Шанс

Алим боится навсегда остаться зависимым от храмовника, хоть годы в Круге, наполненные болью и тревогой за ближних, остались позади. Сейчас у него есть крыша над головой, обретение которой воистину является вмешательством Создателя. Кто бы мог подумать, что храмовники, когда общаются (или думают, что общаются) с не-магами, довольно учтивы. С ним в тот день не только поделились обедом, но и предложили проводить до ближайшей деревеньки, где Церковь предоставляет временное пристанище всем путникам, вне зависимости от расы и веры. Да, это кажется чем-то сродни ловушке, вполне может быть хитровыдуманным планом храмовника из Круга, что на протяжении нескольких лет был его ночным кошмаром. Но эльф, давно отвыкший от скитаний, не в силах противиться. Он слишком устал за недели бесцельного пути прочь от озера. Если Кошмар вернётся — так тому и быть. Время идёт, а Кошмар не напоминает о себе нигде, кроме как во снах. И эльф, волей случая или замыслом Создателя оказавшийся в Церкви, без труда и неприязни привыкает к новой жизни, к новым обязанностям. Тишина и покой, царящие в этом чистом, святом месте, притупляют чувство вечной тревоги, но не избавляют от него совсем. Кошмар не отпустит его так просто, он будет возвращаться в снах снова и снова, пока не сломает окончательно. Или пока Алим сам не перестанет цепляться за него, что куда менее вероятно. Хоть ему здесь многие и не рады («Эльф должен жить в эльфинаже!» — подобный шёпот поначалу довольно часто слышится среди прихожан, видящих его в святилище), Преподобная Мать даёт своё разрешение на его пребывание под защитой Создателя. Братом церкви ему не стать, но он старается оказывать посильную помощь и не обременять никого своим присутствием. Храмовники, что здесь служат, даже не подозревают о его способностях, а потому относятся к нему приятельственно, почти дружелюбно. Ни один из них не похож на его Кошмар ни внешне, ни поступками, отчего маг начинает верить, что рано или поздно наступит день, когда он сможет это отпустить, когда не вспомнит о прошлом вовсе или же вспомнит уже без содрогания. Пока не встречает человека, чью веру в свет ему суждено разрушить. — Извините, вы не подскажете… — незнакомый голос окликает его неподалёку от деревушки. Алим как раз возвращается из леса, куда ходил набрать лечебных трав по просьбе местного целителя, перед которым уже невольно успел отметиться своими знаниями. Этот целитель не маг — обычный учёный, знающий свойства растений и, кажется, догадывающийся о том, откуда у «бродячего эльфа» могут быть такие познания в травах. Но он не выдаст. Алим верит в это. Ведь старик добр, а к магам здесь отношение куда жёстче, нежели в Башне. Более того — в Круг местные маги попадают редко. Слишком редко. Эльф глубоко погружён в свои мысли, настолько, что не может заметить одинокого путника раньше, чем тот замечает его. И, когда Сурана разворачивается, то в первый миг едва не вскрикивает от ужаса. Ведь ему кажется, что главный Кошмар его лет в Круге нашёл его — настолько они похожи внешне. Та же чёрная смоль волос, лазурная синева глаз, загорелая на солнце кожа… и взгляд. Тот самый: заворожённый, зачарованный взгляд, полный слишком сильного, чрезмерного интереса к нему. Тот взгляд, что до сих пор преследует его по ночам. — Создатель милостивый… — едва слышно выдыхает эльф, и корзина с травами выпадает из дрожащих рук, а всё её содержимое вываливается на землю. Это не может быть случайностью. Таких совпадений не бывает. Создатель посылает ему знак, не иначе. — Прошу прощения, я вас напугал, — обеспокоенно говорит юноша, склоняясь и собирая травы в пучок. «И ты даже не представляешь, насколько!» — думает Алим, разглядывая его. — Нет-нет, я сам виноват. Не стоит так сильно погружаться в размышления, — как можно дружелюбнее говорит маг, выдавливая из себя улыбку и пытаясь заставить себя видеть хоть что-то помимо внешности этого человека. Нет, это не Кошмар — перед ним всего лишь юноша, совсем ещё молодой, не жёсткий характером и сердцем, едва успевший стать храмовником и не сотворивший ни большого, ни даже малого зла. — Я Матиас. Имя уже стало для него привычным. Оно не вызывает отчуждения и кажется, будто всегда принадлежало ему и будет принадлежать ещё долгие годы и десятилетия. Храмовник искренне улыбается ему, протягивая травы. Алим принимает их, сжимая корзину слишком сильно и лишь потому не роняет снова, когда слышит имя этого юноши. Создатель испытывает его, не иначе. Но что, что Он хочет этим сказать?.. Зачем посылает сюда, к нему, тёзку того страшного человека, которого эльф так отчаянно стремится вычеркнуть из своей памяти?.. Тебе здесь не место, Алим, прошлое не оставит тебя. Я дарую тебе прощение, этот человек твой шанс, не испорти всё снова. Какой из вариантов верный, Алим не знает. И с виноватой улыбкой, извинившись за несуществующую занятость, спешно уходит, так и не выслушав просьбу о помощи. Весь день он терзается мыслями об этой встрече, а ночь, ожидаемо, воскрешает воспоминания, которые он так стремится забыть.

***

Храмовник, с которым юный маг по глупости лет заключил сделку, стоит напротив. На нём нет привычного доспеха, а то, что он вновь увёл Алима в безлюдный закуток Башни, честнее слов говорит о том, что будет дальше. Эльф нервно сглатывает, но пересохшему от страха горлу легче не становится. — Видел бы ты себя со стороны. Весь такой серьёзный, грозный и прекрасный, — мужчина протягивает руку, чтобы погладить его по щеке, но Алим ударяет по ней, не позволяя прикоснуться к себе. Перечить храмовнику страшно, но остановиться он уже не может. Скопившийся ужас прошлых месяцев непонимания происходящего переходит в гнев и рвётся наружу, пытается найти выход истерикой. — Ты обманул меня! Ты сказал, что сможешь уговорить Грегора, что он не будет так жесток в вынесении наказания! Храмовник прижимает его к стене вынуждая замолчать. Это срабатывает — эльф смолкает и испуганно смотрит на него, боясь сказать хоть слово. Что-то жуткое читается в глазах этого человека. Что-то, что лучше не вытягивать наружу, не провоцировать. — Андерса в будущем ждёт либо виселица, либо Усмирение, — тихо и зло шепчет мужчина. — Он утянет тебя за собой, сведёт в могилу. Держись от него подальше. — Он мой друг, — упрямо твердит эльф, мягко, но уверенно его отстраняя. — Я не стану выполнять твоих бессмысленных требований лишь потому, что мы… мы с тобой… ты понял! — Алим… — он хочет сказать ещё что-то, но вместо этого лишь качает головой и грустно улыбается. — На всё воля Создателя. — Да не существует никакого Создателя! — вдруг срывается Сурана. Если он смолчит теперь, иного шанса может не появиться. Так что либо сейчас, либо никогда. — Есть лишь свихнувшийся храмовник, который не понимает слова «нет»! Я разрываю сделку. Больше я тебе ничего не должен. И ты мне ничего не сделаешь. Я ученик Первого Чародея, и стоит мне только сказать Ирвингу… Мужчина молчит, удивлённо его разглядывая. Так, словно видит впервые. Сурана боится, что сейчас прозвучит рушащий всё ответ, но тишина затягивается. Неуютная, тяжёлая тишина, предшествующая чему-то по-настоящему страшному. — Да. Ты прав, — неожиданно соглашается храмовник, но усмешка на его губах показывает истину раньше, чем звучат дальнейшие слова. — Разрываем сделку. Ты сообщаешь Ирвингу обо мне, а я рассказываю Грегору об изучении Амеллом запретных заклинаний, об интересе Йована к магии крови. Ну, а на Андерса у меня такой длинный список, что и перечислять устану. Как думаешь, достаточно для трёх ритуалов Усмирения? — Ты этого не сделаешь, — беззвучно бормочет эльф, чувствуя, как последняя надежда вырваться из постоянного страха покидает его. Он не может поступить так со своими друзьями. Он не имеет права быть эгоистом. — Условия ты знаешь. Иди ко мне. Вот так, — храмовник крепко, почти до боли сжимает его в объятьях и касается губами лба. — Я с ума схожу, когда ты рядом. — Я тебя ненавижу, — шепчет Алим, пытаясь сдержать слёзы от собственного бессилия. — Я ненавижу себя куда больше, — так же тихо произносит храмовник, приподнимая его лицо за подбородок и целуя в губы. Осторожно и без давления — создавая иллюзию свободы выбора. — Я попытаюсь поговорить с Грегором, когда тот остынет. Ты обратись к Ирвингу. Наказание и правда слишком жёсткое для каких-то там карт. — Они мои. Я признаюсь Ирвингу. — Даже и не думай. — Или что? Запрёшь меня? — невесело усмехается эльф, расстёгивая застёжки своей мантии, мечтая лишь о том, чтобы это закончилось скорее. — Всё равно ты и будешь стражником, так какая разница, в камере ты будешь меня пытать или здесь?.. — Алим, это не пытка. Я люблю тебя. Пальцы эльфа замирают. Он никогда не думал, что эти слова могут звучать так отвратительно. — А есть разница? — хрипло спрашивает он, и глаза почему-то слезятся. А в груди что-то неприятно давит, мешая сделать вдох. Храмовник ничего не отвечает. Лишь смотрит как-то странно, будто сквозь него и уходит, так ничего и не сотворив. Алим остаётся один в тишине и темноте, не понимающий, что с ним происходит.

***

Его новый знакомый переведён на службу в их церковь. Разговор с ним всё же случается, как бы Алим ни пытался этого избежать, а вторая встреча с этим храмовником уже не становится шоком для Алима, хоть всё ещё вселяет в душу благоговейный ужас и непонимание. Но в самом деле, человек перед ним ни в чём не виноват, он куда лучше, куда чище самого Алима, и эльф не имеет никакого права относиться к нему предвзято. Только Сурана не может называть его по имени. Слишком больно и страшно, кажется, что Кошмар близок, что вот-вот всё повторится снова. Если же это шанс, посланный Создателем, то так тому и быть. Мысленно он называет храмовника Шансом и вскоре привязывается к этому новому, неизвестному для кого-то кроме него самого имени. — Откуда вы родом? — Шанс сидит рядом с ним во время утренней трапезы. Весь вид его задумчив, а взгляд внимательно осматривает эльфа, пытаясь по внешности определить принадлежность к какому-то определённому региону Ферелдена. Но нет ни характерного для некоторых мест говора, ни каких либо иных подсказок. — Отовсюду понемногу, — уклончиво отвечает Сурана, не желая вдаваться в подробности, опасаясь выдать хоть что-то о своём прошлом. — Эльфу не так просто найти своё место, если он мечтатель. Денеримский эльфинаж был для меня самым долгим местом обитания, — не считая Круга Магов, о чём упоминать при храмовнике не стоит, да и вообще: пора вычеркнуть это из своей жизни, — но это было давно. С тех пор я скитаюсь, надеясь обрести покой. — Вы выглядите умиротворённым, — замечает Шанс, хмурясь. Хмурясь не по-злому, а недоумённо, искренне пытаясь понять собеседника. Это странно, но ему куда больше идёт быть именно хмурым и задумчивым. А может, так кажется эльфу потому, что он подсознательно всё ещё ожидает зла. — Выглядеть — не значит быть, — бормочет Сурана, отчётливо осознавая эту фразу. Ему наконец-то не боязно говорить с Шансом, он видит, насколько тот отличается от Кошмара, насколько они разные. — Долгое время я пытался казаться весёлым и беззаботным, сгнивая изнутри. — Вас что-то терзало? Кто-то. Но говорить об этом эльф не может и вряд ли когда-то станет. Ни ему, ни кому бы то ни было. — И да, и нет. Есть вещи, которые не стоят воспоминаний, как бы тяжелы они ни были. Лишь перестав возвращаться к ним мысленно, можно по-настоящему это пережить. Эльф желает ему хорошего дня и спешно уходит, пока не наговорил лишнего. Он не видит, каким взглядом провожает его храмовник, иначе страх непременно вновь сковал бы его.