Шанс

Рутину новой жизни нарушают известия о грядущем Море. В это мало кто верит, но перешёптывания звучат постоянно, несмотря на запрет Преподобной Матери обсуждать это в стенах церкви. Алим один из немногих, кто не обсуждает это ни в полголоса, ни шёпотом и даже мыслей об этом старается избегать. Он слышал, что новый рекрут Серых Стражей — маг из их Башни, он даже предполагает, кто это может быть, но думать об этом, терзать душу волнениями о судьбе друга не может — для него ещё и это будет уже слишком. А потому он старается забыться, отрешиться от всех ужасов реальности, происходящих где-то неведомо далеко. Книги — лучшее лекарство. Это он усвоил ещё со времён Кошмара. — О чём она? — звучит знакомый голос совсем близко. Шанс стоит рядом, он подошёл удивительно беззвучно, а может, Сурана был слишком погружён в чтение. — Заметки брата Дженитиви, — бормочет эльф, спешно закрывая книгу. «В поисках знания: Путешествия Церковного учёного» — вот то, что гласит обложка. Сама книга замечательная, но раздел о личных отношениях, который Алим читал с особенным интересом… Смущение слишком сильно, чтобы он мог говорить спокойно. — Здесь рассказывается о… разном. — Надо бы и мне прочесть, — Шанс протягивает руку к книге, но Сурана резко отдёргивает её на себя. — Нет! — вырывается у него быстрее, чем то было бы разумно. Возможно, это глупо, но эльфу не хотелось бы, чтобы его знакомый понял, какой именно раздел изучал «Матиас». Ведь этот «Матиас» — славный парень, не грешник и не обманщик. Тот, кто тянется к свету в надежде обрести мир в душе. А глава, описывающая взгляды разных народов на однополые отношения, как-то не вяжется с выбранным образом. — То есть… ни к чему. Там ничего полезного и важного. Пустая трата времени. — Но вы были увлечены чтением, — непонимающе говорит храмовник и вновь хмурится, выглядя старше, чем есть, становясь ещё более похожим на него. — Тебе показалось, — с преувеличенным равнодушием отрезает эльф, возвращаясь к книжному шкафу и ища, куда поставить книгу. До полки он не дотягивается совсем немного, ведь в прошлый раз он брал заметки Дженитиви, встав на стул. — Матиас, вам помочь? — Если не трудно, — эльф протягивает книгу храмовнику и тот без труда возвращает её на законное место. — Благодарю! Сурана тихонько смеётся над собственной беспомощностью в столь простом деле и разворачивается к нему. Шанс стоит совсем близко, отчего вмиг становится неловко и всё веселье тут же сходит на нет. — Я… — храмовник хочет что-то сказать, но не может решиться. Алим видит это по его глазам, а потому торопится уйти, пока ничего лишнего не было произнесено. — Мне нужно идти. — Да, я… прошу прощения, — Шанс отступает на шаг, освобождая путь. Его лицо едва заметно краснеет из-за прилившей от волнения крови. Дурной знак. Дурной… Известие о восстании в Круге Магов потрясает всех жителей церкви и прихожан. Разговоры в первые дни, кажется, не смолкают ни на минуту, а большинство людей склоняется к тому, что следовало использовать Право Уничтожения. Ведь среди магов могут быть одержимые. Кто знает, когда и как это станет очевидным? Сколько ещё погибнет храмовников? А может, зараза вырвется из Башни и причинит вред простым людям?.. Для Алима больно слышать все эти слова. Он предпочитает отсиживаться в эти дни в своей каморке, ссылаясь на дурное самочувствие, и молить Создателя о прощении для тех, кем овладела гордыня. Он молится также и о том, чтобы среди погибших не оказалось никого из его друзей или приятелей. Чтобы Кошмар тоже остался жив. Эльф всхлипывает и закрывает глаза, пытаясь сдержать слёзы. Кошмар не всегда был Кошмаром. До того, как он стал пить каждый день, до того, как стал причинять боль намеренно, для собственного успокоения, он был славным. И его добрая, мягкосердечная сторона порой проявлялась и в последние годы, была столь же ярко выраженной, как и при первом их разговоре.

***

Эльф бредёт в тишине по тёмным коридорам. Он сам не знает, зачем ему это, но на душе неспокойно. Тревожно настолько, что сон никак не идёт. Храмовника у выхода из ученических спален нет. Да и прочих дежурных тоже. Парнишке это не нравится, но он не может отступить и вернуться. Словно что-то тянет его в самую темноту, где ничего нет. Обычно нет. Сейчас там чётко виден силуэт неизвестного человека. — Почему ты не спишь? — недовольно обращается к нему незнакомец, явно не ожидавший встретить здесь ещё одного полуночника. — А ты? — спрашивает Алим. Скорее всего, этот человек — храмовник. Не стоит лишний раз привлекать к себе их внимание, но раз уж это вышло непроизвольно, придётся говорить как можно осторожнее. Хоть эльф в Круге и совсем недавно, наслушаться он уже успел многого. — Хотел побыть один, — неприязненно отвечает неизвестный, явно пытаясь надавить на него, вызвать смущение и желание уйти. — Я тоже, — упрямо парирует парень, ничуть не поддаваясь. — Ну, теперь это уж точно невозможно, — хмыкает человек, а Алим призывает магического светлячка, чтобы видеть неожиданного собеседника. Так и есть — храмовник. Смутно знакомый. Кажется, именно тот, что обычно дежурит у спален учеников или где-то в коридорах. Он не так строг к проказам юных магов, как другие. — Почему ты грустный? — А тебе-то какое дело? — недовольно ворчит мужчина. — Неужто своих маговских проблем мало? — Мало. Храмовник удивлённо вглядывается в лицо эльфа, ожидая, когда тот струсит и откажется от своего желания узнать. Но Сурана не собирается отступать, что, похоже, немного забавляет его собеседника. — Истязания прошли неудачно. Ненавижу, когда приходится идти на крайние меры. Невольно теряется уверенность в успехе будущих ритуалов. Алим молчит, обдумывая это почти с минуту, а затем вдруг подходит ближе и обнимает так крепко, как только может. Он смутно помнит это из детства — единственное, что могло успокоить его в тяжёлые моменты. — Всё будет хорошо, — шепчет эльф, успокаиваясь сам и отступая на шаг с лёгкой, искренней улыбкой. Тревога испаряется, будто её вовсе и не было. — Теперь и я в это верю, — храмовник улыбается в ответ, зачарованно вглядываясь в его лицо. Чуть больше двух лет до того, как этот интерес станет настоящей одержимостью, от которой не будет существовать спасения никому из них.

***

— Матиас, вы здесь? — негромко звучит после стука в дверь. Это выдёргивает эльфа из воспоминаний, возвращает в реальность, где он несколько мгновений растерянно разглядывает трещину на потолке, не в силах вспомнить, где находится. Слишком тяжело цепляться за прошлое, но он не может заставить себя перестать это делать. — Да. Подожди минутку, — Алим смаргивает выступившие слёзы и делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. После чего выходит к ожидающему его Шансу. Они заранее договаривались о встрече перед вечерней проповедью. Не для обсуждения каких-то важных вопросов, а просто так. Для души. Говорить с ним легко и интересно, но, как эльф ни старается, темы восстания магов избежать всё же не удаётся. Она упоминается храмовником вскользь, но с ярко выраженной негативной окраской. И смолчать Сурана не может. — Однажды, ещё в денеримском эльфинаже, я видел, как храмовники пришли забрать мальчишку, у которого внезапно проявились способности. Ему было лет десять, он был напуган и отказывался идти. В итоге он бежал, запустив в них молнией или чем-то ей подобным — способен он был совсем на немногое. Храмовник казнил его на месте, сказав, что так будет и с остальными детьми, если родители не будут их выдавать добровольно. Не будут выдавать добровольно туда, где их ждут страх, боль, страдания и неизвестность… — Алим смолкает, вспомнив перекошенное гневом лицо Кошмара и вздрагивает. — Погибнуть свободным или медленно умирать в заточении. Я… я понимаю их, хотя и не одобряю выбранные методы. — Понимаете магов?! — возмущённо восклицает Шанс. — Но они… — А мы? — прерывает не начатую тираду Сурана. Эмоции переполняют его и, хоть он и понимает, что может наговорить и натворить глупостей, остановиться эльф уже не может. — Ведь зачем-то же нужны мы Создателю такими разными. Одухотворёнными и грешными, созидающими и разрушающими. Зачем-то же дарует он магам проклятие своё, отмечая их силой. Шанс молчит довольно долго. Он хмурится, серьёзно обдумывая каждое слово «Матиаса». Кажется, он немало удивлён, что слышит подобное в стенах церкви. Да только «Матиас» и сам удивлён, что говорит это. — Но никто не может предсказать, как маг это использует, — отвечает храмовник в итоге, внимательно вглядываясь в лицо оппонента в столь неожиданном и неприятном споре. — В твоих ножнах меч. Ты можешь разрубить им любого, кого пожелаешь. Вопрос лишь в том, будешь ли ты это делать, — как можно спокойнее говорит маг, а затем добавляет: — ты точно не станешь этого делать. А кто-то другой даже секунды не поколеблется. — По-вашему, магов и вовсе следует отпустить? — почти что зло бросает Шанс. — Они опасны! — Как и те, в чьих руках оружие. Почему бы не запретить и его, а воинов — закрыть, запретить, как опасных для мирных жителей? — Это глупо! — восклицает юноша, непонимающе глядя на Сурану. Никогда раньше ничего подобного он от него не слышал. — В том-то всё и дело. Доброй ночи. Алим скрывается в своей каморке и тяжело опускается на колени, отчаянно шепча строфы Песни Света. Создатель, прости грешника за столь дерзкие речи. Но как быть, если этот вопрос действительно вызывает у эльфа неподдельное отторжение и возмущение, отголоски прошлой его личности, не до конца задушенные прошлым?.. На следующий день, после утренней проповеди, Шанс подходит к нему и предлагает прогуляться по церковному дворику и поговорить. Алим ожидает услышать всё, что угодно (вплоть до того, что юноша понял, что общается с магом), но только не: — Простите меня, Матиас. Сурана непонимающе смотрит на выглядящего неподдельно виноватым человека, но никак не может поверить, что слышит и понимает всё правильно. — За что? — Я не хотел вас расстроить. Быть может, это и не совсем верно. Не совсем верно. Слышать это от храмовника, ещё вчера столь яро отстаивавшего свою точку зрения и не желавшего слушать возражений… Дурной знак. Ни к чему хорошему это не приведёт — либо ловушка, либо нечто в разы худшее. — Я не расстроен, лишь задумался о том, как странно всё устроено в нашей жизни. Шанс молчит долго, словно ведёт с собой внутренний спор, никак не в силах решить, стоит ли произносить свои мысли вслух или лучше повременить, а то и вовсе — отказаться от этого. — Возможно, это прозвучит глупо, но я должен сказать. Я восхищаюсь вами. Алим запинается о некстати подвернувшийся камень и останавливается. Храмовник стоит рядом и взволнованно ожидает реакции «Матиаса». — Мной?.. — едва слышно выдыхает эльф, чувствуя, как быстро начинает биться сердце, а лицо обдаёт жаром. Нет, это не смущение — чистейший страх того, что за этим может последовать нечто подобное поведению Кошмара. Ведь когда-то давно его слова звучали похоже, но потом стали искажены злостью и алкоголем. — Для меня вы образец искренней веры, — произносит храмовник, но Алим слышит лишь звучащий в памяти шёпот, безумно повторяющий: «На всё воля Создателя». — А как же Преподобная Мать? — Вы много искреннее… и чище. В ваших речах лишь свет, ни капли зла и ненависти. — Я лишь говорю, что думаю. Нет в этом никакого света и добра. Я просто… — эльф пытается говорить спокойно, но его начинает трясти, отчего он обхватывает руками свои плечи и зажмуривается, не в силах выносить прожигающий взгляд. — Пожалуйста, не смотри на меня так — мне неловко от одной мысли об этом. — Простите, что потревожил вас, — встревоженно говорит Шанс… и уходит. Просто уходит, не произнеся более ни слова, не давя на него и не ухудшая и без того сложную ситуацию. Снова. На те же грабли. Влюблённый храмовник, которому он не может ответить взаимностью, а потому вынуждает страдать, омрачает разум и душу дурными мыслями, подталкивает к греху и скверне. — Всё не должно быть так! — обречённо стонет эльф, опускаясь на скамью. На него удивлённо косится кто-то из проходящих мимо местных жителей, но с расспросами не лезет. — Создатель, укажи мне верный путь, не дай ошибиться снова. Я не имею права тянуть его во грех. Прошу, Создатель, не дай случиться этому снова. Он достоин света, а не тьмы…