Королева драмы.

иже еси на небеси — не беси, не вынуждай и не проклинай. ак-кер-ман становилась петлёй и висельником, веткой и ямой. в яму её плоть бы закинули с удовольствием, но пока она закидывалась только белыми пилюлями, что дала Зоэ. «Голова перестанет болеть, — сказала, — успокоишься». Ханджи, энергичная женщина, которая смотрела на Леви, не скрывая восторга, предложила ей лекарства, тёплое одеяло и свою языкастую компанию. Леви отказалась от всего, но таблетки ей всё же впихнули. не беси да Она лежала на кровати, уперевшись взглядом и ногами в деревянный верхний ярус. Иногда поднимала руки и смотрела на сухую кожу ладоней. Иногда спала. Но это таблетки помогали, без них Леви могла только кружиться как перекати-поле, сминать подушку и рычать зверем зверем родилась зверем и сдох… …нет, рано пока. Пока Леви сжимала кулаки — четыре пальца оставляли четыре красные дуги на мягкой плоти, кусала губы до боли: но что, сравнится ли боль разрыва сердца с этой ранкой на губе? Ей не снились кошмары — а на-до-бы. Ей виделось только очень хорошее, светлое, доброе, нихуя не заслуженное. Магнолия подбегает к ней и прижимается бордовой макушкой, что-то звонко щебечет и смеётся. Леви во сне чувствует мягкость её волос, и ей так страшно (как никогда не), что она вздрагивает и вздёргивается не в петле — жаль, а так просто так. Разрыв сердца, да. Однажды прыгнула с крыши, неудачно приземлилась, выставив руку, и тонкая кость хрустнула как сухарик. Больно. Но падать Леви перестала. Это очень простой урок: чтобы чему-то научиться, надо раз совершить очень болючую ошибку. Чему она должна научиться сейчас? господи, ау. Поднимается в кровати и, часто-часто моргая, смотрит перед собой. Грузная, грубая тишина, и дышать совсем-совсем не хочется. Смерть к лицу живым, Леви живее всех живых. Эрвин — этот человек-бровь, человек-командор, человек-даблятькактыещежив — говорил ей, что именно такое всю жизнь и искал. Эту силу, ярость, благодаря которой маленькая Леви порубила гигантов. Леви (честно) хотела порубить и Эрвина, но, боже, как сияли его глаза, как горела идея, как сжигала речь сердце. Смотри, это титаны виноваты в смерти тех, кого ты любила. титаны. конечно, твои друзья могли бы остаться живы, если бы не эта вылазка, но, Леви, ти-та-ны. а ты — оружие. Эрвин собирался взять Леви как меч и порубить её силою врагов своих. вот только Леви не сказала ему, что быть мечом больно. но боль всегда окупается, не так ли? господи, ау! скажи же что-нибудь. Леви пинает ботинком ножку кровати — скрип пружин. Леви пинает стену — больно. Леви пинает себя — блятьблятьблять. Распахивается с грохотом дверь, барабанят в такт быстрому дыханию набойки. Леви бежит по коридору, по красному ковру, мимо дверей и постовых, мимо чужих взглядов и собственного здравомыслия. Последняя дверь, увы, как пальто, нараспашку, и Леви вздыхает, оправдывая название: не выйдет херануть дверь с ноги. Эрвин встречает её хлебом-солью — в стопке коньяк, во взгляде что-то вроде сожаления. (Или это Леви, эмоциональная инвалидка, не в силах отличить сожаление от корысти?) — Я пришла тебе врезать. Командор кивает и разводит руками так, словно этого и ждал. — Успокоилась наконец. Будешь пить? Или, может, послать дежурного тебе за едой? Я знаю, что ты пропустила обед. — Иди ты, — бурчит как подросток и, складывая руки, садится на стул. Проще с хрустом сожрать таракана, чем принять эту заботу. … заботу? да ведь? Леви бросает хмурый взгляд на Эрвина. Тикают настенные часы, которые убрав кукушку, распотрошил ещё прошлый хозяин кабинета. Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? Как такое можно вешать здесь? — Мне жаль, — говорит Эрвин, и Леви думает, что было что-то ещё, просто она прослушала. — Операция пошла не по плану, и моя ошибка в том, что я не уделил должное внимание погоде… — Какие жалкие оправдания приходят в твою голову, — холодно усмехается Леви, — как много людей ты готов потерять из-за своих ошибок? Ни одного. Вот ответ, который Леви думает, что услышит. — Столько, сколько нужно, — отзывается Эрвин, и Леви вздрагивает, словно ей обожгло руку. — Эта цель сполна оправдывает средства, и поэтому я готов ради дела рискнуть многим. А ты мне в этом поможешь. Леви кусает сухие губы. Пальцы с хрустом сжимаются в кулак — вот бы расквасить эту самодовольную рожу. И ничего не говорит. Что за цель такая, если для неё должно быть так больно? Разрыв сердца.