто действует, ничего не боится, ни закона, ни власти, значит, что наш мальчик точно так же во всём участвует, - Киану нервничает, хрустит шеей и перебирает ручки на столе, выбирая под цвет пиджака. – Я общался с главой клана, с которым совсем недавно начал сотрудничать. Он сказал, что клан, в который попросился Иоанн расширился и теперь собирается торговать не только людьми, оружием и наркотой, но они пробрались на рынок кораблей, а этот бизнес приносит огромные суммы. - Но ведь у Иоанна были точки с продажей кораблей, хотите сказать…, - в истерическом смехе начинает Исаак, но Киану своим вздохом останавливает его порыв. - Да, он делает это, чтобы стать главой самого сильного клана.