Слишком много потеряла, Но взамен не обрела. Что сказать тебе — не знала, И разделась догола. В омут с головой ныряла, И душой я не цвела. Каждый день себя сжигала, Не стесняясь, я лгала.
***
Какое-то время. Какое? Спустя какое-то. Германия.
Оливия.
Со времен того письма прошёл уже месяц, а может больше, я не знаю. Письмо сожжено, а я о нём не думаю, потому что не хочу, да и нервов вряд ли хватит. Не хочу связывать с мыслями об Иоанне, о том, что он написал. Я хочу начать заново, где нет чёртового Каскалеса, его тайн, его перестрелок, его тупого бизнеса и тупого брата в особенности. Я смирилась, перестала оплакивать, да и просто плакать. Я перестала каждый день думать о том, что в какой-то момент всё было слишком хорошо, чтобы продолжаться вечность. Я перестала надеяться на что-то, но и плыть по течению я не собираюсь. Я приняла всю реальность и теперь живу тем, что сама выстраиваю. Я почти всё приняла, почти смирилась с новой, непонятной и непривычной мне жизнью, которая переменилась за один грёбанный день из-за одного грёбанного письма и сокрушительной правды. Я не помню этот день особо. Но я точно помню, что мне вкололи лошадиную дозу успокоительного, заставили меня поспать, а свербящая боль никак не унималась в груди, давила и давила, пока я не перестала обращать на неё внимание. Я думала, что, когда проснусь, её не будет, но я немного ошиблась, остатки всё же неприятно ныли в груди, а я в этот момент пила чай. И боль эта не от того, что Иоанна нет теперь рядом, пошёл он к чёрту, а лишь от того, что моей сестры нет, потому что допустили ошибку, потому что мой отец причастен и молчал. Отец тоже виноват, не смог защитить, потому что думал в который раз о себе. Быть может я строга к нему, но считать по-другому я не желаю. Я проливала слёзы по убитой сестре в плечо Иоанна, когда он сам являлся косвенной убийцей, посмел оставить меня и посмел так нагло скрываться от проблем, наверное, поэтому ненависть в какой-то степени пересиливает любовь. Но я этого не собираюсь делать. Я собираюсь силами каждый день, начинаю новый день с улыбки и прогулки, выходя из новой светлой квартиры, которую купила на накопленные деньги и часть взяла с продажи дома, хотя в душе что-то рушится, я это чувствую, но я вижу улыбку друзей, я вижу, как они степенно молчат об Иоанне, но порой я чувствую, что моё общение изменилось с ними. С парнями связь я потеряла, но вот девчонки и Зена каждый раз помогают. Кажется, я хожу по боли, как по камням или пляжному песку, но виду подавать не смею, потому что больше не хочу. Я собираю в себе последние силы, чтобы наконец начать заново, чтобы суметь самой, потому что теперь я осталась сама. Я хочу быть сильнее и это важно, но что-то давит, и то ли это предательство, то ли это… предательство? Да, это именно оно. Ммм, да. Частый вопрос, почему сама, когда у меня есть мама с отцом? Потому что отец позвонил мне тогда, начал говорить что-то о том, что я переезжаю в Россию обратно и немедленно, что теперь я должна быть в безопасности и сидеть под четырьмя замками, я лишь смеялась громко, а он всё твердил, что теперь я под прицелом и теперь я больше не имею права на свободу. Я так громко смеялась и всё мечтала, чтобы тот самый прицел не подвёл, и пуля попала куда нужно. Я смерть больше не боюсь, Иоанн оказался страшнее её. Но большая обида, которая копилась во мне с каждой секундой на отца, то, что он всё время скрывал, что позволил моей сестре стать жертвой, перевернула во мне всё с ног на голову и заставила повысить на отца голос, крича что-то о том, что справлюсь сама, что теперь не нуждаюсь в его деньгах и что теперь я сама по себе. Отец злился очень, пытался меня заставить, но я отключилась, а потом послал из-за стресса к чёрту, а я и не обижаюсь. Собрала вещи и ушла на первое время к Чарли. Я не хочу больше быть связанной со всем этим преступным, алчным и жестоким миром. Не хочу больше ходить под тенью страха, не хочу больше бояться и слышать о том, что очередная крупная компания начала войну с другой. Я хочу ходить в парк с маленькой собакой, обнимать за руку любимого и думать о том, что всё станет хорошо. Обязательно. Я, наконец, просыпаюсь в своей квартире, сама готовлю овсянку, нарезаю фрукты, а не ем морепродукты отборного качества. Теперь я такая же, как и большая часть населения планеты. К их огромному количеству прибавилась теперь я, но я не жалею. Я прощаю всех и поэтому прошу простить и меня, надеюсь, я это заслужила. Я хочу спокойной жизни, своё я уже отстрадала и мне достаточно. Я купила квартиру, сменила контакты и прервала общение с друзьями. Я не меняла имени, но фамилию сменила, я теперь не Боско, я теперь новая Оливия Шекли. Может потому что люблю стабильность, но светлая квартира казалась сначала тюрьмой, хотя имела достаточно хороший вид. А новая фамилия казалась первое время глупой ошибкой и предательством по отношению к моей семье, мне казалось, что я теперь не та Оливия, что теперь я другой человек. Я чувствую вину до сих пор, но что сделано, то сделано. Меня искали, я знаю, но Чарли, как полагает адвокату, хранила мою тайну, помогала мне с оформлением документов, помогала с переводом суммы тому, кто продавал дом, а затем и помогла с тем, чтобы перевести меня в другую школу. Она сделала всё за меня, общалась со мной каждый день, а с друзьями делила грусть по поводу моей пропажи. Она сбивала их с пути, когда понимала, что вот-вот и они нападут на мой след, но каждый раз мне говорила, что чувствует, словно предаёт. Я её полностью понимала, поджимала губы и просила не выдавать. Они отпивала чай, грустно улыбалась и лишь говорила: «Мне не тяжело». Но я-то знаю: ей тяжело. Теперь я учусь в обычной школе, подрабатывая в салоне Дрейка, где учусь разбирать и собирать двигатели машин, учу их механизм и разъезжаю на своей ламборгини, оставить которую на территории прошлого дома просто не смогла, да и Дрейк не позволил, сказав, что теперь я обязана стать лучшим водителем. Наверное, машина сейчас моё единственное спасение, которое позволяет мне спокойно закрывать глаза и не бояться предательства. Я в выходные дни часами торчу в гаражах Дрейка, где его лучшие механики делают из меня себе подобных, где я заучиваю наизусть марки и слушаю речи Дрейка о том, что по окончанию школы меня сразу устраивают консультантом в салон, где я буду получать достаточно хорошие деньги и не переживать, что я одна. Дрейк и его прекрасная девушка говорят, что не одна, и я им верю. Люблю до дури, поэтому верю. Обнимаю Дрейка и верю. Эта вера помогает мне. Я счастлива, мне действительно повезло, что Дрейк никак не выпал из моей жизни и помогает мне справляться. Приносит в гаражи мне вино, делит со мной молчание, вставляет изредка фразы, что я сильная, потом меняет тему на то, что скоро гоночный заезд. Я не обращаю внимание, пью вино и не знаю, что хочу в своём будущем. Я чувствую привязанность, наверное, потому что Дрейк помогает мне от чистого сердца. В его салоне я остепенилась, да и спокойная жизнь мне нравится гораздо больше, хотя все порой удивляются тому, что девчонка с такой машиной подрабатывает в салоне, они не знают моего прошлого, а я и рада. Я говорю им, что машину подарили, что толком и ездить-то не умею, а Дрейк рядом понимающе улыбается. Я теперь обычная девчонка, которая свяжет свою жизнь с машинами, Дрейк мне в этом поможет. Не то, чтобы будущее меня совсем устраивает, но ещё больше меня не устраивает прошлое, от которого я хочу избавиться, потому что надоело. Я теперь сама по себе. Меня можно не искать. И вот сейчас, присаживаясь на капот наконец починенной машины, гиперкара, я понимаю, что началась новая жизнь, и я надеюсь, что она будет более спокойная, пусть и не такая дорогая, но ценная, так, чтобы наконец спокойно на душе. Я прикрываю глаза. «Спокойствие», и улыбаюсь. Так в её жизни что-то закончилось, а что-то — началось. Что? Да чёрт его знает.